I made loving you a blood sport

— Третий? — он спрашивает осторожно, сам не зная, к чему все это. — Ты здесь. О боги, ты здесь, — сосуд дрожащими руками тянется к барабанщику, тот не сопротивляется. Дружеские объятия кажутся такими успокаивающими впервые за долгое время. — Что случилось, Третий? — Второй ошеломленно пытается различить его выражение лица по единственно виднеющимся глазам. Безуспешно: тот лишь утыкается носом в чужое плечо. — Все нормально. — Ну раз так... — Второй не знает, что ещё можно сказать. Поведение третьего несколько отличается от обычного. — Я не довязал твой носок. Осталась пятка. Барабанщик умело управляется не только с барабанными палочками, но и со спицами. Третий всегда от этого в восторге. Он ждет уже вторую пару теплых, уютных носков на смену первой. Прошло не так много времени с их первой встречи, но Третий уже окружён заботой со стороны товарищей, уже к ним привязался. Он нехотя отлипляется от Второго, позволяя тому вести себя в комнату. Такая же светлая, ничего не изменилось. Третий сглатывает и интересуется по поводу Четвертого. — Оу, он придет. Он сказал, что придет чуть позже, хорошо? Третий тихо кивает, складывая пальцы замочком. Он сидит сейчас на чужой кровати и наблюдает, как ее хозяин подходит к комоду за спицами и пряжей. На вопрос о чае басист отрицательно мотает головой и просит Второго побыть рядом ещё немного. Тот пожимает плечами, мол "как хочешь" и садится рядом, принимаясь распутывать пряжу. Пальцы барабанщика движутся хаотично, но целенаправленно, стремительно распутывая узел за узлом и образуя новые, ни чуть ни меньше запутанные узелки. Третий хочет помочь, но не спешит протягивать руку. Ему нравится смотреть, нравится знать, что сейчас рядом кто-то есть, что он не параноик. Но четвертый не приходит. Минуты тревожно тянутся, заставляя наконец Третьего взволнованно подскочить с кровати под удивлённым взглядом Второго. Он быстрыми шагами направляется к двери, понимая, что так тянуться не может. Нужно найти четвертого. Басист не успевает и открыть дверь, как та хлопает его по носу. Третий морщится, жмурится и трет нос, в душе ликуя и радуясь тому, что Четвертый всё-же пришел. Четвертый цел, все хорошо. Но когда Третий наконец обретает возможность видеть, он застывает на месте. Это не гитарист, а вокалист стоит перед ним. Сердце уходит в пятки. Вессел приветственно кивает басисту как ни в чем не бывало и переводит взгляд на барабанщика. — Четвертый уснул. Это всё, что говорит тогда вокалист. Второй встаёт с кровати, а Третий на ватных ногах выбирается в коридор. Он чувствует острую необходимость исчезнуть, как всегда. Постоянно в такие моменты он себя проклинает, но не может ничего поделать с нарастающей тревогой. Он бежит по темному коридору куда-то, куда сам не знает. Опять эта идиотская привычка убегать берет верх над ним. А самое главное, что он бежит в совершенно хаотичном направлении. Позже осознает это, разворачивается и спешит в соседнюю комнату. Его останавливает резко высунувшаяся из комнаты второго черная рука, так и не дав добежать до заветной двери. Такая вот внезапная "Ля мано негра" до чёртиков пугает своей внезапностью. Третий буквально чуть ли не повисает на ней, когда Вессел аккуратно подбирает тогои втаскивает обратно в комнату Второго. — Он проснется, просто устал, — продолжает толковать Вессел таким же сосудам. Иногда он действительно понимает почему был избран на роль фронтмена. Почему именно он, а не другие сосуды. В такие моменты он вздыхает и мягко улыбается. Сосуды не догадываются о причине, просто списывают на его странности. — И нам нельзя его тревожить? — спрашивает Второй. — Ни в коем случае. — А долго он будет... спать? — Второй все продолжает со своими вопросами. — Сколько потребуется, — немного взволнованно произносит вокалист. Но Второй не торопится делать признание о том, что сам потерял сон. Он не прочь вздремнуть хотя бы двадцать минут. Третий молча смотрит на это, не решаясь произнести что-то подобное в присутствии Вессела, чуть ли не открыто признавшегося в попытке убийства. Он определенно что-то не понимает в этой религии. Не понимает что-то в самом Весселе. Единственный способ — разобраться. *** Третий несёт кабель по коридору, как слышит гортанный крик из одной из комнат. Первая репетиция без Четвертого. С момента известия о его забвении прошло пол дня и никто кроме Веселла к нему не заходил. Третий мешкает, но все же любопытство, которое не порок, берет верх, и тот открывает дверь, предварительно постучав. Сердце бьётся быстрее, видеть Вессела в последнее время становится все более непривычно. Третий всячески пытается избегать его, ссылается на молитвы, хотя знает, что все это значит для Вессела — а толком ничего. Хуже всего Второму. Тот совершенно не понимает ситуации. Метается от одного к другому, предлагает помощь, пытается оставить всё. Басист проскальзывает в репетиционную и на свой страх и риск опускается в кресло у стены. Что-то добавляется к любопытству, когда Третий видит Вессела, но тот пока не знает что это, не знает как описать. Фронтмен сидит за пианино, что-то слегка наигрывает. Он делает вид, что ничего не заметил. Через пару секунд вокалист вновь раскрывает рот, пытаясь распеться. Третий сидит, сложив руки, и смотрит в пол. Совершенно не смотрит на Вессела, совсем. Он хочет слиться с креслом, стать частью интерьера, исчезнуть. Но ему интересно, что-то требует его присутствия сейчас. Вессел начинает распеваться и прибавляет громкости к голосу. Не хватает лишь какой-то уверенности. Текст расплывается кругами по воде, хаотичным шелестом травы. Третий не видит, но на самом деле Весс немым взглядом прикован к басисту. Вокалист поет все громче, с каждой строчкой вкладывая все больше эмоций. Он зрительно пытается нащупать басиста, дёрнуть его за рукав, но тот совершенно не обращает на него внимание. Вессел готов разорваться перед ним, готов раскричаться. С каждой секундой внутри нарастает что-то вроде раздражения. Вместо обычного желания "дёрнуть за рукав" возникает острая необходимость обратить на себя внимание несколько более радикально. Руки так и горят сцепиться на чужом горле, обхватить чужой подбородок и заставить смотреть. Вессел бьёт по клавишам интенсивнее, пристально смотря на Третьего. В конце концов, голос не выдерживает и ломается, издавая страшные звуки. Пальцы медленно расстаются с пианино и безвольно падают на колени. Кто такой Вессел, чтобы заставлять других смотреть на него против воли? Тем более, в таком состоянии уже совсем не хочется, чтобы на него смотрели. Третий молча встает, подходит к вокалисту и о чем-то думает пару секунд. Он мешкает, он сомневается, но в конце концов, встаёт позади него, чтобы тот не смотрел на него. А он уже и так не смотрит, думает о чем-то своем. Третий аккуратно кладет ладони на плечи Вессела. Вокалист напрягается до лёгкой дрожи на кончиках пальцев. Вессел как олень, ослеплённый фарами. Третий хочет что-то сказать, но боится. Вместо этого он вздыхает, слегка массирует верхнюю часть трапециевидных мышц Вессела в приободряющем жесте и отстраняется, делая медленный шаг назад. Слишком многое он пережил за последнее время, многоватое узнал. Трудности с доверием явно были у обоих и оба это понимали, но никак не реагировали. Каждый только совершал некие действия, похожие на небольшой суицид. Не в плане той отвратительной и жуткой смерти, а в плане того, что каждый из них искал. Что-то большее, чем просто смерть — риск, перемены. Третий слабо улыбается всем этими химическим реакциям человеческого организма. Всем реакциям, что заставляют мозг сплавляться, а разум мутнеть и путаться. Он полностью смятен, поэтому качает головой, пытаясь сбросить наваждение. Вессел все ещё сидит за пианино, не поднимая головы. Он тоже о чем-то думет. Вессел благословлен иметь сосудов вокруг себя, проклят кровоточащим прошлым и запутан в настоящий момент. Странно хочется оставить всё в чужих руках. Предводитель всей секты, который обычно не подпускает никого, желает провести странный эксперимент. Музыка не лечит, улетает в пустоту чужого сознания, а вернуться к дразнящим мыслям о насилии просто не позволяет... совесть? Это слово не подходит, за ним стоит что-то большее. Они оба молчат и слышат как тикают часы. Время идёт. Третий несколько обеспокоен судьбой Четвертого. Его лицо тут же приобретает серьезный тон. — Ты наигрался? — Что, прости? — Вессел оборачивается и, наконец, смотрит на Третьего. — Что ты сделал с Четвертым. Ты же сделал с ним то, что пытался со мной? Это твоя терапия? — Четвертый спит, — Вессел цедит это сквозь зубы удивлённо. Он не хочет выглядеть раздраженным, особенно после небольшого эмоционального переполнения. Да и сил на это просто не остаётся. — Он вообще... Проснется? — Третий сглатывает от страха и переминается с ноги на ногу. Мысли о том, что гитариста может не быть чертовски пугают. — До ритуала да. Вессел не ожидает такой смены тона, но это весьма предсказуемо. На удивление он не раздражен Третьим, просто задумчив. — Весс. — Да? — сосуд несколько поражен внезапным обращением. — Что бы за чертовщина не происходила, я не хочу умирать. Я пришел сюда не за этим. Мне и так хватило, спасибо. Вессел удивлённо смотрит на него, но под маской не видно. Вокалист кажется настороженным Третьему. Лёгкий смех со вздохом разряжает двухсекундную паузу. — Иногда смерть неизбежна, — тот молчит, а после добавляет, — когда ты попадаешь в ловушку. — И Сон не поможет. — И Сон не поможет. — Ты чертов атеист. — Сон не может уберечь от всего. Я ожёгся о Сон. Тебе такого не советую. — Но если Сна не существует. — Кто сказал? Она есть. Вполне... Поэтому я и предупреждаю. Мне слишком дороги мои сосуды, моя семья. — Третий смотрит на него с широко раскрытыми глазами. — То, что нас не убивает, достается нам оружием. Иногда оно переходит из рук в руки, иногда оно пронзает плоть и заражает кровь. Иногда хочется убить божество, заставить его кровоточить. Пусть остальные занимаются тем, чем должны — пусть оплакивают... — Вессел делает паузу, ещё раз обдумывая сказанное. — Месса окончена, уходи. Третий несколько запутан. Он не хочет покидать новую семью, не хочет ее рушить, не хочет оставаться без "Дома". — Расскажи. Вессел вопросительно выгибает бровь, но вспоминает о маске и поясняет: — Что "расскажи"? — Про Сон. — Незачем. — Я хочу знать. — Тебе не хватило испуга? Ты ещё не разочаровался? Я сделаю так, что ты никогда не вернёшься к этому разговору, если захочу. Весс покидает пианино и в своей обычной манере направляется на Третьего. Он вытягивает руку и позволяет себе положить ее на макушку басиста. Тот ошарашенно смотрит на вокалиста. Ничего необычного, но серьезность Вессела напрягает. Все они семья в конце концов и любые прикосновения не имеют никакого подтекста, кроме искреннего выражения отношения друг к другу. Третий не верит ни себе, ни другим, но каждое такое прикосновение ощущается чем-то божественным, неземным. Каждое такое прикосновение наполнено заботой. Кроме этого. Весс небрежно ведёт рукой вниз по лицу, задевая глаз, слегка растягивая ткань маски, опускается к шее, грудной клетке, которая тяжело вздымается. Вессел пальцами водит по одежде, изучающе смотря на него, а после вовсе убирает руку как ни в чем не бывало. — Третий, — сосуд вздрагивает от внезавпого произнесения его имени бархатным голосом, — это не то, что ты должен испытывать. Это не здорово. — Но я излечен. Излечен музыкой, — тот смотрит на Вессела обеспокоенно, стараясь подстроиться под его мышление. — Нет. Влечение твое направлено не в то русло, мысли твои блуждают. Не обожгись, Третий. Я знаю, о чем говорю. Больше предупреждений не будет. Ты либо услышишь, либо утонешь в этом. Осталось не так много, поэтому я говорю тебе это. Поэтому ты должен знать. Как могут мысли третьего блуждать, когда Вессел стоит здесь прямо перед ним? Вессел умолк, не добавляя ничего. Третий чувствует, что Вессел оберегает его, но в то же время недоговаривает, хочет, чтобы Третий сам прошел это. Сосуды всё-же дороги Весселу, они его переемники, его апостолы. Им следует в первую очередь познать весть, которую тот несет. А для этого нужно выжить — урок, который усвоит Третий от сегодня до конца жизни.