Облака цвета герани

      В какой момент адекватный в общем-то фестиваль превратился в форменную пьянку не понял никто. Странно, но выступали сегодня на трезвую. Но как только дающий по шапке Беседин вместе с другими оргами сел в такси – плотину прорвало. Бухать начали ещё в клубе и возможно закончили бы в клубе, но организаторы площадки очень непрозрачно намекнули, что пора бы и честь знать. Вздохнули, но быстренько собрали монатки и съебались.       Собрались на хате у Букера. В процессе большая часть бухариков отвалилась и продолжать пиршество решили скромной компанией. Букер, Ангел, Серафим и Айко. Ну и Андрей с ними. Вообще-то он должен был не бухать с этой алкашней, а домой, к Феде. Федя ждал вообще-то. Очень ждал.       Но не хотелось. Потому что, во-первых, они посрались позавчера, а, во-вторых, Андрей должен был быть трезвым. Что означало, что они сегодня очень крепко поругаются.       Настроя (и сил), чтобы полноценно отбиваться от нападок, не было, потому он всеми руками вцепился за возможность расслабиться, точно зная, что в компании столь прекрасных людей как Юра и Серафим не продолжить банкет до утра невозможно.       - К нам ещё Глеб ща прикатит. Норм?       Норм, от чего бы нет.       На телефоне куча сообщений в телеге от Феди. Волнуется, чтобы дитятко не убилось. Не убьётся, Феденька, не переживай так, родной.       Букер с Владом уже ползли в квартиру – как людей самых трезвых их ноги ещё держали – Юра остался у парадной дожидаться Глеба, а Андрей, кокетливо смеясь, обнимался с перилами. Руки плохо слушались, ноги вообще словно не от того тела, а мозг завело приятной дымкой.       Сзади копошился Мукка, полз рядом, и почему-то жался подозрительно близко. Невозможно близко.       - Сер, ты че там?       Язык не слушался тоже, потому споткнулся на имени и на ступени и чуть не улетел назад себя. Было бы обидно, если бы улетел, потому что путь проделан уже не малый. Андрей крепко вцепился в перила, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Сзади на поясницу легли тёплые, несмотря на холод улицы, руки.       - Тих-тих-тих, куда ты полетел, космонавт.       Горячее дыхание где-то возле щеки и чужие волосы пощекотали шею.       - Бля, Сер.. Сера-фи-фимка, я в говно…       Мукка весело хмыкнул сзади и крепче ухватился за бока.       - Ага, вижу. Давай, шуруй, в тепло хочется.       Андрей тряхнул головой и фыркнул, наконец обретая точку опоры.       - Давай, двигай ластами. Реально холодно.       Это показалось Андрею таким смешным, что он почти пополам согнулся от волнами настигающего веселья.       Буквально ввалились в заботливо открытую дверь. Серафим почему-то все ещё прижимался слишком близко, странное поведение слегка напрягло, но Андрей отмахнулся от мыслей, как от навозной мухи.       Федя и Влад уже во всю гремели бутылками, догоняя кондицию остальных. И если Букера перепить не представляется реальным – Айко вырубится достаточно скоро. Андрей медленно стянул куртку, путаясь в рукавах, скинул кроссы со стоптанными задниками и пошёл на звук.       Как и предполагалось, парни во всю хлестали джин. Благо не отвёртка, на том спасибо.       На автомате открыл телефон, просматривая сообщения. Куча от Феди.       «Андрей»       «Ответь»       «Блядь, Андрей»       Удивительно, но сейчас тот редкий случай, когда в ссоре виноват не Андрей. Не Андрей, а Фёдор, грубо нагнавший пурги и отказавшийся свою неправоту признавать.       Андрей хлебнул из стакана, переданного Серафимом и родное тепло растеклось по телу.       - Понимаешь, дорогой мой Владик… Мир он… Он создан кем-то, и осмысление этого проходит не сразу, к этой мысли приходят только посвящённые, понимаешь?       Букер склонился к Владу и горячо доказывал свою правоту. Совершенно несчастный вид Айко много говорил о том, что Влад обо всем этом думает.       - Федь, отъе.. Ой, блядь… От-е-бись, пожалуйста.       - Вот о чем я, и говорю. Не всем дано, понимаешь? Не все приходят к создателю.       - Блядь, я атеист, иди нахуй!       Федя пьяно заржал и потрепал Влада по волосам.       Из коридора послышался громкий смех и пьяная ругань. Зашли Юра с Глебом.       Их шумно поприветствовали и тянули за стол.       Снова не глядя, вливает в себя алкашку, снова и снова смотрит в телефон. Ждёт. Че ждёт?       «Адрюх, я понимаю, что ты злишься. Я не прав, ок?»       «И я знаю, что ты уехал бухать. Давай ты приедешь, и мы поговорим»       Соблазнительно. На самом деле со скорбью можно признать, что… Андрей скучал. Уже скучал, хотя виделись буквально часов 10 назад. Скучал, хотя наговорили друг другу кучу хуйни. Первый раз что ли?       «Я у Букера. Заберёшь?»       Короткое «еду». Ничего больше. Только ждать.       Андрей тормозит, бухать уже не хочется. Собственное опьянение уже совсем не радовало, бесило. Потому просто садится удобнее и слушает чужие разговоры.       Серафим снова пытается ему подлить, но Андрей улыбается и качает головой.       - Не, я скоро домой поеду.       - Шутишь что ль? Только приехали!       Андрей больше ничего не говорит, смотрит на уснувшего лицом в стол Влада и думает, что счастлив. Когда-то ругань и истерики были огромной частью его жизни, а теперь любая ссора выбивала из колеи. Старость?       Повзрослел. Теперь хочется стабильности.       И Федя может её дать. Федя хочет.       Глеб подозрительно ерзает и достаёт зипы с таблетками. Андрея передергивает.       С наркотой у него все ещё сложные отношения. Понадобилось чуть больше, чем дохуя времени, чтобы получилось появляться на тусах и не тянуло. Парни, благо, все понимали и старались помочь. Андрей прекрасно знал, что ни один из них (кроме разве Феди, что в последнее время строил из себя великого трезвенника) не брезгует «гостевой мдмашечкой». Не осуждал.       Просто сам не умел останавливаться. Все или ничего. Пока был мелкий, пока внутри разливался ебучий максимализм, а вставать после пьянок было легко – он не думал. Был уверен, что его обойдёт. Что отходосы и ломки – не про него.              Про него. Стало страшно, когда не получилось закончить. Когда не получилось, несмотря на то, что уже очень сильно хотелось. Не получилось, хотя рядом с ним был человек, ради которого очень хотелось.       Наверное, если бы не Фёдор – Андрей все же сторчался бы. Может не сейчас, может ещё через пару лет. Но все же.       Был уверен, что все. Что он переборол, что спокойно может.       Но все равно внутри все леденело.       Все в комнате, кроме разве что спящего лицом в стол Влада и замершего Андрея воодушевились. Потянул руки к Глебу.       - Андрюх, а ты?       Андрей зажмурился, отгоняя от себя липкий ужас, улыбнулся и покачал головой.       - Не, парни. Без меня. Я домой скоро.       Да. Домой. За ним едет Федя. Федя, которому он поклялся больше никогда. Федя, который ему верит. Доверяет.       Благо никто не настоял. Андрей вот себе не доверял. Совсем не доверял. Потому каждую секунду нервничал все сильнее. А ещё пьянел. Пьянел до тошноты. До состояния, когда ноги ватные, а руки не слушаются.       - Бля, Глеб, ты где их взял? Чёт больно быстро торкнуло.       Ангел заржал и завалился на Глеба, который в ответ только фыркнул.       - Свои источники, братик. Ой, бля, Юрка, тебе походу хватит. Пиздуй спать.       - Нахуй иди. Я ещё станцую.       Но Глеб его уже не слушал, стаскивал со стула и вёл в гостиную. Правильно. Юру развезло окончательно.       А потом Юрка как-то сильно дернулся, и они свалились в проходе.       - Хули ты дергаешься, уебок!       Глеб, пошатываясь поднялся, а Юра громко засмеялся. Недовольно заворочался Букер.       - Долбоебы… Вставай, давай. Пойдем спать.       И они наконец скрылись в глубине квартиры. За столом остались только Серафим и Глеб. Ну и уже откровенно хуево соображающий Андрей, то и дело обновляющий телегу.       - Андрюх, давай еще по стаканчику. Давно не собирались же.       - Не-не, парни, мне хватит.       Но Глеб уже пихал стакан ему под нос.       - Ссышь, что Федос ругаться будет, а? Совсем тебя семейная жизнь затянула.       - Потеряли пацана… - икнул рядом Серафим.       - И ничего не затянула. Причем тут он вообще… А-а-а, в пизду! Дай сюда!       Выхватил стакан из рук Глеба и опрокинул в себя. Но вообще-то Федя правда ругаться будет. Не хотелось его злить. Даже не столько, потому что не хотелось скандала – а его не хотелось – сколько потому что… Ну, Федя переживает.       Тело стало совсем ватным. Он хотел было встать, но только чуть не свалился со стула. Повернулся в сторону Серафима и наткнулся на его взгляд. Темный и… Безумный какой-то.       Отрешенно подумал, что, если сейчас уснет, Федя хуй его унесет потом. Хуево.       Вдруг Мукка придвинулся совсем близко. Странно близко, что стало совсем некомфортно. Что-то внутри в ужасе забилось в истерике, но Андрей пьяно улыбнулся ему и приподнял бровь. Приподнял с трудом, мышцы переставали слушаться.       - Ты че?       В тот же момент с другого бока привалился Глеб, дыша в затылок. Серафим напирал, придвигаясь непозволительно близко. Мозг взвыл, красная надпись «опасно» на всю стену, блядь. Совсем не смешно.       - Парни?       Язык совсем отказал. Хотелось звучать возмущенно-громко, получилось только невнятно промычать.       Андрей вновь постарался встать, но добился только того, что на удивление сильные руки повалили его на пол. Глеб сел где-то возле головы, а Серафим скалясь уселся на ноги.       - Вы охуели?       Напрягало все. И особенно то, что они ни слова не говорили. С другой стороны, все еще была надежда на охуенно долбоебскую шутку. Ну, такую… В стиле Серафима Мукки.       На столе завибрировал телефон. То, что это Федя и то, что он приехал не было сомнений. Андрей рыпнулся, потянулся вставать, но оказался крепко прижат к полу.       - Парни, не сме-е-ешно… Мне ответить надо.       Холодная соленая ладонь легла на лицо и осталось только возмущенно мычать. Глеб безумно улыбался и стало вмиг так страшно-страшно… Но ведь… Они друзья… Они ведь ничего ему не сделают, правда? Ведь правда?       - Не шуми, Андрюш. Благоверный твой подождет. А мы… Немножко пошлалим… Не страшно же, а?       Жутко. И мерзко. Отвратительно противно от тона, от улыбки, от ебанутых рук, лезущих под футболку. От слабости своей тошно.       А еще от того, что он все еще нихуя не понимает.       Понимает, что там, внизу, стоит Федя. Что стоит и переживает. Что нервничает. Наверное, злится.       Пиздец. Какой же пиздец.       Теперь он даже перестал видеть лица. От своей беспомощности, на глазах выступили слезы. Руки словно были везде, они оставляли огненные отметины. Было невыносимо больно. Невыносимо.       Андрей шарил руками по полу, скрёб задубевшими пальцами по ковру, вцеплялся то в Глеба, то в Серафима. Видимо, цеплялся сильно, потому что в какой-то момент и их заломили над головой, лишая любого шанса.       За что?       Домофон надрывался, словно захлебывался. Там Федя. И ему никто не откроет. А Андрей здесь. Чувствует, как звенит ремень с тяжелой пряжкой. Андрей этот ремень Феде покупал, а потом сам же честно спиздил. Блядь.       Замычал как мог громко и Серафим наконец посмотрел на его лицо. Прикоснулся руками к волосам. Липко и мерзко. Отвратительно похабно.       - Ну чего ты, Андрюш? Чего ты, а? Мы с Глебом только немножко… Да ведь?       Глеб засмеялся. Господи, это же не может быть с ним, правда? Он сейчас проснется и проблюется. Просто сон. Галюны. Белка.       Количество одежды на Серафиме уменьшалось с какой-то невероятной скоростью. А Андрей перестал слышать что-либо, кроме гула в ушах. Через него откуда-то совсем далеко слышался Серафим, и Андрей так сильно хотел бы, чтобы это прекратилось.       - Хороший… Какой же ты, Андрюш… Так давно…       Бедра обдало холодом и Андрей крепко-крепко зажмурился.       Прости, Федь. Я не хотел, Федь. Забери меня…       Руки. Повсюду, по всему телу шарились чужие руки. Все так же отдавало нестерпимой болью. Хватит-хватит-хватит.       - Что, блядь, здесь происходит?       Руки сначала замерли. Первое, что Андрей увидел – полное ужаса лицо Серафима. В дверях стоял только проснувшийся и охуевший от жизни Букер и… Злой как черт Федя. Даже не злой… На его лице было столько эмоций, что теперь Андрей боялся уже не за себя, а за него.       Снова заворочался, изо всех сил пытаясь скинуть с себя Серафима. Но первым очухался Глеб и отполз от него к стене. Серафим все так же сидел на ногах, все никак не исчезая. Андрей посмотрел Феде прямо в глаза, вкладывая все раскаяние и отчаяние.       - Федь…       И тут у него сорвало резьбу. В одно движение он подлетел к Андрею и Серафиму и оттянул последнего на себя. Тяжелый удар, кулак прилетел в лицо и Мукка зашипел.       - Федь, да ты че, ниче ж..       Еще удар. Серафим упал на пол.       Наконец-то очнулся Букер. Оглянул всех присутствующих и нетвердой походкой направился к Андрею. Он попытался отползти, но тело все еще не слушалось и страх сковал каждую клеточку. Букер остановился, смотря на него сверху, с высоты своего огромного роста, а Андрея хватило только на то, чтобы всхлипнуть.       - Андрей, я не… Прости… Можно я помогу.       Господи, что же это? Это же Федя Букер, с которым и в огонь, и в воду, с которым они столько вместе прошли. Букер же каким только его не видел.       Он осторожно присел на корточки и помог наконец встать. Неужели… Помог одеться. Осторожно. Лишний раз даже старался не прикасаться. Лишь бы не навредить.       - Андрюх, прости, я… Я не слышал…       - Ничего…       Андрей выдохнул тихо-тихо. Но его услышали все. И Федя, уже отчаянно пинающий Серафима в живот.       - Федь… Федь, не надо.       Федор оскалился и наклонился ниже.       - Радуйтесь, суки… Я бы тебя убил…       И эти слова говорил Федя. Его Федя, который и не дрался никогда. Который блядских дождевых червей с дороги уносил. Его Федя, которого трясло от разрывающего гнева.       А если…       Андрей – не без помощи – доковылял до Федора и встал рядом, не решаясь подходить. Если его прогонят – он не вынесет.       Только Федя не прогнал. Перехватил запястье и крепко сжал. Андрей зажмурился. Нет. Никаких слез. Сам виноват. Некого винить.       Федя помог натянуть ботинки и поправил куртку. Букер понурой тенью стоял рядом.       - Прости       Как мантра. За все вместе. За то, что привел сюда, за то, что в стенах этой квартиры чуть не случился пиздец, за то, что не уследил. Потому что они с Букером очень крепко связаны. Андрей только на секунду представил, что с ним случилось бы подобное и его тут же чуть не вывернуло на недавно купленный коврик для обуви.       Серафим приглушенно застонал откуда-то из комнаты. Букер кинул в ту сторону короткий взгляд и повернулся обратно. И в его глазах плескалось столько неприкрытой ненависти, что Андрей машинально подумал – этим двоим пиздец. Но… Ему было неинтересно, что с ними станет.       - Федь… Ты меня убить хочешь, я понимаю, но… Вы когда домой приедете – позвони мне. Или напиши. Пожалуйста… Федь, я…       Винит себя. Ему больно. А Андрей не может помочь. Потому что ему тоже больно.       - Перестань. Конечно напишу.       Федя говорит резко, отрывисто. Волнуется. Злится. Андрей машинально сжался в комок, сгорбил плечи, но… Это же родные, блядь, люди. Два самых близких человека.       Сам тянется обниматься. Через неприятие, тянется, потому что Букер сейчас словно способен на все.       - Ты не виноват… Не делай ничего непоправимого, пожалуйста.       И тут же отстранился, снова встал за своего Федю. Только так, за его спиной он чувствовал хоть какое-то подобие безопасности. Хоть немного.       - Поехали домой, пожалуйста.       Федю передернуло, и Андрей сделал вид, что не заметил, как Федя подозрительно шмыгнул носом. Вышли на лестничную клетку, не оборачиваясь и не смотря друг на друга. Но Федя все равно придерживал, помогая спуститься. Только Букер тихо прошептал в след:       - Напиши, как приедете…       Морозный воздух и холодный ветер немного отрезвили. Такси уже стояло возле подъезда. Федор сгрузил Андрея на заднее сидение, но рядом не сел. Прыгнул на пассажирское возле водителя. Не обмолвились ни словом. В груди от этого неприятно тянуло.       Привалился к стеклу, смотря на мелькающие фонари. Как жаль, что нельзя вернуться в прошлое и просто не ходить никуда. Остаться дома, помириться с Федей. Разобрать наконец срач на балконе. И никуда-никуда от него не ходить. Не срываться…       Или хотя бы закрыть глаза и исчезнуть.       Домой поднимались в таком же гнетущем молчании. Нельзя было догадаться, о чем думает Федор. Он на него даже не посмотрел ни разу. Открыл дверь квартиры с третьей, кажется, попытки и пропустил Андрея вперед.       Все так же, как и с утра. В коридоре пакет с мусором, который оба хотели и оба забыли вынести. Валяются кроссовки, потому что Федя собирался в спешке. Вешалка слегка покосилась, а никто так и не собрался поправить.       Только они с Федей другие.       Андрей с трудом стянул куртку и сразу ушел в ванную. Сил смотреть на сгорбленную Федину фигуру нет… Вина. Он виноват. Во всем виноват. И в том, что любимому человеку больно – тоже.       Все шмотки – в стирку. Нет, выкинуть. Сжечь. Мерзко-мерзко-мерзко.       Обливал себя кипятком, сдирая кожу, лишь бы отмыться от чужих липких касаний, что все еще отдавали фантомной болью. Закрывает глаза, а перед ними чудится странно-озлобленное лицо Серафима. Передергивает плечами, сбрасывая наваждение.       Долго стоит под струями воды, обхватив себя руками. Губа предательски трясется, но он держится. Сам виноват. Некого винить. До последнего оттягивает момент, когда нужно будет выйти в холод квартиры. Там нужно будет вести долгие разговоры, что-то объяснять, доказывать. Просить прощения.       Андрей готов встать на колени, потому что не готов потерять все, что они с таким трудом нажили. Еще утром он раздраженно гремел кружками, выражая так свое возмущение о немытой посуде, а сейчас… Готов целовать Федины руки, лишь бы он никуда не делся. Только вот… Нет уверенности, что это поможет.       Но на полке лежат появившиеся из воздуха полотенце и чистая домашняя одежда. И от этого, хоть и совсем ненадолго, становится очень тепло.       Идет на кухню, шлёпая босыми ногами, оставляя на полу капли воды и готовится к худшему. Федя сидит за столом и даже не поворачивается на звук. Мешает чайной ложкой с отвратительно-громким стуком. А еще у него красные глаза и нос. Еще у него ходуном ходят руки и всего его трясет мелкой-мелкой дрожью. Андрей давит в себе желание прижаться к нему близко-близко и просто садится на соседний стул.       Они снова молчат. Опять молчат, отравляют воздух вокруг. Андрей не знает, что решил Федя. А все, что он может выдать…       - Прости меня…       Голос с горечью. С отчаянием. С надеждой.       Федя дергается, выпускает ложку из рук. И словно бы сам себя пугается, потому замирает и прикрывает глаза.       - Я мог не успеть… Что, если бы я не успел?       Его голос дрожит, но Андрей не может понять, что Федя хочет сказать.       - Прости меня, Федь… Господи…       Федя встает и поворачивается спиной. Гремит чайником и шкафами, словно строя между ними стену, отчего сердце заходится бешенным стуком, страшась больше никогда эту стену не преодолеть. Кружка чая с грохотом летит на пол, выпадая из ослабевших рук и разлетается по полу миллионами ярких конфетти. Федя бессильно рычит и отпинывает от себя осколки, падая обратно на стул.       - Су-у-ука…       И непонятно, обращено это к любимой кружке или к ситуации в целом, но Андрей согласен. В сырой после душа футболке холодно. Страшно.       Через стол потянулся было к Феде, но потом осекся и хотел было убрать руки, но…       Оба уставились на Андреевские запястья. С ужасом оба смотрели, как на коже расцветают бледные синяки. Федя посмотрел сначала на руки, потом в лицо. Наконец-то в лицо.       Не прятал глаза, красные, безумно уставшие от всего. А ведь у них все только-только наладилось.       Федя сам потянулся к синякам, легко погладил, но Андрей выдернул руки. Он не кисейная барышня, не надо с ним так. От этого, блядь, еще хуже. С ним надо говорить.       - Скажи что-нибудь… Пожалуйста.       У Федора в глазах такой же раздрай, как и у него самого. Он тоже не знает, как реагировать.       - Я не знаю, что сказать, Андрей…       Тогда он начал сам. Не потому что было что сказать, скорее потому что молчать было слишком, сука, страшно. Ждать, пока все в тишине рухнет, оставляя только пепел и прах. Нахуй-нахуй-нахуй.       - Я не хотел. Я правда предположить не мог, что все… Так. Я… Блядь… Мне очень стыдно, это пиздец, правда. Но ты… Не уходи? Не бросай, пожалуйста. Не говори, что я все сломал. Снова…       Федор прикрыл глаза руками. Он глубоко дышал, со свистом втягивая воздух и когда заговорил, голос его надломлено срывался.       - Ты-то тут… Блядь, не виноват ты в этом. Это же из-за меня туда поехал, да? Потому что мы посрались, так? Блядь…       Они запутались в паутине вины. Еще ни разу в жизни она не была столько разрушительно-едкой.       - Федь…       - Какой, нахуй, бросить? Тебя не было всего несколько часов, а я уже смотрел на твой ебучий кактус, который какого-то хуя зацвел в январе и думал, что скучаю. И что гитары эти ебаные в твоих ебаных треках не имеют никакого смысла, и ссориться из-за них идиотизм полный. Какая хуй разница, если ты так хочешь. Давай так, как ты хочешь.       Андрей плотно-плотно сжал губы и свел брови, лишь бы не дать слабину и не расклеиться. Потом, в одиночестве – сколько угодно. Сколько угодно, если так нужно, но только не сейчас, не перед Федей, которому больно.       - Только нахуй это все…- Федя обвел рукой их маленькую кухню, все же срываясь на сдавленный всхлип.       - Нахуй все это, если я даже защитить тебя не могу?       Дальше Андрей плохо помнит. Он сжимал Федину футболку в кулаках, обнимал его, тихо поскуливал в плечо.       - Не надо меня защищать. Не маленький. Сам виноват. Такое… Случается, Федь. Просто будь, а?       Они прошли столько всякого дерьма. Столько схавали. Столько пережили. И все это только потому что были не против, а вместе друг с другом. Потому что теплая, всегда немного влажная, ладонь ложилась между лопаток. Потому что, когда Андрей был готов сдаться – самые родные глаза смотрели насмешливо, а губы шептали «справишься, заебал». И ведь ни разу не спиздел.       Так почему не должен сейчас?       Их странная, кривая маленькая кухонька хранит и помнит столько разговоров. Столько чашек чая, столько споров, столько скандалов и грязной посуды в раковине. Столько ненавистных начал дня и самых теплых окончаний. Помнит сиреневое небо и облака, цвета грани. Помнит самые мрачные периоды, помнит самые счастливые. Дверные косяки помнят попытки переезда, а криво повешенная полка – попытку расширить пространство.       Как, после всего этого можно сдаться?       Андрей бросил ради Феди наркоту. И пить бросит. Все что угодно сделает. Все, пока Федя держит ладонь между лопаток, а губы тихо шепчут:       - Переживем.