I made loving you a blood sport

— Третий. Скажи, что тебя гложет? — Вессел говорит это ласково, как только может. — Ничего. И всё сразу. Я боюсь. Третий боится. Это все так странно и непривычно. Он иногда может задремать на стуле, но никогда не спит в последнее время. Никогда с тех пор, как примкнул к Сну. — Когда ты кого-то любишь, это твоя слабость. Это нормально. Третий вопросительно поднимает бровь. Ответ кажется неестественным, оторванным от реальности. А ещё кажется, что Вессел пытается вывести его на чистую воду, о которой сосуд сам не знает. — С чего ты взял, что я кого-то люблю? — Не придавай словам большого значения. Все мы кого-то любим. Не обязательно так, как мы это представляем, но мы это делаем. — И что можно с этим сделать? — спрашивает Третий, явно предполагая что-то вроде "и что ты хочешь этим сказать?" — Как это влияет на сон? — Тебе было бы нечего бояться, если бы тебе было наплевать. Что-то смутное тебя тревожит, я вижу. — И ты называешь это любовью. — Всё в этом мире любовь. Третий все ещё не может понять, почему Вессел приписывает "тревоги" к любви, но он предпринимает попытки вдуматься. Вессел в это время стихает, а после тут же продолжает: — Спи, — Он кладет угольную ладонь тому на лицо и надвигает веки. Третий вздраоивает — прямо как у покойника. — У меня не получается. — Так что тебя тревожит, мой дорогой сосуд? — Вессел наклоняется к тому, чтобы видеть его лицо лучше. — Будет так темно. — Это нормальная процедура. Ради Сна. Это всё? — Сон правда снизойдёт до меня? — А ты сомневаешься. Давай лучше попробуем другой метод. Расслабься. Вессел отходит к резному серванту и достает оттуда чашку. Третий замирает от одной мысли о том, что ему сейчас предстоит. Неужто он будет сейчас пить чай от Вессела? А сосуд тем временем воздает микс из трав вряд-ли кому-то известных. Ну, известных конечно, но в малых кругах. Он протягивает полную кружку Третьему, до этого сидевшему в немой покорности. — Помни, что Сон тебе в наказание. Я как никогда честен с тобой. Поэтому лучше подготовься, очисть сознание. Отправляйся к ней с открытым сердцем, — Вессел грустно улыбается и заламывает собственные пальцы. Третий аккуратно делает пару глотков, смотря на Вессела. Тот сидит в молчании, ожидая того, что басист выпьет дальше. Он так и делает, продолжая поглощать напиток. Немое пространство заполняет все вокруг. Слышно, как тикают большие настенные часы. Третий теперь лежит со сложенными руками, чашка покоится на прикроватной тумбочке. Минута, две, уже четыре не может уснуть басист. Чужой взгляд напрягает. Ощущается тяжёлое хищное давление. Ну или просто Третий накручивает. Вессел тем временем встаёт, делает круг по комнате медленными шагами и вновь оказывается у кровати. Он склоняется над Третьим, басист замирает ещё больше. Вокалист негодующе вздыхает и садится на край кровати. Проходит ещё пару мгновений, как чужие руки обхватывают шею Третьего. Тот дёргается, а потом вспоминает с кем имеет дело. И тут же забывает, потому что это Вессел не похож на того, кем он является обычно. Этот дышит тяжело, приоткрыв рот. В этом Весселе нет лёгкости, нет той уютной меланхоличности, но есть нескончаемая уверенность в себе и своих действиях. Он крайне чем-то недоволен. Третий впервые видит его таким вне ритуала. Хватка цепляется на его горле. Третий слишком слаб, слишком устал, но не может уснуть, как и не может сопротивляться. Руки слишком слабы по сравнению с тем, каким он был на ритуале ранее. — Вессел, что ты?.. — но он не может договорить фразу, потому что говорить становится тяжело, тут начинается хрип. — Кому ты поклоняешься? — Сну... — хватка на шее становится сильнее, Третий пытается кашлять. Хватать воздух уже сложно под натиском больших ладоней. Вессел видит это и отпускает чужую шею. Третий делает отчаянные вдохи и ненароком пытается отпихнуть Вессела от себя подальше. Позже он об этом пожалеет, когда до него дойдет. Вокалист действует ещё чётче, кладя руку тому на грудную клетку. Третий все ещё пытается отбрыкаться, но его опережают. Вессел вздыхает и садится на чужие бедра, чтобы тот точно не убежал. Слишком сильные меры по отношению к тому, кто обессилен отсутствием сна и каким-то чудо-чаем. Третьего парализует от неожиданности, но ещё больший эффект оказывает то, что Вессел теперь опирается ладонью на чужие лёгкие. Дышать снова нечем, как бы не старался Третий. Вокалист ждёт несколько секунд, больше вгоняя того в страх, чем действительно отнимая воздух. Наконец, чужая рука перестает оказывать давление. — Ещё раз. Кому ты поклоняешься? — Тебе, — Третий отвечает не думая, родная шкурка дороже. Вессел вздыхает: — Ты не задыхался. Пусть даже в этой форме ты это прочувствуешь. — Какого черта это было?.. — Одна из форм терапии. Догадайся какая ещё? — Сон. — Музыка. Третий молчит, пытаясь обдумать сказанное. К чему тогда были попытки вывести его в сон? — В чем смысл твоей... "терапии"? — В излечении через музыку. Или добровольно-принулительным путем. — Это излечение? Кому это поможет? — Мне. Ну и тебе, если пройдешь через это. — А остальные сосуды? С ними что? — Цц, и до них своя очередь дойдет, — усмехается Вессел. — Ты собираешься сделать тоже самое с остальными?.. Просто запугать. — Нет. Это на добровольно-принудительной основе. Пока что я выбрал только тебя. Не знаю, насколько это было ошибкой. В любом случае, тебе следует попробовать принять это для своего же блага, — Вессел улыбается, тихо хихикая. — И про что конкретно ты говоришь? Про исцеление музыкой? Звучит слишком просто для духовного замысла. Вессел вздыхает и оскаливается в уже нежной лучезарной улыбке. — Это исцеление для меня. Нет никакого замысла, ты был прав. Ты был чертовски прав. Ещё никто не подходил так близко к истине. — То есть, Сон не даёт тебе указаний на самом деле. Сон не несёт свое сообщение через тебя. То есть, я был прав тогда? — О, я так отреагировал тогда, потому что ты был как никогда близок к истине. Сон не давала мне предназначений. Третий захлопал глазами, совершенно не понимая. — Это мой выбор нести мысль в свет, — продолжал Вессел. — Сон не имеет никакого отношения к остальному. Сон – есть мое вдохновение, моя муза, моя любовь и страдание. Сон определяет меня. — Сон?.. Но в чем тогда заключается твое послание? Почему не скажешь, Вессел? — последние слово Третий проговорил с опаской, сомневаясь в том, можно ли так просто обращаться к нему. Закапывая себя в могилу. — Сон, Сон. Ты можешь про что-то, кроме зацикленности на культе? Ты видишь что-то дальше, чем просто культ? Ответь на это сам. Я не скажу тебе. — Весс, что происходит? — Твоя жизнь теперь в твоих руках как никогда. Остальных сосудов Сон не защитила. Никого не защитила. Сон пользуется и забирает, будь готов. Знаешь, я даже хотел помочь тебе отправиться к ней. Проблема в том, что так есть только в своем понимании. Я не могу заставить тебя травануться чаем и быть задушенным чтобы встретить "Сон". Нет, тогда бы ты попал к Иден. Сон вне этого пространства и вне того. У нее больше власти, она преобладает. Третий не понимает ничего все ещё. Точнее, он понимает, что Сон где-то не за гранью в потусторонний мир. Вессел говорит об Иден как о ком-то умершем. Значит, Сон не там, Сон дальше. — К Иден? — Переспрашивает басист. — Это кто? Меня ты к ней хотел отправить? Вокалист встрепенулся. Действительно, он не хочет отправлять Третьего к Иден. Слишком уж они разные. Он снова ошибся. — Забудем. Ты пока не готов, — Вессел вновь равнодушно хмыкает. Как будто все эти эмоции стоят на пути высшей цели, на которой тот может быть сконцентрирован. Кто знает, но наврядли. Больше звучит, будто Вессел привык. — Ты будешь готов нескоро. Твой случай... Интересный. Как-то ты более спокойно реагируешь, чем остальные что-ли. Это хорошо. Был бы среди них, если бы вел себя несколько иначе. Но Вессел не знает, что у Третьего такое состояние длится уже довольно долго. С перерывами, конечно, но довольно часто он чувствует некую угнтенность. Почти депрессия, вызванная непойми чем. Приятная меланхолия затягивается на довольно долгое время, а вот весь сахар из нее исчезает. Остаются только постоянная тревожность и безразличие. — Ступай, — велит Вессел. Третий встаёт с кровати и направляется к двери. Нужно обдумать услышанное. А ещё душу несколько тревожит страх. Нужно предупредить остальных. Вессел не сопротивляется, даёт Третьему уйти, даёт тихо хлопнуть дверью. Басист мерит коридор широкими, но тихими шагами. Этому он научился давно, но как давно уже не помнит. Навык удаляться быстро и бесшумно как никогда кстати. Третий не хочет думать о том, что сейчас делает Вессел, да и думать как-то не выходит. Хорошо было бы, если бы это была шутка и сосуд сейчас сидит и сожалеет о сказанном, но убегающего Третьего никто не остановит. Басист наконец достигает кухни, влетая в нее так же бесшумно. Никого нет. Третий мчится наверх к комнатам. Лестница скрипит под ним, он уже не думает о сохранении тишины, это бесполезно. Надежда обнаружить товарищей в одной из комнат теплится в сердце, но мозг посылает такие мощные потоки адреналина, что это трезвит и заставляет голову кружиться одновременно. Двери раскрываются одна за другой, но ни в одной комнате нет никого. Третий замирает в ступоре, не зная, что делать. Идти к Весселу бесполезно. К нему идти страшнее всего сейчас. Страшно смотреть на эту голую правду. Бежать? Некуда. Он отрекся от всего, когда пришел служить Сну. Остаётся только одно — молиться. И Четвертый встаёт на колени, складывая руки в замок. Свет из большого окна освещает его лицо, не давая уйти в себя полностью. Ночью это делать легче, глаза ничего не отвлекает. И вновь слова встают комом в горле. А за кого собственно молиться? Не от хорошей жизни он докатился до того, что молится Сну. Тому, кто связан с этим состоянием Вессела. Если Весс не даст ответов, то Сон даст. Так думает Третий. Но больше этого его волнуют товарищи. Если с ними что-то случилось, то будет не очень приятно. Было страшно. Вессел хотел их убить своими выходками? Вессел имел возможность спать, а они нет. В конце концов не остается ничего, кроме как выйти в коридор. Третий наконец понимает о какой любви и тревоге говорил Вессел. Конечно, это может быть не конкретно то, что он имел ввиду, но определенно имеет место быть. Что-то щелкает в голове. О чудо — в коридое стоит второй с чашкой чая в руках и удивлённо смотрит на басиста, вылетевшего из его комнаты.