Твоя любовь во мне всё мирила

      Миха был плох. Откровенно плох: здорово поседевший, весь какой-то помятый, уставший, а главное глаза… Глаза у него были пустые. В них не было искорки веселья, или даже ебанутства привычного, не было злости, которая выплескивалась на Андрея в интервью, не было даже вечной тоски в глубине карих глаз. А теперь… взгляд даже не равнодушный, а какой-то насквозь, мимо, в никуда. Страшно. От такого взгляда Андрею стало страшнее, чем от свежих ещё в воспоминаниях ломок, передозов и клиничек.       Андрей даже опомниться не успел, как влетел в этого больного, уставшего Миху, вцепился клещами. Хотелось увести его куда-то, подальше от глаз, от вездесущих камер, которые, он сквозь заполнивший уши грохот сердца слышал, уже защелкали вокруг, выцепляя такую сенсацию: Горшок и Князь помирились!       Но тут Андрея как холодной водой окатило: в эти, растянувшиеся в вечность, мгновения он так и не почувствовал ответного объятия. Наверняка Горшок морщится там наверху, а сразу оттолкнуть на глазах у собравшихся, может остатки совести не позволили. И чем дольше Князь стоит в этих недообъятьях, тем глупее себя чувствует, а вместе с этим и злость на Мишу поднимается. Будет наверняка в следующих интервью ржать: да Князя только пальчиком помани, он вернётся, вон как обниматься полез, после всего, что я про него сказал.       И Андрей отчаянно, выдумывая, чтобы поострее бросить сейчас в лицо Горшку, чтобы не совсем жалко выглядеть, хочет уже отлепиться, как чувствует, как что-то влажное побежало по его щеке, и Миха сжав его плечо одной рукой, тихо-тихо шепнул, всё равно дрогнувшим голосом: — Пошли, вон там, есть… пошли.       И поволок в сторону какой-то палатки, своей ли? Первой попавшейся? Андрей не придал значения. Он как во сне последовал за Горшком, и в себя пришёл только после того, как Миха, резко бросив что-то в толпу журналистов и зевак, последовавших за ними, закрыл молнию от земли до самого верха и повернувшись лицом к Андрею, притиснул его к себе, смял, уткнулся, со своим-то ростом, ему в шею и замер как вкопанный. И только мокрело от того места куда он ткнулся лицом.       Андрей, поняв, что Миха кажется плачет, совсем растерялся. Было ли такое хоть раз?! Ну, по пьяной лавочке, нажравшись до белочки, Миха мог слезливо, что-то там бормотать. Но чтобы вот так, молча, не плакать, не рыдать даже, а изливаться слезами, такого Князь даже представить не мог. Рефлексы снова всё сделали за него. Две руки аккуратно Мишку обняли, проходясь ладонью по широкой спине с выступившими позвонками, «Мишка, как же ты похудел, это же кошмар», головой Андрей мягко прислонился к Михиной лохматой макушке. Захотелось причитать как с ребёнком, но такого Андрей себе не позволил, представляя как Миха вскинется, вышвырнет его из палатки и про примирение можно будет забыть навсегда. Никогда Мишка жалости к себе не выносил, и сейчас вряд ли, что-то изменилось.       Так, а дальше то, что? Не будут же они так до вечера стоять? У Князя выступление вообще-то скоро. При мысли, что надо будет сейчас Миху покинуть, так заныло, закололо в груди, затянуло, что Андрей только крепче его к себе прижал и испуганно выдохнул. Пиздец приплыли. Но Миша кажется понял его телодвижения по другому, тиранулся лицом по футболке у ворота, вытирая слезы, и отстранился. Ну конечно, мокрых глаз никто видеть не должен, а то, что у Андрея майка теперь влажная, хоть выжимай, это так, показалось. — Тебе это, идти наверное надо… уже.       Миша для верности ещё отвернул голову и, не замечая наверное, теребил нервно край рубашки. В сумраке палатки он не выглядел, как оживший труп и Андрею как-то легче стало с ним взаимодействовать, не боясь сломать этого, ставшего таким хрупким, человека. — Нет Миш, время есть ещё. Оглянулся, заметил несколько стульчиков, стол раскладной, сваленное в углу какое-то барахло. И к кому это они так бесцеремонно завалились? — Пойдём, присядем, поговорим хоть, — грустно хмыкнул Андрей. Миха согласно выдохнул длинно, подцепил один стульчик и установил напротив занятого уже Андреем. Сел, длинные ноги коленями уперлись в Андреевы коленки. Такая непривычная забытая близость Князя немного тряхнула, но Мишке кажется было всё равно, так что и Андрей успокоился. Но вопреки самим же сказанным словам Князь молчал, Горшок тоже, сидел, уставившись в землю лбом и только беспокойные пальцы бегали как мыши. А что говорить? — Мих, посмотри на меня, — наконец прервал молчание Князь. Миша тут же голову поднял, грустными большими глазами в обрамлении длинных ресниц, точно коровьими, глядел Андрею в лицо и слезы теперь наворачивались у Князева. — Мих, — протянул ладони, положил на щеки, — чего ж ты натворил? — вырвалось как-то само собой. Мишка весь скукожился, но от рук не отстранился. — Андрюх, весь этот бред, всю эту хуйню, что я про тебя нёс, — разгорячившись плевался Горшок, — это я на самом деле, ну фигня всё это, понимаешь? Я не хотел. Не хотел такого говорить. И так не думаю, на самом деле, ну Андро, ты же знаешь, — взглянул наконец на него и выпалил: — Прости. — Да я ж не про это, — прервал его Князь, — я тебя простил за всё, простил как увидел. Я тебя спрашиваю, ты с собой, что сотворил? — и желая упрятать излишнюю заботу и переживания, со смешком добавил, — ты же без грима теперь выступать можешь, натуральный зомбяк.       Но Миха вместо того, чтобы засмеяться, улыбнуться или наоборот разозлиться, молчал и только продолжал смотреть невыносимо грустными глазами. Ладони Князя всё лежали на его щеках и Мишка набравшись смелости выдохнул: — Плохо мне. Без тебя, не могу.       У Андрея загудело в голове, в груди сердце остановилось и понеслось вскачь. Как в тумане он произнёс: — Прости меня, Миш, — и не дослушав Мишино: «Да за что…», прикоснулся губами к его губам. Це-лу-я.       Легко, целомудренно, как брата. А у Михи словно вся вселенная взорвалась. И немедленно встала на место. Прикосновение было… обычным. Ну подумаешь губами притронулись к губам. Ничего нового, у них столько тактильного контакта было, кажется ещё и похлеще. До момента когда Андрей высунул язык и провел им по Мишиным губам.       Миха отскочил испуганно и затараторил: — Андро, ты с ума сошёл?! Увидят же!       Князя, сначала испугавшегося, когда Миха так резко от него отпрыгнул, такая реакция повеселила: — То есть, так ты не против? Главное, чтоб не видел никто? — внутри у Андрея словно бутылку шампанского открыли, оно пенилось, шипело и пузырилось в нем.       Миха, осознав, что ляпнул сам, что ответил на это Андрей, покраснел и широким шагом оказался уже у выхода. — А ну стоять! — гаркнул Князь, и Горшок аж осел от неожиданности, остановшись на месте. Оглянулся как-то затравленно, словно Андрея испугался. Он тем временем подбежал, схватил за руки и заглядывая в глаза зачастил: — Прости Мих, прости, забудь. На эмоциях, это я так! — Так?! — натурально взревел Миша, бешено вращая глазами, и начал вырываться. Но Андрей держал крепко, повис на Мише и в ухо ему прямо заговорил: — Да блять что на тебя нашло? Хуй с тобой! Не так! Не так! Слышишь! Люблю! — сказал и замер. Будь, что будет, теперь мяч на стороне Миши.       Тот напрягся, словно готовясь отшвырнуть Князя, задышал заполошно и головой завертел, пытаясь на Андрея сверху       взглянуть. — Врешь, — наконец потрясенно выдохнул он.       Не оттолкнул, не заплевал, не ударил, стоит и своими оленьими глазами хлопает, «и что мне в голову какой-то зоопарк лезет, то корова, то олень? Он такими же глазами смотрел на меня в 16 лет, когда я ему свой мир показал» — думал Князь. — Что хочешь сделаю, не вру. — тихо произнёс Андрей. — Поехали после концерта ко мне домой, — с разгону брякнул Миха.       Андрюха заулыбался коварно, бровь взлетела, и он отстранился, чтобы Миха его физиономию мог в полной мере оценить: — Вот так сразу к тебе домой? А цветы? А ухаживания? — тоненьким голоском запричитал Князь. Миха вывернулся наконец, гаркнул: — Да блять, Князь! — глянул на него возмущённо и заржал.