Touching the flames tonight

Снег заваливал министерство часами. Дьюдроп смотрел в окно на крупные белые хлопья, спрашивая себя, сколько замерзшей воды есть ещё в запасе у безучастного неба. Он не помнил, как оказался в гостиной и сколько он уже просидел в одиночестве. Удивительно, что стая вообще оставила его одного, но Дью был этому только рад: единственным, кого он действительно хотел видеть, был Свисс. Но его нигде не было. Гуль вздрогнул — из дыры в потолке гостиной с темного неба на него сыпались снежинки. Дью свернулся на диване, обернув хвост вокруг коленей, укрылся почти целиком длинной, мягкой волной золотистых волос. Мокрая, холодная охапка снега внезапно свалилась ему за шиворот, и огненный гуль содрогнулся всем телом, сжался, пытаясь согреться, но холод проникал под его футболку, и Дью стучал зубами, обнимая свои колени тонкими, бледными руками. Ему показалось, что он услышал шаги, и гуль обернулся, надеясь увидеть знакомое улыбающееся лицо, но в комнате никого не было. Однако, на его плечо легла теплая рука, легонько потрясла. «… и поесть», Дью услышал обрывок фразы. — Что? — выдохнул он, рывком выныривая из тяжелого сна. Огненный гуль очнулся у себя в комнате, сквозь наполовину задернутые оранжевые шторы пробивалось солнце. Мышцы болели, как будто он в одиночку разгрузил все концертное оборудование, шея была мокрая, а в горло словно насыпали стеклянной крошки. Дью напряг челюсть, чтобы его зубы прекратили стучать от озноба. — Детка, проснулся? Я принесла обед. Тебе надо принять лекарство и поесть. Циррус приложила ладонь ко лбу Дью. Гуль с усилием приподнялся, чтобы сесть, облокотившись на спинку кровати. — Ненавижу болеть, — пожаловался он, — какого вообще хера у огненного гуля температура? Заебало. Циррус осторожно поставила поднос рядом с Дью и передала ему большую кружку горячего куриного бульона. Это была сувенирная кружка с изображением гитары, купленная в каком-то туре. — По крайней мере, сегодня ты уже можешь разговаривать, — улыбнулась гулетта, — и сразу ругаешься. — Видел стремный сон, — гуль, морщась от боли в горле, сделал глоток бульона. — Как Свисс? — Без изменений, — пожала плечами Циррус, — я бы сразу сказала, если что. — Понятно, — ответил Дью, — спасибо, Цир. А это что? Гуль указал на перевязанный золотистой лентой пузырёк с чем-то, что выглядело как мёд. Циррус улыбнулась. — Просили передать тебе. Добавить в лекарство? Дью озадаченно провел пальцем по сколу на одном из рогов и кивнул. После стакана пахнущего горькими травами лекарства озноб отступил, и гуля снова начало клонить в сон. Задремывая, он ещё раз прокручивал в голове события ритуала, которые, казалось, произошли давным давно. *** — Почему ты ничего мне не сказал? Почему я не выслушал тебя? Я очень зол на тебя сейчас. Поэтому пожалуйста, — всхлипывал огненный гуль прижимаясь к груди гуля, лежащего без сознания на каменном полу, — Свисс, пожалуйста, проснись, чтобы я мог накричать на тебя. Глаза мультигуля оставались плотно закрыты, и в момент, когда Дью понял, что он больше не чувствует его дыхания, он, дрожа, отчаянно прижался губами к всё ещё теплым губам Свисса. Сначала огненный гуль сквозь ужас подумал, что ему показалось. Что его мозг выдавал желаемое за действительное. Но затем губы мультигуля совершенно точно дрогнули, и Дью почувствовал, как резко поднялась его грудь. Он поднял голову, глядя в побледневшее, с тёмными следами крови, лицо Свисса, взгляд которого впился в огненного гуля. Невозможно было определить, кому принадлежал выкрик «Свисс» — стая была в этот момент единым существом. Однако, общий импульс броситься к мультигулю, обнимать и целовать его, предостерегающим жестом сдержала Аврора, и все сгрудились вокруг двух гулей, неотрывно глядящих друг на друга. — Ты до смерти напугал меня, придурок, — прошептал Дью. — Только не говори, что я спас тебя гребаным поцелуем любви. Свисс прыснул и сразу же поморщился, зашипел от боли. Снова открыл мерцающие темным золотом глаза и серьёзно посмотрел на огненного гуля. Восхитительно живой и красивый. С лукавой искоркой в глазах, которая заставила потеплеть холодную пустоту, свернувшуюся внутри Дью после того, как магия двадцати четырех гулей покинула его тело. — Твои поцелуи мёртвого поднимут. И не только, — уголок рта мультигуля дернулся, голос звучал сипло, — слушай, огонёк, я… — Свисс, я люблю тебя, — выпалил Дью. К черту! Это было то, что он чувствовал сейчас, а дальше они как-нибудь разберутся, как только это всё закончится. Казалось бы, чего ему было бояться теперь. Но Свисс неверяще смотрел на огненного гуля. Растрепанного, обсыпанного прилипшими к коже срезанными волосками, с мазком крови на лице. Один клык закусил губу, брови нахмурены, кончик белого рога, на котором была трещина, обломан, неровные светлые пряди щекочут шею мультигуля. Он был прекраснее недавнего видения, которое лучезарно, хулигански улыбнулось и вытолкнуло его обратно в мир, тронув его лоб горячими губами. — Дью, я люблю тебя. Люблю тебя, — наконец, выдохнул Свисс. В его голове и ушах непрерывно бил большой часовенный колокол, мешая думать. Тёплые губы вернулись на его лицо. Дью затопило чистым, сияющим, как раскаленный металл, сплавом эмоций. Чтобы хоть как-то выразить их, огненный гуль осыпал поцелуями губы Свисса, щеки, скулы, веки. Где-то над головой Дьюдропа одна ладонь хлопнула о другую. — Наконец-то, — Маунтин улыбался Циррус. — Необязательно было доводить до этого, — проворчала гулетта. — Идите нахер, — одновременно откликнулись виновники торжества, беззаботно захихикали, несмотря на то, что оба выглядели предельно уставшими. Кто-то тронул Дью за плечо. К мультигулю мчалась команда гулей-медиков, и огненному гулю пришлось уступить им место, позволить им переложить Свисса на носилки. Мультигуль, кажется, снова был без сознания, и Дью встревоженно посмотрел на невысокую гулетту в лиловом медицинском костюме, которая руководила командой. — Он просто спит, — уверила она огненного гуля, — ему здорово досталось, но он будет в порядке. А теперь позволь-ка мне осмотреть тебя. Несмотря на это обещание, два дня спустя мультигуль всё ещё спал и не просыпался. Наверное, Дью навещал бы его как можно чаще, вот только он потратил всю свою магию и вечером же после неудачного ритуала свалился с больным горлом и температурой, поэтому он застрял в своей постели, сонный, уставший и дрожащий от озноба. Циррус подровняла его искромсанные волосы так, чтобы получилась короткая стрижка. Копиа пытался прийти извиниться перед Дьюдропом, но Маунтин его не пустил. Впрочем, букет цветов он принял и поставил на рабочий стол в комнате Дью. На один день приезжал встрепанный, невыспавшийся Эфир — и почти всё время провел рядом со Свиссом, пытаясь ускорить его выздоровление. В случае Дью, к сожалению, обыкновенная, хоть и сильная, простуда должна была пройти сама собой через несколько дней, и с этим ничего было не сделать. И правда, следующим утром огненный гуль одновременно почувствовал две вещи: день начал прибывать, а болезнь — отступать. Дью смог встать и привести себя в порядок — наконец, принять долгий душ и побриться. Он даже пообедал вместе со стаей — кроме еды, на столе его ждал красивый ягодный десерт, который ему «просили передать» — прежде чем усталость снова придавила его к кровати. Спать, однако, больше не хотелось, и гуль погрузился в мысли о признании Свисса, о предательстве Копиа, об угрозах сестры Император. Его многое беспокоило. Даже с его новообретенной за время ритуала влюблённостью в мультигуля всё было не так просто. А Свисс, он… как давно он был влюблён в него? Дью вспомнил знаки внимания со стороны мультигуля и невольно улыбнулся. Думать о моментах случайного флирта, которые они разделили, было приятнее, чем о проблемах, которые ему предстояло решать. За дверью спальни Дью послышались быстрые шаги, почти бег, и в комнату, не стучась, ворвалась запыхавшаяся, растрепанная Аврора. Грудь гуля кольнуло тревогой, но гулетта, пытаясь отдышаться, широко, радостно улыбнулась. Дью ничего не спросил, просто улыбнулся в ответ такой же счастливой улыбкой и ринулся в лазарет. Перед деревянной дверью, ведущей в комнату, где был Свисс, Дью остановился, сделал вдох и выдох. Он чувствовал собственный пульс у себя в горле. Аврора, догнавшая гуля, прохладной рукой взъерошила ему волосы и легко подтолкнула в спину, и Дью улыбнулся и потянул за дверную ручку. Шторы были наполовину задёрнуты, погружая комнату в рассеянный полумрак. Мультигуль, одетый лишь в брюки, растянулся на кровати, прикрыв глаза, положив голову на руки и согнув одну ногу в колене, как будто лежал не на больничной койке, а на пляже. Его хвост слегка подрагивал, свесившись с края постели. У Дью перехватило дыхание от того, как он был красив. Это было так смешно и глупо: жить с мультигулем бок о бок в течение нескольких лет, и только сейчас наконец-то по-настоящему увидеть его. Мерцающие темным золотом глаза уставились на него в ответ. В три шага Дью сократил расстояние между ними. Он снова не мог найти правильных слов, просто хотел быть ближе. Огненный гуль поставил одно колено на кровать, прижимаясь к мультигулю, уперся ладонью в простыню рядом с ним, будто заключая его в защитный круг — больше не оставлю тебя. Свисс же потянулся к нему всем телом, пытаясь обнять его — коленом, хвостом, обернувшимся вокруг его тонкого запястья, напряженными, дрожащими пальцами в его светлых волосах — больше не отпущу тебя. Они прижимались губами к лицам друг друга, дыша в такт, пока руки Свисса не перестали дрожать. Только тогда Дью по-настоящему поцеловал его — медленно, чувственно. Когда долгий поцелуй завершился тихим вздохом обоих гулей, Свисс потянул огненного гуля на себя, и тот забрался на слишком узкую для двоих кровать, вытягиваясь рядом с мультигулем. — Свисс, — тихо проговорил он ему в ухо. — Дью, — откликнулся темноволосый гуль. Дью не услышал, а почувствовал, как Свисс смеется, и улыбнулся в ответ. — Как ты? — огненному гулю не хотелось говорить, хотелось ещё немного побыть с ним вот так. — В порядке, только голова болит. А ты? — Я тоже в порядке. О чем ты только думал, Свисс? — Я не думал, — со смешком признался мультигуль, — я ж не знал, что в меня ударит магией. — Ну что за бесполезный герой, — Дью потерся носом о его обросшую щетиной щеку, — о Сестре Император ты тоже не подумал? — О, черт. Меня же не отсылают обратно? Огненный гуль вздохнул. — Не знаю, но я пообещал ей, что если тебя отошлют в преисподнюю, им придется не только искать нового лид-гитариста, но и заново отстраивать министерство, потому что я превращу его в груду пепла, — гуль спрятал лицо в плече Свисса, — надеюсь, она не знает, что сейчас я не могу даже зажечь себе сигарету. — Ох, Дью, — мультигуль не знал, что сказать. Они молчали несколько минут, пока Свисс пытался скрыть подступивший к его горлу ком и жжение в глазах. Из-за двери, из коридора, слышались приглушенные шаги и голоса. — Я должен тебе кое в чем признаться, — наконец проговорил Свисс. — Ты же уже признался, — зевнул огненный гуль. Его пальцы рисовали восьмерки на плече мультигуля. — Это из-за меня твои волосы пахнут корицей. — В смысле? — Я подсыпал корицу в твой шампунь. Я думал, ты быстро заметишь. — Твою ж мать, Свисс, — выругался Дью. — Прости меня. Я не имел в виду, что ты… в смысле, я правда считаю, что ты сильный и опасный гуль. О, Дью, — мультигуль закрыл лицо ладонью, — я так люблю тебя. — О, конечно, ты считаешь, что я сильный и опасный, — прошипел Дью, и Свисс невольно спрятал хвост между коленей, но огненный гуль хитро прищурился, — я хорошо помню, как ты кричал подо мной. Они уставились друг на друга. Дью разрывало от нежности и желания. — Подсыпать корицу в шампунь, подставиться под магию и отключиться на два дня… ты флиртуешь, как идиот, — огненный гуль так сильно хотел целоваться, будто от этого зависела его жизнь. — Всё остальное с тобой не работало, — пробормотал Свисс ему в губы. «Идиот», шептал Дью, проникая языком в рот мультигуля, водя ладонями по его обнажённой груди. «Люблю» — выгибаясь ему навстречу, прикусывая зубами его губу. «О, черт» — чувствуя, как рука Свисса гладит его лопатки. Пальцы Дью лишь успели пробежать по поясу брюк Свисса, когда дверь открылась, и суровый, непреклонный гуль-медик выставил Дьюдропа за порог. Свисс стойко выдержал осмотр и принятие нескольких лекарств, после которых головная боль начала затихать. В течение вечера к нему поочерёдно заглянули все члены стаи — он был счастлив чувствовать, что его любят. Он не хотел показывать то, как сильно испугался, то, как сильно, по-человечески, он не хотел покидать этот мир, пусть и достоверно знал, что смертью ничего не заканчивается. И сейчас, когда он пришел в себя в лазарете, этот страх мог бы запоздало накатить на него, если бы не все эти улыбки, слёзы, объятия и поцелуи от стаи и не только — новость о том, что он очнулся, уже начала разлетаться по министерству. Свисс лежал, положив голову на руки, и улыбался в потолок. Его любили все, и это делало его счастливым. И всё же особенно его сердцу хотелось петь из-за того, что его любил Дью.