***
Температура в просторной ванной комнате повышается так, что стекло украшающего стену зеркала затуманивается до отражения одних лишь очертаний, а щёки сами заливаются румянцем от жара, но это именно то, что было им нужно, если благодарная улыбка и короткий, но полный признательности поцелуй Веритаса должен что-то означать, думает Аргенти с лёгкой улыбкой. — Должен признать, ты знаешь меня достаточно хорошо, — бормочет учёный в его губы, пойманный во время поцелуя руками возлюбленного на своей талии, но совершенно не выглядящий возражающим против этого. Аргенти на такое замечание только мягко смеётся: — Я очень надеюсь, что это так, любовь моя, иначе какой из меня был бы партнёр? — И то верно, — хмыкает мужчина, вновь коротко прижимаясь к губам Аргенти в мимолётном поцелуе и отстраняясь с лёгкой улыбкой. — Спасибо. — Ах, даже не упоминай, — пальцы в последний раз сжимают изящный изгиб талии и перемещаются выше, подцепляя аккуратно край топа. — Позволишь? — Я мог бы справиться сам, — брови Веритаса невозмутимо дёргаются вверх, однако он в молчаливом разрешении поднимает руки, давая Аргенти возможность стянуть предмет одежды. — Это не значит, что я не могу тебя немного побаловать, хм? — сладко улыбается рыцарь, и Веритас фыркает, не впечатлённый, но и не возражает, так что Аргенти принимает это за молчаливый сигнал продолжать. Вещь за вещью, он бережно раздевает своего возлюбленного, не упуская возможности провести по гладкой коже там и здесь, зарабатывая полные смеси раздражения и веселья взгляды Веритаса и невольно улыбаясь чуть шире каждый раз, не удерживаясь от лёгких поддразнивающих прикосновений. В конце концов, что он мог поделать — тело учёного было в прекрасной форме благодаря его стараниям, а Аргенти был слабым, слабым человеком, когда речь шла о Веритасе Рацио. Однако он не заходит слишком далеко, и, когда последние элементы одежды оказываются сняты и сложены рядом с остальной, лишь протягивает своему возлюбленному руку и помогает переступить через бортик ванной, наблюдая, как он опускается в тёплую воду. В ту секунду, когда учёный погружается полностью, удовлетворённый вздох сам вырывается из его груди, а глаза блаженно закрываются, и Аргенти не может не улыбнуться при этом виде с облегчением и нежностью. Хотя его милый Веритас умел о себе позаботиться и был приверженцем строгих убеждений в том, что нужно содержать себя в достойном состоянии не только ментально, но и физически, иногда он мог чересчур увлечься и уйти в работу с головой, что заканчивалось подобными вечерами, когда заботу о нём приходилось взять на себя уже Аргенти. Однако рыцарь совершенно не возражал, будучи всегда готов и более чем счастлив одарить своего партнёра всей заботой, которую тот будет готов принять, сохраняя при этом свою гордость; а потому видеть, как постепенно исчезает напряжение из его тела и стираются с лица переживания было более чем достойной наградой для него. Внезапно Веритас приоткрывает глаза вновь и одаривает Аргенти удивлённым взглядом из-под полуприкрытых ресниц: — Ты собираешься стоять так весь день, или тебе нужно приглашение? — Оу, ты хочешь, чтобы я присоединился? — игриво щурится рыцарь, заставляя Веритаса закатить глаза и драматично вздохнуть для пущего эффекта. — Идём уже, я не собираюсь повторять, — ворчит учёный, вновь закрывая глаза, и Аргенти приходится сдерживать рвущийся наружу смех. Иногда его возлюбленный напоминал дикого кота, который сам был оскорблен тем фактом, что его удалось приручить, но при этом не мог сопротивляться соблазну пойти навстречу заботливым рукам, думает с нежным весельем рыцарь, избавляясь от одежды сам и складывая её в аккуратную стопку. Пена на поверхности воды расходится, когда он осторожно забирается в ванну и садится перед Веритасом, тут же будучи захвачен руками вокруг своей талии и прижат к крепкой груди, чувствуя, как учёный прячет лицо в его плече. — Действительно, спасибо тебе, Аргенти, — его голос тихий, отражающийся от стен ванной лёгким эхом, и в нём есть та мягкая открытость, которая была редкостью в устах Веритаса даже рядом с ним. — Полагаю… мне это действительно было нужно. Те, кто думают о Веритасе как о заносчивом и бесчеловечном — просто не знающие его достаточно глупцы, думает Аргенти с нежностью, кипящей под рёбрами там, где гулко билось сердце. Любому, кто рискнул стать звездой на небосводе, засиять среди толпы, приходилось платить цену одиночеством, растущей стеной между собой и другими людьми, не понимающими, как этот человек мог продать свою жизнь за единственную мечту. И учёный платил её с гордой уверенностью, платил даже после того, как разочаровался в собственной мечте, непризнанный Эоном даже после всех своих стараний, всё равно не взывая к пониманию и не ожидая больше принятия, довольствуясь имеющимся до тех пор, пока его не встретил Аргенти. Может быть, они так легко сошлись потому, что разглядели друг в друге одинаковую целеустремлённость и приверженность своим убеждениям, думает рыцарь, с любовью проводя по тёмным локонам и поворачивая голову, чтобы прижаться к чужому виску с поцелуем. Может быть, они так нуждались друг в друге потому что видели, как мечты сделали их в равной степени одинокими. — Это мелочи, любовь моя, — шепчет Аргенти внезапно севшим от эмоций голосом, и Веритас лишь задумчиво хмыкает, но не спорит, на мгновение прижимаясь губами к его плечу в жесте привязанности, прежде чем отстраниться и откинуться назад, вновь закрывая глаза и позволяя Аргенти облокотиться на него следом. Тишина между ними умиротворённая, нарушаемая лишь размеренным дыханием и ничем более, и даже мысли в ней кажутся ленивыми, неторопливыми, словно разморенные теплом. Даже мышцы в своём теле кажутся Аргенти размякшими, расслабленные окутывающей их в объятиях горячей водой и слабым ароматом розовых лепестков, покачивающихся на поверхности белоснежной пены. Нельзя и желать от жизни большего, мелькает довольная мысль в голове рыцаря, когда он тоже закрывает глаза.***
— Ты решил меня разбаловать окончательно? — Это лишь отношение, которого заслуживает мой возлюбленный, ничего более, — мягко улыбается Аргенти, ставя на небольшой столик между ними вазу с нарезанными фруктами и два бокала вина. Веритас, сидящий в кресле с видом гораздо более расслабленным и почти сонным после ванны, где они провели, возможно, чуть больше времени, чем следовало, растягивая момент как только могли, с веселым блеском в глазах усмехается на эти слова: — Ха! Аккуратнее — мне и без того говорят, что мой характер не сахар, ещё совсем зазнаюсь с такими речами. Аргенти не может не засмеяться на эту реплику сам, подходя ближе к учёному и ласково приглаживая его влажные волосы, не в силах скрыть обожания, когда любуется им: — Не думаю, что это такая уж угроза, любовь моя. Веритас только фыркает, беззлобно закатывая глаза, и обращает внимание на содержимое вазы, когда его глаза внезапно загораются интересом. Аргенти, опускаясь в кресло напротив, с любопытством наблюдает, как учёный извлекает и крутит в пальцах дольку граната, разглядывая её задумчиво, прежде чем внезапно усмехнуться: — Знаешь, я однажды наталкивался на одни любопытные исследования, — начинает он, возвращая фрукт на место, но продолжая рассматривать с нечитаемой эмоцией в глазах. — В них шла речь об одной давно погибшей цивилизации, что отличались высоким уровнем искусства и духовности. Верования тех людей содержали огромное множество символик, и среди них был этот фрукт. — Действительно? И каким же было его значение? — с любопытством интересуется Аргенти, подпирая подбородок рукой и глядя на Веритаса в ожидании ответа. — С одной стороны, это был неизменный атрибут возрождения, — с этими словами взгляд мужчины внезапно поднимается, остановившись на Аргенти, и он продолжает с уголками губ, изогнувшимися в лёгкой, слегка дразнящей, но искренней улыбке: — Но с другой это был так же символ процветания пары и счастья для влюблённых. Символично, не находишь? Аргенти ничего не может с собой поделать — он так сильно хочет поцеловать его. И кто он, в конце концов, такой, чтобы сопротивляться этому желанию? Он чувствует лёгкую довольную улыбку Веритаса и сжимающие его плечи руки, притягивая к себе этого до глупости обаятельного мужчину и ловя себя на желании целовать его так до тех пор, пока в его лёгких не иссякнет весь до последней капли кислород, а сходящее с ума сердце не перестанет биться. Может быть, он чувствует себя совсем немного жадным, но он уже давно сдался под натиском этого чувства, осознав, что надежды для него больше нет — не было с того самого момента, когда Веритас взглянул на него и решил, что собирается забрать его сердце себе, ведь лишь глупец попытался бы встать между ним и его желаниями. — Полагаю, в таком случае они были правы, — шепчет Аргенти, на мгновение отрываясь от родных губ, и давно похищенное сердце в его груди кажется раздувшимся и лёгким от любви, словно воздушный шар. Ответом ему служит тихий смех, но ему и не нужно большего — он уже тянется за новым поцелуем.