i'm starving, darling

— Веритас, мой милый, ты не знаешь, что это такое? Аргенти появляется в дверном проёме с коробкой в руках — самая обычная и однотонная, ни лейблов, ни каких-либо подписей. Обнаруженная в дальнем углу шкафа его возлюбленного в процессе поисков чего-то, о чём он теперь даже не мог вспомнить, странная вещица привлекла внимание и одновременно насторожила рыцаря; однако открыть её он не решился, не желая случайно обнаружить что-то личное, а потому единственным выходом казалось спросить у предполагаемого владельца. Тот самый владелец пока ещё не поднял на него взгляд, занятый какими-то записями за своим столом, однако издал неопределённый звук — по крайней мере, думает Аргенти с добродушным смешком, его вопрос услышали. Требуется ещё несколько секунд, однако в конце концов Веритас всё же отрывается от дел, но неожиданно для Аргенти его взгляд тут же холоднеет при виде предмета в его руках. — О, это, — в его голосе столько презрения, словно загадочная коробка лично оскорбила его честь и достоинство, однако в конце концов Рацио лишь вздыхает и неопределённо ведёт плечами: — Можешь заглянуть в неё. Аргенти, честно говоря, удивлён такими словами, однако Веритас продолжает выжидающе смотреть на него, а потому всё, что ему остаётся — принять предложение и открыть крышку, чувствуя, как глаза расширяются при виде содержимого. — Подожди, это… твоё? Рыцарь ожидал чего угодно, но точно не пары чёрных лакированных туфель-лодочек с ремешком, минималистичных на вид и явно едва ли ношенных, если судить по их состоянию. Каблук у них был довольно высоким, сантиметров восемь, прикидывает рыцарь, и в голове это порождает только больше вопросов, чем даёт ему ответов. — Свидетельство проигранного спора с одним бесстыдником из КММ, — неохотно объясняет тем временем Веритас, отводя взгляд. — Этот наглец даже специально купил их для меня по размеру — так сильно хотел увидеть меня на каблуках, ха. Я никогда до того раза не пробовал, но, как оказалось, у меня талант и хорошее чувство баланса, я полагаю. Думал выбросить их, но, видимо, совершенно забыл. Аргенти, честно говоря, перестаёт внимательно слушать своего возлюбленного на середине раздражённой речи, ведь его мысли внезапно наполняет водоворот изображений, заставляющих кровь мгновенно хлынуть к щекам. Эоны, представлять его Веритаса в этих туфлях, гордо и изящно держащимся так же, как он держался во всём и всегда, было явно вредно для его сердца. Мысль о том, что они были выбраны специально для его любимого и должны подходить идеально, не сильно помогает ситуации, а лишь распаляет воображение, пока мысленные образы в его голове не становятся всё бесстыднее и бесстыднее… — ...генти! Мужчина вздрагивает, застанный врасплох и резко вырванный из своих мыслей, тут же вскидывая голову и уставившись на настоящего Веритаса — того, который, с растущим стыдом и смущением понимает Аргенти, смотрит в ответ расширившимися глазами с удивлённым осознанием. — ...Тебе нравится эта мысль? — тихо спрашивает учёный, и улыбка начинает появляться на его губах, когда Аргенти может лишь смущённо кивнуть в ответ, ведь есть ли смысл отрицать? Веритас усмехается, и удивление в его глазах сменяется искрами веселья: — О, не стоит так смущаться, Аргенти — уверен, мы можем придумать им применение. Эоны, ему конец, не так ли?

***

Алая атласная лента на его запястьях ощущается слишком чужеродно, и Аргенти не может не дёрнуть несколько раз руками хотя бы из интереса — они связаны крепко, но недостаточно, чтобы причинить какую-либо боль. Веритас казался удивительно вдохновлённым, оставляя его на полу в их спальне в одних лишь брюках и со связанными за спиной руками, но Аргенти не находил в себе желания возражать — он доверял своему партнёру, прекрасно зная, что ни один из них не заставит другого шагнуть дальше, чем он будет готов, и доверял ему остановиться при первой же просьбе. И всё же мысли рыцаря не могли не дрейфтовать от возможности к возможности, воображая, что такого задумал его любовник и что ждёт их сегодня вечером — впрочем, это не длится долго, ведь очень скоро его размышления прерывает звук открывающейся двери. — Ну что, нравится вид? Аргенти даже не может ответить — он абсолютно очарован образом стоящего перед ним Веритаса, идеально сидящих на нём туфель и охваченных ремешком лодыжек, его стройных длинных ног, лишь сильнее визуально удлинённых каблуками, и… он чувствует, как здравый смысл медленно покидает его, когда взгляд поднимается выше и натыкается на чёрное кружевное бельё, узор из полупрозрачных цветов так плотно облегает формы его возлюбленного, так мягко обхватывает его бёдра и подчёркивает талию… Аргенти чувствует себя абсолютно пропавшим человеком. — Любовь моя… — он беспомощно хрипит, слова не вяжутся друг с другом, и он может лишь смотреть, пытаться запомнить каждый изгиб обнажённого тела своего любовника, облачённого лишь в кружево и эти адские туфли, возвышающегося над ним с гордостью и грацией человека, знающего свою опасность. — Я приму это за “да”, — усмехается Веритас и начинает идти к нему — Эоны, то, как покачиваются его бёдра и гулко цокают по полу каблуки. Аргенти беспомощно дёргает руками, жаждущий прикоснуться к этой божественности в человечьем обличьи, провести руками по губительной плоти, показать, как сильно жаждет и как ценит привилегию быть тем, кого Веритас удостаивает своим вниманием, но лишь разочарованно стонет, когда плотный обхват ленты напоминает об ограничениях. Он не против провести так остаток своей жизни, затуманенным разумом думает Аргенти, когда Веритас останавливается перед ним, он готов до последнего пресмыкаться у этих великолепных ног и поклоняться своему любовнику каждым способом, которым тот возжелает. Он хочет показать каждую толику своего обожания, одарить всей любовью, что хранит его сердце, если это только означает место в жизни рядом с Веритасом, возможность иметь его для себя и сполна благодарить за эту возможность — Эоны, он ощущает себя диким, почти безумным от сжигающей смеси желания и любви. Аргенти чувствует, как пальцы мягко вплетаются в его локоны, слишком нежно для горящего желанием взгляда, которым Веритас смотрит на него сверху вниз, и аккуратно, но уверенно тянут, чтобы он вскинул голову и смотрел прямо в лицо своего возлюбленного сквозь дрожащие ресницы. — Наслаждаешься шоу? — улыбается учёный, и в уголках этой улыбки Аргенти видит дразнящую игривость, которая его наверняка погубит. — Ты великолепен, — срывается разгорячённый шёпот с его губ, чувствуя, как пальцы чуть крепче сжимаются в его волосах, — я не мог представить такого великолепия даже в самых смелых мечтах, моё сердце. — М-м, вот как, — приподнимает бровь Веритас, разглядывая его с выражением любопытства и самодовольства, будто размышляя, что ещё может сделать, чтобы толкнуть Аргенти дальше в пропасть, но затем его взгляд опускается ниже, и внезапно его взгляд вспыхивает весельем. — О, вижу, тебе действительно это очень нравится. Аргенти не успевает среагировать, когда внезапно чувствует давление на свою промежность, осторожное, но твёрдое, и давится воздухом, широко распахнув глаза. Непоколебимая рука в волосах не даёт ему опустить голову и посмотреть, но он знает, что это подошва туфли опустилась прямо на его член, и это знание заставляет его стонать и слабо извиваться даже со всей ограниченной свободой для движения, что у него есть. Всё, что он видит — лицо Веритаса, искажённое похотью в довольной ухмылке и горящих сосредоточенных глазах, когда он смотрит вниз, туда, где постепенно наступает сильнее на его член, пока внезапно давление не исчезает полностью, заставляя Аргенти разбито застонать и неосознанно поддаться бёдрами вслед за исчезнувшим ощущением. — Тише, тише, — смеётся Веритас, когда Аргенти расстроенно хнычет, лишённый прикосновений и слишком раздражённый ощущением сдавливающей его возбуждение ткани. — Хах, никогда не думал, что тебе это так будет нравиться. Рыцарь внезапно вновь чувствует на себе прикосновение чужой туфли, но в этот раз лишь её острый носок упирается в его промежность, скользя выше по всей его длине, пока не задевает сквозь ткань чувствительный кончик. Тут же вся подошва опускается на него, возвращая упрямое давление, и Аргенти испускает нечто среднее между стоном и рыданием, сходя с ума от поддразниваний своего возлюбленного. — Любовь моя, моё сердце, Веритас, пожалуйста, — бормочет он бессвязно, когда натиск подошвы вновь пропадает, голос отчаянный и жаждущий, и что-то вспыхивает в выражении его любовника при звуках безысходной мольбы, когда он продолжает бездумно бормотать просьбы так, словно это молитва — может, так оно отчасти и было. Веритас внезапно делает шаг вперёд, оказываясь даже ближе, вставая между широко раздвинутых ног Аргенти, и тянет его на себя до сих пор крепко сжимающей алые пряди рукой. Рыцарь задыхается, чувствуя, как его твёрдо прижимают лицом к чёрному кружеву, и сверху раздаётся тяжёлый от желания голос Веритаса: — Давай используем твой милый рот для чего-то более полезного, хм? Ему не нужны дальнейшие подсказки — Аргенти уже с энтузиазмом прижимается к чужому возбуждению губами сквозь тонкую ткань, покрывая прослеживающуюся сквозь кружево длину влажными поцелуями и содрогаясь внутренне от одобрения в чужом голосе, когда Веритас со стоном бормочет “да, вот так”. Рыцарь поднимает взгляд на лицо своего любовника, слыша, как тот при встрече их взоров испускает тихое ругательство, и, не разрывая зрительного контакта, прижимается к уже влажной ткани языком, прямо там, где она скрывает основание члена, и ведёт вверх. Эффект незамедлителен — Веритас задыхается блаженным стоном и откидывает голову назад, становясь лишь громче, когда Аргенти обхватывает губами кончик его члена через ткань. Внезапно его оттягивают прочь, и мужчина почти чувствует себя расстроенным; но это лишь почти, ведь в ту же секунду он видит, как Веритас большими пальцами подцепляет пояс своего белья и тянет вниз, позволяя кружеву упасть у его ног и аккуратно переступая через него, чтобы выбраться и оттолкнуть ненужный более предмет в сторону. — Жаден до большего, не так ли? — шепчет учёный, ловкие пальцы убирают чёлку со лба Аргенти назад, стискивают локоны и тянут на себя, однако рыцарю даже не нужно направление. Он с готовностью принимает половину длины, сжимая губы на терпкой коже и начиная двигаться дальше, пытаясь принять чужой член на ещё большую глубину. Ему нравится теплая тяжесть на языке и звук чужого сбитого дыхания, когда он чувствует прикосновение к задней стенке своего горла, тут же осторожно начиная отступать, пока едва не выпустит всю длину, и затем вновь принимая до предела своих возможностей. Комнату заполняют влажные звуки его губ и тихие приглушённые стоны Веритаса, и это симфония для его ушей, а потому Аргенти старается лучше, то двигая головой в ровном темпе, то меняя тактику и выпуская чужой член из губ лишь для того, чтобы ласкать поцелуями и настойчивыми прикосновениями языка. — Ч-Чёрт, Аргенти, — слышен возбуждённый шёпот его возлюбленного сверху, и мужчина поднимает взгляд, глядя на учёного из-под ресниц и выбивая этим ещё один сдавленный стон. — Тебе придётся остановиться, ведь мы не хотим закончить раньше должного, не так ли? С этими словами Веритас тянет его назад, заставляя разомкнуть губы и отпустить, и от крепкой хватки за волосы его скальп на мгновение обжигает вспышкой боли, но Аргенти обнаруживает, что совершенно не возражает. Он может лишь наблюдать, как его возлюбленный опускается перед ним на одно колено, пальцы так же крепко стискивают локоны, а взгляд внимательных глаз блуждает по лицу, и рыцарь догадывается, что выглядит как полный беспорядок — щёки алые от румянца, глаза затуманены желанием, губы влажные от слюны и беспомощно открыты до сих пор, словно приглашая Веритаса вернуться в их тепло, пока он с трудом пытается восстановить дыхание. Однако учёному этот беспорядок, похоже, приходится по вкусу, ведь их губы сталкиваются в поцелуе уже в следующее мгновение. Это небрежно и страстно одновременно, и Аргенти отчаянно стонет под чужим напором, позволяя Веритасу делать с ним всё, что ему только будет угодно, пока его возлюбленный не насытится. — Только посмотри на себя, — бормочет учёный, разрывая поцелуй и оставаясь в считанных миллиметрах от его губ, выдыхая слова с дразнящей и самодовольной усмешкой, — о каком благочестии может идти речь, когда ты так легко позволяешь себя разрушить? Аргенти лишь бессвязно стонет, слишком возбуждённый, чтобы мысли выстраивались в чёткие предложения, и Веритас смеётся снисходительно, свободной рукой обхватывая его щёку и лишь гладя несколько мгновений, пока хищные глаза то ли любуются, то ли оценивают его разбитое выражение лица, прежде чем рыцаря затягивают обратно в поцелуй. То, как целует его Веритас — чистейшая жадность, голод в самой первозданной форме, когда любовь столь сильна, что заставляет хотеть поглотить предмет своих чувств целиком, но Аргенти может под этим лишь плавиться, отдавать себя без остатка, ведь это всё, что он знает, единственный способ, которым он умеет любить. Он даже не замечает, как ловкие пальцы исчезают с его щеки, скользят вниз по его груди и животу, пока не натыкаются на пояс брюк, и Аргенти задыхается, чувствуя, как Веритас обхватывает его сквозь ткань и сжимает, выбивая из него до стыдного жалкий скулёж. — О, бедняжка, я оставил тебя здесь совсем без внимания? — смеётся Веритас, отрываясь от его губ, и ему должно очень нравиться его мучить, ведь ладонь учёного теперь неустанно скользит по натянутой ткани, оглаживая болезненно возбуждёный член и заставляя Аргенти извиваться, издавая при этом до неловкости нуждающиеся звуки. — Давай помогу, хм? Учёный даже не ждёт ответа, ведь ловкие пальцы уже танцуют над пуговицами брюк, расстёгивая и стаскивая их вместе с бельём ровно настолько, чтобы лишь обнажить его возбуждённый член. Аргенти чувствует себя пронзённым электрическим током при первом же прикосновении чужой руки к обнажённой плоти, тщетно дёргаясь и дрожа, когда Веритас обхватывает его пальцами и несколько раз проводит рукой по всей длине, размазывая влажный предэякулят, прежде чем так же внезапно отпустить. — Знаешь, тебе действительно стоит быть благодарным, — внезапно усмехается учёный той улыбкой, которая предвещала бурю, и распрямляется, вставая с колен и теперь глядя на Аргенти сверху вниз. — В конце концов, я подготовился специально для тебя заранее. С этими словами он разворачивается и грациозно опускается на пол перед возлюбленным, выгибая спину и заводя руку назад, пальцы впиваются в мягкую плоть и тянут в сторону, чтобы открыть вид на свой проход, и от того, что Аргенти видит перед собой, его разум превращается в сплошную статику. Веритас даже не даёт ему времени прийти в себя, уже хватая основание чёрной блестящей пробки и вытягивая её, пока внутри не остаётся кончик, а затем одним толчком вставляя её обратно с тихим блаженным стоном. Аргенти может видеть удовольствие своего партнёра, то, как его бёдра выдвигаются на встречу, пока он продолжает играть с собой, как напрягаются его мышцы и едва уловимо дрожат руки, и всё это делает его просто смертельно жаждущим, смертельно голодным. — Веритас, Веритас, — шепчет он отчаянно, горло пересохло и слова царапают его, неудержимо вырываясь наружу, — позволь мне, позволь мне наполнить тебя, умоляю, позволь мне это, любовь моя, прошу… Его руки сами дёргаются за его спиной, неудержимо желающие освободиться и лечь на это греховно красивое тело, но всё тщетно — ему остаётся лишь умолять и умолять, чувствуя, как от отчаянья начинают слезиться глаза, теряя всякий рассудок и честь, когда его единственные мысли сосредоточены на его возлюбленном и желании почувствовать его любым способом. В конце концов Веритасу надоедает его дразнить — а может, он начинает терять терпение сам, — и пробка окончательно выскальзывает из него, так же убранная в сторону и мгновенно забытая — Аргенти всё равно перестал обращать на неё внимание, уже зачарованный образом сжимающихся вокруг пустоты тугих розовых мышц. Рацио с лёгкостью перемещается так, чтобы оказаться лицом к рыцарю, и, придерживаясь одной рукой за его плечо, другую тянет назад и обхватывает чужой член и потирая мокрую головку о свой вход, вырывая у Аргенти отчаянный всхлип и лишь с усмешкой склоняясь ближе, горячо выдыхая прямо в его ухо. — Тебя так легко дразнить. Аргенти не отвечает — вернее, попросту не может, ведь вместе с этим словами Веритас наконец одним движением опускается на его член, и они одновременно стонут, одинаково напряжённые и пытающие совладать с резко обрушившимися на них ощущениями. Им обоим требуется секунда, чтобы совладать с собой, однако в конце Веритас начинает двигаться, ритмичный и плавный ритм его бёдер вышибает все остатки связных мыслей из разума Аргенти, и всё что царит между ними — тяжёлое дыхание и полные желания стоны. Рыцарь с приливом смущения очень быстро осознает, что не сможет продержаться долго — продолжительные безжалостные поддразнивания Веритаса уже и без того довели его едва ли не до края, и жар тугих стенок вокруг его члена вкупе с неустанным трением при каждом взмахе чужих бёдер никак не замедлял его приближения. — Л-любовь моя, ах, подожди, если т-ты… я уже… — Близко? Так скоро? — несмотря на то, что Веритас тоже выглядит разбитым от возбуждения, он держит себя в руках гораздо лучше Аргенти — даже сейчас на его губах танцует дразнящая усмешка. — Твоя выносливость сегодня тянет разве что на хромую “тройку”, Аргенти. — Я-Я… — Не волнуйся, — шепчет Веритас мягко, но по тлеющим углям в его глазах Аргенти может сказать, как это обманчиво, — ты можешь кончить сколько угодно раз — только я не остановлюсь, пока не кончу сам. Выдохнув эти слова, учёный резко сжимается вокруг длины Аргенти, и этого достаточно, чтобы на мгновение в его глазах потемнело, а из горла вырвался отчаянный задушенный звук, пока горячая сперма заполняла его возлюбленного. Однако Веритас, верный своему слову, не останавливается ни на мгновение, продолжая скользить вверх и вниз по ужасно чувствительному члену и выбивая из Аргенти всё более сдавленные и отчаянные звуки — это наслаждение на грани с болью, сенсорная перегрузка сводит его с ума, а шум в ушах заглушает весь внешний мир. Он чувствует себя на краю рассудка, но всё же, Эоны, как же это хорошо. Влажный звук вытекающей и размазывающейся по его члену с каждым толчком Веритаса спермы, вероятно, самая развратная вещь, которую он слышал в своей жизни, но в смеси с нарастающими звуками наслаждения его возлюбленного это становится поистине греховной мелодией. Чужие пальцы впиваются в его плечи с такой силой, будто желают сломать Аргенти, и это, честно говоря, не так уж далеко от исполнения; однако внезапно Веритас замирает, стискивая Аргенти влажным жаром и заставляя все его конечности дрожать от переизбытка ощущений, и его возлюбленный с хриплым стоном окрашивает их животы белыми полосами, уткнувшись лбом в его плечо и задыхаясь в экстазе. Несколько долгих минут ничего не происходит — они лишь тяжело дышат и пытаются собрать своё здравомыслие по частям, постепенно возвращаясь к реальности. Первым приходит в себя Веритас — учёный отделяется от плеча Аргенти, и тут же ласковые пальцы притягивают его к себе, а губы мягко прижимаются к волосам в утешении. — Ты в порядке? — бормочет Веритас в его висок, зарываясь пальцами в алые локоны с нежностью, так ярко контрастирующей с происходившим в этой спальне ранее, что Аргенти чувствует ожог подступающих слёз от переполняющих его эмоций. Однако он подавляет их, лишь утвердительно кивая в ответ, и тихо шепчет севшим голосом: — Не поможешь с руками, любовь моя..? — Ах, верно, прошу прощения, — мужчина тут же отстраняется, посылая ему слегка виноватую улыбку, и тянется к сковывающей его запястья ленте, пока Аргенти в своих мыслях мимолётно оплакивает потерю ласковых прикосновений к волосам. Он очень быстро чувствует, как его освобождают от ограничения, и Веритас тут же тянет его запястья к себе, хмуро осматривая покрасневшую кожу там, где её натёрла лента от сопротивления и неосознанных попыток Аргенти вырваться в порывах страсти. — Мне не больно, тебе не о чем волноваться, — улыбается рыцарь, опережая очевидный вопрос, и Веритас смеряет его оценивающим взглядом, прежде чем сдаться и со вздохом кивнуть: — Как скажешь. Тем не менее он не отпускает, и холод его рук немного успокаивает зуд раздражённой кожи, заставляя Аргенти улыбнуться чуть шире. Рыцарь склоняет голову, пока их лбы не соприкасаются, и закрывает глаза — между ними только тихая нежность и спокойствие. — Знаешь, милый Веритас, — шепчет он, не открывая глаз, — я не прощу тебе, если ты теперь выбросишь эти туфли. В ответ ему раздаётся только негромкий смех. — Хорошо, — в голосе его возлюбленного слышится улыбка, — мы оставим их себе.