Чужие дети

— Все говорят, что мы в плену, — заявил Элрос. — Мы и правда в плену? Маэдрос был слишком занят попытками исправить выбоину на режущей кромке кинжала, поэтому ограничился коротким кивком. Впрочем, такое невнимание никогда не отбивало у детей охоту задавать вопросы. — Если мы пленники, почему нас не связали? — вторил брату Элронд. — А тебе хочется быть связанным? — Но ведь пленных всегда связывают, — настаивал ребёнок. — Разве нет? — Могу дать вам верёвку, чтобы вы связали друг друга сами — щедро предложил Маэдрос. — Если вам так сильно этого хочется. Этот ход подарил ему ещё несколько секунд блаженной тишины. Потом Элронд влез с ногами на скамью, а Элрос зашёл с фланга и уставился на кинжал, который он пытался привести в порядок, локтем прижимая рукоять к колену. — Мы ведь можем сбежать, — заметил Элрос, завороженно наблюдая за движением точильного камня по клинку. — Куда? — Ну, отсюда. Ты не боишься, что мы убежим? Маэдрос пожал плечами. — Это Амон Эреб, дитя. Все здесь, кто хотел бежать, бежали не отсюда, а сюда. Снова воцарилась недолгая тишина. Маэдрос готов был поклясться, что близнецы в это время горячо спорят между собой. Младшие, по крайней мере, всегда так делают. То есть, делали. — А те, кто пришёл сюда из Гаваней вместе с нами, они тоже в плену? — спросил на этот раз Элронд. — Они пришли сюда по собственному желанию и вольны уйти в любой момент. — Тогда почему они не уходят? — Потому что хотят жить, а это одно из немногих относительно безопасных мест в Белерианде. Вы здесь по той же причине. — Потому что здесь безопасно? — Безопаснее, чем в разорённом городе, по крайней мере. — Разве в плен для этого берут? — влез Элрос. Маэдрос пожал плечами. Говорить с детьми о том, для чего берут в плен и что там делают, не хотелось. Он отложил точильный камень, потрогал пальцем кромку клинка и решил, что сойдёт. Он ожидал, что дети будут ненавидеть их — или по крайней мере его, потому что Маглор всегда был к ним добр, заботился о них, играл с ними. Он же всеми силами пытался отстраниться. Но, должно быть, разум детей всё-таки слишком отличался от разума взрослых. Первое время близнецы его ещё боялись — вернее сказать, опасались, потому что мало чего боялись по-настоящему. Потом ушло и это подобие страха. Через некоторое время он обнаружил, что, если дети не с Маглором, то они вьются где-то поблизости. Это казалось вопиюще неправильным и сбивало с толку. — Если другие могут уйти, когда захотят, почему мы не можем? — спросил дотошный Элронд. — Потому что для вас путешествовать по землям, где свободно бродят слуги Врага, опасно. — А для тебя? — И для меня тоже, — согласился Маэдрос. — Но я умею драться. — Я тоже умею! — И я! — Мы умеем! Он поморщился и потёр виски. Голоса близнецов, перебивающих друг друга, сливались воедино так, что сложно становилось их различить. — Несите клинки и докажите, — предложил он. После этого дети наконец умчались и вновь стало тихо. Маэдрос воспользовался передышкой, чтобы со всей силы стиснуть правое предплечье, болью заглушая другую боль. В последнее время боль возвращалась часто. Он давно потерял счёт таким дням. Послышался топот ног — дети вернулись, таща с собой деревянные мечи, которые им сделал Маглор. Первое время Маэдрос ещё ворчал, что тот уделяет мальчишкам слишком много внимания, но потом смирился и оставил их в покое. Ясно было, что Маглор не может иначе. Ему нужен был кто-то, чтобы заполнить кровоточащую пустоту в сердце, и этим кем-то стали чужие дети с побережья. — Нападайте, — предложил он близнецам. Они атаковали вдвоём, широко замахиваясь деревянными клинками. Маэдрос аккуратно отражал удары, повернув кинжал плашмя. Он всё никак не мог решить, на кого же мальчишки похожи больше. Для детей эльдар они явно росли слишком быстро. Для эдайн, пожалуй, были в свои годы ещё маловаты. Всё это сбивало с толку. Невозможно было даже понять, какой срок детства им отпущен. Поначалу он был уверен, что Эльвинг бросилась в море вместе с детьми. Он слышал о подобном в племенах людей — когда женщины, отчаявшись, прежде чем убить себя, отнимали жизнь у детей, чтобы те не достались врагу или не умерли от голода. В начале он не верил. Сама мысль о том, что мать способна убить своё дитя, казалась абсурдной. Но за прошедшие годы он насмотрелся всякого. Если уж дочь Диора смогла взять с собой на дно Сильмарилл, то и детей могла. Однако Маглор был уверен в обратном, и детей они всё же нашли — одного на берегу, играющим с волнами, а другого в прибрежном гроте. Зрелище дети представляли собой жалкое — голодные, уставшие, испуганные. Элрос ещё и промок насквозь, одежда задубела от соли, так что Маглору пришлось первым делом завернуть его в свой плащ, основательно запятнанный кровью. В явившихся взрослых мальчишки увидели своих спасителей. Откуда им было знать, что эти спасители и стали причиной того, что они оказались одни на берегу? Поэтому Маэдрос взял с брата слово, что тот всё объяснит им сразу. Конечно, Маглор не был счастлив. Но доводы признал разумными, и тем же вечером рассказал несчастным близнецам страшную правду: домой нельзя и мама за ними не вернётся. Потому что мама умерла, совсем, навсегда. Маэдрос не был уверен, что такие маленькие дети поймут, что такое смерть. Но по крайней мере они должны были понять, что мама не вернётся. Он ожидал крика и слёз, но вместо этого Элрос вдруг поднял на своих пленителей ясный взгляд и спокойно сказал: “Нет”. “Нет?” — переспросил озадаченный Маглор. “Нет, мама не умерла, — повторил ребёнок. — Она превратилась в чайку и улетела к папе”. Что ж, возможно, так им легче было принять эту новость. Маэдрос должен был признать, что утешительная фантазия для детей лучше страшной реальности. Немного повзрослев, они всё поймут. “Откуда ты об этом знаешь, ты видел?” — спросил тогда Маглор, но Элрос только помотал головой. “Никто не видел. Мне сказало море”. Маглор вздрогнул и оглянулся на брата, но тот лишь пожал плечами. Стоило отдать Ульмо должное — тот, кажется, неплохо умел успокаивать плачущих детей. И дети не плакали. Дети носились вспугнутыми зайцами, внося излишнее оживление в размеренный быт крепости на холме, играли, пели или вот так, пытались достать своих похитителей деревянными мечами. Маэдрос, так и не поднявшись со скамьи, на которой сидел, отбивая деревянные клинки, не мог не задуматься о том дне, когда игрушечные мечи сменятся настоящими. А, сменившись, вероятно, так же обратятся против него. И сможет ли он в этот день не только отразить удар, но и, не удерживая руку, атаковать в ответ. Ведь этот день неминуемо настанет, верно? И тогда всё закончится. Дети растут быстро. Когда они вырастут и всё осознают, у них будет множество причин отомстить своим обидчикам и убийцам своих родичей. Было величайшей глупостью терпеливо ждать этого дня, особенно держа в руках кинжал, но Маэдрос давно уже смирился с тем, что он, очевидно, величайший глупец. Он опустил кинжал, позволяя острию деревянного меча упереться себе в грудь. — Сдавайся! — потребовал Элронд. — Теперь ты — наш пленник, — добавил Элрос, грозно хмуря брови. — И мы тебя свяжем. Маэдрос не удержался от смешка. — А верёвка-то у вас есть? Близнецы озадаченно переглянулись. — Не надо его связывать, — послышался голос Маглора. — Я присмотрю, чтобы он никуда не убежал. Оглянувшись, Маэдрос увидел его в дверном проёме, прислонившегося плечом к косяку. На губах играла довольная улыбка, от которой в начале делалось не по себе. Он уже забыл, что брат может так искренне улыбаться. Но ведь мог. Смотрел на детей и улыбался. И разве не стоило забрать их с побережья просто ради того, чтобы у Маглора была хоть какая-то радость посреди кромешного мрака отчаяния и неудач? Близнецы кинулись к нему с радостным криком, побросав оружие. Маглор присел на корточки, обнимая их. У Маэдроса от этого зрелища сжалось сердце. В каком отчаянии должны быть дети, потерявшие родителей, чтобы искренне привязаться к тем, по чьей вине это произошло? — Ни на минуту нельзя отвернуться, — сетовал Маглор. — Меня всего пару часов не было, а вы уже напали и взяли в плен моего брата. Может, вы и крепость захватить успели? Дети смеялись. Почувствовав, что в уголках глаз начинает щипать, Маэдрос отвернулся.