Wicked game

У него чертовски сильные руки. Но, несмотря на всю строгость мышц, он держит её так нежно и аккуратно, словно боится надломить хрупкую, фарфоровую кожу. Пальцы обвивают раскрасневшиеся щёки, притягивая лицо и девичий стан ближе. Александр вовлекает в страстный поцелуй Анастасию, едва оседая тяжелым весом на эту беззащитную пташку. И в этом поцелуе заключено всё таившееся в обоих желание. Он так безнравственно эмоционален, что она только и поспевает отвечать на его поцелуи сбившимся, тяжелым дыханием. Ладонь, которая успела соскользнуть на талию через шею, тонкие плечи и грудную клетку, ведёт Крылову в сторону постели, небрежно откидывая девушку на кровать с кучным одеялом. Паль оказывается сверху, прижимая Настины запястья к поверхности, склоняется к её лицу, снова целует, и… «Как он ей спину ещё не сломал? Первый кадр был самым горячим, а теперь с каждым поцелуем всё меньше страсти. «Я не вижу твоё возбуждение!» — так бы сказал этот урод в кепке. Черт, ну и скука. Когда там уже обед?» — Всё не то! — слышится грубое замечание со стороны режиссёрского кресла, обладатель которого резко поднимается, размахнув руками в стороны, и продолжая ворчать себе под нос. Влад, до этого погружённый в свои мысли, отнимает затупленный взгляд от пола и переводит его в сторону эпицентра событий. — Ну что ещё? — недовольно вопрошает актриса, поднимая голову и заглядывая за широкую мужскую спину прямо на руководителя. — Саш, ответь на простой вопрос: ты никогда не целовался, что ли? — вопрос звучит, скорее, как риторический, но, тем не менее, настолько провокационный, что оставлять без ответа его никак нельзя. Иначе режиссёр взбесится ещё больше. — Курсы проходил, — стиснув зубы, отвечает Паль. Лицо его хоть и отображало внутреннюю сдержанность и спокойствие, но не могло скрыть всего напряжения. За весь рабочий день замечания и тычки стали слишком частыми явлениями: то он «недостаточно глубоко» заглянул в глаза Крыловой, то просто «не дышит своей ролью». Как ею вообще можно «дышать»? — Хуюрсы! Ты своими слюнями весь грим ей испортил! Ну кто так целуется?! В ответ получает лишь молчание. Огрызаться второй раз было бы слишком. — Перерыв полчаса, — выдавив вздох, уже более спокойно бросает режиссёр и удаляется. Вся съёмочная группа достаточно быстро растворилась на площадке. В такой утихшей обстановке, Крылова подсаживается к Палю, поправляет растрёпанные волосы, в успокаивающем жесте укладывает руку ему на плечо и приподнимает уголки губ аккуратно, словно действительно беспокоится о том, как бы не разжечь чужую нервозность ещё больше. — Саш… Всё хорошо, правда. Грим в порядке, видишь? Всё было в меру. Попытки Анастасии успокоить своего коллегу, судя по метнувшему в её сторону взгляду, не увенчались ожидаемым успехом. — Утешила, — усмехается Паль, отвлекаясь в сторону оставленной на кресле куртки, — Пойду покурю. Александр поднимается на ноги, спешно проходя мимо всей площадки, цепляя пальцем куртку и сразу вытаскивая из неё пачку сигарет и зажигалку. «Охуеть» Влад, всё это время наблюдавший за очередным «творческим кризисом», покачал головой. Актёрское мастерство — глубокий и тёмный лес для него; он вряд ли до конца осознает, в чём заключается главный секрет имитации чувств по бумажке, как бы часто об этом не думал. Влад действительно восхищался работой актёров. Но в голове его всё чаще и чаще мыслями руководили сомнения. Грохот выводит его из мыслей, заставляя даже вздрогнуть. — Влад, белобрысый ты сукин сын! Я когда говорил тебе убрать это? — один из операторов гневно орёт, указывая в сторону рефлектора. — Я… Черт, я не слышал! Сейчас уберу. Позор. Какой позор. В этом ведь и заключается вся его работа: таскать тяжелую аппаратуру, выполнять поручения, бегать за кофе… Впрочем, парень совершенно спокойно и привычно подходит к упавшему штативу, поднимает его, складывает, после чего уходит в сторону, куда ушёл и Паль. В сторону склада. Клубы дыма застлали глаза. Табак со временем стал настолько привычной частью жизни, что от избыточной дозы оного в организме у любого нормального человека наверняка выступили бы слёзы отвращения. Для Паля объём этот был более, чем обыденным. «Вы знали, что полученный из табака никотин используют для инъекций и лечения столбняка?» . . . «А ещё для излечения внутреннего кретинизма!» Правда, помогал ли он бороться с эгоистичным нравом также, как со столбняком — никто не знает. Нормированные приёмы лучше всяких седативных пилюль, которые глотаешь через силу, и остаётся от них только сонливость и помутнение. Совершенно актёру не свойственные. Тем более, что с алкоголем их лучше не мешать, иначе получится ядрённый коктейльчик «Мёртвый ублюдок». А как иначе выжить в современном мире без спиртовых смесей? Как ещё бороться с мыслью о том, что грёзы о подобном будущем раскололись в гребаный прах? Когда смотришь на актёров, то всегда невольно восхищаешься их грацией стройного поведения и поставленной речи, милым улыбкам и светлым глазам. Ты думаешь: «Они сами себе хозяева. У них слава, успех. Они такие счастливые! Со всеми деньгами, что у них есть, с той работой, которую они выполняют. Я бы мог стать актёром, я бы вообще легко с этим справился! Разве есть более незапарный труд — кривляться на камеру, ходить по ковровой дорожке, показывать голливудскую улыбку с белоснежным рядом зубов». Мой дорогой зритель. Ты, как всегда, оказался прав. Разве есть работа более ненапряжённая, когда за тобой смотрят, если повезёт прорваться в большой шоубиз, сотни голодных глаз? Они рыщут, словно в поисках оставленной падали, как бы разорвать твоё нутро на части, как бы указать на все ошибки, которые ты совершил в своём дыхании. Когда в твою сторону отпускают замечания о том, что лицо слишком кривое и безжизненное, словно ты постоянно ходишь под дурью и тупо, с надутой нелепостью, ржёшь с идиотских шуток, оскалив торчащие, сведённые оскомой после ночных дегустаций дорогого алкоголя и первоклассных блюд от шеф-повара, зубы. Уж тот красавчик-то получше будет! У него и личико симметричное (совершенное), без всякого вашего грима (разве что, покрытого слоем тонального крема, чтобы скрыть синяки под глазами), тело рифлёное, красивое такое (безупречное). Вот! Вот, с чем надо ровняться! Докурив, Саша бросает окурок в кучу снега, под тлеющим концом которого в сугробе прожглось отверстие. Можно ли считать мешки лёгких такими же снежными? Голова болит. То ли от яркого света, то ли от курения. Ноги сами отступают в сторону туалета, хоть Паль ещё в силах контролировать собственную координацию. Однако, актёр прибивается не к одному из обосанных толчков, а к раковине, над которой висело грязное зеркало. Смотреть в отражение — равно взыванию к рвотным рефлексам. Перед тобой, милый зритель, отрок русского кино. Оно медленно, но верно, катится в самую настоящую выгребную яму, а следом за ним под осуждение попадают его «лица». Есть три категории, уважаемый зритель, таких как ты. Первая — настоящий ценитель, кажется, что они становятся всё более редким явлением. Когда среди всего мусора мастер способен найти самородок, когда смысл, вложенный фильм, воспринимается также легко, как прочтение детской книжки. Когда ты этот самый смысл хочешь найти, а не видишь одну лишь тупую картинку с мерзкими шутками. Скорее всего, большая часть из них про дерьмо и грязный секс, про тупых тёлок и развратных мужиков. Ведь такой юмор не требует особой смысловой нагрузки, и у второй категории не вызывает вопросов. Вторая — те, кто в искусстве наотрез не разбирается, однако считает нужным оповестить всех о своём! _особо важном_! мнении, вещая прямиком с дивана. Наверняка у представителя данной категории нет никаких истоков и примеров высоких нравов, с которым следовало бы сравнивать любой просмотренный шлак. Ему понравится кино, во время которого можно отключить мозг, рассматривая картинки так, словно он жуёт жвачку. И наверняка абстракцией мышления такая категория не блещет, ведь всё склонять к единой гребёнке будет куда легче, чем отрекаться от установленных в разуме стереотипов. Третья — те, кому и сопливые сериальчики на первом канале кажутся вышей ступенью в кино. О таком говорить не стоит. Бесхребетное стадо, которое кивает многозначительно головами под мысли вторых, ибо те кричат намного громче. Или старые бабки, которые воспринимают только совершенство советского кино. Так и случается, когда о тебе говорят, мол, снялся в второсортном пошлом фильме, где только на голую грудь посмотреть и можно. Растянутая резина, бестолковая и бессмысленная. Ведь узколобый зритель не разглядит в этой резине никакого толка и смысла, как с жвачкой. Только он смотрит не жвачку, а что-то, во что так старательно пытались превознести важность взаимопонимания отношений. Но отзыв анонимного критика на форуме станет самым важным путеводителем при выборе фильма «на вечер». А ведь самому себе уже не принадлежит Александр. Ему плевать, куда ему пальцем укажут — он всего лишь выполняет работу, за которую получит деньги. Уж что из этого лучше: получить сотни тысяч гонорара, «кривляясь на камеру», или метёлкой разгонять пыль на улице? Ответ так очевиден. Так уж сложилось, что в этом мире ценность денег намного превосходит нравственный выбор. И кажется, что выбор всё ещё остаётся за ним. Анализ и размышления принадлежат до сих пор Саше? Раковина такая же грязная, как унитаз или зеркало, висящее над ней. В отражении которого видишь отрока русского кинематографа. Он должен выглядеть красиво и безупречно, но сейчас больше похож на залитого чухана, а не актёра, который не может выдать страсть и возбуждение. От него воняет табаком и зубной пастой, Настя точно не скажет ему «спасибо» за такую чудесную парфюмерную смесь. Голова болит. Голова болит так, словно набита порохом или пропаном, и вот-вот близится её взрывной финал. Чтобы грязное зеркало было запачкано внутренней пустотой: алыми ошмётками и кусочками теменной кости. В святость Паль уже давно перестал верить, хотя воспитание предполагало искреннюю религиозность. О каком Божестве может идти речь, когда вливаешь в себя бутылку дорогого коньяка, заляпав спиртовыми каплями, стекающими с потрескавшихся губ и щетинистой шее, отглаженный воротник. « — Вам не кажется, что телевидение в некотором смысле делает нас Богом?» Ближе к Богу Паль не стал даже тогда, когда на него направлены камеры. Экранчики. Микрофоны над головами и провода петлички под рубашкой. То ли это актёрское искусство, которое ты возжелал бы получить в начале своего пути? Целоваться с белокурой красоткой с большими, голубыми глазами. Хотя ты можешь выбрать абсолютно любую длинноногую модель по различным параметрам. Ведь ты крутишься в такой тусовке, о которой большая часть жителей необъятной страны и вообразить себе не может. Вспомни, как ты, вальяжно развалившись на диване, с полным безразличием наблюдал за куклой, изучающей твои коленки? Пуговицы рубашки. Ты был слишком пьян, чтобы ей мешать. Пьян от денег и подступившей к горлу славы. Кто же знал, что она так быстро начнёт душить. Девушка или слава? Ха-ха. Каждая, желающая расстегнуть ширинку брюк и стянуть ремень, была не более, чем обычной проституткой. Может, из поведения этих девушек нужно было черпать вдохновение для новой роли? Их накрашенные глаза, пышные (очевидно, ненастоящие) ресницы, длинные ногти и большие губы. Бежевые следы косметики остались на ткани. Откровенные наряды. В зрачках метались молнии похоти, развратные цепи, которые должны сковывать движения и вызывать мерзкую ухмылку. На небритом лице были все признаки податливости подобным желаниям. Как грязно. Если знать все подводные камни и издержки профессии, то можно представить, как именно пробирались к «звёздам» нынче знаменитости. Паль особенно трогательно вглядывался в талантливую Крылову. Её голубые глаза, мягкая и нежная кожа, хрупкие косточки и стройное телосложение. Среди всех возникающих в мыслях при слове «горячая красотка» шлюх, образ этой девушки совершенно не вяжется. И как, спрашивается, её целовать с «желанием и страстью»? Может, во время того, как они дышат одним кислородом, обмениваясь между тем и выдыхаемым воздухом, и только тогда — он становится ближе к Богу? Только крыльев этому юному, хрупкому созданию не хватает, ведь её миловидность напоминает стихи про любовь и ангельские образы. Он словно прикасается к чему-то запрещённому, хотя даже наркотики не вызывали такого смущения. Ну вот как с ней работать? Интересно, может, эта её божественность была лишь вуалью, покрывающей цинизм и самую злобную ненависть? Ведь невозможно действительно вскрыть чужую черепную коробку и заглянуть, найти ответы. Может, если бы она не вела себя так мило, так по-девичьи, была бы в глазах Саши не маленьким ангелом с пушистыми крыльями, а держалась вульгарной красоткой в откровенном платье, то дела с этой сценой обстояли бы проще? Работа чуть ли не вынуждает лезть на стену. Паль снова закуривает и смотрит в зеркало, сжимая между зубов сигарету. Ну же. Представь, как этот ангел ютится на коленях продюсера точно также, как проститутки в элитном клубе на твоих. Как томно дышат, обжигая горячим дыханием грубую кожу. Как потом с ней грубо обходятся. Прямо как ты по отношению к девушкам из клуба. Александр делает затяжку и отступает от раковины, тараторя текст сценария. — Я никогда не мечтал о такой, как ты. Веришь мне? — смотрит в зеркало и хмурится, цыкая и чуть не выронив сигарету на грязный кафель, — Что за дрянь… Тарантиновские диалоги, мать его. — Я никогда не мечтал! О такой, как ты. Веришь? Ты мне веришь? Блядь. Желание ударить пятнистое от капель ржавой воды зеркало становится сильнее с каждой произнесённой репликой, пока Паль вовсе не затихает. Не может больше говорить эти слова самому себе. Ты знаешь путь «таланта», ты знаешь. Ну погоди, разве может кто-то согласиться на ночь с той, кто больше похожа на его дочь, а не на желанную любовницу? «Я думаю о том, нет, я внушаю себе, что это такая же работа для неё, как и для меня. И что роли наши стоят превыше настоящих личностей. Что за бред?» Правда. Она правдиво талантлива. Правдиво легка и добра. Правдиво нежна и естественна. Как?! Как работать?! Возвращаясь на месяц назад, к обитому коричневым флоком дивану, бутылке вина и уютному уединению, они смотрят друг-другу в глаза. Кажется, это была очередная тусовка, посвящённая началу съёмок новой картины. Весь вечер был переполнен странными разговорами среди присутствующих. Настя большую часть времени только мило улыбалась и кивала. Саша молча за всеми наблюдал, иногда бросая несколько фраз. Естественно, без внимания новая партнёрша не осталась. В мыслях мелькали вопросы, интересующиеся новой знакомой. Он не придавал ей «особого» значения. Это было обыденное людское любопытство. Под разгар ночи, было предложено отправиться в караоке. Паль сразу отказался, и его усталый вид сам приводил за него все аргументы в пользу того, чтобы тот остался в квартире. Крылова также не разделила идеи. Просто потому, что также утомилась, хотя по сияющему лицо этого и не скажешь. Интересно, она всегда выглядит как свежий ангел? Как оказалось, всегда. Также, измученные мигренью интроверты остались в квартире. Всего человек около пяти или четырёх, ненавидящих караоке, одна девушка-гримёрша ушла домой, пьяный оператор вызвался её проводить; двое парней вышли на балкон лестничной площадки, чтобы покурить. Как так сложилось, что та, к кому и дОлжно было уделить отдельное внимание, осталась вместе с ним наедине? Их профессия подразумевает работу в окружении целой толпы людей в создании культурного достижения, предназначенного для людей. Ни о какой неловкости может идти речь. Её святость. Аромат её духов, смешанный с забродившим виноградом. Раньше стены содрогались от громкой музыки и пьяных танцев. Пришедшие со своими вторыми половинками разбились по отдельности в моменты всеобщего веселья. А теперь колонка была в распоряжении независимых и одиноких, пьющих вино из красивых бокалов. Крис Айзек вступает в этот диалог, который принадлежал только двоим. Он словно говорит сам с собой. «Странно, что только желание не делает с глупцами…» Говорит Крис Айзек. Они выпивали по второму бокалу. Медленно и нерасторопно. Уделяя знакомству друг с другом трепетное внимание. Крылова оказалась самым настоящим воплощением нежной сущности. Её тихий смех, прикрытые потяжелевшими веками и ресницами, самые небесные глаза. Два голубых диска поднимаются вновь на него. Замирает дыхание и сердце. — Эта роль была достаточно сложной в исполнении. Но, мне кажется, я смогла понять её. Понимаешь? Прочувствовать своего персонажа. Она ведь такой же подросток, какой была и я. Нужно просто вспомнить. Представить, что бы было, будь я ею. Как бы я себя вела. Паль не ощущает никакого тянущего ощущения, которое бы заставило его приблизится к нежному ангелу и прикоснуться своими губами к чужим. В присутствии этой хрупкой особы вообще никаких пошлых мыслей не возникало. Никаких мыслей, которые бы выражали непотребство желаний. «Я и не мечтал о том, чтобы познакомиться с такой, как ты» — поёт Крис. — Я понимаю. Правда. Знаешь… — со вздохом, поднимается и тяжелая рука, проезжающая по бритому затылку, — Ведь притворяться тем, кем мы могли быть — и есть суть нашей работы. Да, я-я говорю бред, но ты не смейся! Крылова беззлобно хлопает ресницами, а Паль вдруг выставляет распятую ладонь перед собой и сам с себя смеётся. Он дозированно пил на протяжении всего вечера, до сих пор оставаясь трезвым, а теперь чувствовал, что пряжка уздечки его самоконтроля постепенно ослабевала хватку. — Не смейся, Насть! Я говорю… Всё равно, что если бы мы, допустим, были в другой реальности. И если бы меня звали Роман, скажем, и я был бы режиссёром, который учит актёров. Это ведь почти что параллельный мир. В нашей работе очень много философии, очень много размышлений! А мне знаешь, как говорили? «Ерундой маешься, найди работу нормальную, увалень!» Так и говорили. Лучше бы послушал. — Саш, — удивительно, как за вечер из уважительного «Александр Владимирович» актёр превратился в обычного человека с именем Саша, — Ты талантливый актёр. Я правда рада, что у меня появилась возможность работать с таким профессионалом, как ты. «Я даже не думал, что мне будет нужна такая, как ты» Он бы счёл это за обыденную лесть, но в её глазах можно прочесть всю искренность сказанных слов. Она действительно рада: её губы изогнулись в несколько смущённой улыбке, а глаза отображают дневное небо — оно точно не может лгать. Интонация. Тембр. Расположение первой руки. Второй, что так безмятежно обвивает тонкими пальцами хрустальный стержень. Обычный человек с именем Саша улыбается в ответ. Такое редкое явление — эта улыбка на уставшем лице. — Польщён. — Я серьёзно! Честно признаюсь, — добавляет вдруг тише ангелок и наклоняется вперёд, — Я была в тако-ом восторге, когда узнала, что буду работать с настоящей звездой. — Может, ты Саш перепутала? — не унимается никак Паль, произнося это несколько язвительно и наклоняя голову. На лице его теперь играет ухмылка. «Ты сыграла со мной злую шутку, заставив меня почувствовать любовь» — встревает в диалог Крис Айзек. — Не говори ерунды! Тебя просто недооценивают критики русского кино. Ты же знаешь, как это бывает. Разгорается очаг популярности, даже если и минутный, так тут же к нему сбегаются все любопытные. И не все из них понимают истинный посыл. Если бы они только могли думать, как это делаешь ты! «Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе» — Туше, сдаюсь, — приподнимает брови и усмехается, после чего сразу легко хлопает по ручке дивана и поддаётся вперёд, укладывая локти на колени, — Тогда я могу признать и то, что это было взаимным впечатлением? — Неужели? Ох, мне ведь нечем особо хвастаться. — Не скромничай. — Теперь мне кажется, что льстишь ты. — Всё, в чём я тебе сегодня признаюсь — совершенная правда. Тц, я всё равно вижу недоверие в твоих глазах, — «в твоих прекрасных голубых глазах». — Хорошо! Значит, ты думаешь, что сегодняшний вечер можно считать вечером откровений? — Вполне возможно. Если ты правда не пытаешься мне угодить. — О Боже! — смущённо вздыхает Крылова. Паль смеётся. «И я не хочу влюбляться» — напоминает добродушный певец из колонок. Вернёмся к грязному туалету на съёмочной площадке. Вспоминая всё это, Александр бессильно ударяется лопатками о заплесневелый кафель стены. Он помнил всё в деталях, кажется, любая крупица и мелочь не ускользнула от его глаз. Паль очередной раз думает о том, что просто не способен проявлять животное желание, — такое обыденное для влюблённых людей, — по отношению к своему ангелу с пушистыми крыльями. Просто он не считал, что был влюблён в Анастасию. Это было нечто неосязаемое. Между этими двумя не лживая страсть, которая могла бы быть, скажем, с другой актрисой — более раскрепощённой, более заигрывающей и открытой, с которой играть подобные сцены — подобно сонету, разложенному в четыре руки. В которую и влюбиться было бы намного проще. Теперь Паль чувствовал, что весь запал тянет на себе хрупкая Крылова. Наверняка, в ней не было того влечения, на уровне обычной духовной связи. Саша смотрит в зеркало. В страшное, неопрятное отражение с трещиной, прошедшей поверху и расколотой на несколько струй, больше напоминающей молнию. В нём стоит урод, который не обращает внимания на святость. Который не верит ни во что религиозное или божественное. «Я никогда не мечтал о такой, как ты. Веришь мне?» Вернёмся к моменту, когда у Насти охуенно мягкие руки. Когда всем телом Паль навалился на беззащитную пташку. Он целует её, притягивая миниатюрное личико к себе, сползает пальцами по запястьям, синхронно с движением синих вен на бледной коже. И он чувствует, как не сможет остановиться, а ведь нужно это контролировать. Чувствует, как сильно захватывают дух прикосновения к хрупкому ангелочку. Как к его горлу подступает зубная паста. Тошнит. Тошнит от самого себя, от этого поцелуя и прикосновений. От Насти. От Настеньки Крыловой его особенно тошнит. Паль разрывает поцелуй. Так сильно он всё время хотел это сделать на каком-то подсознательном уровне, что осознав, каким мерзким отродьем шоу бизнеса является, сразу одумался. Это всего лишь сцена. Это кино, это написано какой-то тупой бабой или ещё более тупым мужиком. Это фаза, это имитация, это ненастоящие чувства. Это Настенька Крылова. Это крик режиссёра. — Стоп! Почему прервались? — Я подумал, сейчас реплика. Дайте сценарий. Там точно какая-то фраза, — выдумывает Александр. Не было никакой реплики. — Ничего подобного! Ты его хоть открывал, Сашка? Учить надо! Заново начинаем, заново! Влад смотрит на это и качает головой. Ему тоже тошно. Но только не от пары на кровати. Ни от чьих-либо прикосновений, а от актёрства. Он думает: «Интересно, они спали друг с другом? Никакой неловкости. Точно, дурень, это же их работа… Спать друг с другом — работа? Нет же, нет! Не спали, не думай об этом». Настя осторожно осматривается, подпуская к себе девушку с косметическими кистями и палеткой. Садится на край и вытягивает лицо. Она думает: «Он снова не спал всю ночь». Саша хватает со стола сценарий и ищет пальцами, смотрит в страницы пустым взглядом. Он ничего нового там не найдёт, просто хочет отвести свою неловкость. Не позволяет гримёрше заниматься его лицом, говорит, чтобы подождала. Он думает: «Кретин». Вернёмся назад. В то время, когда двое, запертые в квартире, смеются друг с другом, пьют вино и слушают бредни Криса Айзека. Паль всё больше убеждается в том, что компания Крыловой ему более, чем приятна, что он действительно чувствует её понимание, её добрую душу. Невинность. Наивность.