сокровище

Когда в помещение заходит Он, остальной мир вокруг замирает, официанты роняют подносы с шампанским, спотыкаясь о собственные ноги, засмотревшись на Него, рыбки в аквариуме прекращают биться о стенки в стремлении освободиться, музыканты перестают играть, а где-то в углу слышен даже глухой стук смычка, это пораженный виолончелист уронил. Его бешеная энергетика влетает в бальный зал задолго до своего хозяина, сшибая с ног случайных жертв, и объявляя о появлении его величества. В этом мире сук и мразей, он король. Хоть и идёт под руку с негласным правителем преступного мира, выполняя роль комнатной собачки. Но все находящиеся здесь знают, чувствуют, кто тут главная блядь, несущая на своей голове с салонной укладкой, императорскую корону. Чувствует и Константин Гецати, хозяин сего праздника искусственного величия и дешёвых понтов, стоящий под руку со своей законной женой, Викторией. Но взгляд направлен на Него, цепкий, изучающий, присваивающий. Константин хочет Его себе. Александр. Тот, кто гордо вышагивает с золотой короной на голове, держа за руку главного отморозка их преступного мира. Константину даже поворачиваться в сторону жены не нужно, чтобы ощущать бросающуюся в глаза очевидную разницу между лимитированной роскошью этой гордой суки и пластмассовой бижутерией, что олицетворяет собственная жена. Он хочет эту куколку себе в единоличное пользование. Хочет поставить на самую высокую полку под стекло, чтобы не сбежал, и любоваться этим хрупким, но статным телом. Хочет натягивать эту сладкую задницу на собственный член, заставить скулить от переизбытка чувств, вытрахать всю спесь. Хочет забрать это сокровище у ебаного Шепса, что присвоил Александра себе ещё в подростковом возрасте. Они неразлучны, как лебеди, всегда вместе. Шепс свою принцессу как зеницу ока охраняет, не даёт никому даже на шаг приблизиться. Александр застеклён как Мона Лиза, смотреть можно, трогать руками нельзя. О нем, по сути, даже информации никакой нет. Родители неизвестны, фамилия, полученная при рождении, неизвестна, возраст неизвестен. Олег Шепс полностью стёр прошлое своей личной бляди, создал новую личность, даже дал собственную фамилию. Константину почти физически больно смотреть на Шепсов, направляющихся к нему. Видеть подобную утонченную красоту в грубых руках ублюдка без возможности выдернуть и забрать — преступление против себя, не иначе. Но приходится натягивать на суровое лицо вежливую улыбку. Манеры, черт возьми, главное оружие в их мире беззакония, наркотиков и торговли человеческим ресурсом. — Олег, — Гецати пожимает протянутую руку Шепса, — очень рад видеть тебя, дорогой. Я погляжу, ты вывел на прогулку своего пёсика. Слова вылетели как пуля из револьвера, молниеносно, и четко в цель. Константин был отличным стрелком, прицеливался он за долю секунды, а головы сносил, как по расписанию, минимум раз в сутки. Поэтому почувствовав ответный уничтожающий взгляд упомянутого "пёсика", вежливая улыбка заменяется плотоядным оскалом. — Если захочу погладить, не укусит? — продолжает мужчина, улыбаясь уже снисходительной улыбкой, и заглядывая в стеклянные кукольные глаза Александра. Проверяет реакцию, провоцирует, зная, что он не посмеет даже рта открыть без разрешения Олега. В их мире, законных жен и официальных партнёров не воспринимают всерьез, скорее, как украшение, безусловно дорогое и драгоценное, но безвольное. Поэтому игра в одни ворота хоть и звучит заманчиво, но оставляет след разочарования. Угрожающе спокойный прищур Олега, Константин мастерски игнорирует. — А ты протяни руку, и проверим, — раздавшийся голос личного наваждения был тягучим как патока, без капли раздражения и недовольства, лишь с ноткой веселья. Неожиданно. Эта маленькая своевольная выходка может потом отразиться на собственной заднице в качестве вкусного, но все же наказания от Олега. Но самовлюбленному мудаку хотелось расцарапать морду за липкие взгляды, что тот кидает на него при каждой встрече. Саша знает, в жестоком мире мафии у него нет права на собственное мнение. Ему следовало молчать, ведь окружающие их ублюдки далеки в своей благосклонности к подобным выходкам от родного обладающего им Олега. Они могут чувствовать на собственных лицах осыпавшуюся штукатурку от Сашиной короны, что царапает потолок своими шпилями. Они могут догадываться, что Олег Шепс не слишком-то и строг со своей сукой. Они могут догадываться, что у суки явно не сточены клыки, и кусается она до крови. Они могут догадываться. Однако показывать свою истинную личину было глупо. Но сжавшаяся на собственной талии рука Олега, его совершенно благосклонная улыбка, и смешинки в глазах кричали, буквально вопили, о максимальной поддержке своего мальчика. Потому что Гецати переходит границы. — Кость, мне кажется, ты немного прихуел. Я ведь не лезу к твоей прелестной жене с неподобающими предложениями. Смешинки в глазах резко заменяются льдистыми потоками. Желание присвоить себе Сашу, Олег научился за столько лет распознавать, даже если это желание рьяно пытаются скрыть за шутками и унижениями. — Хотя у меня на нее и не встанет, — Олег переводит взгляд на стоящую рядом женщину, и прикладывает свободную правую руку к груди, выражая искренность, — простите, Виктория, но стоит у меня давно только на моего мальчика. Саша после этих слов будто крылья за спиной расправляет, обсидианово черные. Так тебе и надо, сучка питерская. Виктория его бесила до тошноты своим неоправданным высокомерием. Кем она там себя считала? Да поебать собственно. Ее амбиции не соответствовали действительности. Все, чем она была наполнена, это зависть. Как бы Саша не презирал ее, он нутром чуял, что Виктория догадывалась об истинных желаниях своего мужа по отношению к нему. Саша этим упивался. Самого Гецати хотелось пристрелить как старую псину, конечно, но давайте начистоту. С самооценкой у Шепсов никогда не было проблем. Саша знал, что его хочет выебать большая часть присутствующих здесь. Знал и наслаждался вниманием. В отличие от Олега, который подобные лицемерные приемы ненавидел, и находился в шаге от того, чтобы надеть на своего котенка хиджаб. А лучше абайю, чтобы только синие стекляшки было видно. Хотя в их случае даже такие радикальные меры предосторожности не помогут. Ведь Сашины глаза — уже достаточная причина его хотеть. Трахнуть, забрать себе, присвоить, запереть в клетку как лощеное домашнее животное. Ублюдки. Но никто из них не знает, что этот синеглазый котенок дикий и неуправляемый. Гецати тоже не знает, пребывая в иллюзии, что стоит Сашу только прижать к стене, и он тут же опустится на колени и откроет ротик для члена, как хороший мальчик. Поэтому почувствовать острое лезвие ножа около своей шеи на попытку прижать эту куколку к раковине ресторанного туалета, было, как минимум, неожиданно. — Если ещё раз твои грязные руки прикоснутся ко мне, я отстрелю тебе член, — совершенно дикие глаза Александра сохраняли зрительный контакт со спокойными глазами Константина. — Не боишься, что после покушения на меня, придется понести наказание? И твой папочка тебя уже не спасет. Это сейчас ты можешь своевольничать, показывать ершистый характер на публике, и все будут молчать из-за страха к Олегу. Но его власть не безгранична, куколка. Саша приложил максимум усилий, чтобы его дрожь от прозвучавшего "папочка" не была заметна. Ведь трахаться с братом уже само по себе аморально, чтобы при этом ещё и "папочкой" Олега называть. Они никогда не говорили о том, чего им стоило скрыть свою кровную связь. Да и не хотелось знать точное количество убитых. Тех, кто знал, что они родные братья. Семья у них большая. Была... — Я не знаю, из какого борделя он тебя забрал, куколка. Я не знаю, за сколько ты ему сосешь. Но я могу предложить больше, намного больше. Уууу, Гецати хочет поиграть. Саша поддастся, ведь на этом приеме и так было ужасно скучно, чтобы пропускать такие увлекательные словесные перепалки. Он привык, что многие считают его всего-навсего дорогой, ухоженной, изысканной, но все же шлюхой Олега, не партнёром. Окей, Костик, поиграем. Саша аккуратно убирает нож с чужой шеи, выверенным движением прячет его обратно в рукав пиджака, чтобы элегантно отдернув его, положить собственную левую руку на щетинистую щеку Константина, обворожительно улыбнувшись, и выставив напоказ клычки. Убедись, сука, они не сточены. — И как на это отреагирует твоя жена, папочка? Приведешь в дом шлюху, которую забрал у конкурента, и поселишь рядом? Комнату ты мне тоже выделишь напротив вашей супружеской, чтобы трахать на вашей кровати, пока Виктория маникюр делает? Разве я достоин такой жизни, папочка? Я соглашусь на твое предложение, только если разведешься с ней. Папочка. О да. Саша знает, какой эффект может создать его голос, если использовать нужные слова, нужную интонацию и немного поиграть с тембром. Добавить совсем немного хрипоты, протянуть гласные звуки, а слово "папочка" прошептать на ухо, обняв правой рукой Константина за плечи. Олег, правда, за такое по головке не погладит, только если как поощрение, когда насадит на собственный член, не позволив при этом отстраниться. Для него прикосновения к посторонним мужикам — табу. Знает ли об этом Саша? Естественно. Но Олега ведь здесь нет, не так ли? А вот Гецати есть, и ощущать его участившееся дыхание на собственной шее немного противно. Но маленькая шалость стоит незначительных неудобств. Гецати хочется морально раздавить, только оскорбления на нем не работают, привычные словесные унижения его не проймут. Но вот так близко, почти кожа к коже, пообещать ему желаемое... Вкусно. Но опасно. Олег хоть и всепрощающий ублюдок, но собственник до мозга костей. Олега злить не хочется, Саша просто проиграет немного, и вернётся к нему в зал. Даже расскажет наверняка о случившемся. Признается, чтобы разозлить, вывести на эмоции, и гарантировано получить звериный трах. Саша любит, когда Олег заявляет на него свои права, втирая собственную сперму в кожу, чтобы оставить свой запах на тонкокостном теле. Как дикий хищник метит свою самку, вгрызаясь зубами в загривок. В такие моменты желание нацепить на лебединую шейку ошейник перекрывает своей чернотой здравый смысл. Нацепить ошейник как породистому коту, обязательно инкрустированный сапфирами. Чтобы подчеркнуть синеву глаз. Когда Саша направляется к нему через весь зал с шальной улыбкой на губах, и светящимися глазами, Олег все ближе становится к исполнению этой маленькой прихоти. Эта сука доиграется, блять, и он все же нацепит на него ошейник, чтобы водить за собой на поводке. А идущий следом за его котёнком Гецати с бегающим взглядом показывает, по чьей вине у синеглазой кисы гормоны заиграли. Сученыш. — Сашенька, сам признаешься, или мне Гецати в наш подвал доставить, м? — Олег за талию своего игривого котенка ловит, чтобы сжав ее до короткого вскрика, прошептать угрожающе на ухо, — я тебя выебу, киса, за эти игры. А Сашу ведёт, как объевшегося сметаны кота, натурально ведёт от порыкивающих звуков, от любимых рук, что гладят щеки, но уже готовы вцепиться в челюсть, и выведать причину игривости. Если бы они были одни, Саша уже стоял бы на коленях с членом во рту, и перетянутыми ремнем за спиной запястьями, чтобы мог только принимать как послушный мальчик, чтобы воли лишить, и мысли блядские из головы выбить. — Так выеби, Олеж.