Палата для двоих

      Начало второй недели в «солнце» ознаменовалось долгожданным визитом друзей. Гермиона прошла в небольшую светлую комнату, где стояли простые деревянные столы и стулья для гостей. Минимум предметов, голые стены, лишь единственный портрет украшал противоположную двери стену. Не приглядываясь, Гермиона сразу поняла, чье лицо маячило на периферии ее взгляда. Неясно, как доктор Славич добился этого, ведь, насколько она знала по Хогвартсу, портреты, несущие отпечаток живого человека и способные хоть на какую-то осмысленную реакцию, появлялись лишь после смерти волшебников, изображенных на них.       Вошедшие вскоре Гарри и Рональд в аврорской форме отвлекли ее от мыслей. Сопровождавшая их безликая санитарка в сером безропотно покинула помещение, прикрыв за собой дверь, но ощущение незримой слежки только усилилось. Гермиона решила сесть спиной к портрету Славича.       Увидев ее в больничной пижаме, в самом, на первый взгляд, домашнем и неофициальном виде, Рон сдержанно поздоровался и смущенно отвел взгляд, словно ему было неудобно смотреть на нее. Не такого приветствия она ожидала, но могла понять его. Натянутость и неловкость между ними наверняка останутся еще надолго.       В отличие от Рона Гарри вел себя внешне привычно: со слабой улыбкой привлек ее в свои теплые объятия, и она утонула в них, пропитываясь ощущением силы, добродушия и поддержки, что мог подарить ей только он один. Конечно, эти объятия не были настолько крепкими и энергичными, как в их детстве, — без особого энтузиазма и задора, поскольку поствоенная подавленность давала о себе знать. Казалось, от былого Гарри Поттера осталась лишь половина: исчез тот пылкий юнец, что готов был броситься в омут с головой без раздумий, — появился умудренный опытом молодой мужчина, прошедший за свою короткую жизнь сквозь столько лишений и испытаний, что многим старцам и не снилось. Но, несмотря ни на что, это все еще был ее лучший друг — старина Гарри, который всегда готов разделить с ней переживания, позволить ей поплакать у себя на плече, не донимая неуместными расспросами, не допытываясь до подробностей. Он — тот незаменимый человек в ее судьбе, кто мог просто быть рядом с ней и молча тактично сопереживать, не требуя больше, чем она могла дать ему в их дружеской близости. Он был ее надежным оплотом, ее зоной комфорта, как бы абсурдно это ни звучало, учитывая опасность, которая постоянно преследовала Избранного. Гермиона уже не пыталась понять природу их нерушимой связи, но ей было совершенно ясно, что даже родной брат не смог бы стать ей ближе, чем Гарри Поттер.       Подтверждая это, он сел рядом с ней, сбоку от нее, занявшей главу вытянутого стола, и мягко взял ее за руку, сочувственно разглядывая, будто она и вправду проходила серьезное лечение в психиатрическом отделении.       — Как ты, Гермиона? — понимающий тон его приглушенного голоса заставлял ее сердце сжиматься.       Она проследила за тем, как, смущенно потоптавшийся на месте Рональд занял стул рядом с Гарри, подальше от нее. Он мог бы сесть с другой стороны стола, напротив друга, оказавшись к ней в той же близости, что и Поттер, но не захотел, неосознанно держа дистанцию. Это было ожидаемо и логично, но все равно причинило ей ощутимую боль. Рон потупился и поджал губы, и она отвела от него взгляд, вернув внимание Гарри.       — Все...       ...в порядке? Чуть не произнесла она на автомате. Как бы не так. Ничего не было в порядке в этой проклятой дурке.       — ...не совсем так, как я ожидала, — произнесла она тихо, тщательно подбирая слова, и сжала руку Гарри сильнее, чуть качнув головой назад и поведя глазами вбок, приподняв брови. Ей нужно было незаметно сообщить о портретном надзоре, чтобы друзья вели себя предусмотрительно. Оставалось уповать на их многолетнюю ментальную связь и аврорское чутье, которое у них должно было выработаться задолго до поступления на службу в аврорат.       Гарри скосил взгляд ей за спину и еле заметно кивнул, надавив пальцами на ее ладонь в знак того, что ее предупреждение усвоено.       — Конечно, понимаю, в таком месте тебе еще бывать не приходилось, — ровным тоном произнес он и шепнул что-то на ухо Рону, почти не двигаясь. Тот скользнул хмурым взглядом по Гермионе, лишь на секунду уведя его на заднюю стену, и понимающе моргнул.       — У вас случайно нет с собой? — она нарисовала пальцем на столешнице лист пергамента, показав следом, как пишет на нем пером.       — Эх, — Гарри качнул головой, нервно зажевав губы так, что они смотрелись тонкой линией. Сомнение и беспокойство омрачили его облик.       Рональд поднял и сжал кулаки над столом, став мрачнее тучи. Он наконец посмотрел на Гермиону прямым взглядом, и в его теплых голубых глазах отражалось сразу так много всего, что она ощутила ком в горле. Ее переполнила абсолютная уверенность в том, что скажи она хоть слово, Рон тут же заберет ее отсюда. По решительному выражению его лица ясно читалось, что он ждет от нее сигнала, дабы сделать для нее что-то значимое. Зачем? Возможно, чтобы вернуть ее? Однако она не могла уйти из «солнца». Не сейчас. И не могла рассказать все друзьям, но она подготовилась.       Тяжело вздохнув и отрицательно покачав головой, Гермиона разорвала с Роном зрительный контакт и, осторожно вытащив сложенный в несколько раз пергамент со своими показаниями об обстановке, царившей в отделении, подоткнула его под ладонь Гарри. Тот расширил глаза и без комментариев сунул письмо в карман брюк.       Их встреча не походила на долгожданное воссоединение друзей — уж слишком подозрительно тихими и настороженными они были.       — Как здесь кормят? Наверняка не очень, — нашелся Рональд, проводивший подавленным взглядом пергамент, отданный не ему. — Если тебе хочется любимых фисташковых круассанов или там... сахарных перьев? Я... мы принесем, а?       — О, спасибо, Рон, — она одарила его теплой улыбкой, ощутив прилив нежности. — Еда вполне... съедобная. Ничего выдающегося, но у отделения свои ограничения, поэтому... так надо, — закончила она, сделав акцент на последней фразе.       — Так надо, — повторил Рональд недоуменно глядя на нее, видимо, сбитый с толку тем, что она не собирается уходить отсюда с ними немедленно, а ведет непонятную подпольную игру.       — Как там Симус? — вовремя перевел тему Гарри. — Он так порывался поддержать тебя, что даже направился за тобой, — обеспокоенно договорил он, сомневаясь, нужно ли было затрагивать эту тему.       — Ему тяжело… после всего, — она поморщилась, вновь испытав неотступное чувство вины. — Но надеюсь, все будет хорошо, — в действительности такой уверенности не было.       — Надо бы проведать и его, — прозвучало из уст Рона больше вопросительно, чем утвердительно, и он уставился на нее, ожидая разрешения. Она кивнула.       — Знаете, недавно я видела белого хорька, не думала, что встречу его здесь, — беззаботно сказала Гермиона, наблюдая за реакцией друзей.       Изумрудные поттеровские глаза сощурились за круглыми очками, и рот приоткрылся, в то время как Рон возмущенно выпалил:       — Что? Мал… — очевидно Гарри наступил ему на ногу, поскольку он ойкнул и замолчал, недобро покосившись на друга. — Но… откуда в этой части Англии хорьки?       — Как раз хочу попросить вас, — она указала на них пальцем, — узнать это. Ведь у вас больше возможностей, — тонкий намек на аврорат, — а здесь нет даже библиотеки.       — Не люблю долбаных грызунов, — буркнул Рон насуплено, а Гарри задумчиво покивал.       — Напомните, пожалуйста, моей подружке-жуку, чтобы была наготове, — насчет того, что до Скитер дойдут ее слова, Гермиона не сомневалась. Их сотрудничество было обговорено заранее, еще за месяц до поступления в Мунго. — И, Гарри, — она начертила пальцем на столе треугольник — часть символа Даров Смерти, — можно позаимствовать у тебя… временно?       Он посмотрел на нее слишком пристально, вглядываясь в ее глаза с дружеским предостережением и вопросом «зачем?», и оттого сильно напомнил ей любимого отца, что трогательно беспокоился о дочери по поводу и без. Она прослезилась и потупилась, пряча взгляд.       — Все будет в порядке, Гарри, — пообещала она, не будучи уверена в этом ни на йоту, и он нехотя кивнул.

***

      Выплюнув очередную таблетку, Гермиона смыла ее в унитаз. Наверняка у нее теперь выработается стойкая неприязнь к лекарствам, да и к Мунго в целом, хотя, как она подозревала, солнечное отделение было довольно обособленным от основного учреждения, оно даже находилось в отдельном меньшем по площади здании.       Заглянув в общий зал для отдыха, Гермиона обнаружила привычную картину, которую можно было назвать практически идиллической: каждый занимался своим делом в рамках небольшого устоявшегося коллектива. Мистер Фицпатрик с мистером Перкинсом играли в шахматы, собрав вокруг несколько зрителей, которые делали ставки, правда ставить было особо нечего, посему разменной монетой становились редко водящиеся у пациентов запрещенные сигареты. Мисс Марчбэнкс с миссис Малкольм вели тихую беседу у окна с приоткрытой форточкой и параллельно вязали нечто бесформенное из яркой пряжи. С приятным удивлением в одном из углов Гермиона заметила новоиспеченную пару: трогательно смущенный Симус что-то наговаривал на ухо Эльзе, склонившись к ней почти вплотную, а та, нервно теребя одну из своих косичек, выглядела весьма польщенной его вниманием. Это зрелище вызывало невольную улыбку. И все бы хорошо, если бы не подавленность в поведении и некая отрешенность во взглядах местных обитателей. И все бы выглядело нормальным, если бы не мистер Роббинс, который крутился в инвалидном кресле вокруг своей оси, повторяя как заведенный «я устал, я очень устал». Если бы не малыш Кут, высокий, под два метра, тип неопределенного возраста с пустыми глазами, ходящий вдоль стены туда и обратно с непонятной целью. Если бы не Мерлин, чьего имени никто не знал, включая его самого, поскольку бородатый старик, оседлав обычную метлу, изображал плавный полет, постоянно напоминая всем встречным, что является величайшим волшебником всех времен и народов.       Гермиона обычно здоровалась и перекидывалась парой фраз со всеми, кто был в состоянии ее понять, после чего в основном наблюдала. Как она заметила, ее присутствие либо оставалось проигнорированным, либо вызывало напряжение у пациентов. Она не находила себе места, чувствуя себя не в своей тарелке, вернее, ее место было не здесь, и в иных условиях она бы вряд ли стала общаться с этими людьми. Удручающий контингент. Из них чрезвычайно трудно было выудить хоть какую-нибудь полезную информацию, тем более, что в небольшой застекленной кабинке у входа сидела миссис Мейзел, читая книгу, а на деле зорко следя за всеми. Гермиона была уверена, что карга лишь притворяется, будто занята чтением.       Малфоя здесь, конечно же, не было. И не реши Гермиона поступить в Мунго, вряд ли вообще пересеклась бы с ним, а теперь она — уму непостижимо — кажется, скучала по нему и ждала встречи. Гермиона не собиралась признаваться себе в том, что ночные визиты к Малфою нужны больше ей, чем ему. Какая ему польза от этого? А ей жизненно необходимо было чувствовать себя занятой, полезной, совершающей что-то правильное. Но стоило признать, что здесь все же таилось нечто большее? Это не было только очередной спасательной миссией. Ей было приятно... нет, это не то слово, поскольку Малфоя никак нельзя было назвать приятным человеком, — ей почему-то нужно было находиться рядом с ним.       Стоило Гермионе покинуть зал отдыха, как за ней увязался хвост. Она догадывалась о том, кто это, поскольку ранее ловила на себе его робкие заинтересованные взгляды. Преследователь испуганно остановился, как только она развернулась к нему, дойдя до лестничного пролета.       — Ты что-то хотел, Рори?       — Мисс Грейн... Мисс, я-я-я, — невысокий щуплый паренек с копной русых волос, напоминавших пучок сена, отчаянно заикался, и волнение перед ней только ухудшало ситуацию. — Мож-но вам пода-рить?       — Можешь называть меня по имени, — она непроизвольно смягчила тон, и ее лицо при взгляде на него наверняка выглядело так, будто она разговаривает с ребенком.       — Это тебе, Герми-она, — он судорожно протянул ей отбитую по краям шоколадную лягушку в выцветшей упаковке, и его рука при этом заметно задрожала. Сладкое было строго запрещено, так что неизвестно, где Рори смог его раздобыть.       — О, спасибо, Рори, — она искренне поблагодарила его и пожала влажную холодную ладонь, отчего он замер, растерянно уставившись куда-то в район ее шеи, избегая смотреть на их соединенные руки.       — Ты-ты хо-рошая, — сипло выдавил он, — ухо-ди отсю-да, пока не поздно, она тебя не лю-бит.       — Кто она, Рори?       — Мэй... — где-то хлопнула дверь, и он заметно вздрогнул и отдернул руку, озираясь по сторонам. — По-пожалуй-ста, спрячь ля-гушку, — промычал жалобно и заковылял обратно в зал отдыха к остальным.       Гермиона настороженно смотрела ему вслед, испытывая жалость и неясную тревогу, витающую в воздухе.

***

      С чего вдруг она решила прихорашиваться перед встречей с Малфоем? Гермиона не собиралась краситься в больнице, но взяла с собой минимум косметики на всякий случай. Буквально коснулась тушью ресниц, провела светлым блеском по губам и посмотрелась в небольшое квадратное зеркало, висевшее над раковиной. Щеки зарделись сами собой от одной мысли о том, что она сделала это для него. Ругая себя, она стерла блеск, заметно мерцавший на губах, и снова вгляделась в отражение. Под глазами залегли тени, что совсем ее не красило, буйно вьющиеся волосы уныло обвисли, потеряв былой объем, — больничная атмосфера явно пагубно на нее влияла. Она взбила каштановую копну, осторожно замазала синяки под глазами и все-таки вновь нанесла блеск. Совсем чуть-чуть. Скромная улыбка сделала ее более миловидной.       Гермиона не могла оценить себя объективно, но была уверена, что выглядит приемлемо, возможно, даже весьма симпатично. В конце концов Рону она понравилась (хотя, тут дело, скорее всего, не во внешности), да и тот же Рори что-то в ней нашел, а о Викторе лучшем-в-мире-ловце Краме Гермиона вообще вспоминала как о самом великом своем достижении в личной жизни. Да, список ее поклонников был коротким (Кормака Маклаггена и вовсе не хотелось упоминать), но вселял некую уверенность. Собственная худоба, которая так и осталась с ней после долгих полуголодных скитаний по лесам, беспокоила ее, но, если верить почившей с миром Лаванде, это было плюсом, поскольку у знающих девушек называлось стройностью.       Как только Гермиона ступила на малфоевскую территорию, он вперил в нее пытливый взгляд со своего места, где вальяжно сидел, прислонившись к спинке кровати, явно ожидая ее прихода. Она сдержанно поприветствовала его и прошла в палату, пряча принесенную книгу за спиной. Нерешительно остановилась у его постели, встав боком, пытаясь отогнать глупую мысль о том, что пришла на свидание, да еще и с подарком.       — Ты выглядишь иначе, Грейнджер.       Она смутилась больше, чем ожидала, и повернулась спиной к окну, чтобы заслонить лунный свет, что единственный тускло освещал помещение.       — Как? — затаила дыхание, ощутив колкие мурашки на висках и шее.       — Как-то… — он сузил глаза, наклонив голову вбок, чтобы лучше рассмотреть ее. — Ты что, накрасилась? У тебя губы блестят.       Чертов наблюдательный Малфой.       Гермиона закачала головой, и волосы заметались, а одна из прядей предательски налипла на влажный блеск.       — Зачем мне краситься ночью?       — Это ты мне скажи, — хмыкнул он, будто поймал ее на чем-то запретном.       Скулы запекло, и она села на край кровати, опустив взгляд.       — Приходили Гарри и Рон, — перевела она тему, не в силах смотреть на Малфоя, тем более, что перспектива быть разоблаченной им заставляла все внутри сжиматься и переворачиваться. — Мы...       — Для него накрасилась? — неожиданно холодно протянул он саркастичным тоном. — Для своего хахаля Уизли?       Она сглотнула, непонимающе уставившись на Малфоя, хмурого и раздраженного. Что на него нашло?       — Мы с Роном...       — Не хочу слушать, как вы с рыжим ушлепком миловались, — оборвал он ее грубее, чем ему было свойственно. — Избавь меня от подробностей.       Гермиона растерянно приоткрыла рот, не зная, что ответить. Малфой ненавидел Рональда, в общем-то, как и ее саму в прошлом, но здесь, кажется, было что-то большее? В его взгляде словно плясали языки адского пламени.       — Мы уже не вместе, если ты об этом, — проговорила она осторожно, опасаясь новой вспышки с его стороны.       — А что так? Ты поняла, что не хочешь содержать его? Он же у вас натуральный гриффиндорский лев, — стальные глаза приняли привычный спокойный оттенок, и на губах заиграла кривоватая улыбка. — Не смотри на меня так, Грейнджер. Я знаю, что в львином прайде работают только самки, а лев как царь зверей, мать его, ест на халяву и лижет свои яйца, пока дамы охотятся.       — Скажешь тоже, — Гермиона невольно захихикала и поймала себя на том, что опять ведется на его дурацкие шутки как наивная школьница. — Рон не такой.       — Хм... — он изучал ее скептическим взглядом некоторое время, будто нарочно давая ей возможность придумать разные варианты его следующей фразы. — Я не хочу обсуждать твоего... бывшего, — последнее слово Малфой буквально смаковал на языке. И ухмыльнулся.       Она кивнула, не став спорить, что озадачило ее саму, и медленно достала из-за спины то, что он просил у нее в прошлый раз.       — Эм... я тут принесла. Тебе.       — Грейнджер! — воскликнул он приглушенно, будто не веря своим глазам, и в его облике проскользнул отблеск детского восторга. — Ты принесла. Дракклово племя, сто лет не держал в руках обычную книгу! Дай сюда, — не дожидаясь ее реакции, Малфой выхватил у нее сборник сказок Барда Бидля, который она носила с собой как талисман, и стал жадно его рассматривать. — Старое издание, — с придыханием подытожил он, открыв потертую обложку, и, чуть ли не обнюхивая разворот, почти нежно погладил пальцами страницы. — У нас было подобное... Мать читала мне перед сном...       Он осекся, встретившись с ней взглядом, и тут же смутился. Она, наверно, впервые видела его таким. Непривычно открытым и уязвимым.       Малфой прочистил горло и небрежным жестом сунул ей книгу обратно в руку, словно ничего не было и его недавнее воодушевление ей померещилось.       — Жалкое старье.       — Это издание принадлежало Альбусу Дамблдору, — печаль наполнила ее сердце от одного звучания имени почившего директора Хогвартса. Она внимательно следила за эмоциями Малфоя, желая увидеть хоть какие-то следы раскаяния на его лице.       — Тем более, — глухо бросил он и, сникнув, побледнел, отведя взгляд, — но раз ничего путного у тебя с собой не было...       Она возмущенно фыркнула.       — Почитаешь мне, Грейнджер.       — Что?       — Почитай мне вслух, — выдавил он так, будто это стоило ему немалых трудов. Просительно. Малфой не выносил позицию зависимости. Он был выше этого.       Боясь, что он опять закроется, Гермиона кивнула и, порываясь встать, чтобы отправиться к окну, приподнялась на месте.       — Прямо здесь, — велел он типичным властным тоном.       — Темно, — спокойное возражение.       — Сейчас, — он нагнулся к прикроватной тумбочке, выдвинул шкафчик и, достав нечто маленькое, протянул ей с особым трепетом. — Вот.       Она приняла округлый предмет, оказавшийся прозрачным стеклянным шаром, похожим на типичный сувенир, и принялась с интересом вертеть его перед собой, аккуратно придерживая кончиками пальцев.       — Осторожно, Грейнджер, это мамино.       — А что это? — напоминалку она сразу отмела, поскольку внутри этого шарика мерцали и хаотично перемещались блики света, сливаясь то ли в жидкую, то ли в дымчатую массу.       — Согрей его в ладонях, — заговорщически сказал Малфой, — подержи немного, а потом произнеси «нарциссус» и отпусти.       Она выполнила его инструкцию, сгорая от любопытства, и дымчатый шарик, засветившись мягким золотистым светом с голубоватыми переливами, завис над ее лицом. Ей казалось, что она завязла в этом почти осязаемом мерцающем облаке.       — Красиво! — выдохнула она, залюбовавшись.       — Это светоч моей матери, — с ощутимой тоской прошептал он еле слышно и поджал губы, будто останавливая поток нежеланных откровений, но следом все же договорил. — Память о ней. И единственный источник света.       Гермиона вздохнула, чувствуя, что комментарии тут будут излишни, и раскрыла сборник на первой сказке:       — Приступим.       Согнув и подтянув к себе ноги, чтобы положить книгу на колени, она старалась читать четко и выразительно, будто выступала на сцене, отчего внутренне сама над собой посмеивалась, а тем временем тело ее постепенно разогревалось, словно медленно жарилось на сковороде, а давление внутри росло, и во рту довольно быстро пересохло.       Облизав губы, она перевернула страницу, на которой плясали медово-голубые блики, и подняла беглый взгляд на Малфоя, чтобы мельком оценить его реакцию. Он скривил рот, поняв, что Гермиона застукала его, — оказывается, он пялился на нее в упор с блаженным выражением лица, воспользовавшись ее занятостью.       Они помолчали, пристально глядя друг на друга, глаза в глаза, пока кончики его ушей не покраснели, а ее щеки не зарделись, покалывая, после чего он глуховато попросил ее продолжить.       Гермиона аккуратно вытащила сушеный вереск, зажатый между страницами, и отложила его на тумбочку.       — Это?.. — взволнованные нотки в его хрипловатом голосе опалили ее нервные окончания. Малфой безошибочно узнал вереск, растущий на холмах вблизи Хогвартса. — Прямо оттуда?       — Да, — на глаза навернулись непрошеные слезы, поскольку он трепетно поднял сушеное плоское растение, готовое рассыпаться от любого небрежного прикосновения, сжимая стебель лишь подушечками двух пальцев, и приблизил его к лицу, вдыхая аромат лилового соцветия. Гермиона знала, что оно еще пахнет вересковым полем — Хогвартсом — их родным домом. Всяк, кто провел детство в древнем шотландском замке, априори считал его домом.       Их взгляды пересеклись, и из уголка ее глаза сорвалась слеза, черт знает зачем предательски покатилась по лицу и с кажущимся громким звуком капнула на пожелтевшую страницу, оставив бесформенный след. Гермиона выдержала собственное смущение, не отведя глаз. Малфой ничем не выдал того, что видит, как она расклеилась. И она благодарно улыбнулась ему, получив мягкую ухмылку в ответ.       — Помнишь, как по весне свежая трава на склонах слепила своей яркостью, а мы шлепали по грязи и… — начал он ностальгически, но, опомнившись, осекся и прокашлялся.       — Месили грязь во дворе, пока Филч не уговаривал Флитвика осушить лужи… — только теперь она задумалась над тем, как много их связывало с Малфоем. По сути он всегда был рядом, сколько она себя помнила, но на другой стороне — во вражеском лагере с самого детства. Вражда развела их на разные половины шахматной доски, но они постоянно находились в рамках одной игры вместе. Так близко и так далеко.       — Грейнджер, я хочу знать, чем все закончится.       Все закончилось слишком печально… для тебя.       — Ты ведь и так знаешь, — Гермиона была уверена, что он наизусть помнил волшебные сказки, раз уж мать читала малышу Драко перед сном.       — Как раз эту не помню, — он даже не притворялся, нагло обманывая ее.       — Хорошо, дочитаю эту, но на сегодня все.       Она ощутила легкое прикосновение большого пальца его ноги к своему мизинцу сквозь тонкий носок, на краткий миг потупившись от смущения.       — Жестокосердная ты ведьма.       Он снова заигрывал с ней? Скажи она об этом кому-то из школьных знакомых, никто бы ей не поверил. Гермиона Грейнджер стала добровольной сиделкой для Драко Малфоя (язык не поворачивался назваться подругой) — вот же небылица.

***

      Спустя пару дней после Рона и Гарри ее навестила посвежевшая Джинни, которая пришла одна, зато не с пустыми руками — с передачей, представлявшей собой целый пакет сладостей (наверно, звание героини войны спасло его от участи быть конфискованным). Раскрыв его, Гермиона обнаружила внутри сахарные перья, розовые помадки, обещанный фисташковый круассан и кучу пачек жевательной резинки «Друбблс», накиданных сверху, чему немало удивилась. Уизли пошутила, что Поттер решил добиться того, чтобы у нее началась аллергия на сладкое, дабы было хотя бы что лечить в Мунго. Гермиона поддержала ненавязчивый разговор с подругой, на короткий период ощутив себя снова почти нормальной, поскольку отчасти морально восстановившаяся после траура Джинни изо всех сил делала вид, что все в порядке. Они тепло побеседовали и разошлись, на прощание крепко обнявшись. Было очевидно, что ребята, как обычно, не посвятили самую младшую из них в странные дела, творившиеся в «солнце».       Однако встреча оказалась не просто дружескими посиделками. Высыпав на свою кровать содержимое пакета, который, к счастью, не стали осматривать на входе в отделение, Гермиона нашла в ворохе сладостей свернутый пергамент — письмо, нацарапанное небрежным поттеровским почерком, и сверток, стянутый веревкой, из которого при распаковке выпала мантия. Невидимка. Хотя отношения Гарри и Джинни оставляли желать лучшего, ведь они так официально и не воссоединились после расставания ради миссии по спасению мира, все знали, что их свадьба была делом решенным, — всего лишь вопрос времени. Естественно, более надежного курьера, чем любимая девушка, невозможно было отыскать. И Гермиона мысленно пожала другу руку за смекалку.