Сердце солнечного воина

      Крылья совершенно не слушались свою хозяйку, и она, отчаявшись, прилегла на землю, восстанавливая спершее дыхание. Боль пронизала каждую клеточку тела, а в голове блуждали самые различные мысли, причиняющие не меньшие страдания.       Она прикрыла глаза и усталость наконец-то сморила её, втянула в объятия сна. Журавль ощутила, как мох, стелившийся на земле, становится мягче и нежнее. Цуру будто бы легла на очаровательный футон, на котором без задних мыслей поддалась темноте. Неважно был ли тот странный человек рядом или нет. Было глупо полагать, что её не тронут. Однако человек с запахом печали, кажется, пока что не желал причинять вред ёкаю. Пока что. Во всяком случае, даже если он перенесёт её в другой цирк, девушка не удивится. Зачем надеятся на доброту людей, если они на неё элементарно не способны? Йон страшно устала. Девушке не хотелось пребывать в той реальности, где её крылья так беспощадно подрезали. Грешные руки людей всегда творили ужасные вещи. Они возомнили себя царями природы, разрешили себе не следовать постулатам совести. Люди — мерзкие создания. Они не достойны были выйти из тьмы и научиться мастерить свои чудовищные вещи.       Однако мысли о людях отпустили цуру, когда она перешагнула через порог реальности. Её встретило золотое рисовое поле, освещаемое жарким и красивым солнцем. В грёзах Йон чувствовала себя здоровой, сильной и, кажется, счастливой. Здесь она могла с лёгкость перевоплотиться в журавля. Что и сделала. Она расправила свои широкие крылья и вспорхнула ввысь, но не решилась вновь устремиться к светилу. Внезапно её слуха достиг весёлый задорный крик, который девушка не слышала, наверное, уже чуть больше вечности.       Йон приземлилась на землю и обратилась обратно в человека, раскрыв глаза так широко, как только могла. Перед ней резвились в рисовых колосьях три красивых, благородных журавля. Они бегали друг за другом, выкрикивая какие-то задорные звуки. Девушка понимала, что они делали: игрались так, как обычно это делали раньше. Журавли смеялись. И она, не верив собственным глазам, застыла на месте, не чувствуя ударов собственного сердца. Журавли тем временем превратились в трёх красивых и прекрасных дев, которые, заметив Йон, ринулись к ней. У всех трёх были серые, почти столь же чудесного оттенка волосы, сколь были облака над их головами. Девушки окружили её и начали щебетать, однако их речей та уже различить не могла.       Самая старшая из девушек улыбалась и гладила Йон по коротким серым волосам. Её волосы были заплетены в высокую причёску, а наряд обладал соответствующими элементами. Она была одета в золотое кимоно, а её пояс был украшен разными интересными вещами, сделанными другими цуру. Маленькие поделки: самодельные заколки, в которые они вложили свои души. У неё всегда были длинные серые, как тучи, волосы, и она любила часто их распускать, а потому девушки решили подарить ей заколки, чтобы она не слишком мучилась с волосами. В серых глазах — глубокое чувство любви, от которого на душе становилось очень тепло и уютно. Она была самой взрослой из цуру, самой серьёзной и правильной. Йон улыбнулась ей в ответ, оглядев двух других, которые облепили со сторон. Казалось, ещё чуть-чуть и старшая не сдержится, усмехнётся, как обычно. Но она сдержалась, прикрыв ладошкой свой аккуратный рот.       В этом была вся старшая сестра, Ичи. Она бы никогда не позволила себе потерять лицо или же как-то посмеяться над младшенькими сестричками. Ичи позволяла себе улыбнуться, тихонько и скромно, скрывая свечение собственных глаз от веселья.       Вторая сестра взяла её за руку и поцеловала в щёку, оставляя на ней легкий след. Она была очень доброй и отзывчивой, на лице всегда отражался весь спектр чувств. Вторая старшая сестра, Ни, что-то с невероятным рвением рассказывала, не отпуская руку Йон. Она была такой болтушкой, если бы они её не останавливали, то та могла бы проговорить целую вечность. Ни всегда носила хвостик, имея среднюю длину волос. В её черных глазах отражался целый мир из самых различных красок. Она мнила себя художником, поэтом… поэтому нередко заглядывала к людям, пытаясь перенять их искусство. Ни одевалась соответствующе: любила свободные наряды, а потому пренебрегала строгостью и не носила сковывающие кимоно с оби. Она носила голубой халат с облаками, обвязывая себя какой-нибудь красочной лентой, которую меняла по сто раз на дню.       Она засмеялась. Её смех был действительно очень заразителен, словно трель какой-нибудь птички. Йон не сдержалась и прыснула, к глазам подкатили непрошенные слёзы. Как давно она не слышала чего-то столь чистого.       Третья старшая сестра тихонько за ними наблюдала, приобнимая Йон за плечи. Она была не столь эмоциональна, как вторая, походя чем-то на первую, однако и в ней была задоринка. Сан любила наряжаться, но отдавала предпочтение очень удобным нарядам, а потому единственная из всех носила крестьянские штаны и объёмистую рубаху, которую позаимствовала у людей. Так или иначе третья всё равно выглядела в таком образе невероятно красиво. Когда вторая сестра останавливалась, чтобы перевести дух, третья принималась за расспросы, суть которых младшая уже не могла понять. Она просто кивала, но третья сестра, Сан, светилась от счастья и прикрывала глаза от удовольствия. Её серые волосы были заплетены в косу, а черные глаза сверкали, как маленькие звёздочки. Она была не такой активной, как вторая сестра, но тем не менее отбиться от неё было невозможно.       Сан пихнула её в бок, привлекая к себе внимание, и кивнула, явив на лице уверенность и целеустемленность. Третья сестра всегда была мотивирующей, и Йон не могла сдержать ответный кивок.       Йон почувствовала, как из глаз вытекают горькие, высасывающие всю энергию слёзы. Они так внезапно начали катиться по лицу, что она этого совершенно не ожидала. Только сейчас она поняла, как сильно ей не хватает трёх старших сестёр. И как же много времени прошло с тех самых пор, когда четвертая сестра их видела. Йон помнила то время, когда они были счастливы. Когда для них существовали только рисовые поля, оазисы в лесах и других чудесных местах. Они резвились, летали в небесах и, казалось, даже боги никогда не могли бы их разлучить.       Йон задрожала, чувствуя боль глубоко в закромах своей души. Эта боль резанула по сердцу, как нож по маслу. В горле образовался ком, отчего она не могла произнести ни слова. Она смотрела на своих сестёр с горькой улыбкой, в то время как они не замечали её состояния. Йон издала всхлип. Как же больно… Она разрывалась от внутренних страданий, заставляющих пылать от воспоминаний. Её разум словно проткнули шипами, иголками, которые в ту же секунду грозили её полностью разрушить.       — Всё будет хорошо, моя дорогая Йон, — произнесла старшая сестра, Ичи, и её спокойный голос наконец-то проявился сквозь какую-то толщу воды. Йон метнулась к ней взглядом, замутнённым от слёз. — Ты большая умница.       — Мы любим тебя, — проговорила своим ярким и весёлым голосом вторая, Ни, и склонила набок свою голову, хвостик двинулся за ней. — И всегда будем любить.       — Мы всегда будем с тобой, — тихо молвила третья, Сан, и стерла несколько слезинок, чуть было не упавших на золотую землю. Её прикосновение пальцев было холодным, словно касание мертвеца, однако оно было нежным и мягким. Йон будто очутилась в детстве, когда была совсем юной. Тогда сёстры часто утирали ей слёзы, когда она ненароком получала какие-то смешные ранки. Так и сейчас они будто бы пытались её успокоить. Как и в прошлом. — Что бы ни случилось.       Чудесный сон распался так внезапно, отчего девушка не сразу поняла, что наконец вернулась в реальность. С тяжелым сердцем она поднялась и увидела перед собой всё того же солнечного воина. Вдруг глаза ослепил яркий огонь, порывавшийся к ней из-за спины самурая. Она заинтересовалась, чем же он занимался с таким упорством.       Девушка обратилась в человека и замоталась в своё хаори, прячась от холодка, который пробежался по коже. На лес опустилась легкая дымка, будто бы облако решило прилечь отдохнуть на опушке. Йон медленно приблизилась к человеку, потирая сонные глаза, в которых всё ещё стояли слёзы.       Мечник сидел на поваленном дереве, которое изрезали сырость и влага. Он медленно тлел. Подойдя к нему, девушка выглянула из-за плеча и увидела его руку, спокойно держащую ветку с насаженной на неё рыбой. Самурай повернул голову к ней и на его лице появилась слабая улыбка. Кажется, он где-то раздобыл еду и решил её приготовить. Мужчина подвинулся, видимо, освобождая для неё место, но девушка осталась стоять на месте. Её острый нюх донёс соблазнительный запах рыбы, приправленный, кажется, какой-то пряностью. Рыбина сочилась соками, и рот цуру непроизвольно наполнился слюной. Она сглотнула с натяжкой и постаралась сделать это незаметно. Только сейчас ей удалось почувствовать голод, сковавший тело. В том зверинце она плохо питалась, а потому вид столь привлекательной еды пробудил в ней настоящий дикий аппетит. Йон изогнула бровь, скрестив руки на груди, однако ничего не высказала. Девушка сделала вид, что не заметила освободившееся рядом с самураем место, продолжила стоять, грея ладони у костра.       — Я решил приготовить еду, пока вы спали, — уточнил воин, отвлекая внимание девушки от огня. Он перевернул ветку, чтобы прожарить другую половину рыбы. — Подумал, что, возможно, вы очень голодны.       — Я выгляжу так, будто бы умираю с голода? — раздраженно вспыхнула Йон, бросая на него очень живописный взгляд. Солнечный воин лишь пожал плечами, не снимая с губ чуть погрустневшей улыбки.       — Во всяком случае, мне кажется, вас сильно морили голодом те… ужасные люди. — Мужчина чуть тряхнул головой, видимо, указывая на то, что девушка и впрямь выглядела не совсем здорово. Она была тоньше тростинки, и казалось, что даже ветер мог её изломать.       Йон глянула на свои тонкие, почти костяные руки, и спрятала их в рукава темноты. Она никак не хотела признавать его правоты. Ей действительно доставалось мало качественной и съедобной еды. Гордость журавлиной натуры в ней проснулась как раз вовремя. Девушка лишь фыркнула, не желая соглашаться с его доводами.       Раздражение в ней так ярко проникло в кровь, как яд, которым она начала давиться. Присутствие человека настолько сильно ей претило, что Йон ощущала рвущийся наружу ураган спеси. Журавль не могла сдержать в себе эту язвительность. Не могла и не хотела.       — Видимо, за годы жизни твоё зрение испортилось, человек. Как видишь, со мной всё в порядке. — Её холодный голос разнёсся по опушке, заставив воина метнуться к ней взглядом. На секунду в его выражении лица промелькнуло ошеломление, однако после он всё же справился с собой.       Она не могла избавиться от мысли, что он что-то замышляет. Видя в его руках рыбу, цуру внезапно подумала, что за время, пока она спала, он мог её чем-то сдобрить… например, снотворным. Съев вкусно пахнущую рыбину, она уснёт, а тот тем временем отнесёт обратно в цирк или же… куда-нибудь в ещё более ужасное место.       — Тогда, возможно, вы разделите трапезу со мной? — Закончив переворачивать, мечник отвёл ветку от огня и протянул девушке. Он с надеждой взглянул на неё: его темные, отражающее пламя глаза, стали светлее. В таком приглушенном свете он казался ещё более прекрасным. Несмотря на запах гари, осевшим рядом с ними, от человека веяло чем-то приятным — безопасностью. Мужчина казался действительно не таким, каким Йон привыкла видеть других людей.       Она потянулась рукой к ветке, которую держал самурай для неё. И остановилась. Прямо в невесомости рука на полпути застыла, оцепенела, как маленький кролик перед серым волком. Йон ощутила жгучую ненависть, которая волной прошлась от макушки до самых пят. Внутри неё вдруг взорвалась бомба из чувств, и она больше не могла их сдерживать. Девушка решительно двинулась вперёд и грубо выхватила из рук мужчины ветку с пищей. Она посмотрела на рыбу, желудок сжался в комок, образовавшаяся слюна вернулась в организм.       Солнечный воин тихо за ней наблюдал, не смея сказать ни слова. Она посмотрела на него, сжав тонкую ветку до соответствующего хруста. Внутри неё разгоралось пламя, но не благодатное, а всё уничтожающее. Адское. Ненависть к людскому проникла в сами вены, лишая её трезвости, опьяняя не хуже самого крепкого саке. Йон выпустила из рук ветку, и та быстро оказалась на земле. Девушка ступила босой ногой на рыбу и нажала на неё, пачкая грязью и растирая. Кожура лопнула, внутренности вывалились наружу, и лёгкий пар повалил из бедного тельца. А потом разъяренная фурия глянула на воина и с шипением, как у дикого кота, произнесла:       — Мне не нужны жалкие подачки! — Йон отступила, обтирая ступню о мох. Она слегка обожглась, однако не чувствовала этого. Её поглотила жгучая ненависть к этому человеку… и не только к нему.       Мужчина не ответил, в его глазах не отразилось ничего, никаких эмоций, однако, казалось, он всё же был сильно расстроен её действиями. Он поднялся с гниющего дерева и положил свою порцию так, чтобы она не испачкалась.       — Я просила, чтобы меня кормили? Ты думаешь, что раз у меня подрезаны крылья, я себе не смогу добыть пропитания?! — Крик был настолько сильным, что даже воздух застыл от ужаса. Тишина обрушилась, прислушиваясь к их перебранке. Девушка перевела дух, ощущая впивающиеся пальцы, раздирающие кожу. — Возможно, в чём-то я и стала ограничена, но это не значит, что я беспомощна.       — Я никак не хотел вас обидеть, госпожа Йон.       Он не понимал. Девушка лишь шикнула, ощущая следующий прилив гнева. Она не могла остановиться, чувствуя, что её душа требовала выхода.       — Почему ты вообще здесь остаёшься, глупец? Тебе следовало немедленно свалить к своим собратьям.       — Я действительно скоро продолжу свой путь, но перед этим решил немного вам помочь.       Йон не верила собственным ушам. И тем не менее мужчина говорил искренне: на его лице не было ни тени сомнения или лжи. Он просто хотел помочь. Однако… для той, что потеряла веру в людей, было уже поздно.       — Мне плевать на тебя и твою помощь. Я её не принимаю, мне она не нужна. — Она задыхалась от ненависти. В её глазах вновь появились слёзы. Почему? Журавль не понимала, но это и не имело значения. — Засунь себе в жопу свою еду, заботу и всякую подобную чушь, которую ты уже успел себе выдумать. — На лице у цуру появилась недобрая, кривая усмешка. Сердце разъедало от боли. — Мне противна твоя еда, которой ты пытался меня накормить. Ты её чем-то испортил? Снотворным? Ядом? Может быть, каким-то наркотиком, которым так любят пичкать диковинных зверей всякие мразотные создания?       — Конечно же нет! — Наконец-то на лице солнечного воина появилось отвращение. Она ждала этого. Однако секундный гнев сменился на расстройство. Мужчина присел обратно на дерево, и грусть, появившаяся на лице, была ужасно невыносимой. — Йон, я просто хотел вас угостить, так как слышал, что цуру предпочитают из людской пищи именно рыбу. Я никоим образом не желаю вас ничем пичкать и не посмел бы.       Он так легко перенёс столь открытые оскорбления в свою сторону, что невольно девушка удивилась поразительному спокойствию мечника. Она не могла вымолвить ни слова, они все застряли у неё на языке. Мужчина долго и внимательно поглядел на неё, а потом опустил голову и посмотрел на раздавленную, затоптанную рыбу. Почему он не злился? Почему эта дурацкая пища так сильно его расстроила? Девушка терялась в догадках, не понимая, что в ней теперь сосредоточилось: стыд или ненависть.       — Мне… безумно жаль, что я не пришёл вас освободить. Вы бы никогда не переживали подобного, успей я раньше. — Эти слова казалось причиняли ему огромную боль. В его лице появилось отчаяние, от которого она выпала в осадок. Этот человек… может, он тоже познал горе?       — Если бы ты не был человеком, то я бы поверила твоим словам. — Йон покачала головой. Какое бы горе он не пережил, она не могла слепо ему довериться и вести себя так, будто несколько месяцев заточения в клетке не случились. Сердце кольнула боль. — Нет. Если бы я встретила тебя раньше, в прошлом, возможно, моё мнение о людях…       Она не договорила и осеклась. За столько лет, которые Йон прожила, ей повезло увидеть столь много несчастий, произошедших по вине мерзких людишек. Что бы изменилось, если бы они встретились раньше? Ничего. Только затишье перед самой бурей. Она бы так или иначе взглянула на тёмную сторону жизни.       — Хватит… хватит этого. — Йон схватилась за голову, сжимая в руках копны косо состриженных волос. — Я устала от этого разговора.       — Йон, я понимаю вас.       Она прикрыла глаза, а после распахнула их. Ненависть вновь прорвалась сквозь неё, застилая минутный стыд.       — Просто исчезни… уходи и не подходи ко мне, потому что я терпеть не могу, когда рядом со мной находится человек. Каким бы хорошим и прекрасным ты ни был, ты принадлежишь смертной расе, которая заставила меня испытать на себе все муки ада, — хрипло сказала девушка, отходя в сторону, шатаясь так, словно испила слишком много саке. Ей было плохо от собственных же чувств, слов, мыслей, которые роем жужжали в голове. — Отвали от меня. Отстань. Уйди. Это всё, что я прошу.       Йон больше не могла терпеть, а потому сразу же обратилась в журавля и захлопала крыльями. Девушка слышала сказанные вдогонку слова, но не могла их разобрать. Она уносилась от солнечного воина прочь, не разбирая дороги и сталкиваясь с листьями, кустарниками, назойливыми ветками, которые царапали ей кожу. Перья выдирались с кровью и несколько легли на землю, как снежинки в разгар зимы. Цуру бежала, ощущая себя одновременно и хорошо, и плохо. Она вылила накопившийся стресс, но ей стало вдруг от себя противно. Мужчина был к ней действительно добр и терпелив, возможно, он даже ничего и не добавлял, кроме пряностей… Йон была к нему несправедлива, но кто, в свою очередь, был справедлив к ней? Она равняла всех людей под одну гребёнку, потому что слишком часто видела пороки смертных, которым они поддавались.       Журавль бежала от мечника, бежала в том числе и от себя самой. Она взмахивала крыльями, лишь на несколько метров поднимаясь в воздух. Куда летела? Йон не понимала, но ей было и правда всё равно. Густые листья сильно закрывали обзор, так что она даже не предполагала, куда ведёт её длинная и извилистая тропа.       Лунный свет делал журавля ещё прекраснее, подсвечивал сероватость её перьев. Она скакала по кочкам, отталкивалась, не оглядываясь назад. Йон молила всех ками, чтобы этот самурай окончательно ней разочаровался. Пусть сваливает на все четыре стороны. Он ей не нужен. Ни один человек на этом свете ей не интересен и без надобности.       Она прорвалась сквозь кусты и взлетела, взяв неплохой разгон. Воздух поднял ввысь журавля, и она полетела вперёд, наконец чувствуя удовлетворение. За столько месяцев девушка впервые очутилась в воздухе на долгие мгновения. Эйфория прожгла ей сердце. Йон забыла о боли, страданиях и гневе, которые излила на человека. Однако полёт внезапно закончился, крылья вновь подвели, и девушка начала стремительно падать. Она набрала слишком большую высоту. А внизу, к её собственному ужасу, оказалась земля, о которую удар может выйти чрезвычайно сильным.       Глупый журавль без крыльев вновь норовила разбиться о новые скалы в темноте. Сон, который ей так часто снился, начал сбываться в реальности.