О пользе свежего воздуха

      Эдвард Тич – самый большой дурак на всех Карибах.       Как ни странно, к этому выводу он пришёл в тот период, когда у него, в общем-то, всё хорошо. Он жив (это немаловажное уточнение), Стид жив (это ещё важнее), они бросили пиратство и живут вместе в домике на берегу моря. Планируют открыть гостиницу – конечно, после небольшого ремонта. А вот прямо сейчас идут рука об руку по дороге – выбрались в ближайшую деревню, или что там найдётся. Осмотреть окрестности, пополнить припасы. Мирная жизнь, о которой он давно мечтал.       Эд подставляет солнцу лицо, щурится по-кошачьи. Он рад этой прогулке. Нет, не то чтобы ему не нравилась их будущая гостиница, но пока в ней как-то многовато пауков. С корабля их было проще выкидывать.       Дорога действительно приводит их в деревню. И первое, что они видят – это трактир. Эд хмурится и сверлит его взглядом.       – Эд, дорогой, не хотелось бы тебя обижать, но ты можешь испугать кого-нибудь, если будешь так смотреть на это заведение, – шепчет ему Стид.       – Как «так»? – озадаченно спрашивает Эдвард.       – Так, словно собрался избавиться от конкурентов самым радикальным образом.       Эд негромко смеётся. От старых привычек так сразу не отделаешься. К тому же иногда... иногда они всё-таки нужны.       Но не в этом случае, конечно.       – Я бы мог, – нарочито грозно заявляет он, – но, пожалуй, сжалюсь над этими несчастными.       Наклоняется к Стиду ещё ближе и шепчет в ухо:       – А всё потому, что твоя любовь смягчила моё чёрное сердце.       Это – одна из тех шуток, которые и не шутки вовсе.       Стид смеётся в ответ и целует его в щёку.       – Правда? Как удачно, что я собираюсь любить тебя целую вечность.       Эд на миг прижимается плечом к его плечу.       Он мог бы сказать, что этим Стид спасёт весь мир и его пропащую жизнь в придачу, но такая правда слишком уж правдива. Она не подходит к этому мирному солнечному дню.       – К тому же, – переводит он разговор, – конкуренты нам и так не страшны. У нас будет лучшая гостиница на всех Карибах, или я не прав?       – Конечно, прав, – соглашается Стид. И смотрит на бедный трактир взглядом Стида Боннета, у которого появился План.       – Не так уж он велик. Едва ли всем посетителям хватает места.       – Те, кому не хватит, могли бы прийти к нам, – подхватывает Эд.       – Особенно моряки, я думаю?..       – Ага, им так будет ближе.       – И вид из окон у нас гораздо красивее... Они могли бы так продолжать ещё долго, но их самым неожиданным образом прерывают.       – Эй, – из окна «конкурентного» трактира высовывается кучерявая девчонка в заляпанном переднике, – у нас, если что, открыто. Чего перед дверью-то топчетесь? Стид смеётся. Эд смеётся. Девчонка смотрит на них с недоумением, но в конце концов тоже прыскает. Однако из глубины зала её окликают, и копна кудряшек снова исчезает в окне.       – Зайдём? – смотрит Эд на Стида.       –Да, пожалуй. Внутри трактира действительно тесно. Жарко и полно народу. Едва ли он так хорош, скорее, в деревне просто нет других развлечений. Из-за спин людей Эду (или Стиду) подмигивает та самая девчонка, утаскивающая на кухню стопку грязной посуды. А навстречу новым гостям уже спешит хозяйка – потому что кем ещё она может быть, такая дородная и уверенная.       – Здравствуйте, здравствуйте! Давненько у нас тут новых лиц не видали! Вы, никак, моряки?       – Бывшие, – уточняет Эд.       – Решили осесть в ваших краях, – приветливо улыбается Стид.       Женщина тоже расплывается в улыбке, от чего её круглое лицо становится ещё круглее.       – О-о, так вы не просто гости, а наши новые соседи! Весьма рада знакомству! И как же вас зовут?       – Я, гм... – Стид запинается. Новых имён они как-то не успели себе придумать. – Моя фамилия Эдвардс.       Срань Господня. Эдвардс?       Эд чувствует, как у него начинают полыхать щёки. Как у влюблённой девчонки. И он действительно по уши влюблён в Стида Боннета, только вряд ли многим девчонкам приходится, кроме румянца, прятать стремительно набухающий стояк в штанах. «Эдвардс» звучит не хуже, чем «я твой капитан».       Эд представляет, что и как они со Стидом могли бы сказать друг другу в постели, и мысли его несутся стремительно, как волны в шторм – а затем разбиваются о скалы.       И, конечно же, за всеми этими переживаниями он сам забывает представиться.       – А вы?.. – вопросительно смотрит на него хозяйка.       – Я...       Почти выпавшее изо рта «Джефф» почему-то царапает горло. Эд молчит, и Стид пытается прийти на помощь, но у него тоже что-то не ладится.       – Это, это мой...       Теперь они оба молчат. И Эд решается бросить вызов – неизвестно кому, этим людям, судьбе, а может, немножечко даже и Стиду.       – Я его муж.       Теперь щёки вспыхивают у Стида. Кто-то за дальним столом сдавленно кашляет, явно не привыкший к таким заявлениям. А вот хозяйка реагирует иначе – бросает в ту сторону, откуда донёсся кашель, суровый взгляд, и поворачивается обратно к гостям с улыбкой.       – Что ж, добро пожаловать, молодожёны! Что будете есть? Пить?       Хозяйка действительно заправляет в трактире всем. Включая посетителей. Эд невольно задумывается, в какое такое соседство они вляпались. Несмотря на то, что зал набит битком, для них мигом находят столик, шуганув каких-то бедолаг («Ты, Боб, с самого утра здесь торчишь, шёл бы лучше жене помог с огородом! А у тебя, Том, коза рожать собиралась, сам же говорил, или забыл уже?») Боб с Томом даже ворчать не смеют, покорно освобождают для незнакомцев стол в центре зала. Кудрявая девчонка приносит еду и питьё. Эд первым делом пробует пирог со сладкой начинкой. Не так уж плохо, но до мармелада, хранящегося в трюмах «Мести», здешней стряпне далеко. Надо было прихватить с собой хоть немного... Однако Пиратской Республики больше нет, и пополнить припасы перед отплытием их бывшей команде не удалось, а людей на корабле меньше не стало. Минус капитаны в отставке, минус Иззи (эта мысль отзывается глухой болью), но плюс вернувшийся Швед, Джеки, Чжэн и её тётушка. Стид решил не обирать ребят. И правильно сделал, но по любимым сладостям Эд всё-таки скучает.       Эд облизывает пальцы и делает мысленную пометку: придумать, что особенного и деликатесного они могли бы подавать в их гостинице. Что-то подсказывает ему, что змеи на палочках не вполне соответствуют той атмосфере заведения, которую он успел намечтать.       Вокруг их столика постепенно собирается толпа. Всем охота взглянуть на новых соседей, и Стид не менее охотно поддерживает разговор. Ему легко удаётся стать центром внимания – как и тогда, в баре у Джеки. Тогда все восхищались Джентльменом-Пиратом, прикончившим Неда Лоу (стоит признать, этот говнюк действительно всех достал), а сейчас... Сейчас просто смотрят Стиду в рот, слушают какую-то байку (кажется, про дикого кота) и смеются шуткам нового знакомого.       Эд остаётся в стороне. Буквально в стороне – отодвигает стул подальше, уступая место кому-то другому, и неспешно потягивает пиво, любуясь оживлённо жестикулирующим Стидом. Популярности он в своё время объелся, теперь ему хочется посидеть и спокойно выпить – что тут такого?.. И что такого в том, что Стид подружится с местными жителями? Если они собираются здесь жить и ходить в эту деревню за покупками, не станут же они прикидываться глухонемыми. Эдвард тоже поболтает с новыми соседями... как-нибудь потом. В следующий раз. Когда хотя бы придумает себе новое имя (или попросит об этом Стида).       В общем, в том, что Стид снова стал центром внимания, совершенно точно нет ничего плохого.       Правда заключается в том, что Эду тоже хотелось бы внимания. Только вовсе не от посторонних людей, а от того самого Стида. И оно у него было, и он всё просрал.       Ладно, не всё. Они живут вместе, Стид целует его, обнимает его, берёт за руку. И отступает каждый раз, когда в глазах его вспыхивает голодный огонь – неважно, разгорелся ли он сам по себе или в ответ на пламя Эдварда.       Эдвард знает, почему.       Он извинился тогда, на пляже. Но только в их ветхой очень-будущей гостинице, начав совместную жизнь с мужчиной своей мечты, стал понемногу осознавать, насколько сильно он ранил Стида, сказав, что их ночь была ошибкой. Если бы даже это было правдой...       Ну, то есть частично было. Эд действительно не хотел спешить, и причина... причину он тоже предпочёл бы другую. И всё же это было то, о чём Эд мечтал со дня их встречи. Стид был тем, о ком он мечтал. А «ошибка» – неправильное слово. Слишком резкое. Как трещина в глиняной миске. Он, Эд Тич, никогда не был хорош в словах, себе-то уж можно признаться. Вот кто-то плох в сражениях, а он – в словах. Только оружие можно отложить в сторону и выбрать другое ремесло, а без разговоров, не отрезав себе язык, обойтись не получится.       Но языком, в отличие от стали, можно не только ра...       И тут эта мысль разделяется надвое, как ебучее океанское течение, и один поток полон слов о любви, которые он мог бы сказать – и говорит! – Стиду Боннету, а другой. Ну. Другой ведёт, так сказать, ниже.       От всех этих раздумий о потоках и почти что неизведанных глубинах Эду становится совсем уж жарко. И он решительно поднимается со стула.       Стид, казалось бы, полностью поглощенный разговором, тут же оборачивается к нему.       – Эд?..       – Пойду подышу свежим воздухом.       И он готов уже шагнуть к двери, но в глазах Стида плещется тревога за него и ещё другая тревога, и Эд снова чувствует себя мудаком и идиотом. Стоило догадаться, что этот вечер всколыхнёт в них обоих одни и те же воспоминания.       Эд улыбается Стиду.       – Просто немного проветрюсь, а то тут душновато. Далеко не уйду.       «И вообще не уйду», – прибавляет он мысленно.       – Что, перебрал, приятель? – хохочет кто-то за соседним столом. – А ты не так уж суров, как кажешься!       Стид смотрит на шутника с возмущением, но у Эда эти слова вызывают лишь ещё одну улыбку. Он тоже обижался на насмешки... когда-то, а потом посеял больше страха, чем мог пожать. И он слишком хорошо представляет, какие лица были бы у этих людей, встреться они с ним в прежние времена.       Эд хлопает Стида по плечу, надеясь, что смог его успокоить, и выходит из трактира. Но дверь закрывается за ним не сразу.       – Я, пожалуй, тоже проветрюсь, – решительно говорит Стид за его спиной.       Эд оборачивается почти с испугом – неужели Стид настолько не доверяет ему после того случая? (Или, просачивается в голову непрошеная подлая мыслишка, вспомнил, как сам исчез без всякого предупреждения. Эд решительно отгоняет её.)       Но в глазах у Стида вроде бы нет больше тревоги. Той, другой, точно нет, да и обычная почти угасла. Он смотрит на Эда с нежностью, словно они так и планировали с самого начала – прогуляться вместе на закате, подышать прохладным вечерним воздухом.       А что, идея действительно неплохая. Правда, закат уже догорел, но это тоже к лучшему, ведь в море (ещё одна непрошеная мысль) он гораздо красивее.       – Звёзды, – Эд указывает взглядом вверх. – Уже появляются.       Уж они-то везде хороши, хоть над морем, хоть над сушей.       – Какая красота, – вздыхает Стид, глядя сперва в небо, затем снова на Эдварда, так что не очень-то понятно, о чём именно он говорит.       Эду, конечно, хотелось бы, чтобы о нём.       Стиду, кажется, тоже чего-то хочется. Он смотрит на Эдварда с явным смущением – и вопросом в глазах.       – Муж? – наконец озвучивает он.       У Эда сердце проваливается в желудок.       – Ты против?       – Вовсе нет, – Стид улыбается ему так тепло, что Эд тут же начинает таять от любви. – Просто я немного отвык от этого слова. Не слышал его с тех пор, как...       Стид снова теряется, и Эд заканчивает за него:       – С тех пор, как ты расстался с Мэри.       Стид смеётся.       – Как раз она-то старалась называть меня так как можно реже. Я просто хочу сказать, что...       Кажется, он снова краснеет; и Эда поражает догадка о том, что все эти заминки – они сейчас не. Не только.       Чёрт. Со словами у него действительно хуже некуда.       – Раз хочешь, так говори, – пытается он подбодрить Стида. Вспоминает про «мысли свои...», но команды-то у них больше нет, и Эд просто снова кладёт любимому руку на плечо, нежно сжимает, стараясь прикосновениями выразить то, для чего не находит слов.       Кажется, это работает. Стид краснеет уже совершенно явно, и какой же он невероятно красивый.       – Ну, честно говоря... Эд, когда ты назвал себя моим мужем, это... было приятно слышать.       Блядь.       Эд не к месту (или, наоборот, очень к месту) вспоминает, что Стид большую часть вечера сидел, закинув ногу на ногу.       Блядь.       Он больше не выдержит.       Эд хватает Стида за ворот, вталкивает в ближайший проулок, прижимает его к стене. Шепчет в губы:       – Уж кто бы говорил, мистер Эдвардс.       Целует глубоко и жадно, с восторгом слыша стон в ответ. От этого стона у Эда дрожь проходит по телу, и член снова начинает твердеть, и Стид, Господи Боже, наконец-то прижимает его к себе так крепко, как только может, заключает в те объятия, о которых Эд отчаянно тосковал с тех пор, как они сошли с корабля на берег.       Они разрывают поцелуй, лишь когда в лёгких заканчивается воздух, и шумно дышат, соприкасаясь лбами. Чёрт. Вот оно. Как там Стид говорил? Дышать одним воздухом? Вот сейчас у них буквально одно дыхание на двоих, так перемешались их вдохи и выдохи.       Эд снова целует Стида – просто чмокает в губы, для большего ему ещё надо отдышаться. У него есть время? Есть же? Здесь и сейчас Стид не спешит размыкать объятий. Гладит Эда по спине, задерживается на пояснице, где куртка заканчивается и тело прикрывает лишь тонкая ткань футболки. Эд чувствует тепло его руки и хочет никогда, никогда не терять это ощущение.       Может, им надо сперва... поговорить, обсудить происходящее, но Эд Тич всё ещё плох в словах. А кроме того – прямо перед ним сейчас лицо Стида, раскрасневшееся, с влажными от поцелуя губами, с капельками пота на лбу. И руки Эда гладят плечи Стида и грудь, как тут остановиться вообще, так что Эда хватает всего лишь на одно слово:       – Можно?       – Да, – говорит Стид.       Эд вдыхает его ответ вместе с воздухом. Что ж. Два слова – это, может, и мало, но это на целых два слова больше, чем в прошлый раз.       И у него всё равно других сейчас нет.       Эд целует Стида в шею. Проводит по ней языком, не только слыша стон, но и слизывая его с подрагивающей кожи. Прихватывает губами кольцо в ухе, лижет проколотую мочку – и Стид забирается руками ему под одежду. Одна ладонь попадает под ткань, под футболку, другая – между ней и курткой, и Стид вот-вот запутается, но его это явно не волнует. Стид просто гладит Эда везде, где может дотянуться, скользит пальцами по черепу, по змее; и если бы у Эда из спины росла настоящая гадюка, Стид, наверно, погладил бы и её.       Эд стонет прямо ему в ухо, вытягивая рубашку Стида из-под пояса штанов. В голове фейерверком вспыхивает воспоминание – губы Стида на его пояснице, сцеловывающие с кожи злую надпись. Эд рад, что не может видеть своей спины. Ему хочется верить, что те буквы действительно исчезли.       Он тянет рубашку вверх, к подмышкам. Обнажает грудь, на которую готов молиться вместо иконы. Блядь, Стид Боннет действительно бог, морской или какой угодно. Эд чуть отстраняется, чтобы полюбоваться на бледную кожу, светлые пушистые волосы и соски. Розовые. Чуть припухшие. Словно кто-то их уже потрогал; но Эдвард очень, очень хорошо знает, что они всегда такие. Он пялился на эту грудь два часа в первый день их знакомства – то есть ещё до знакомства, когда сидел рядом с бредящим Стидом, который даже в полумёртвом состоянии умудрялся быть охуенно красивым.       Ладно, ладно. Он ухаживал за больным. Но на грудь тоже пялился.       Эд проводит по груди носом, раздвигая волоски. Стид выдыхает так шумно, что Эд чувствует на своей макушке небольшой ураган и тихо смеётся, щекоча дыханием кожу Стида в ответ. Прижимается губами к тому месту, где сильнее всего биение сердца. А затем облизывает сосок, и Стид зажимает себе рот рукой, почти успевая поймать громкий судорожный стон.       – Эд, – бормочет он сквозь пальцы. – Эд, это...       Эд смотрит на него снизу вверх. Стид снова стонет – кажется, просто от взгляда. И кладёт вторую руку Эдварду на затылок, зарывается пальцами в волосы. Это настолько явная просьба не останавливаться, что у Эда голова идёт кругом.       («Как скажете, сэр.»)       Чёрт, да если даже его пристрелят прямо сейчас, он и то не сможет оторваться. Эд прихватывает соски губами – то один, то другой, дразнит их кончиком языка, лижет широкими тягучими движениями. Чуть-чуть, совсем легонько прикусывает. Пробует свой десерт всеми доступными способами. Стид стонет и всхлипывает в ладонь. Эду хотелось бы лучше услышать его голос, но что поделать, они всё-таки на улице. И не в порту, где моряки порой стремятся утолить свою страсть, едва сойдя с трапа, а в тихой деревушке. Придётся уж потерпеть. Новая жизнь – новые правила.       Эд придерживает Стида за пояс, прижимается плотнее. Ноги для этого приходится согнуть под неудобным углом, но оно того стоит – в живот ему упирается твёрдый и восхитительно большой бугор. Сокровище, которое Стид однажды кое-куда зарыл, и когда Эд вспоминает об этом, у него невольно поджимается задница. Он знает, как этот член ощущался внутри (то есть потрясающе). Эд намеренно трётся за бугор, вызывая у Стида ещё один стон, а затем берётся за пряжку ремня. Расстёгивает её и встаёт на колени.       – Эд!..       По тону Стида похоже, что вот теперь у него есть возражения. Эд снова поднимает на него глаза, но второй раз это не срабатывает.       – Эд, здесь же лужа. Ты испачкаешь брюки!       – Плевать, – нетерпеливо отмахивается Тич, до слов Стида никакой лужи вовсе не замечавший. – С кожи всё смоется.       (Хотя, конечно, в такой момент он встал бы в эту лужу даже в бархатных кюлотах и шёлковых чулках.)       – О, – Стиду на самом деле тоже не до разговоров. Он откидывает назад голову, упирается затылком в стену, прикрывает глаза. Такой красивый.       Кончики пальцев Стида легонько гладят Эда по щеке и снова зарываются в волосы. Эд возвращается к прерванному занятию.       Чертовски удобная вещь – штаны с клапаном. Если, конечно, под ними не носят белья. Но до этого Стид пока не додумался, и Эд, быстро поцеловав член сквозь ткань, всё-таки спускает вниз штаны вместе с трусами. Член наконец-то оказывается перед ним, и Эд разрывается между желаниями получше его рассмотреть и поскорее коснуться. Второе побеждает. Он обхватывает горячий ствол рукой и лижет головку. Эду настолько нравится то, что он делает, что он сам начинает блядски постанывать. И тоже спешит заткнуть себе рот – но не рукой, конечно, не рукой.       Член Стида действительно крупный. И крепкий. Эд считает идеальным всё – размер, форму, вкус. Он вообще обожает Стида Боннета и сосёт его член как чёртов леденец, искренне наслаждаясь процессом. Одну руку он кладёт Стиду на бедро, а другой поглаживает яйца и чуть-чуть забирается за них, ближе к сжатой дырочке между ягодицами. Когда-нибудь он и языком туда заберётся, и уже не чуть-чуть. И не только им. Со Стидом Эду хочется всё перепробовать, и Эд верит, что это взаимно.       Эд знает, что у Стида раньше не было мужчин. Значит, никто не брал его сзади (есть, конечно, и для женщин способы, но вряд ли его жена додумалась...) Первый раз Стида Боннета должен быть настолько комфортным и романтичным, насколько это возможно, и уж точно не в грязном проулке. Эд и не собирается ничего делать, но всё же не отказывает себе в удовольствии сжать обеими ладонями ягодицы Стида, немножечко помять их и погладить – это, конечно, не выпуская члена изо рта.       Руки Стида тоже при деле. Правая – на голове Эда, гладит по затылку, перебирает волосы. Иногда Стид дёргает чуть сильнее, но тут же расслабляет пальцы, даже в такой момент стараясь себя контролировать, не делать Эду больно. Эд даже не знает, что заводит его больше – резкие рывки или эта забота.       Левой же рукой Стид продолжает зажимать себе рот, но толку от этого всё меньше, особенно когда Эд расслабляет горло и берёт глубже, утыкаясь носом в мохнатый лобок. А затем Эд стонет, пуская по горлу вибрацию, и Стид вцепляется ему в волосы обеими руками, и громкий крик «О, Эд!» разносится, наверно, по всей деревне.       Эд выпускает член совсем чуть-чуть, только чтобы капли попали ему на язык, а не прямо в глотку. Вылизывает и проглатывает всё до конца, дожидается, пока член обмякнет, и лишь тогда отстраняется от бёдер Стида.       Стид падает на колени рядом с ним, в ту самую лужу, которая недавно так его возмущала. Обнимает Эдварда, утыкается носом в шею и повисает на нём совершенно без сил. Эд нежно прижимает Стида к себе, гладит по спине, даёт отдышаться. Никуда не торопит.       Наконец Стид поднимает голову и смотрит Эду в глаза.       – Прости.       Это совершенно точно не то, что Эд ожидал услышать. Он хмурится.       – За что ты извиняешься?       – Ну, это было несколько... односторонне? Я так, – Стид пытается подобрать слово, – потерялся в ощущениях, что оставил тебя совсем без внимания...       Эд с облегчением смеётся.       – Скажешь тоже.       На самом деле он кончил, не прикасаясь к себе, как юнец какой-то. Ах да, и сделал он это одновременно со Стидом. В штанах у него влажно и липко, но сквозь плотную кожу не проступает пятно, и в лице Стида не прибавляется понимания, даже когда он смотрит прямо на пах Эда.       Эд вздыхает. Не то чтобы он не знал, как это объяснить, но как там говорят? «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»? Вряд ли тот, кто сказал так первым, имел в виду именно это, но Эд всё же ослабляет собственный пояс, засовывает руку в штаны, пачкает её в сперме и вытаскивает обратно.       Брови Стида совершают некое сложное движение, рот приоткрывается, а затем на Джентльмена-почти-уже-не-Пирата находит что-то вроде столбняка.       Эд даже испугаться слегка успевает. Что, если это всё чересчур? Что, если в этот раз он сам был слишком тороплив?       Но Стид тихо шепчет:       – О, Эд, – а затем берёт его руку в свои и слизывает белые капли с пальцев.       Блядь.       Если бы Эд был чуточку помоложе, у него снова встал бы прямо сейчас.       – Стид.       Они одновременно тянутся навстречу друг другу и соединяются в поцелуе. Вкус у него, может, не самый приятный, и они всё ещё стоят на коленях в какой-то грязной луже посреди деревни. Нихера не романтично. Но Эдвард Тич чувствует себя счастливейшим человеком в мире.       А второго счастливейшего – Эд угадывает это по биению его сердца – человека зовут Стид Боннет.       Ну, или мистер Эдвардс. Иногда.       Пожалуй, Эд в самом деле снова попросит Стида придумать новые имена для них обоих. Уже без всяких дурных мыслей и опасений, что кто-нибудь из них после этого куда-нибудь сбежит.