Бездна на двоих

      Февраль задувает за воротник.       Холодно.       Руки озябли — перчатки остались в кармане другой куртки. Теплые гольфы не компенсируют длину юбки.       Не отчаивайся. Февраль закончится, придет теплый март и зацветет сакура. Вы пойдете в парк и проведете целый день вместе, любуясь тем, как опадают цветки-лепестки.       Будет солнечно.       Да, наверное…       Хината закрывает глаза и давит судорожный вздох. Потом воротник пальто поправляет, чтобы не задувал ветер.       Тепло уходит стремительно, как и любовь, растворяется в бездонном котловане сомнений.       Не получается. Ничего не получается.       Закрывает глаза. Думает, представляет, да только не своего Героя.       Кого-то другого — недоступного, неправильного.       Ошибка! Ошибка! — кричит подсознание.       Ошибка, соглашается Хината и ускоряет шаг.       И вдруг — хвать — кто-то хватает за запястье и тянет в темноту переулка. Свет из автомата с сигаретами выхватывает взметнувшиеся светлые вихры и смеющуюся улыбку, прежде чем ее рот накрывают чужие теплые губы.       Дыхание врывается в нее, грея, разгоняя мысли.       Ошибка! Ошибка!       Два месяца прошло с той памятной даты, и вот — объявился, словно так и надо.       Шаг назад — забудь что было. Это неправильно, нечестно. К себе нечестно; к своему Герою, который уже второй месяц вымаливает прощение.       Сейчас просто холодно. Вот и все.       Хината вскидывает руки, хватаясь за чужой воротник, привстает на носки и сама прижимается, ловя губами чей-то порывистый вздох, и наполняя скрючившиеся легкие живительным кислородом.       Легкие, как лепестки, — расправляются. Из гнильных зеленовато-желтых — розовеют. Распустившийся вишневый бутон.       Холодно — ветер щиплет за не прикрытую тканью кожу, заставляя вздрогнуть. Только не от холода, теперь — от ощущений.       Шаг назад — лопатки упираются в стену. А руки обхватывают его шею, словно столб, в надежде, что не снесет сильным ветряным порывом.       Его рука упирается в стену совсем рядом с ее головой, держа равновесие.       Удерживая. Себя и ее, чтобы окончательно не провалиться в пучину.       Ошибка! Ошибка! — Неужели ждала? — спрашивает Майки, перестав терзать ее губы. В интонациях легко слышится довольство. Глаза полуприкрыты, ресницы дрожат — взгляд лукавый-лукавый, сытый. Хинате не трудно польстить чужому самолюбию, тем более, когда к этому есть все основания. «Майки крутой. Майки сильный. Майки хулиган, но такой харизматичный…»       Хината наслушалась всякого, со многим даже соглашалась, но думая в этот момент о чем-то своем.       Мысленный список, что из этого подходило Такемичи — Герою без пяти минут, — все еще шуршит где-то в качестве закладки в какой-то позабытой книжке: выглядывает уголок каждый раз, когда выдвигаешь ящик стола.       Герой. Хината всегда с этим согласна. Но только больше не ее.       Ошибка!       Хината поцеловала его первой? Да, кажется так все и было. Когда слезы на морозе высохли, а губы перестали так предательски дрожать.       Майки нашел ее в тот памятный декабрь, встал рядом, спиной облокотившись о парапет. Там внизу проносились автомобили по автомагистрали, и свет их фар превращался в смазанную светящуюся линию — такой гудящий, растянутый мазок, на сколько хватало взгляда.       Может, Майки и не искал ее даже, может, просто увидел, узнал, потому и подошел…       Не спросил, что случилось, зато по плечу ободряюще похлопал, улыбнулся уголками губ. — Не стой тут одна, — посоветовал ей Сано. Да, это хороший, дельный совет — с такой статистикой суицидов в их стране могут прохожие напридумывать всякого, заснимут, а потом, упаси Ками, еще додумаются выложить в интернет.       А Хинате всего-то хотелось, чтобы гул автомагистрали заглушил мысли и чтобы сердце не билось так тяжело.       Она красивая — ей все говорили, что она миленькая, хорошенькая, очаровашка-преочаровашка, мимимишная мимишность…       Хинату всегда от такой характеристики передергивало. Стереотипы полнили этот мир. Раз девочка, значит должна быть божьим одуванчиком, а раз твой парень тусуется среди гопников и считает себя крутым, то и мнения своего иметь тебе, деточка, вовсе не нужно.       А у нее, может, папин характер. И главный хулиган, кстати, сказал, что у нее тяжелая рука. Выпендрилась ведь, не побоялась: подошла и — бац — от души ладонь в его лицо впечатала.       Кстати говоря, до сих пор не извинилась, и посмотрите-ка — жива до сих пор. Стоят сейчас с этим главным главарем, словно друзья закадычные. Да только дружбы между парнем и девушкой не бывает. И со стороны вполне может показаться, что готовятся к синдзю.       На первый взгляд, конечно же. Это у нее слезы кожу стянули, а нижняя губа еще минуту назад подрагивала от едва сдерживаемого всхлипа. Как-никак, а Герой ее бросил, променяв на кого-то получше. Промямлил ей что-то об этом и был таков. Даже совести дать ей возможность ответить не хватило.       Тоже мне, герой…       Некрасивая, значит? Какая-то не такая?       Ну, раз пай-девочка для Героя — это плохо, слишком, то почему не повторить свой былой подвиг еще раз. Снова — с разбегу, не думая.       В пропасть, как в прошлый раз.       У нее рука все-таки тяжелая, и на самом деле очень твердый, непоколебимый папин характер. — Майки… Можешь со мной переспать?       Голос не дрогнул — ведь не холодно же. И не стыдно. Вот совсем — ни капельки. Стыдно ведь, когда в чем-то не уверен, особенно в чужой непредсказуемой реакции. А Хинате, в общем-то, и не важно, что ей в ответ скажут и как о ней подумают.       Кто они друг другу, в общем-то? Случайные знакомые, связанные через третьих людей.       Она уже разбежалась и прыгнула; пропасть зияла над ней чернотой. Параплан расправил за спиной крылья…       Эма же смогла с Такемичи, чем она хуже?       Интересно, была ли у Майки девушка? Может, что вероятнее, она у него есть? За такими парнями девицы должны ходить табунами. Неправильные пусть, не мимимишные, зато доступны все двадцать четыре часа.       Сано посмотрел на нее с удивлением. Должно быть, считал, что ослышался. Но Хината сжала в кармане пальцы в кулак, решив, что не свернет на попятную. — Мочь-то — могу, а надо ли? Да и разве девчонки спрашивают о таком? — задумчиво протянул Сано, не сводя с нее глаз. На удивление, воспринял он ее предложение спокойно, очевидно сочтя за какой-то розыгрыш. — Ну, я же спросила, — отбила замечание Хината почти с умиротворяющим спокойствием, разливающимся по жилам стылой субстанцией. Она развернулась корпусом к Сано и поставила локоть на парапет. Пальцы, отогревшиеся до этого в кармане, вмиг побелели, дрогнули, но Хината только вцепилась в металлическое ограждение, не сводя с Майки взгляда.       А он заметил — опустил взгляд, успев увидеть, как дрогнула конечность от контраста температуры. Потянулся, с неподходящей всему его образу деликатностью аккуратно взял за запястье, заставляя отпустить холодный металл. — Вот так просто? — усмехнулся Майки, сжимая ее озябшие пальцы обеими ладонями, словно полудохлого птенчика хотел в руках отогреть.       Внутри кольнула льдинка — первая из тех, что появится после. Нацелена — беспощадно — чтобы поразить переполняющую ее любовь к тому, кто поступил с ней так подло и мерзко.       Любовь — это огонь. А лед — безразличие. И если это так, то Хината станет ледяной королевой и закует себя в толщу льда, словно в броню.       Нет смысла усложнять. И считать все стереотипы в последней инстанции истиной тоже не имело больше смысла. — Вон, смотри, там, вроде, вывеска лав отеля. Пошли?       Майки не выглядел оскорбленным, растерянным. Взгляд — спокойный, прямой, и румянец на скулах исключительно от ветра и декабрьского холода. — Ты же жалеть потом будешь, — предупредил. И это правильно.       Майки, может, и хороший, но вовсе не святой. И таких хороших, правильных, как Хината, мимимишных девчонок без смрадного душка за спиной у него, возможно, никогда и не будет.       Ладонь в его руках мягкая, но все еще холодная. Нежная, без ранок и мозолей. Даже без кричащего яркого лака.       Хината не как прочие — она другая. Просто ей больно, и она запуталась.       Майки тоже больно. И тоже хотелось, как и ей — в пропасть, с разбега. И чтобы мысли в голове не стучали набатом, словно удары храмового гонга, и под ребрами чтобы тоже больше не кололо. Ведь невыносимо же!       И согреться хотелось. Потому что декабрь выдался холодным и очень снежным. Вот и опять снег пошел.       А под ногами яркая река огней, и гул, и сигналы, и жизнь. И все это мимо. Там, за пределами освещенного круга, где они стояли с Хинатой, была чернота: мира не было, жизни не было. Никого. Ничего.       Только он и она. И уже теплая ладошка, уверенно скользнувшая вдоль его пальцев и схватившаяся за них в искреннем порыве.       Теплая стала, потому что он согрел. А значит, может. Значит, сам еще жив и кровь бежит по телу, не давая тому остыть. — Не буду, — отрезала Хината.       Выпустила из рук параплан. И теперь путь один — только в пропасть, камнем на дно — в самый низ.       Но Майки смаргивает наваждение. В последнее время Импульс пульсирует в нем все чаще и все интенсивней. Он это не контролирует. Раньше получалось. Как?       Еда? Сон? Таблетки?       Люди. Чтобы кто-то близкий был рядом, чтобы улыбался, заряжал своими положительными эмоциями, словно батарейка. Только не было никого больше. Все уходили, все страдали. А он не сберег никого. И Хинату не сможет.       Даже если переспит он с ней разок, что это меняет? Это совсем не то, что ему нужно. — Так, идем, — скомандовал, потянул за рукав за собой. — Отвезу тебя домой.       Ну просто… Сто очков авансом за джетмунские замашки, которые очень сложно было в главном хулигане заподозрить! Сарказм, конечно же.       Невовремя, как же невовремя он решил поиграть в правильного. Вот почему сейчас, когда Хинате так позарез нужно, хотелось побыть в кои-то веки неправильной?       Не такой. Не такой он, конечно же.       Лучше. Лучше всех, кого Хината сейчас могла сходу вспомнить.       Ведь выбрали громилы, силачи и бандиты его, невысокого и патлатого, своим главарем.       Раньше Хината не видела этого, не понимала и не приглядывалась. У нее был Герой, зачем ей был кто-то еще?       А теперь интересно стало, почему, собственно, нет? Не назло, не в отместку, не по сиюминутной глупости.       Потому что нравился в глубине души очень давно.       Вот такой интересный, сильный, харизматичный и должен был стать первым. Который точно все сделает правильно, а не как тот, недогерой… — Я совсем тебе не нравлюсь? — не упрек, а просто любопытство. Хината ничуть не была разочарована. Нет так нет. Это все равно ничего не изменит.       Улыбка сквозит между строчек. Шаг. Касание. — Ты не замена, — уверяла Хината, коснувшись пальцами его щеки. — Ты — это ты. И так — правильно. Не ошибка. Я этого хочу.       Майки долго смотрел, вглядывался в ее бездну, будто был способен видеть сквозь тьму. У него своих грешных мыслей, своего безумия хватало с лихвой.       Но чужое казалось притягательным. Не столь отвратительным, как его.       Хината никогда не казалась ему правильной. Сильной, уверенной в себе, твердой и вовсе не милой, как привыкли считать окружающие.       Тот удар отзывался слабой вибрацией на отклик памяти, только уже не болью, разумеется, — пульсировало теплотой под ребрами, расплывалось смазанной кляксой на лице, растягивая уголок рта в сторону и выше.       Собственно, что тут неправильного? Она все обдумала и предложила это сама. Ни перед кем ей оправдываться уже не придется. Так почему бы не в пропасть, с разбегу, с головой?       Майки не хороший и совсем не правильный. И, кажется, Хината и не питала иллюзий на его счет. — Не пожалеешь? — спросил просто так, на всякий случай. — Нет.       Ошибка! Ошибка!       Хината не пожалела. И не станет. Просто никому не станет рассказывать. Кому какое дело?       Это было-то всего раз и отнюдь не по глупости. Потом он исчез. Или не искала встреч она.       А теперь он здесь, стоит перед ней, сжимая в объятиях, словно не расставались они ни на день.       Пропасть не темная — в ней много светлых, внезапных пятен. И лететь в ней можно бесконечно долго, словно вокруг горизонта событий. — Ты со мной не останешься? — спрашивает Хината почти с сожалением.       Не сейчас, не сегодня, не завтра — вообще. Останешься? Полетишь со мной дальше вниз в черную бездну?       Хината не против. Чтобы с ним вместе — до самого конца. И пусть в том непонятном, страшном будущем не все было гладко, и признаки безумия мелькали в темных глазах Сано уже даже сейчас — не имело значения.       Главное рядом, главное, что вместе. И если все равно умрет, то пусть от его руки. Хината даже не против.       Как и задумал изначально Создатель.       Это было бы красиво. Романтично.       И следом он, как в старинных балладах.       Синдзю.       Или все-таки нет?       Майки выпрямляется, отходит на шаг. Берет ее лицо в ладони и с щемящей душу пустой, безумной нежностью смотрит в ее слезящиеся от ветра глаза. — Конечно.       Да? Нет?       Это не ответ.       Ошибка!       Бездна затягивает — затянула, вернее, и уже давно сомкнулась над ее головой.       Хината запрокидывает голову и, словно кашляя, смеется. — Ну и ладно. Тогда я последую за тобой. — Ты пожалеешь, — предупреждает. — Но если пойдешь за мной, то я тебя уже не отпущу.       Будем падать вместе. Пока черная дыра не вберет в себя последнее — даже свет.       Любовь людей не разрушает. Любовь — не похожа на лед.       Но руки по-прежнему теплые, как напоминание: потому что от чужого прикосновения отогрелись. И ветер февраля больше не лезет нескромно под юбку. Или лезет, но уже попросту все равно.