Пересечение разных миров

Это место, сколоченное в самых недрах лаборатории базы (странно, что на базе все ещё было свободное место, или, вернее даже, свободный уголок), представляло из себя небольшое, очень узкое, помещение, сколоченное из светлых досок, что никогда не знали лака и всяких других обработок в принципе, и представляло собой вытянутый ввысь прямоугольник — настолько казалось оно тесным, хотя внутри там было весьма просторно — а может все дело не в просторе, а в том, что как-то неуютно и даже непривычно. Ещё неуютно было потому, что быдо душно и жарко — сразу нагревалось все тело, механическая начинка билась в агонии и стенала, умоляя это прекратить — вряд-ли полностью роботизированные агенты сталкивались с условиями, когда было настолько жарко (а вот ТВмэны вполне могли — мало ли, какая погода этих сущевств сопровожала в их прошлых жизнях, что остались у них далеко за плечами) — но тем не менее, месье толк в обваривании знало. Собственно говоря, то, где сейчас чинно восседал Камера-титан, и с другой стороны, аккурат напротив него, скуксился Спикер-титан, называлось сауной, точнее, это место, было сделано лишь подобно людской сауне — пусть ни агенты, ни титаны, влаги не боялись (хотя влаги в мире уже как-таковой и не осталось), но вот сильный перегрев, к тому же еще и вызванный испарением пара от очень горячей воды, им действительно мог навредить — потому-то внутри этого помещения проходили тяжелые, огромные, массивные трубы, в два толстых слоя покрашенные темно-серой, почти под цвет шкуры ТВмэнов, краской — цвет резко контрастировал со светло-желтыми досками, что было даже как-то неприятно. И, раз уж титанов опалить влажными испарениями кипятка было нельзя (хотя ТВмэны не отказались бы отдельных личностей и вовсе — обварить, чтоб неповадно было), то по трубам пустили новое вещество, которое выходило уже ярко-белым, очень горячим паром, как-бы весьма детально имитируя людскую сауну — это вещество оседало на титанах невидимыми их глазам катышками, которые были в какой-то степени даже разумными — они сами шевелились, и, тем самым, сами втирали себя в искуственную шкуру, забивая им поры, таким образом образуя сеточку, что зажевляла уже имеющиеся повреждения, а также вполне могла спасти от новых. Однако, что естественно, поток вещества был большой, чтобы титаны уж точно как следует пропарились — эти самые катышки, сквозь поры, проникали во внутрь, и кроме того, что как-бы чистили роботов изнутри, они еще и забивали собой имеющиеся там трещинки, пусть и не залечивая их, но хотя бы насколько-то самих титанов спасая от новых, внутренних, разрушений. Титаны такое ни почувстовать, ни увидеть, конечно, не могли — настолько это происходило на микро-уровне. Идея, что удивительно, принадлежала уже не Камерамэнам-ученым, а ТВмэнам — это только казалось актом благородия, мол, они титанам комнату для расслабления, чистки и зажевления отгрохали, но на самом деле болт кладут ТВмэны на всякого рода сохранности титанов — просто им не нравилось, как титаны, в связи с последними событиями, пахнут — и потому испарения кроме полезных свойств, которые уже являлись разработкой ученых, имели нежный, весьма лёгкий, яблочно-грушевый запах — Камере и Спикеру —титанам повезло застать город до его окончательного разрушения, а потому столь причудливые плоды, что так сильно нравились людям, они видели, возможно, даже, когда-то пробовали еду с соответствующими ароматизаторами — а ТВ-титан уж видел, да и пробовал, подавно — причем в разных вариациях, и не по одному разу — у него на это была вся жизнь и даже ветхое существование после. ТВ-титана сейчас не было — монстр пошел есть, набивать брюхо, как это Камера-титан пальцами изображал, а потому были глухонемой и колонка предоставленны друг другу — но каждый в своих мыслях. Камера-титан с привычной ему хмуростью и даже придирчивостью рассматривал стену из широких досок над головой Спикера, а Спикер смотрел куда угодно, лишь бы не пересекаться с более старшим титаном взглядом — в отличие от другого, Спикер не мог спокойно блуждать в своих мыслях. На это влияет много факторов. Колонка сам по себе довольно беспокойный, нервозный, — неясно, был ли он таким всегда, или таковым стал после долгого контроля вражеского паразита, но как раз таки из-за паразита, все его сознание — один большой провал памяти, отчего из произошедшего он помнит лишь некоторые отдельные картины — все они, по большей части, связаны с чей-то смертью — и скибидистов, и товарищей из двух фракций (ТВмэны на поле боя не гибнут, хотя они и так уже мертвые, или, по крайней мере, на какую-то часть не до конца сгнившие), в его голове когда-то было ледяное спокойствие, минимум мыслей — паразит свободы сознания особо не давал — но сейчас там был потоп, гребаное цунами мыслей — все они были тяжелыми, безрадостнами, так еще и добротно заправленными чувством вины, где-то на дне осели вопросы, многие из которых он так никогда и никому не задаст — не решится — повезет всплыть на поверхность даже не только тем вопросам, а в целом — тем словам — которые Спикер найдёт в себе смелости озвучить, сказать. Но даже если отбросить эти условности, то необъяснимое беспокойство у титана вызывала вся эта сауна. Во-первых ему, что естественно, было страшно раздеваться, в частности — оголять шею (на подсознательном уровне боялся вновь заразиться, хотя и понимал, что на базе это невозможно). Однако, кроме страха, это ещё и вызывало какое-то странное смущение — Спикер объяснить это чувство не мог, но почему-то, когда была необходимость оголяться, ему сразу становилось как-то плохо и неуютно — словно он это уже когда-то делал за пределами базы Спикеров, или даже базы альянса. Как будто когда-то раздевался перед скибидистами. То есть нет, конечно, они его раздевали — надо же было им как-то изучать его, и даже проводить всякого рода улучшения, а также тщательно, мучительно-медленно, перекраивать под себя и даже ломать. Просто складывалось ощущение, что были моменты в его недалёком темном прошлом, что «снимали обертку», как выражаются ТВ, с него для… Изучений иного характера. Более сексуального, как бы это постыдно не звучало. И отчего-то казалось, что там фигурировал Джи-мэн, и только Джи-мэн. Сразу возникало фантомное, обманчиво-ласковое, ощущение этих стареющих, хотя все ещё не растерявших силу, рук. Ну и разве что ещё отдалено ощущалось присутствие скибиди-ученого, хотя его ещё более старые руки, покрытые липкой резиной, Спикер помнил прекрасно, также как и понимал, что эти ощущения никогда не забудет. И более того, фантомные прикосновения скибиди-ученого его будут преследовать всегда. ТВ-титан, случайно узнав об этом, съехидничал, что, мол, и даже после смерти (хотя, возможно, в его ехидстве есть и доля правды — вот кто уж точно эксперт в смерти и многое об этом процессе знает). Но Спикер все же питал надежды, что все у него не так плохо и не так сильно. Как бы там не было на самом деле, всей правды и событий произошедшего титан колонок уж точно не вспомнит, чему он, в какой-то степени, рад — но это не отменяет того факта, что раздеваться ему не нравилось, прям какой-то стрем был — хотя так глухо, как ТВмэны, он ещё не запахивается (да и, наверное, не будет — травма не настолько сильна). Во-вторых, раздеваться перед другими титанами было неудобно — на их фоне он всегда будет самый худой, благо, что несильно низкий — ТВ обычно на это отпускал комментарии, что, мол, при энтеробиозе люди, конечно, сильно худели, но не прям до уровня Спикера, — также, как и замечал, что мертвая органика среди них — он — но по факту выглядит мясистее обоих титанов вместе взятых. Понятно, что ТВ-титан специально это говорил, чтобы задеть, но вот цель порушить самооценку колонки окончательно, он себе не ставил — однако именно своими словами, а иногда даже и действиями, телевизор к этому все и подвел. Никто никогда не узнает, что Спикеру-титану иногда даже отвратительно смотреть на себя в зеркало. Как будто там он видел злого двойника. Ну, возможно, злым, смотрящий на него двойник, и не был — но он был несчастным. Кроме того, и внешне выглядит плохо. На печальном лице как будто мешком повисла синтетическая кожа (хотя он же робот — и такое, по идеи, физиологически просто так невозможно), овал лица сильно стерся, нос казался непомерно-крупным (возможно, он и вправду крупноват — но при этом — достаточно симпатичный, аккуратный), а темно-красные глаза, которые ещё какое-то время назад злобно горели голубым неоном, что как-бы показывало, что он заражен и очень опасен, печально смотрели на всех и на всё взглядом несчастной, побитой собаки, которая отчаянно хочет, чтобы ее пожалели. Спикер-титан не уверен, была ли в его жизни ласка или хотя бы сочувствие. Но вот всю злобу, бессилие и боль он помнит прекрасно — как будто это не в прошлом, а переживает он это сейчас. Отвратительное чувство, а он еще — и отвратительное зрелище. В отличие от своих мелких сородичей, волосы у Спикера были двух цветов, и были подстрижены под аккуратное, коротенькое карэ — в тускло-черном, таком дешёвом, и даже некрасивом, цвете, путались еще более тусклые, красные, когда-то — кислотно-яркие, пряди. Понятно, что война, и уж тем более заражение с последующим существованием (именно существованием) в плену, отняли у этого титана весь былой лоск — но вот когда-то, когда он ещё даже не сошел с конвеера… Когда-то тогда, в самом начале, Спикер выглядел красиво, даже, пожалуй, раскошно, и на солнце прям блестел — когда-то его красный выглядел современно, дерзко, модно-молодежно, а теплый черный вполне себе мог стать конкурентом жгуче-черному с волос ТВмэнов. Но увы. Это все осталось в прошлом, и теперь он даже этому трупу в подметки не годится. Про конкуренцию с Камерой-титаном не было ни слова. Возможно, двойник из зеркала злым не был, но вот несчастным — явно. И Спикеру от этого было худо. Но ещё тяжелее было осознавать, что этим самым «может не злым, но несчастным двойником» — он был себе сам. Он нынешний — тот самый двойник себе прошлому. А тот факт, что уже ничего не изменить, никто просто не будет тратить силы и время на исправления внешности одного неудачника-титана, принять было сложно. Но колонка все же принял. Ну а что? Куда ему от этого деваться? Да и к тому же, если глобально на все это посмотреть, выглядел нынешний он не так уж и страшно. Скорее — печально-удручающе, но что поделать? Его внешность испортила война. Ну и, возможно, выглядел он пусть не прям супер-потрясающе, но… Он выглядит нормально. А этого уже достаточно. Собственно говоря, с внешнего вида и идет в-третьих. Только кроме внешнего вида головы в целом, он ещё и голый, и скрыта его паховая зона каким-то издевательским, ярко-красным, полотенцем — Спикеру и так неловко, так ещё и голова услужливо подкидывает, как однажды ТВ-титан, явно не стремясь задеть кого-то конкретного, брякнул, что, мол, ярко-красный цвет — цвет настоящей шлюхи. Значение слова «шлюха» колонка прекрасно знал. Зато другие титаны, да и мелкие сородичи, не представляют, как же титану-колонке неловко. Хотя и понятно, что когда немертвый это говорил, он как-то выкинул из головы тот факт, что недавно вернувшегося титана сделали в красно-черной обертке, и что этот самый ярко-красный — сейчас на Спикере. В прочем, зная, насколько все семейство монстров непредсказуемо, вполне себе можно было допустить, что ТВ-титан ничего из головы не выкидывал, все он знал — и сказал это не просто так, и даже не с явным намеком, а с самым откровенным выпадом в сторону конкретного титана, так завуалированно обозначая, кем он Спикера-титана считает. За что — было вполне себе ясно. Но, увы, опять же — всей картины реально происходящего никто не знал, и получить хоть какие-то подробности было невозможно. Собственно говоря, сейчас, являясь почти раздетым, стремался Спикер не только своего внешнего вида, и не только своей наготы. Пожалуй, даже сильнее, его смущала нагота Камеры-титана — потому что глухонемой… Был полностью голый. Вот прям настолько совсем, что Спикер мог без труда разглядеть его член, что был сделан так детально, почти как людской. У глухонемого титана с самооценкой все не просто ок, она у него, пожалуй, даже сильно завышена — он не видит смысла и причин себя как-то скрывать, да и ему стесняться нечего. Выглядит он, пожалуй, даже идеально. Этот титан также не походит на мелких представителей своей фракции — в отличие от идеального зализанного начеса, причем только темно-коричневого или белого с отливом в голубой, что был и у маленьких, и у больших, парней, волосы у их титана были светло-серые, даже, пожалуй, бело-серые, и в них одиноко запуталась такая блеклая, такая невзрачная, светло-голубая прядь — настолько она не выбивается из внешнего вида, что многие ее просто не замечают. И волосы ещё сильно, по дерзки, расстрепаны, титану не нравится их залачивать, а отдельные пряди и вовсе лезут ему в глаза, как будто даже скрывая тяжёлый, недовольный и уставший взгляд таких же, стандартно-голубых, глаз, от всех — в остальном же каких-то особых отличий нет. Пожалуй, только характером и волосней он из своей фракции и выделяется. Мышцами, в какой-то степени тоже, но они не в счет — и то, размер бицепса имел значение только среди горстки титанов, хотя, как показала практика, уже даже это не имеет особого значения, и может волновать только на уровне восприятия и самооценки. Ведь все же реальные показатели силы зависят от другого. Но уж никак не от размера мышц. Хотя Камера-титан был буквально не на много больше Спикера-титана, и самым впечатляющим все же внешне остается пока ТВ-титан. Но как раз-таки разглядывать чужой член Спикер не хотел, а пошлые подколки ТВ и вовсе сводятся к вопросу, мол, видел ли Спикер чей-нибудь у скибидистов хуй, и они, если честно, сильно достали — вот он и смотрел себе куда-то на худые, обычно не так сильно торчащие, колени, балансируя между смущением и размышлениями, почему этому титану все же так стремно раздеваться, и могло ли реального у него что-нибудь, с кем-нибудь, на вражеской стороне, быть… Иногда Спикеру казалось, что он от своих мыслей и их словно бесконечного потока скоро сойдёт с ума. А Камера-титан, что весьма необщительный и легко выходящий из себя тип, только сильнее сводил типа товарища с ума — его все бесят, все достали, он не хочет, чтобы его кто-то трогал, и класть он хотел на то, что кто-то важный для альянса сходит у него где-то за плечом с ума. Пусть Спикера-титана он терпит, а этого придурка ТВ — не скрывая ненавидит, — все уже в курсе, что он мечтает быть единственным защитником альянса, как-то упуская тот факт, что один единственный — он не справится. И да, как-бы это странно не звучит, но это все — Камера-титан. Так даже и не ясно, кто все же хуже — Камера или ТВ. Последний хотя бы остатки человечности в себе не похоронил и не расстерял — пусть и пользуется ими весьма редко, да и то, только для того, чтобы в чем-то утереть ТиВи нос. А первый в эту самую человечность никогда и не пытался, четко дав понять, что считает себя едва ли не королем — у него с самооценкой действительно все в порядке. Вообще, лицо, как и глаза, у глухонемого титана такие же регламентированные, как и у любого другого оператора — вполне себе простые, чего-то выдающегося у этого титана нет — черты лица не прям красивые, они просто приятные. Но, определенно, и энтеробиозник, и зверье, считают его внешне идеальным. А на душу и злобный характер всем плевать, как показала практика — в альянсе любят не за душу и не за характер. Возможно, по большей части — только за внешность. К слову, сидел Камера-титан весь такой напыщенный, что трогать его было даже страшно — вот Спикер и не решился, как-то смущенно и рассеянно смотря уже даже не на колени, а в пол, отчаянно пряча глаза — потому-то и не заметил, что Камерамэн перестал рассматривать стену, и теперь зациклился на вновь поникшем товарище. Взгляда Спикер не почувстовал, никто, кроме ТВмэнов, не умел смотреть так, что взгляд сразу же ощущался прикосновением лезвия к коже — но вот лёгкий, даже, пожалуй, мягкий, пинок босой стопы о свое колено чувствует прекрасно — потому вскидывает на товарища растерянный взгляд. «Что случилось?» — показывает глухонемой, выразительно вскидывая серые брови. Колонка невольно обращает внимание на то, что глаза инвалида такие же, как, пожалуй, и всегда — холодные, недовольные (хотя не злые — уже хорошо), какого-то ярковыраженного интереса к происходящему в целом и конкретного у него нет. Вряд-ли интересуется от чистого сердца. Скорее, лишь так — дежурный вопрос на языке жестов. Где-то в душе колонка даже был рад, что титан фракции операторов — такой же глухонемой, как и его маленькие аналоги. А значит, что он никогда не услышит прохлады, недовольства, а то даже и искреннего гнева. Не услышит осуждения — а это самое главное. В прочем, не стоит забывать, что была ещё фракция ТВмэнов, а у них языки были не только для определения вкусов пищи — эти слизнеподобные органы у них были весьма подвешенными, и, кажется, только колкостью и грубостью разговаривали (кроме, разве что, милого Полицефалии — но если бы не дебилизм, то был бы он таким же, как и вся их родня — разве что внешне несколько другой) — так что ТВ-титан с лихвой заменит Камеру-титана, говоря все плохое за него. Спикер пытался, искренне пытался, с ним подружиться, даже как-то замять их конфликт, что возник из-за ножа, который зараженный титан всадил немертвому когда-то так глубоко, что у немертвого просто вытек глаз, — но увы, все было тщетно. ТВ-титан оказался очень злопамятной мразью, и, судя по всему, припоминать это ему собирался до конца. Понять бы еще до чьего именно конца. Потому что концов много. — А… Все в порядке, — глухо звучит Спикер. Настолько глухо, что он сам не верит, что этот осипший голос принадлежат ему. Камера сначала думает, устроить ли товарищу допрос, или на этом успокоиться — после чего все же с явным подозрением клонит голову на бок, да вопросительно выгибает брови, как-бы без слов, с явным недоверием, уточняя, точно ли все ок. Спикер этот взгляд уже знает — также, как и знает, что глобально его ответ ничего не поменяет. Признается ли, что все у него, на самом деле, плохо, или соврет, что все просто прекрасно — глобальной разницы нет, вопрос все равно останется открытым — жаль, что не закрытым, никто, кроме самого Спикера, закрывать его не станет. Только и у самой Колонки сил закрыть этот вопрос нет. А значит, открым он будет всегда, на веки вечные. ТВ уже как-то высказывались, что, мол, всегда и вечность — это очень много, и что в речи их лучше не использовать — мало кто сможет сдержать обещания на этот срок. Испорченные души обещали любить, обожать и заботиться о ТВмэнах всегда, всю вечность — и даже больше. Теперь ТВмэнам охото посмотреть, сдержит ли это поголовье свое слово. Они в них, что естественно, не верили — по себе знали, что что-то обожать вечность просто невозможно. Но, возможно, у роботов это происходит по другому — не так, как у пусть и мертвой, гниющей, но — все ещё органики. — Да точно, точно, — как будто сам себя вслух убеждает Спикер, ставя руки в положение, которое означает, что, мол, все, ты меня поймал, я сдаюсь. Камера еще какое-то время смотрит на него с явным сомнением — вместо более полного предложения на языке показывает лишь палец вверх, после чего уводит взгляд куда-то в сторону, с задумчивостью смотря на толстую серую трубу — как будто это интереснее товарища, хотя, зная этого инвалида, подобное стоит употреблять без «как будто». Все ещё интереснее обоих товарищей. Спикер максимально тихо и бесшумно вздыхает — его грудную клетку невольно стикивает печаль, а в голове начинает опасно маячить печальное понимание того, что никому он не нужен, всем на него все равно. То есть нет, конечно, он нужен своей фракции. Ну либо же… Был нужен? Кажется, с приходом ТВ, многие Спикеры потеряли интерес к происходящему — только эти голодные монстры их и волнуют. Камерам, кажется, глобально все равно — среди них испорченных душ пусть и не на много, но все же больше, а если их какой-то титан и волнует, то естественно, что только их Камера-титан — на Спикера-титана им было так все равно, что это печально. ТВмэнам он не нужен и подавно — им свой-то титан не нравится, настолько, что они его и родственником-то редко называют, как-бы обозная, какая же он для них головная боль и трагедия в их жизни (и смерти) — да и вообще, по тому, как они относились к двум другим фракциям, казалось, что эти фракции они ненавидят (в прочем, все же это было не так, либо же было только правдой отчасти) — особенно они грызлись и цапались со Спикерами, хотя как раз испорченные души с этой фракции души-то в них и не чаяли — испорченные души со стороны операторов любили более адекватно, голову так сильно не теряли, а потому и стычек с ними у ТВмэнов было гораздо меньше. Парадокс, с которым приходиться жить и мириться. Какая жалость, что с этим ничего нельзя поделать. В прочем — даже если бы Спикер не струсил и все рассказал, то ничего бы глобально не поменялось. Камера все также был бы пугающе спокоен, как будто покойник он, а не ТВмэн. «И зачем было спрашивать, если так все равно?» — немного злобно думает Спикер, уводя взгляд в противоположную сторону, да неуютно потирая руки, размазывая целебные катышки по коже, как-бы помогая этой самой сеточке образовываться. Хотя, возможно, это самому Спикеру стоит прекращать грустить. И прекращать по возможности хлебать водку — ему тем более нельзя, у него предрасположенность практически генетическая. Насколько тема генетики присуща роботам, конечно. Аккуратный, крадущихся шагов ТВмэна они не слышат — лишь один Спикер вздрагивает, когда монстр входит в узенькое помещение, захлопывая за собой дверь. — Добрейший вечерочек, господа, — громогласно мурлычет монстр, довольно облизывается, стирая со слегка фиолетовых обескровленных губ темные капли крови, настоящей крови, все же скибидисты во многом состоят именно из плоти и крови — Чего такие кислые? «А я только подумал, где эта тварь шатается?» — показывает пальцами инвалид, презрительно хмыкнув. — Ты как всегда красноречив, — ухмыляется труп, а потом зоркие глаза замечают отсутствие полотенца — О, а ты понял весь смысл культа тела, да, инвалид? Камера на это как-то сложно отвечать не спешит, небрежно отмахиваясь, как-бы обозначая «отвянь.» — Какой грубый, — хмыкает сам себе ТВ, чуть морщит аристократический носик — в атмосфере довольно сильно пахнет маринованным кальмаром, и это запах далеко не от еды, которой тут нет. Точнее нет, две большие закуски тут сидят — но увы, ТВмэны не могут их рассматривать как еду до окончания войны — вот и приходится наедаться мелкими аналогами и скибидистами. А заодно и всякой другой, не съедобной дрянью. — Что случилось, энтеробиозник? — с неким недоверие спрашивает ТВ. — С чего ты решил, что что-то случилось? — фальшиво-бодрым тоном спрашивает титан, хмурясь — это прозвище ему не нравится, но и заставить ТВ прекратить его так называть он не смог. — Ну даже не знаю. Догадки есть? — передразнивает его ТВ, по куколькому склоняя голову на бок, насмешливо сверкая глазами. — Отвали, — морщится Спикер, поняв, к чему клонит монстр — И вообще, ты не думал, что все определять по запаху — по сути — читерство? — Нет, но спасибо за интересные мысли, — немертвый по кошачьи прикрывает рот когтистой рукой — не то, чтобы его когти выпущены на всю длину — но они длиннее, чем общепринятая среди ТВмэнов длина — Так что? Получается, я прав. Что случилось, энтеробиозник? — Ничего. И я тебе уже сказал — отвали. — пытается отвязаться от этого придурка колонка. — Ты грубый, — смеётся немертвый, легко проводит самыми кончиками коготков по плечу — брюки и яркая, черная, глухая блузка, что почти сливались с брюками, как раз слились, и стали черными волокнами, после чего сконцентрировались на бедрах очень странной, извращенной пародией тонкого полотенца — по сути это было большим отрезком какой-то прозрачно-черной, довольно тонкой, массы, с яркими белыми волокнами. Камера и Спикер коллективно сморщились — это выглядело достаточно мерзко, а ещё чем-то напоминало варёный лук — фотографии этой еды они видели в людских книгах, а ТВ ещё и в супе когда-то ел. Хотя ладно, с этой массой вокруг бедер ещё смириться можно, но вот с телом самим ТВ… Смириться было сложно. В отличие от братьев и сестры, ТВ, если им верить, полностью ещё не погиб и не разложился, возможно, потому он и выглядит более мясистым, чем другие титаны, — от того, собственно, и складывался его внешний вид. Шкура у ТВ-титана была далека от темно-серой, и на ней ещё не было трупных пятен — но она была какой-то грязной, фиолетово-белой, словно даже отекшей, а ещё на теле были темные синяки, которые хаотично разбросаны у него по телу — особенно этих синяков много на спине и пояснице — в отличие от тел других ТВ, их титан выглядел так, как должен выглядеть труп, который разве что неизвестно, отчего погиб — от отравления ядом или из-за избиения ногами. Если смотреть на тело ТВ, то его тело некрасивое. Хотя оно и весьма подтянутое, есть даже не такая сухая вязь мышц. Но… Трупный цвет, эти синяки, даже какие-то пятна… Они перекрывали собой все. А вот лицо, или, даже если так подумать, голова, у ТВмэна реально красивая — Спикер иногда ловил себя на том, что втихую любуется мордой титана — у монстров этой фракции были острые аристократические черты, и, что примечательно, их черты лица были сильно похожи — в прочем, ничего удивительного, они же прямые друг другу родственники, — тонкие, черно-угольные брови, обычно сложенные в издевательском изломе, — в прочем, даже если отличия в лице и были, то были они весьма незаметны. Зато сильно бросалась в глаза ярко-белая, или, даже, пожалуй, кислотно-белая кожа лица — она была такой сюрреалистичной, что не верится, что это — действительно кожа ТВмэна, и, пожалуй, даже больше напоминала маску, на которую налепили чёрные брови ТВмэнов. К слову, кроме того, что у ТВ были фиолетовые обескровленные губы, у него были сильно впалые щеки — а на этих щеках был кислотно-яркий фиолетовый румянец — нечто такое было у людей, когда они чем-то серьёзным болели — разве что у них это было человеческого, розово-красного, оттенка, а не кислотного фиолетового, как у титана — Камера и Спикер, впервые увидев ТВ, сильно удивились с его внешнего вида — и, кажется, после абгрейда, румянца на щеках монстра стало только больше. Как будто он ещё сильнее чем-то страшным заболел. Глаза у других ТВмэнов были карие — раньше, и какие-то сюрреалистично-черные, без блеска, что присущ только живым, ныне. Но вот у ТВ-титана они были яркие, тоже фиолетовые, только уже скорее как фиолетовое стекло — если долго всматриваться, то можно было заметить, что радужка у ТВ как будто состоит из чешуек, а белок словно лишен каппиляр. Такие же мертвые, сюрреалистичные — зеркало души у него и родни давно уже ничего не отражает. Разве что только способно показывать тяжесть жизни после смерти. Волосы у титана, по меркам телевизоров, довольно короткие — хотя на самом деле это длинное карэ, такое же зализанное и неподвижное, правда, жгуче-черное оно только до половины — дальше цвет плавно переходит в бледный, как будто вымывающийся, холодно-фиолетовый — у Спикера красный тоже бледный, примерно на таком же уровне, только у немертвого это выглядит более красиво и не так дешево, как у несчастного Спикера. Для удобства, часть волос немертвый подвязывал чуть ниже затылка в довольно жидкий хвостик. Пусть прическа по меркам ТВ и считается весьма небрежной, но на фоне волос других титанов, эти склееные волоски, которые ровно подстрижены под одну длину для всех, такие умилительно-кукольные, что даже плохо. Как будто над Спикером издеваются. Собственно говоря, ТВ-титан поэтому-то и глухо запахивается — худая, словно даже костлявая, шея, такая же трупная, как и все тело в принципе — а лицо у титана уже пляска отдельная, и создает с телом резкий контраст. «Многих сожрал?» — спрашивает Камерамэн, когда ТВ плавно опускается на место у самой трубы — в отличие от роботов, он все же органика, а потому на нем этот пар просто оседает катышками, никуда не втираясь. Но, будучи мертвой органикой, он отвратительно-холодный — и потому пользуется этим, чтобы хоть сколько-то прогреться. — Ах, меньше, чем хотелось бы, мой дорогой, — зубасто улыбается ему немертвый — Ну а вы? Давно тут сидите? — Кхм, достаточно, — подает голос Спикер, не зная уже, куда прятать глаза — он как будто застрял между двумя крайностями — голым Камерой и каким-то одновременно и красивым, и уродливым, ТВ. Даже непонятно, что же из этого хуже — Может, пойдём уже? — Что, уже? — ТВ надувает губки, хотя они остаются такими же тонкими — Я же только пришел! Да и, к тому же, куда нам спешить? Мои тупые родственнички все равно дали нам на этот вечер отгул. — О как. С чего такая щедрость? — удивляется Спикер, не уверенный, стоит ли ему радоваться — усталость была, но отдыхать не хотелось. Иногда хотелось потерять сознание. — Твои гаденыши закатили вечеринку по поводу того, что альянс почти победил, — фыркает ТВ — Мои ещё сначала пытались их остановить, но твои сказали ТиВи, мол, да заткнись ты! И ушли праздновать. Нам, к слову, они тоже «сладкий» стол накрыли. Ну, конечно, не прям сладкий, но… Сладости там тоже есть. Я смотрел. «Кто-бы сомневался», — изображает Камера. — Возвращаясь к вопросу об уходе. А что, ты куда-то спешишь? — поднимает ТВ довольно неудобный вопрос, цепляясь зорким взглядом за Спикера — Наслаждайся течением жизни, пока можешь. Я только с позиции мертвеца понял, что жизнь — самое лучшее, что может у разумного существа быть. Да и не только я. — Да нет, я не… Не важно. Просто — неуютно, неловко, как-то, — сильно смущаясь, признается колонка, морщась. — О как, — хмыкает ТВ, опирается щекой на кулак, чуть хихикает — Да ладно тебе, энтеробиозник. Поверь, ты делал более постыдные вещи — и что-то я не видел, чтобы ты их стремался. Кстати, возвращаясь к постыдным вещам… — тон у монстра опускается до низкого, заговорческого, в то время как ухмылочка разрастается до ушей. — ТВ, пожалуйста… Не начинай, — умоляет его Колонка, прекрасно зная, к чему монстр клонит. — Да ладно тебе. Пошлость — это всегда весело, — гонит свою линию немертвый — Я более чем уверен, что Джи… А возможно и другие… Использовали тебя. Для немного других целей. Более сексуального характера, так сказать. — ТВ! — чуть ли не плача восклицает Спикер. — …Мне больше интересно, принимал ли в этом участие мой дед, — заканчивает мысль титан. — Кто? — удивляется робот. — Ну… Скибиди-ученый. Он родной дед мне и моим тупым родственничкам, — с неким даже ответным удивлением отвечает немертвый, — Наши родители погибли примерно после моего рождения, а потому он нас воспитывал. Ну не то, чтобы прям он. По сути это делал ТиВи, как только подрос, учителя, которых он нам нанимал. Даже слуги, что были по образованней. На какое-то время сауна заполняется неловким молчанием, разве что приятно шипит испарение, чуть щекоча тело — в прочем, по тому, что отразилось на лице Спикера-титана, ясно, что сейчас хоть разорвется ионная бомба на фоне, он и не заметит — сейчас его сознание было занято обработкой другого. — Ты знал? — наконец в лоб спрашивает он Камеры, что обратил на товарищей внимание, когда те подозрительно замолкли — в их случае это всегда зловеще, и всегда пугает. Глухонемой на вопрос Спикера лаконично кивает. — И почему ты ему не рассказал? — влезает ТВ. «Потому что», — показывает ему Камера — «Я не обязан рассказывать ему твои семейные тайны.» — Но мог бы, — закатывает глаза ТВ — Но не сделал. «Не сделал, да» — подтверждает Камера, раздраженно хмурясь. — Подожди! Я ничего не понимаю, — напоминает о себе Колонка — Тогда… Тогда как он жив?! И почему тогда вы заявляете, что вы — мертвы?! Почему он не погиб, не посерел, не почернел?! Почему изменились вы?! И… Отчего?! Я… Я ничего не понимаю! — Я вижу, — ухмыляется ТВ. «Сколько вам всем лет?» — спрашивает Камерамэн. — Ммммм… Не уверен. Я не силен в математике, — завуалированно отвечает монстр — Спешу заметить, что пусть выглядим мы на один возраст, мы не одногодки. Но у нас у всех в рождении вроде разница год, ну, может, два. Самый старый у нас… Дедушка, ха-ха, — ТВ не сдерживает смеха — Кхм. По старшинству у нас главный ТВ-ученый. Дальше вакантное место делят ТиВи и ТВвумэн — мне кажется, они двойняшки. Потом Полицефалия. Вот у него с этими двумя разница точно в два года. А потом уже завершающии звеном иду я. — Это все очень интересно, но… Как?! — удивляется Колонка. — Легко и просто, — ТВ мило улыбается — Мы погибли от какой-то болезни, которая тогда была весьма распространена — не уверен, от какой точно. Помню только сильную горячку. А ещё как было больно и плохо. Причем погибли все — а дед, гад, кроме того, что остался жив, даже не заразился. Собственно говоря, он жив до сих пор только потому, что уже тогда был ученым — и вместе с ТВ-ученым они искали средство для того, чтобы можно было вечно жить. Ну пусть не прям вечно — но достаточно. Жили люди тогда мало. И, видимо, все же нашел — раз жив до сих пор. Вот только пока он жив благодаря этому чудо-средству, я и мои братья и сестра вляпались в эту чехарду с жизнью и смертью. В прочем, если бы мы успели попробовать все, что хотим — мы на этот шаг не пошли. Но мы не успели, и очень сильно хотели жить. Потому что жизнь — самая великая ценность. И к чему нас это привело? К тому, что по документам мы мертвы, но свидетельство о смерти давно потерялось. И что пусть мы как-бы живые, мы давно уже не испытываем ни тягу, ни удовольствие, что-то чувствовать и пробовать. Да и пробовать уже нечего. Ну и… Громко сказать «живые» или «мертвые» — ни один из терминов нам сейчас не подходит. По сути, мы сейчас немертвые — это немного другое, но оно точнее описывает нас. Пусть казалось, что смотрел ТВ на других титанов, на самом деле его взгляд блуждал далеко за пределами их лиц. Да и… Этот тон… Казалось, что он говорит это сам себе, а не им. — Возможно, я лезу не в свое дело, но… — наконец, затягивает Спикер — Что вы чувствуете? Вы ведь… По сути воюете со своим родственником. Мне кажется, это… Довольно тяжело. — Ничего такого, на самом деле, — фыркает ТВ — Мне-то все равно, а вот другие ТВ его ненавидят. — Почему? — удивляется Спикер. — Потому что заняться больше нечем. А если точнее, то дрожайшие родственнички злятся, что дед не помог нам, не спас нас, хотя мог — его лекарство от смерти тогда было готово. Не уверен, испытывал ли он его, или нет, но… Я точно знаю, что оно было, — ТВ спокойно пожимает плечами. «А ты?» — спрашивает Камера — «Что чувствуешь ты?» — Я? О, мне все равно, — ТВ пропускает пальцы в волосы, путаясь в них когтями и пальцами — Я деда особо не помню, я бы даже сказал — не знаю. Он особо ни с кем из нас на контакт не шел, только ТВ-ученого всегда держал подле себя, — монстр как-то даже грустно усмехнулся — Возможно, поэтому наш кальмар его теперь и ненавидит. Так что для меня он абсолютно чужой. Чуть подумав, ТВ обращается к Спикеру: — Дед что-нибудь про нас говорил? — Ну… Не то, чтобы говорил… — признается Колонка — Я из-за паразита мало что из тогда происходящего помню. Но знаешь… Мне кажется, что он иногда что-то про вас бормотал. Мне казалось, что он вас, как и все скибидисты, проклинал. — Да? Очень хочется думать, что именно проклинал, — бросает ТВ, после чего нервно усмехается: — Ну вот… Ты и узнал новое про скибидистов и нас, ТВмэнов. Хотя мы бы… Они бы от такого родства отказались — настолько моя родня с этого бесится. «Кто-нибудь ещё из альянса знает?» — Вряд-ли, — немертвый морщится — Они об этом не распространяются. Причем, я думаю, не с позиции того, что им это родство не нравится, а из соображений безопасности. У них и так… Врагов из других фракций много. Мне больше интересно, какие-нибудь скибидисты касательно этого в курсе? — Не знаю. Возможно? — Спикер пожимает плечами — Ну, Джи-мэн, должно быть, точно в курсе. Он же у них главный. — Ммммм… Не думаю, что именно он у них главный, — с задумчивостью мурлычет зверь — По сути, он может быть главным лишь так, для красоты. Просто у скибидистов есть свое теневое правление, а Джи-мэн — их уши, глаза, рот, руки, ноги. Я более чем уверен, что авторитет этого старикашки трещит по швам. И нужен он им только для красоты. Это очевидно. — Ты бы знал, как все это мозговыносяще… — говорит Спикера-титан. — Я знаю. Привыкай, пупсик, — ТВ посылает ему воздушный поцелуй, на что Спикера брезгливо передергивает — И все же. Я заметил, что ты что-то совсем уж стеснительный. Особенно стесняешься раздеваться. Я на тебя не давлю, но все же — в чем причина, энтеробиозник? Такое было бы характерно для меня — мало кто решится демонстрировать факт того, что этот кто-то давно уже мертв. Но ты… — ТВ чуть склоняет голову на бок — Ты же живой! И вполне себе симпатичный! Ни трупного запаха, ни пластичных и шатких костей, ни намека на разложение… — титан замолк, а потом сразу подвел к итогу: — Ты — живой. Но стыдливо жмешься по углам и строишь из себя разумную мебель. Зачем оно тебе, Спикер? Наслаждайся жизнью, пока можешь. Вот тут, пожалуй, и проявлялась человеческая сторона ТВ-титана, и даже больше — он сейчас задавал вполне себе правильные вопросы, задевал нужные струнки в душе Спикера, по сути пусть и весьма завуалированно, но открыто говоря, что Спикер красивый, а главное — живой, и что сам Спикер этого не ценит. Даже как-то неловко считать его после этого плохим… «Он прав, Спикер», — подключается к допросу Камера — «Я, конечно, не был с тобой знаком до твоего заражения, но… Я от твоих слышал, что ты после этого заражения и плена вообще сам не свой вернулся. Они говорят… Что ты сильно изменился — и далеко не в лучшую сторону. Что случилось, Спикер? Неужели тебе настолько плохо там было?» — Ну, думаю, хорошо там только самим скибидистам, — фыркает ТВ. — Я… Просто не знаю и не помню, вот и все. Пожалуйста, не надо обо мне беспокоиться, парни, — чуть ли не умоляет их Спикер, в какой-то степени снова забиваясь в угол — пусть не реальный, а метафорический — Определенно, я все ещё немного не в себе после всего произошедшего, но… Я приду в себя, правда, парни, — и еще так нервозно, слишком фальшиво-сладко улыбается — даже не ясно, кого он больше пытается убедить в том, что он в порядке — себя или парней. — Да мы не то, чтобы переживаем… — затягивает ТВ, после чего косится на Камеру, как-бы ища в нем поддержки — на что получает лишь презрительно-уничтожительный взгляд, да жесты: «Не будь такой сволочью, зверь.» — Да кто-бы говорил, — титан ухмыляется, одновременно с этим пытаясь выпутать пальцы из волос — все что-то начесывал там пальцами, за что и поплатился образовавшимися колтунами, которые обхватили его ногти, как сеть — а одно резкое и неверное движение приводит к тому, что волосы у него с головы просто слетают, обвисая на пальцах чёрно-фиолетовой, волосяной массой — Тц, черт. Вы бы знали, как я с этим париком умаялся, — жалуется монстр, выпутывая когти. — Чего?! — неприятно-громко восклицает Спикер, подавившись воздухом — Так у тебя все это время был парик?! — Ну… Да? — немного удивлённо подтверждает ТВ, сбрасывая искуственные волосы рядом с собой. — Ты знал? — обреченно спрашивает Спикер у Камеры, который и сам как будто побледнел. «Нет» — признается Камера — «Но… Я догадывался.» — Да ну, — фыркает ТВ — И по какому признаку ты об этом догадывался? «Ну я же не слепой. Волосы ТВмэнов видел. И у них-то они не синтетические, я бы даже сказал, что на синтетические и не похожи. И тут ты нарисовался. И волосы у тебя… Какие-то фальшивые были. Так что это вполне очевидно.» — в прямом смысле на пальцах объясняет Камера, лицо которого весьма смешно перекосилось. — А, даже так, — ТВ вздыхает — На самом деле, внешне они являются очень верной имитацией людских волос. Я думал, вы по специфическому запаху поймёте. — Ну знаешь ли… — протягивает Спикер, не зная, как менее обидно сформулировать — в прочем, за него это делает Камера, показывая: «Твоя трупная вонь все перебивает. И вообще, ты не думал начать пользоваться парфюмом?» — Здесь будет ситуация аналогичная, — поясняет титан — Трупная вонь все перебивает. Ну, конечно, в самом начале, мы все парфюмом наш запашок скрывали. Но чем сильнее сгнивали — тем меньше парфюмы стали наш запах скрывать. Теперь и вовсе — ничего не скроет, — и ещё так легко пожимает плечами, говоря, вообще-то, довольно очевидные вещи. Настоящие волосы этого титана были очень короткими, по сути, его голова — брита, ТВ-ученый сам, своими щупальцами, его голову бреет, когда волосы до определенного момента отрастают — но они уже однотонные, жгуче-черные, настоящие. Полицефалия почему-то говорит, что у младшего братика — игольчатовидные волосы. Видимо, таковыми он их зовет за их колючесть. — И куда они твои настоящие волосы девают? — интересуется Спикер, неотрывно смотря на голову ТВ. — Не знаю, — монстр спокойно жмет плечами — Сжигают, наверное. Просто… Они им явно ни к чему. А хранить что-то просто так — не в их стиле. — Так, ну… Я надеюсь, это все сюрпризы на сегодня? — нервно хихикает Колонка — ему прям ещё больше от всего произошедшего стало жарче. — Да ну, — посмеивается ТВ, с задумчивостью почесывая подбородок, делая когтями движение, что он словно как будто что-то пытается поддеть — То ли ещё будет, Спикер. Наслаждайся, пока можешь. — после чего, вздохнув, подцепляет пальцами белую кожицу — и просто сдирает ее, обнажая под ней уже вторую, настоящую — у Спикера второй раз выбивает из легких воздух, а из тела — дух. — Это… Что?.. — прям не своим голосом спрашивает Колонка, косится на Камеру — но спрашивать уже не решается. — Мммм… По первоначальному внешнему виду — маска, — спокойно отвечает ТВ — А на моем лице — уже фальшивая кожа. Моей дрожайшей родне так не нравится мое лицо, что ТВ-ученый для меня создал… Это. — он тянется к лицу и срывает с него эту самую фальшивку лоскутами, обнажая настоящую — по цвету, болезненности и усталости она прекрасно подходит к его телу — но выглядит это… Более жалко и печально, что-ли? ТВ-титан прям сразу растерял всю свою красому — под глазами у него залегли глубокие круги, губы оказались ещё более фиолетовыми, и, что удивительно, на щеках был такой же румянец — только был он прям темно-фиолетовый, и походил больше на воспаление, чем просто на «покраснение» прям какой-то трупной, грязной кожи, — да и сами щеки оказались ещё более впалыми… Если смотреть на это лицо в целом — оно было каким-то осунувшимся и отекшим одновременно. В прочем — так и выглядит труп, так и выглядит ТВ-титан на самом деле. Спикер бы от такого с радостью отказался. — Надеюсь, на сегодня это все… — проскулил Колонка, чуть ли не с ужасом смотря на то, как обрезки кожи в руках ТВ каменеют, внешне становясь, пожалуй, гипсовыми, и легко крошатся, стираясь в мелкую пыль. — Да-да, на сегодня все, — бормочет под нос немертвый, кажется, даже не вслушиваясь в слова товарища. — М-может, все же, на сегодня сауны хватит? — вновь затягивает Спикер — А то мне что-то не хорошо. «Да, пожалуй, ты прав.» — соглашается Камера. — Ах, уже? — театрально вздыхает ТВ, отряхивая руки, хотя по тону ясно, что ему вполне все равно — Ну ладно, пошли… Дорога ощущается бесконечной, неловкой, какой-то даже смущающей и тошнотворной — Спикер не мог нормально смотреть на этих титанов, ибо один был полностью голый, а другой — просто в какой-то степени живой труп, и застрял колонка-титан между двумя крайностями. Довольно специфический выбор, чем любоваться, что созедать, на самом-то деле, ибо обе эти крайности были несчастному Спикеру противны — и, наверное, будь у него возможность — он бы от двух этих крайностей избавился. Но увы — особых возможностей, как и воли, у него нет. Титаны в целом были, по сути, расходным материалом альянса, который спокойно могли кинуть не только на убой и растерзание врагам — но даже элегантно между собой без труда стравить могли, ещё и провернув все так, что они окажутся не при чем, и что это титаны во всем виноваты — мол, сами дураки, что что-то не поделили, им же хуже. Титаны были так называемыми «вынужденными товарищами», даже не друзьями, и им просто приходилось друг с другом считаться — но конечно, будь у титанов другие развлечения — они бы сквозь зубы друг с другом не общались, скорее всего, даже бы делали вид, что оппоненты не существуют, до тех пор, пока не появлялась бы необходимость контактировать. Но увы — сквозь зубы корешиться приходилось, ибо по размеру только они друг другу и подходили. Хотя вот Камера-титан, например, очень неплохо дружил с Вантузом (в прочем, дружба эта была довольно бесполезна, и от издевательства над собой это маленького психа не спасало). И стычки между ними уже были тоже, да — это не учитывая весьма печальную страничку жизни Спикера, где он ещё был заражен. Было больно и неприятно, особенно от того, что Камера прекрасно бил, а у ТВ — отвратительно-острые когти и зубы. Спикеру им особо нечего было противопоставить. То есть нет, конечно, у него были мощные динамики, но вот глухонемому от них хоть бы что, а ТВ склонен драться по грязному, да и эти динамики явно не прочь вновь оторвать, а то просто где-то и укусить. То есть, по сути, даже вполне неплохое оружие Спикеров было довольно бездействененно. Да и, к тому же, из-за сверхчувствительного слуха ТВ, которым очень резкие и громкие звуки приносили много боли, Спикерам использовать динамик в кругу своих было запрещено. В прочем, судя по звукам, которые доносились сквозь плотные металлические стены с улицы, чхать Спикеры в таком развеселом состоянии хотели на ТВмэнов и их слух. Даже испорченные души. — Я думаю, моя родня там сейчас в агонии бьётся, — сообщает им ТВ-титан с мстительной ухмылкой. — Ты думаешь, они там? — спрашивает Спикер, с некой задумчивостью переводя взгляд на спину ТВмэна — грязно-белую, как будто немного серую, с россыпями фиолетовых пятен — она выглядит так плохо, жалко и страшно одновременно, а осознавать, что такое — уже навсегда, что это даже при огромном желании не вылечишь, потому что это мертво — ещё хуже. Спикер поймал себя на мысли, что ему снова грустно. — О, я в этом уверен, — гордо хмыкает ТВ — Я не ощущаю их запашок на базе. Но он силен за ее пределами — возможно, вся моя родня там пытается твоих ублюдков осадить. — Не смей их так называть, — злобно хмурится Спикер, правда, звучит абсолютно неубедительно — ТВмэну уж точно не страшно. — Да ну, почему же? — телевизор издевательски скалится, посмотрев на робота через плечо — Давай просто признаем, что я прав — и многие из твоих те ещё ублюдки. Они и раньше таковыми были, просто Камерамэны этого не замечали. Но как только пришла моя родня — эти сразу же показали всю свою силу и дурь. Хочешь, не хочешь, это признавать — но это правда, Спикер. Пусть ты в момент этих удивительных метаморфоз и был под влиянием вражеского паразита, это тебе не особо большую скидку делает. К тому же, я думаю, какие-то слухи до тебя все равно с фронта доходили. Доходили ведь? Титан на это не просто долго молчит, а выразительно не отвечает, лишь тяжко вздохнув, печально поджав губы — да, слухи до него долетали, причем разные — и, увы, многие мелкие действительно были таковыми, да. Если с Камерамэнами они ещё держались, то вот приход ТВмэнов окончательно сорвал им крышу и развязал руки — как будто монстры дали им разрешение начать, но реальность была таковой, что ТВмэны наоброт, пытались их угомонить, видимо, в откровенную не замечая, что попытка утихомирить тех, кто теперь носит гордое название испорченных душ, только привела к ещё более сильной порче этих душ. «Возможно, ты в чем-то и прав…» — злобно думает Спикер, когда титаны входят в их комнату. Вообще, комната зрительно казалась размером примерно с баню, хотя на самом деле, чтобы уместить туда трех испалинов, естественно, что сделали ее больше — но при этом, кроме трех кроватей, да туалетного столика, который персонально поставили для ТВ, тут ничего нет — каких-то больших комплектов одежды у них нет, буквально 1-2 костюма — остальное им уже выдавали в лаборатории базы, с которой эта комната, собственно говоря, и была сопряжена. И, что удивительно, ученых в лаборатории сейчас нет — возможно, ушли праздновать, что было мало вероятно — а значит, скорее всего, пошли помогать ТВ успокаивать толпу. Ну либо же ТВ их съели, что тоже было сильно вряд-ли, ибо ученых есть было нельзя, и они были практически элитой альянса — да и учёные были на порядок спокойнее других участников альянса, даже если это касалось Спикеров-ученых — никто из этих парней не искал с ТВ встречи и конфликта, а значит, что у ТВ не было дикого желания их съесть. Идиллия, да? У Спикера пока сменной одежды нет, а потому он также натягивает красную блузку, удивляясь, какой она стала ветхой, тусклой и расстянутой, довольно ловко и быстро натягивая чуть лучше сохранившиеся брюки, кося глаза по сторонам — с одной стороны весьма неспешно одевался в ещё более ветхие штаны и водолазку Камера, делая все это издевательски медленно (Спикер, при желании, за это время мог Камеру с ног до головы, с разных сторон, рассмотреть), а с другой стороны масса вокруг бедер ТВ противно зашевелилась, и разрослась на все его тело, образовывая смехотворно-большой под шеей бант, шелковую кофту с пышными, как будто даже более мутными, явно не из шелка, рукавами, перчатки выше локтей, очевидно, тоже с этой имитацией шелка, как-то даже неловко-обтягивающие брюки, а также сапоги с небольшими каблуками, что угрожающе сверкали металлической подошвой. И, что примечательно, все это, кроме банта, были беспроглядно-черное, почти не отделялось друг от друга. Хотя больше всего Спикеру запомнился бант. Такой большой, пышный, тоже из шелка, он был кислотно-фиолетовый — под стать глазам ТВ (Спикер сильно удивился, узнав, что это, о чудо, не линзы). ТВ с этим бантом был похож на довольного кота. Пока Спикер завис на своей кровати, а Камера натягивал штаны и кофту из отвратительно-тонкой, почти как половая тряпка, ткани (сразу видно — на домашней обертке для него сильно экономят), которая ещё и была жалкого, темно-серого, цвета, ТВ успел обрасти новым образом (немного читерский способ, ну ладно), после чего немертвый мягко сел за туалетный столик, который состоял из простой табуретки и чуть более интересного, даже ажурного, зеркала, да пару ящичков под ним, которое еще парило в атмосфере, ТВ достал маленькую шкатулку — и шкатулка, почувствовав, видимо, знакомые руки, раскрылась — от туда тоже вылезла рука, правда, более тонкая, человеческая, как будто даже женская, с белыми ногтями — и дала ТВ маленький серебрянный ключик, после чего сразу же спряталась обратно. — Забавная игрушка, — прокомментировал Спикер, заметив это. — О, я знаю, спасибо, — ухмыляется ТВ — ТВ-ученый в конце 19 века подарил. Эта безделушка — как раз для хранения ключей. Но у меня она хранит только один ключ. Этот самый ключ ТВ применяет на нижнем ящике — и достает от туда тонкую, ярко-белую, словно ее покрасили гуашью, маску — сейчас она казалась пластиковой, а ещё на ней застыло брезгливо-злобное выражение лица. Вместе с ней же ТВ достаёт две баночки — с ярко-фиолетовой краской и белой, запечатывающей очень даже надежно, пудрой — да две кистоки — одна была тоньше и меньше, и предназначалась для краски, а вторая, которая больше и шире, для пудры. Первое действие ТВ — он отдает ключик той милой руке, а потом сминает маску — в отличие от той, что была в саунсе, эта сразу же становится какой-то пластичной, пожалуй, сейчас она — нечто среднее между глиной и резиной, — и монстр подносит ее к лицу, прикрыв глаза чуть трепыхающими, такими тонкими, веками, после чего начинает тщательно по лицу размазывать — эта масса довольно хорошо липней к коже, сразу становясь, по сути, еще одним слоем кожи, только более защитным — этот слой, как только его размажешь, сразу принимает изгибы и черты лица настоящего участка, внешне как будто только давая кислотно-белый оттенок — но ещё за этим стоит неплохая защитная фукнция, ведь по плотности маска действительно начинает напоминать гипс (хотя тактильно довольно нежная, приятная, разве что немного более гладкая), а по пробивной способности — кирпич так точно, если не камень. То есть — пробивная способность сравнительно маленькая. И в случае чего, пострадает маска, а не лицо — дешевле поменять маску, чем ждать, пока лицо само себя восстановит. — Спасибо, кстати, что выколол мне тогда глаз, — сказал каким-то особым тоном ТВ, заканчивая размазывать белую массу даже на ушах — вот теперь ТВ выглядел несколько более привычно, и уж точно — приятно. — А, ну… Пожалуйста? — неловко издает Спикер, с сомнением почесав затылок — Я же вроде уже извинился. — Да, но из-за тебя, мои дорогие родственнички меня основательно проабгрейдили. И, знаешь, самое неприятно в это время было заново отращивать глаз. — В смысле? Это как? — удивляется Колонка. — Ну знаешь… Мы же не просто немертвые. У нас есть ещё способность к регенерации и отращиванию новых органов. Вот только проблема в том, что глаз у меня тогда вытек полностью. Поэтому ТВ-ученый вставил мне в глазницу металлический штырь, на который глаз и прихватился. — Уф, — Колонка морщится, особо не зная, что на это сказать — Ну… Прости меня. А какой я тебе глаз пробил? — Левый, — вздыхает ТВ, поворачивается к Колонке, да указывает на эту глазницу пальцем — Не переживай, с глазом и зрением у меня все в порядке. А штырь вытащили перед самым образованием зрачка, чтобы глазом не зарос — иначе пришлось бы заново глаз разрушать, чтобы его достать, — труп спокойно пожимает плечами, словно говорит абсолютно нормальные (хотя, все же, нормальные для его мира и восприятия) вещи — после чего оборачивается вновь к зеркалу, но Спикер-титан с удивлением замечает, что взгляд монстра где-то рассеянно блуждает — должно быть гоняет свои мысли. После этого монстр берет маленькую кисточку, обмакивает ее в фиолетовую, довольно густую краску, и наносит немного на губы, как-бы делая на них фиолетовый акцент — а потом наносит уже значительно больше на щеки, щедро размазывая, образуя очень яркое подобие фиолетовых губ и щек, которые, в прочем, как только перекрываются белой пудрой, сразу зрительно становятся мягче, а сам ТВмэн — приятнее. Последним штрихом его образа становится парик, который весьма легко расчесывается — Спикер действительно замечает, что со стороны он так сильно похож на человеческий волос, что поэтому он и не понял сразу, что это парик. Но то заметил Камерамэн. Похоже, в отличие от Спикера, он более внимателен и всегда присматривается к деталям, да даже мелочам. Возможно, будь Спикер когда-то такой же внимательный — и не было столь позорного заражения, о котором многие горюют до сих пор — хотя все, казалось бы, уже давно позади. — Ну что, пошли? — ТВ зубасто ухмыляется, на миг демонстрируя ещё пока розовую, но уже с черными участками, десну — у других, полностью сгнивших ТВмэнов, десна давно уже вся черная — А то, чувствую, закуски остывают. Вообще, строго говоря, закусок тут особо не было — а даже если они и были, то не такие уж и мясные. Но зато было много разнообразного алкоголя — ясно, что Спикеры постарались, но все же — откуда? Было много довольно легкого вина и пива, все же, уже с утра, титанам вылетать на очередную миссию по зачистке, а значит, что сильно накидываться было нельзя. Было немного коньяка и виски — хотя вряд ли, что кроме Камеры-титана это кто-то пьет. Была водка, что многие Спикеры и даже их титан так страстно обожали. Был ром с острыми пряностями — такое только для ТВ, никто другой подобное не любит, ром у Спикеров (и уж тем более у Камер, как и весь алкоголь в принципе) в целом был не в почете. Особенно настоянный на остром перце. Но все же многие испорченные души им давились, не упуская редкой возможности разделить бутылочку со своими кумирами — особенно таким грешит 512, что, кажется, прям пуще всех пытается во всем угодить главенствующему ТиВи. Сидели, титаны, к слову одни — настолько далеко им накрыли поляну, видимо, чтобы мелким не мешались — но их радостные и веселые звуки все равно долетали до титанов, отчего-то отяжеляя Спикеру-титану сердце. Он вновь почувстовал себя таким одиноким. — Мммм, может, уже перестанешь строить водке глазки и, наконец, выпьешь ее? — спрашивает ТВ, отправляя в рот кусок булки, одновременно заливая в стакан темный, такой пряный ром, что специй в нем так много, что он аж воняет. — Да я… Задумался… — односложно отвечает титан, все же тянется к заветному прозрачному пузырю с таким же прозрачным напитком, но вот открывать не спешит. — О чем? — допытывается до него ТВ-титан, пытается заглянуть товарищу в глаза — О том, что всей вашей фракции стоит меньше пить и колоться? — Ну… В какой-то степени да, именно об этом, — вроде как даже признается Колонка. — Может, не стоит? — в тоне ТВ появляется лукавство — Вы когда пьяные или обдолбавшиеся — так забавно чудите, что это даже в какой-то степени мило. А заодно и моей родне этим здорово жизнь портите. — А ты их не очень любишь, как я погляжу, да? — вздыхает Спикер — Просто… Я не слышал, чтобы ты о них в хорошем или хотя бы сочувствующем ключе отзывался, знаешь ли. — Ненавижу, — спокойно признается немертвый — У меня есть свои причины их ненавидеть и желать им полного уничтожения от… — ТВ вовремя себя одернул, тем самым не раскрыв, что же, все же, могло им сильно навредить, а то даже и окончательно убить — Ну, кхм, не важно. Я более чем уверен, что у меня это с ними взаимно. Раньше поводом для хотя бы иллюзии любви была родственная связь. Но сейчас, когда все ценности, простите за выражение, просраны — каких-то действительно весомых поводов для любви у нас не осталось. Хотя они все Полицефалию любят. А Полицефалия — их. Вот только, пожалуй, исключение из наших правил. Но причину этого… Вы все знаете. — Дебилизм, — уныло вздыхает Спикер, все же открывая водку — ее вонь кажется уже чем-то привычным и даже желанным, отчего он сразу делает глоток с горла — его собственное сильно обожгло, хотя, конечно, не так сильно, как в первый раз задолго до сегодня. Как будто в глотке пожар — но это даже вкусно. — Самый настоящий, — соглашается ТВ, по аристократически потягивая ром из пузатого бокала — Или ты про диагноз моего брата? — Ну… Кхм… Наверное, все же про диагноз. «Потому что на их семейку цензурных слов не хватает?» — напоминает о себе Камера, предпочтя начать с закуски. — О, абсолютно так. Да, Спикер? — соглашается этот гнилой аристократ, с задумчивостью облизывая губы — пудра со своей основной функцией справляется прекрасно. Атмосфера так и воняет чем-то кислым и красным. Причем воняет настолько и все, что ТВ не может понять основной источник — и что же это конкретно. — Да, кхм, ребят, дааа… — неловко тянет колонка, чуть кашляет, стараясь сконцентрировать себя на водке. Ни он, ни Камера, чего-то особого не чувствуют. Счастливые. На какое-то время они неловко замолкают, каждый концентрируется на своем. Камерамэн с задумчивостью вскрывает довольно кислое пиво, где-то в душе снова удивляясь, как же жизнь с почти полной глухотой начинает утомлять (тоже ведь хочется быть частью социума не по документам, а по действиям) — но понимает, что он привык, как и его мелкие образцы — тоже привыкли. И если допустить событие, что альянс все же всерьёз решит «излечить» недуг Камерамэнов… Придется переучиваться. А это — процесс не быстрый, долгий, на это нужно время. К тому же надо будет вновь привыкать. А что, если они не смогут все слышать просто потому, что им станет больно и неприятно? Что тогда делать? «Ну может» — все же думает титан, делая глоток, чуть перекатывая жидкость, давая системам ее распознать и обработать — «Оно даже и к лучшему. Инвалиды, в альянсе, нынче в почете.» Интересно, к чему бы это? Спикер слушает довольно агрессивные басы, что идут с тусовки мелких, с удивлением замечает, что у него самого повышается пульс и сердцебиение — музыка давно уже стала их пульсом, возможно потому, что они-то — весьма музыкальные существа, музыку они не просто слышат — чувствуют, живут, понимают — то, что не дано услышать Камерам, то что не дано понять ТВмэнам. Изначально их создали как более улучшенную замену Камерамэнам — вот только все вывернулось так, что они стали ещё хуже, чем операторы — наверное, если бы ТиВи не был мертвым, уже бы себе все связки стер на них орать — настолько головной болью они стали для альянса. Особенно испорченные души, ведь старались не столько ради альянса, сколоко ради этой самой фракции ТВмэнов, которым глобально все равно — они не любили и в любовь не верили, а также отрицали ее в принципе, на что испорченные души им отчаянно пытались доказать обратное. Сам Спикер-титан их не то, чтобы любит или ненавидит — скорее опасается за сохранность своей шкуры (а заодно и шкуры мелких) — все же, ТВ-титан весьма злопамятный и мстительный, а после произошедшего вполне себе может рассматривать колонку как еду — но благо, что кроме пренебрежительного отношения, Спикеру он пока ещё ничего не сделал. В прочем, возможно, это — лишь вопрос времени. А время для Спикера и ТВ идет совершенно по разному. Точнее, если так подумать, то только Спикер живёт во времени — ТВ же давно уже существует где-то на периферии, для него это понятие весьма относительное, и более того — давно застывшее. Роботы течение времени ощущают несколько по другому, не так, как живая органика — и вопрос долговечности у них ставится также по другому, и зависит во многом от сопутствующих условий, а также технических особенностей самого робота. У органики с этим, если верить ТВмэнам, всегда было сложнее. Слишком много условий, слишком много требований, а раньше все и вовсе зависило от удачи — сейчас, если, опять же, верить ТВмэнам, стало чуть проще — но во многом все же все определяет и решает удача — как-то так получилось, что все же ее слово является решающим. Каким образом? А вот таким. Базовые устои этого мира сложились задолго до рождения ТВ, и, увы, в честной игре обсчитать эти законы весьма сложно. Люди много чего создали, чтобы кого-то в чем-то обыграть — но это их не спасало от смерти в любом случае — у них просто появилась возможность оттягивать столь неизбежный процесс. ТВмэнам, можно сказать, довольно грязно повезло — все ещё живы, хотя, с физиологической точки зрения, мертвы. Пошли на такой шаг, потому что очень хотели жить. Они видели — ради жизни люди готовы были пойти на многое. А они, гады такие, за продление своего срока отдали сравнительно мало. Только, что именно они отдали, ТВ никогда не упоминали. Просто — отдали. Возможно, какие-то богаства, а может — частичку себя. Вот только сейчас, когда разменивать какие-то безделушки нельзя, просто потому, что у них ничего нет, единственное, что они смогут разменять — уже какую-то часть себя. Спикер чуть вздыхает, не глядя ищет закусь — но натыкается пальцами на маленький пакетик с вполне ясным веществом. Грустно улыбается. Мелочь все также верна себе, и плевать на мнение кого-то они хотели. И все же титан не решает этим воспользоваться, хотя прекрасно знает, что ему от наркотиков должно полегчать. Временно. Но потом, как только их действие кончится, ему станет плохо и ужас как стыдно. А ему… И так хреново. Нет. Не будет, не хочет. Не посмеет. ТВ с задумчивостью прикладывается к пузатому бокалу, морщит нос — у него чёткое ощущение, что в атмосферу как будто распылили перцовй балончик (которые он уже давно ни видел ни на одной из сторон конфликта, хотя, возможно, это было бы довольно неплохим оружием) — и ладно бы, если бы пах так только этот ром с пряностями и острым перцем, который ТВмэны готовят сами, по особой технологии — но нет, так пахла абсолютно вся еда, а специи входят только в состав рома — ему это кажется максимально подозрительным, но он все равно пьет, пытаясь свои мрачные подозрения запить — ром сам по себе обжигает, все же, это прежде всего алкоголь, особой перчинки добавляют приправы и перец (немертвый мог прекрасно различить молотый чили, черный душистый перец, капельку табаско на халапеньо и даже дольку каролинского жнеца) — настолько к этим пряностям и остротам привыкаешь, что потом ром без них уже не то. К тому же они давали особые оттенки напитку, отчего и пить их было приятно — так элегатно можно было создавать хоть какую-то имитацию течения жизни в мертвом и гниющем теле. Что касаемо мяса, то они не то, что редко его перчили — редко готовят в принципе, обычно съедая по живому сырое. Пьют для удовольствия, но вот все же еда — уже вынужденная мера, ибо одним алкоголем и перцем сыт не будешь, а голод чем-то тушить надо. Осушая бокал, ТВ внимательно прислушивается к ощущениям — отвратительная музыка играет сейчас довольно приглушенно, заменяет свой пульс в висках, немного болит голова — зато восхитительно-пусто в грудной клетке, особенно — в сердце. Оно же не бьётся, не испытывает плохие или хорошие ощущения — просто у тела есть естественная тяжесть тела — одно из доказательств, что ТВ все ещё существует, заполняет собой пространство, а возможно — и чье-то сознание (ему хочется верить, что это дейсвительно так). Но сердце не бьется, нет ни намека на биение этого органа — это уже доказательство того, что с физиологической стороны, ТВ давно мертв. К этому же относится другое ощущение температуры, усталости, еды, питья и холод тела в целом. Особенно по другому ощущается похмелье — вот это самое отвратительное ощущение, кажется, что дешевле повторно умереть, чем прийти в себя — мертвому организму прийти в себя намного сложенее, ведь очень многие системы не работают — а значит, что организму нужно больше времени, чтобы прийти в себя. Титан по ошибке в похмелье в этом состоянии уже вляпывался, за что потом поплачивался. Вот поэтому он уже заранее себе дает установку не срываться и не напиваться до потерия сознания. Первым чувствует сильную слабость Спикер — перед глазами и в голове возникает отвратительная, белая-желтая вспышка — и вот он, сам того не замечая, склоняет голову на плечо ТВ, удобнее устраивается — телевизор, конечно, такому повороту событий недоволен, а потому он чуть поворачивает свою голову на Спикера, трясет его за плечо — но титан не реагирует, все его системы переходят в режим покоя, что у них равняется сну. Хотя сейчас это больше походит на потерю сознания. — Эй! Ну, ты чего?! Эй! — приглушенно шипит на него ТВ сильно ослабшим и заплетающимся языком — он чувствует, что ему и самому не очень хорошо, а висок простреливает подобная вспышка — разве что более тяжелая и болезненная, ощущается тупым лезвием в голове — Спикер, ты что, оглох?! — Мммм… — издает Колонка, пытается проморгаться — но, увы, все тщетно, и он окончательно отправляется в обморок — кажется, такое у него в жизни впервые. — Энтеробиозник! Ты чего?! — шикает ТВ, а потом резко выворачивает голову в противоположную сторону — Камеру-титана подозрительно затрясло, после чего он с грохотом бы упал на лопатки — если бы ТВ вовремя не отрастил из спины третью руку, то он точно упал — но благо, что столь уродливая конечность выдержала веса титана — Да вы что, сговорились?! Небрежно положив этих двоих на землю рядом с собой, ТВ попытался выползти из-под низкого стола, но следующая вспышка уже неприятно резанула по глазам — он и сам не понял, как оказался между двумя титанами, зато прекрасно помнил свое предобморочное состояние — сначала, на короткий миг, ему стало так плохо и больно, зато потом — легче. А затем — спасительная тьма и покой, которые титан давно уже не испытывал. Когда ты живой — приходить в себя легче, но все же — все ещё неприятно. Спикер-титан не был уверен, терял ли сознание до этого — возможно, если такое когда-то и было, то он это уже и не вспомнит — что тогда, что сейчас — память играет весьма грязно. Кажется, прежде чем Спикер начинает думать и видеть, он снова на короткое время теряет сознание — но потом системы все же вновь начинают работать, титан даже находит в себе силы окончательно открыть глаза. Первое, что он видит — это комнату с изобилием золота и темно-красного, благородного, бархата, — она до отвратительного вычурная, прям показушно-королевская. А ещё отвратительно-светлая, у нее прям какой-то святой ореол был. Спикер не успевает даже задуматься, где он — по спине как будто пробегает какое-то насекомое — настолько отвратительно понимание, что он в до боли знакомой спальне Джи-мэна. Титан не может объяснить, откуда он знает наверняка, и более того — не может объяснить, откуда это паршивое ощущение, что он здесь уже был. Только Джи любит дорогое убранство, когда много раскошных, иногда даже старинных, вещей — и чтобы поверхность с позолотой. «Какого черта?» — Спикер отчаянно хмурится, пытается пошевелиться — и с удивлением понимает, что он связан. Причем не какими-то веревками, а нежно-розовой, прямо-таки издевательской, лентой, с пышным бантом на запястье. Вряд-ли это ручная работа Джи — скорее только тех, кто его любезно главному у скибидистов отдал. У него не настолько… Необычные вкусы. — Ты уже очнулся? Молодец. О, этот голос… Он такой до боли знакомый, что Спикер думает, что лучше бы ему провели вилкой по ушам. Причём звучание у голоса приятное — в меру громкое, слегка хриповатое — в этом тоне чувствуется и удовольствие, и усталость. И даже — старость возраста. Спикер чуть крутит шею, пытается разглядеть Джи — но, увы, тело сильно затекло, а потому резко двигаться не возможно — Спикер лишь прекрасно слышит тихие, аккуратные, шажки Джи, после чего кровать под его весом чуть прогинается — ощущение сильных, хотя и старых, рук на синтетической коже тактильно были приятны, но вот если смотреть со стороны всего произошедшего… Спикер, если честно, не уверен, даже рад ли он — или в тихом ужасе. — Я… Ничего не понимаю… — слабым голосом говорит Спикер, сильно хмурится, пытается извернуться, сбросить с себя руки этого старика, как будто они могут титана отравить — Какого черта я опять здесь? И что с другими титаны? — О, можешь за них, да и за себя, не переживать. У вас все хорошо, — в голосе Джи так и слышится злобное торжество — Вы просто… Стали платой. — Что? — издает Спикер, сильно напрягаясь. — Что слышал, титан, — Джи пожал плечами — Это все — очередной план ТВмэнов. Они заплатили вами тремя, чтобы мы не мешали им что-то делать с альянсом. — Даже ТВ-титаном? — глухо издает Спикер, жмурится, чувствуя, что руки Джи спустились ниже — как будто забыл, о чем ему кинотеатр разоткровенничивался. — И им тоже, да. Я, конечно, не был рад принять… И этого зверя к себе. Но он зачем-то нужен нашему ученому. Поэтому пришлось и его забрать, — Джи тяжёловато вздыхает — Лично я сейчас очень счастлив. А ты? Всем было так хорошо, когда ты был на нашей стороне. Ну это спорное утверждение, что всем — альянс от этого сильно пострадал, особенно расса самих Спикеров, которым не повезло больше всех попасть под руку титана. А вот скибидисты явно были счастливы. До тех пор, пока ТВ, а затем и улучшенный Камера, не составили Спикеру весому конкуренцию. — Я не понимаю… — Спикер чуть морщится, отчаянно пытается обработать поступившую информацию. — Да ну. Странно, что они — ТВмэны — не сделали этого раньше, — спокойствие старика поражает — А ещё я удивлен, что вы троя относительно в порядке. — Страшно представить, что это должно значит. — Так они вам крысиный яд подмешали, если им верить, — усмехается Джи, с удовольствием следя за трансформацией лица титана — Но, возможно, на двух роботов и мертвеца он действует по другому? Собственно говоря, вот мы и узнаем. Ну же, посмотри на меня. Его рука настойчиво вцепляется в плечо робота, пытается развернуть к себе, но железка сопротивляется, смотря каким-то немигающим взглядом в стену — взгляд расфокусировался, отчего разглядеть висящую там картину было невозможно. В прочем — времени рассмотреть убранство этой проклятой комнаты у него теперь полно.