Once. [Однажды.]

Поздним воскресным утром дел выдалось много. Вчера Кевин рассказал отцу о своих опасениях. Насчёт того, что в маленькие городки поставляется слишком много лекарств. Как он и думал, Тетсудзи велел не глупить. Маркетинговые стратегии Стивена Пруста казались абсолютно прозрачными, иначе Управление по контролю за медикаментами уже давно бы в них вцепилось. «Но что мы сообщали им?» — задумался Дэй, но промолчал, лишь кивнул, выражая согласие, как примерный слуга. Но не отменил данное Тее распоряжение о сборе данных. Внизу, в семейной гостиной, Жан снова читал, сидя у незажжённого камина. Сегодня он надел костюм, водительскую кепку и носки с разноцветными ромбами, натянув их до колен. Кевин чуть улыбнулся. Вокруг него мог рушиться мир, но, по крайней мере, его чувства к Жану оставались неизменными. Вот бы и всё остальное было так же просто. Дэй хотел уже войти в комнату, но резко нырнул за угол и прижался к стене. Мимо прошёл Нил Джостен в рабочей форме. Вероятно, направлялся к отцу. — Привет, — поздоровался он, останавливаясь перед Жаном. — Кажется, мы не встречались. Я Нил. Внутри всё сжалось. Наверное, Сезар предупреждал новичков о Жане. Только вот люди не всегда обращались с ним так, как брат того заслуживал. — В самом деле, любезный, — проговорил Моро, мимоходом взглянув на Нила, а затем снова уткнувшись в книгу. — Не правда ли, чудесное утро? Прекрасное. Нил немного помолчал, разглядывая наряд Жана и зажатую в зубах незажжённую трубку. — Так и есть, — ответил он. — Позвольте спросить, что Вы читаете? — Диккенса, старина. Диккенса. — Жан повернул книгу так, чтобы Джостен смог увидеть обложку. — «Дэвида Копперфилда». — Я бы сказал, ярчайшее его творение, — проговорил Нил, присаживаясь на краешек дивана, чуть в стороне от Жана, чтобы того не смущать. — Браво, — поддержал Моро. — Целиком и полностью согласен. Хотя есть те, кто в ранг шедевра возводит «Повесть о двух городах» или «Большие надежды». На что я скажу: полная чушь. — Чушь, — согласился Джостен. — «Дэвид Копперфилд» — чистый Диккенс. Я восхищаюсь тем, что в именах его персонажей заложены личностные черты. — И снова браво! Вы абсолютно правы. Урия Хипп и в самом деле звучит весьма отвратительно. — Или Мэрдстон. И Баркис. Идеальное имя. Он ведь словно милая дворняжка, преданная Пегготи. К полному изумлению Кевина, Жан протянул Нилу руку. — Мое старое сердце греет мысль о знакомстве с истинным знатоком Диккенса. Как ваше имя, сэр? — Нил Джостен. — Жан Моро. — Очень приятно, Жан, — проговорил Нил. — Но Вы должны меня извинить. Опаздываю на работу. — Конечно-конечно. Не смею Вас задерживать. Моро вновь вернулся к книге, отбросив все узы и чувства, словно бы их никогда не существовало. Кевин пристально следил за лицом Нила, пытаясь уловить малейшие признаки насмешки, но он улыбался искренне. И светившееся в глазах тепло было настоящим. Джостен вышел из комнаты, а Дэй привалился к стене. «Он медбрат. Только и всего. Вот почему он нашёл общий язык с Жаном». Но за эти годы Кевин перевидал множество медицинских работников. Они приходили и уходили, и мало кто так быстро и легко сходился с Жаном. Словно было совершенно нормально обсуждать «Дэвида Копперфилда», вставляя в речь словечки из старомодного сленга. В заднем кармане джинсов пискнул телефон, извещая, что пришло сообщение. Приедешь сегодня домой? Кевин уставился на эти слова, раздраженный тем, как быстро испарились короткие драгоценные мгновения счастья. Пальцы зависли над клавиатурой, чтобы ответить «Да». Теперь, когда отцу стало лучше, Дэй решил вернуться в свой пентхаус в городе. Он с трудом заставил себя приехать, а теперь не хотел уезжать. «Отрекаясь от себя, мы становимся сильнее, — напомнил тренер Браун. — В воздержании наша сила. Не поддаваясь похоти и низменным желаниям тела, мы сохраняем ясность мысли». Кевин оттолкнулся от стены, усмехнувшись нахлынувшим воспоминаниям. Он не испытывал ни похоти, ни низменных желаний. Внутри была лишь пустота. И холод. Волны жара, охватившие его вчера в присутствии Нила, ничего не значили. Просто слабость. Подобное не повторится. И сегодня вечером Дэй возвращается в город. Кевин сунул телефон в карман, так и не ответив на сообщение. День выдался достаточно тёплым, и через несколько часов он неспешно обедал во внутреннем дворике, не торопясь проведать отца. «Почему? Потому что Нил всё ещё на дежурстве?» Дэй раздраженно отбросил салфетку. Какого чёрта все его мысли и действия напрямую связаны с грёбаным Нилом Джостеном? Это его дом. И Кевин не собирается ограничивать свои передвижения из-за какого-то… парня. Но он не пошёл наверх. Не слишком задумываясь о причинах, Дэй понимал, что в присутствии отца им с Нилом безопасней не находиться в одной комнате. Дэй побрёл в гостиную. Жан ушёл с Марджори. В доме стояла тишина. Кевин сел за пианино и откинул крышку. Над ним, улыбаясь, висел мамин портрет. Боже, как он по ней скучал. Не стоило в этом признаваться; скорбь нужно держать в хранилище. По словам тренера Брауна, мамина любовь лишь подогревала его слабость. Смягчала. А настоящий мужчина просто не мог быть мягким. Дэй положил руки на клавиши. Из-под пальцев заструилась «Павана на смерть инфанты» Равеля. Одна из маминых любимых. Кевин не играл не с тех пор, как мама умерла. Без ведома отца в колледже он брал уроки игры на пианино. Профессора сразу же хотели выбить для него стипендию в Йельскую школу музыки и записать на все мало-мальски значимые курсы, но отец бы просто взбесился. Так что Кевин играл лишь по субботам для Жана. Не особенно сложный напев оказался мелодичным и весьма навязчивым. Он закрыл глаза и потерялся в сплетении звуков. Вернулся назад, в то время, когда мама ещё не умерла. До того, как холод и лёд выжгли его изнутри, а побои и разряды тока внушили, что он ничего не стоит. Когда последняя нота рассеялась, тепло музыки исчезло, и кровь его снова заледенела. Даже не открывая глаз, он почувствовал, что уже не один. — Боже, потрясающе, — тихо проговорил Нил. Он стоял возле двери с северной стороны, ведущей на кухню. — Я не хотел подслушивать, — извинился он в ответ на холодный взгляд Кевина. — Чем ты занимаешься? — спросил Дэй. — А как же дежурство? — Обеденный перерыв, — пояснил он. — Ты здорово играешь. Чёрт, больше, чем здорово. Как профессионал. Ты играл всю жизнь? — Служащие Марша обычно не задают членам семьи таких личных вопросов. Нил криво усмехнулся и скрестил руки на груди. — Думаю, мы знаем друг о друге больше, чем просто служащий и работодатель. Кевин раздражённо взглянул на него. — Это угроза? Он вздохнул и вошёл в комнату, присел на подлокотник дивана, как прежде, с Жаном. — Просто указал на очевидное. — Повторю ещё раз, чтоб все стало ясно и очевидно… То, что мы обсуждали прежде, должно остаться между нами. — Так и будет, — согласился Нил. — Я же поклялся. Кевин пробежал пальцами по клавишам пианино. — Не люблю полагаться на других. «Преуменьшение века». — Я заметил, — проговорил Джостен с легкой усмешкой. — Как называлась та музыка? — «Pavane pour une Infante défunte», — сказал Дэй. — Равель. — Что это значит? — Танец для мёртвой принцессы. — Кевин указал головой на мамин портрет. — Её любимая, хотя мама не болела и не грустила. Ей просто нравилось, как звучит мелодия, вот и всё. — Красавица, — проговорил Нил. — Сожалею о твоей потере. — Дэй резко взглянул на него. — Сезар сказал, что она умерла несколько лет назад, — пояснил Джостен. — Что еще сказал Сезар? «Аляска? Сезар рассказал ему об Аляске?» — Да почти ничего, — ответил Нил. — Лишь объяснил, что у твоего отца нет жены, которая могла бы помочь за ним ухаживать. — Да, папа больше не женился. И уже не женится. Невзирая на склероз. — Он любил её. — Думаю, да. И когда её не стало, в нём тоже что-то умерло. В маме была доброта. И умение сострадать. Она забрала всё это с собой. — Кевин махнул рукой. — Не обращай внимания. «Боже. Что такого в этом парне? Почему я болтаю без умолку?» — Ладно, — проговорил Джостен, закрывая тему. В нём тоже жили добро и сострадание. Он кивнул на пианино. — Когда ты научился играть? — Еще в детстве, — пояснил Дэй. — Уже не помню, как учился. Как-то само получилось. Мама сказала, что я с этим родился. — А ты не хочешь выступать на сцене? — Я исполнительный директор «Морияма Фармасьютиклс». В один прекрасный день возглавлю фирму. — Ты не ответил на вопрос. Кевин склонил голову набок. — Ты всегда так прямолинеен? Нил пожал плечами. — Жизнь слишком коротка, чтоб играть в игры. А вообще… Я много лет обманывал сам себя, не признавал, каков же я на самом деле. Когда я завязал, то ввёл для себя некое правило. Я не лгу сам и не приемлю чужую ложь. И, самое главное, не стану обманывать себя. Кевина охватила зависть. Стать настолько свободным… Дэй выпрямился. — У меня есть обязанности в семейной фирме. И нет времени на праздные глупости вроде игры на пианино. — Очень жаль, — проговорил Нил, усмехаясь. — Подожди, сколько тебе лет? — Двадцать четыре. А что? — Точно? Никто из моих знакомых парней двадцати четырех лет не стал бы употреблять слова «праздные глупости». — Ну, выпускник Йеля вполне мог так сказать, — возразил Кевин, не в силах сдержать улыбку. Нил громко, хрипло рассмеялся и махнул рукой. — О, простите, мистер Йель. Беру свои слова обратно. Кевин усмехнулся, и внутри скрипнули шестеренки, насквозь проржавевшие и покрытые льдом. — И всё равно, играешь ты мастерски, — проговорил Джостен. — Я бы тоже так хотел. В детстве я брал уроки, да что толку. — Великий Нил чего-то не умеет? Он удивлённо поднял брови. — Великий Нил? — Медбрат «Скорой помощи», наставник Анонимных наркоманов, который начал ухаживать за тираном и наладил связь с моим братом. — Кевин недоуменно уставился на него. — Вообще-то, я пытался тебя похвалить. — Само собой. — Он начал смеяться, потом нахмурился. — Постой, а как ты узнал, что я познакомился с Жаном? — Подслушивал. — И тебе это не понравилось. — Само собой. Он снова рассмеялся, широко раскрыв рот, обнажив идеальные белые зубы. — Осторожней, Кевин, — проговорил Нил, — а то весь мир узнает, что у тебя есть чувство юмора. И ширма не поможет. Кевин напрягся. — Ширма? — Ага. Люди могут понять, что ты всё же смертный из плоти и крови, а не промышленный полубог. «Если бы всё так и было». Кевин поймал его взгляд, и лицо Нила смягчилось, будто бы он ощутил тоску, что скрывалась в его мыслях. Он готов поклясться, этот парень читал его, как раскрытую книгу. Дэй попытался вернуть лицу безучастное выражение. Немного помолчав, он кивнул в сторону пианино. — Ты правда никогда не думал выступать? — Где? В зале ожидания аэропорта? Или в супермаркете? — В Карнеги-холле? — предложил Нил. А когда Кевин усмехнулся, продолжил: — Смейся сколько хочешь, но играешь ты отлично. — На это нет времени. А есть обязательства. Перед отцом. Перед Жаном. — Кстати, у тебя потрясающий брат. — Да, хотя не все так думают. — Ты о ком? Скажи, я надеру ему задницу. «Боже, Нил, не говори так. Звучит чертовски здорово». Кевин прочистил горло. — Ну, о папе, к примеру. Джостен нахмурился и сполз на диванные подушки, положил руки на бедра. — Да уж, я не понаслышке знаком с отцовским неприятием. — Он склонил голову набок. — Ты это и так знаешь. Дэю больше не хотелось говорить ни о том вечере в машине, ни вообще о чём-то личном. Это лишь ещё больше их сблизит, сильнее, чем сейчас, а он не мог подобного допустить. Но он заговорил о защите Жана… Так что, если бы он попросил даже миллион долларов, Кевин бы без вопросов выписал чек. — Как дела с родными? Нил слабо улыбнулся. — На всё нужно время. Кевин кивнул. — Прости за ту сцену в шкафу. — Ты серьезно? — Да. Неужели так трудно поверить? — Полубоги не извиняются, — улыбаясь, поддразнил Нил. — Теперь ширма и впрямь не поможет. — Перестань, — Кевин резко захлопнул крышку пианино и встал. — Нет у меня никакой ширмы. Джостен тоже поднялся. — Эй, я пошутил. — У меня нет времени на шутки. Перед возвращением в город нужно повидаться с папой. Он проснулся? — О, так ты здесь… не останешься? — спросил Нил, и разочарование, так явно прозвучавшее в его словах, повисло между ними, словно открытая дверь. «Он хочет, чтобы я остался?» Кевин захлопнул и эту дверь. — Какая тебе разница, куда я поеду? Джостен решительно встретил его взгляд. — Полагаю, без разницы, — ответил он. — А что касается предыдущего вопроса… Когда я видел его в последний раз, твой отец не спал. Я вколол ему двадцать пять миллиграммов Орвейла, который снижает активность болезни, но имеет довольно значительный побочный эффект… Дэй замахал на него руками. — Стой! Мне не нужен медицинский отчёт. — Я всего лишь служащий. — Нил скрестил руки на груди. — Всё строго профессионально. Разве ты не этого хочешь? — Я хочу… — Кевин замолчал; незаконченная фраза повисла в воздухе. Всё, чего он хотел, было заперто в хранилище. — Друзья, Кевин, — проговорил Нил в наступившей тишине. — Мы могли бы стать друзьями. Мы делились друг с другом слишком личным. Было бы странно даже не попытаться подружиться. Кевин нерешительно взглянул на него. Нил вновь спокойно улыбался, прощая его холодность. От улыбки его светлые глаза потеплели. Слишком хорошо было бы остаться в их отражении. И слишком опасно. «Искушение — это игра самого дьявола, — говорил тренер Браун. — И единственный способ победить его — вовсе не играть». — У меня достаточно друзей. Не оглядываясь, Дэй быстро вышел из комнаты. И с каждым шагом вверх по лестнице, отдаляющим его от Нила, чувствовал, как тяжелеет тело, словно наливаясь свинцом. Добравшись до комнат отца, он прислонился лбом к двери. Сказанные Джостеном слова проплывали перед мысленным взором, будто кто-то начертал их прямо в воздухе. «Я много лет обманывал сам себя, не признавал, каков же я на самом деле». Кевин крепко зажмурился. Это не о нём. Всё, что он выстрадал на Аляске, не могло пройти впустую. Боже, он чуть не умер… Кевин вытащил телефон, чтобы ответить на полученное раньше сообщение: Приедешь сегодня домой? Ждал отправки автоматически сформированный ответ «да». Пока нет. Через пару дней, — напечатал он. Ответ пришел почти сразу. Почему? Не ответив, Кевин убрал телефон. Просто ответа у него не было.