***
— Ты правда не знал, что он твой? — голос брата не был неожиданностью, но тишина до этого успела стать слишком привычной. Корни древа Клипот почти полностью уничтожены, никто не знает сколько земного времени им потребовалось и потребуется еще. Вопрос повис в воздухе. Что-то, на что не хватило времени на поверхности, но достаточно в цикличности Ада. Вергилий не смотрит на него. — Не знал. Это не было в приоритете. Данте хмыкает, смотрит как-то снисходительно. Для демонов дети не более чем отпрыски, продолжение рода. Только отец был исключением, и Данте мыслит почти как он. — Она даже не сказала тебе? — Она? — Вергилию понадобилось несколько секунд, чтобы осознать резонность вопроса, — а, нет. Не в этом дело. — Тогда в чем? Почему боишься сказать? — Не смей насмехаться надо мной. Ты знаешь, что это не страх, — отрезает Вергилий, глядит на белую, окровавленную траву. Та, что подсохла, колола пальцы. — И что же это? Стыдно, что забыл про защиту? Или девка обманула тебя? — смех Данте раздражает, пробирается до костей. Вергилий сжимает рукоять Ямато, глазами метает предупреждение: еще слово и ты труп. Но не то чтобы брат боится снова оказаться проткнутым. — Достаточно пустой болтовни. Вставай, — кивает в сторону незаконченной работы. Корни пульсировали, в них сочилась кровь. Данте что-то пробурчал в ответ, но схватился за Ребеллион.***
— Я не вернусь в твой мир, — воздух вокруг них будто дрожит. Не прав был тот чудак, решивший что Ад — бесконечная парилка. Холод пробирался сквозь демонический иммунитет и щипал за голую кожу. — Наш мир. Ты тоже сын Евы, — Данте раздражен тоже. Правда без сил, совсем вымотанный. Поток накаченных человеческим соком демонов закончился где-то на десятом круге, последний корень грустно лежал там же, где и разорванный красный плащ. Тряпка, мешающая двигаться, отражать атаки брата. — Я провел здесь больше, чем там, — говорит Вергилий, и сам себе не верит. Неро выглядел на двадцать с лишним лет. Эта мысль заставляет его замахнуться сильнее, оставить ярко-красную полосу на руке брата. Тот шипит, но внезапная боль приносит больше удовольствия, чем злости. Следующий удар он блокирует, отказывается за его спиной, прижимает Ребеллион ребром к шее. Вергилий дышит тяжело. Продолжать эту битву будет слишком опрометчиво с их стороны. Пепельные от грязи волосы щекочут шею. — Будто это закончилось хорошо, — Данте роняет тихо, его хватка ослабела, но он все еще не отпускает. Только когда Вергилий угрожает воткнуть в его бедро Ямато, чужие руки отталкивают его в сторону, — ты не знаешь чего хочешь, Верг. — Я давно все для себя решил. Это не твое дело. На лице брата вырисовывается ухмылка, — Разве ты не хочешь увидеться с сыном? Забрать его с баскетбольного матча, взять на работу, отметить свой первый день отца? Пожать ему руку, в конце концов? Данте издевается. Это заставляет кровь Вергилия вскипеть, младший брат переходил все границы. Мысли о Неро делали его слишком эмоциональным, как бы он не пытался скрыть это за безразличием. Вспоминает, как тряслись его ноги, когда он рассекал пуповину катаной, пытался заткнуть малыша куском пыльной ткани. Как болело в груди и между ног. Он почти почувствовал эту боль снова. — Бред. Я остаюсь. Данте вздыхает. Его лицо не меняется, все такое же самоуверенное, смелое. Они уже давно не дерутся.***
Когда Ямато разрезает пространство, на них смотрит расплывчатое изображение ночного города. Данте краем глаза замечает едва опавшие желтые листья и присвистывает — они провели в Аду все лето. — Поторопись, — бурчит сзади Вергилий. Напоминает о своем дурацком решении. — Не передумал? — Нет. Быстрее, Данте. Я не могу сдерживать его долго. Толчок, кряхтение позади. Прежде чем Данте успевает сделать шаг вперед, он хватается за руку брата и липкая, холодная туша эмпузы сносит обоих с ног. Портал почти успел закрыться, когда два измотанных тела падают на грубый асфальт, вместе с противной тварью, напавшей так не вовремя. «Вовремя,» — думает Данте, рассекая ее на пополам. На лицо брызнула смесь внутренностей демона и крови. Поднявшийся с ног Вергилий одарил его отвращенным взглядом. — Это жалкое недоразумение, — шипит он, смотря на бездыханное тело демона, — я не смогу сейчас открыть проход снова. — Судьба решила за тебя. — Я не планирую оставаться здесь надолго. — Знаю, знаю. Данте оглядывается, он узнает эту улицу. До офиса совсем недалеко и если отправиться сейчас, они доберутся меньше чем за пятнадцать минут. Он надеется, что Моррисон оплатил счета за воду в этом месяце.***
Ключ от двери в Devil May Cry спрятался как обычно, за углом под каким-то непримечательным горшком. Данте не удивлен, что магазин был закрыт и почти уверен, что встретит кого-нибудь из подруг, сидящих за его местом. Но встречает их только успокаивающая пустота, замечает теплые стены и пол, мусора как будто здесь никогда и не было. — Стоит отдать твоим коллегам должное, — Вергилий снимает с себя свой плащ, повисший на нем, как на скелете. Он не был худым, не сильно отличался от брата по комплекции, но Данте уверен, что ничего, кроме демонического мяса или собственной крови тот уже давно не ел. От этой мысли в животе заурчало. — Девочки и Моррисон хорошо позаботились, — Данте улыбается. Он садится за стол, проводит рукой по дереву. На ладони лишь небольшой слой пыли, но это незначительно. В последний раз, когда Вергилий… Ви посещал его место, здесь воняло, как в сарае, а воздух трещал по швам от духоты. За столько лет жизни человеком, Данте так и не научился ухаживать за собой, и не то чтобы ему это было надо. — Я закажу нам пожрать, иди проверь есть ли вода, — командует Данте и уже представляет выражение лица Вергилия. Злое, нахальное и возмущенное. — Я делаю это не потому что ты сказал.***
Вода расслабляет. Это то, почему стоило вернуться в человеческий мир хотя бы на пару секунд. Альтернатив в Аду не много, поэтому ощущение смывающейся грязи и крови дарило большое удовольствие. С плеч будто упал весь груз за последние дни, а фантомные боли под животом будто утихли. Вергилий не любил касаться себя. После всего, что случилось, эти прикосновения дарили только пытку. Осторожно, намыленная рука нырнула ниже, он прислонился к стенке, опираясь. Он раздвинул влажные складки, почувствовал прилив стыда и ломоты между ногами. Зажмурил глаза. Нет, не может. Потому что помнит. Чужие, слишком неаккуратные руки. Пальцы в мозолях растирали и без того нежную кожу, ноги дрожали. Собственное тело не поддавалось контролю. Внутри распирало так сильно, что хотелось умереть, лишь бы не чувствовать себя так раскрыто, таким позорно использованным. Хуже было только ловить грубые поцелуи, плакать от несправедливости. Ему исполнилось семнадцать, когда его стошнило в мусорный бак. Вот-вот восемнадцать, когда паразит покинул его изуродованное тело. И между ног все еще болело, никогда не прекращало. Вода остановилась.***
Еду уже привезли. Вергилий не испытывал к ней какого-либо интереса, и когда он проигнорировала четыре коробки пиццы, которые так заботливо расставил на столе Данте, тот встрепенулся. — Э, нет. Так не пойдет. Тебе нужно набраться сил. Вергилий поморщился, — Я не нуждаюсь в твоей заботе. Мой организм способен восстановиться сам, ровно как и твой. — Ну, смотри сам, братец. Просто я не знаю ни одно существо, что добровольно откажется от пиццы, — он оставляет одну из коробок открытой, а сам удаляется в ванную. Вергилий кидает на еду изучающий взгляд, но не двигается в ее сторону. Через несколько минут, он исчезает на втором этаже. Со стола пропадает одна коробка.***
Кровать, матрас, одеяло, мягкая подушка. Это все осталось в памяти маленького мальчика, держащего юбку матери хрупкими пальцами. Отец не любил, когда братья бегали друг к другу в кровати, но мама была слишком падка на просящие глаза четырехлетних сыновей и в особенные ночи разрешала ложиться вместе. Когда Данте спал, он неосознанно лип к Вергилию, как муха на липкую ловушку. Дышал ему в ухо, разговаривал во сне, хмурился и крутился. Вергилий спал как отрубленный. Он не видел сны. Сейчас Вергилий не спит. В Аду нельзя было спать — высока вероятность больше не проснуться. Привычка откладывать сон, неопределенность времени, постоянное напряжение и кошмары не давали ему уснуть даже сейчас, когда для этого имелись все идеальные условия. Вергилий встает с кровати, смотрит на нее с какой-то ненавистью, граничащей с сожалением. Одевается во что-то, что ему дал Данте со словами «не нравится — ходи голым», хватает Ямато скорее как эмоциональную поддержку, чем защиту, и спускается. — Идешь куда? — слышит насмешливый голос, на полпути ко входной двери. — Тебя это не касается. — Вергилий даже не оборачивается. Ручка двери не поддается его руке, он дергает еще раз, но безрезультатно. Тогда, он думает, во вход вступит либо его нога, либо Ямато. — Зачем, Верг? Почему? Что тебя держит там? — внезапно подходит Данте. Он не сторонится ледяного взгляда, слишком привык. — Ты думаешь, я хочу уйти. — Я не думаю, я знаю. — Ты с детства не отличался умственными способностями. — Не язви… В смысле, ты не?.. — Ухожу. Развеяться. Данте облегченно вздыхает, но его взгляд не упускает катану в руках брата. Кивает в ее сторону, выгибает одну бровь, — А это тебе зачем? — Почему ты считаешь, что я должен объясняться перед тобой? — Вергилий делает шаг вперед, держится за Ямато крепче. Вот-вот снимет ножны и замахнется. Данте следит за его движениями, но его тело расслаблено. Они слишком хорошо знают повадки друг-друга в битве, чтобы понимать, что за чем идет. Вергилий настроен на схватку, но он не уверен, что конечности его не подведут. — Я не хочу с тобой драться, — признается брат, — предпочел бы составить компанию. Соскучился по городу, знаешь. Вергилий цокает. Ночь обдает их приятной прохладой.***
После ужина и душа идти по земле больше не так затруднительно. Если второе для Вергилия еще терпимо, то признать эффективность первого вызывает в нем отторжение. Человечность это то, что сгубило родителей. Это то, что сведет в могилу когда-нибудь Данте. Это то, что ему пришлось отсечь, чтобы выжить. Листья хрустели под сапогами. Он заметил, как брат старался ходить там, где их больше всего, чтобы с каждым шагом наступать на них со всей силой. Это не было неловко, идти в неизвестном ему направлении и молчать, но, кажется, у Данте было что спросить и сказать. — Ты думаешь слишком громко. Данте чуть ли не спотыкается на ровном месте, но смеется над замечанием. — То я тупой, то внезапно думать умею, так еще и громко. Определись уже, Верг. — Ты умудряешься совмещать в себе обе крайности. — О да, я невероятен, — Данте усмехается, прикрывает глаза. Воздух легкий, но голова кажется тяжелой. Он наблюдает за ровной походкой брата, изучает его профиль, немного отличающийся от собственного. Замечает как он хмурит переносицу и морщинки собираются в гармошку, и думает о том, что Вергилий тоже постарел. — Я скучал. Вергилий не перестает идти, но дарит Данте мимолетный взгляд нахмуренных глаз и напряженных губ. Красивый, думает Данте, даже когда тот выплевывает очередной язвительный комментарий. В груди стало больно. Вина душила, колола сердце. Я не должен был позволить тебе упасть, я не должен был тебя убивать. — Я тоже, — Данте не сразу осознает сказанное, но тепло, поселившееся в теле, распространилось по щекам и шее. Он не переставал улыбаться.***
Неро встречает их с таким выражением лица, об которое можно убиться. Он стоит посреди комнаты, ладонь лежит на какой-то книге, которой не было, когда они уходили. Его глаза смотрят нечитаемо, уголки рта опущены и слегка дергаются. Данте приближается первым, раскрывает руки, потому что видит раскрасневшиеся щеки племянника. — Ты, сукин сын! — голос Неро звучит хрипло, его кожа слишком горячая, а руки настырные. Он бросается в объятия Данте, утыкается едва мокрым носом в шею и пыхтит. Сдерживает слезы, но проливает несколько на пропахшую сыростью осени рубашку. Совсем как щеночек. Когда Неро открывает глаза, встречается взглядами с Вергилием. Отпускает дядю. В помещении стало неловко. Он подходит неуверенно, вытягивает руку, сжимает ладонь отца. Он не знает, как реагировать. Но знает только то, что страшно за него было настолько же сильно, насколько было за Данте. Вергилий считывает жест, все понимает, но посмотреть на сына без горечи не может. Он не видит в нем свои черты, но помнит полные животного желания глаза. — Я уже думал, что не вернетесь… — признается Неро, подавляет пробравшийся сквозь гордость всхлип. Не будет он плакать. Перед Данте особенно. — Малой, я умру только если дядя на небесах этого захочет. Как видишь, тот не особо торопится. Неро пробирает дрожь. Смесь из эмоций заставляет его схватиться за голову, провести мокрой ладонью по красным щекам, капелька пота скатилась по шее. Его пробивает смех. Почти что истеричный, но искренний. Ловит взволнованный взгляд Данте и только тогда успокаивается. — Вы ебнутые в край. *** Это получается случайно. Неро старается не смотреть в сторону Вергилия. Это все очень напрягает, заставляет избегать чужого взгляда. Он провел столько лет, мечтая узнать хотя бы имя матери, а теперь дышит с отцом одним воздухом, слегка подрагивая от напряжения. Когда он в последний раз посещал магазин, то забыл оставить здесь кое-что. Вергилию под нос суется книга. Потрепанная, но красивая, хоть и буква V на ней почти стерлась. Тем не менее, чистая. — Твое, я так понимаю… Знаешь, так странно… — голос сына слегка подрагивает и он не уверен, что разговор стоит заводить. Правда слова, что так и хотят выпрыгнуть изо рта, когда-нибудь да найдут свое время. Лучше сейчас. — Я всегда надеялся, что какая бы у мамы не была причина меня бросать, она, должно быть, была весомой, — начинает он. Вергилий избегает его потерянного взгляда. Если посмотрит на него, задержится хоть немного на грустных складках морщин, всмотрится в эти глаза, то в голове расцветут те самые запахи спирта, пота и собственной крови. Вспомнится чувство страха, ломка во всем теле. Одиночество. Дрожь. Склизкие от крови пальцы. — И даже если я был нежеланным… Я верил, что она осталась счастливой. Без меня. Скажи мне, отец? Она была счастливой? Она хотела этого с тобой? Секунда, книга падает звонким шлепком. Вергилий хватает его кисть, заставляет себя посмотреть ему в лицо. Его хватка крепкая, напоминает о том, что ничего не сможет сделать его слабее, чем он был, когда впервые накрыл ладонью красную, белобрысую головку своего ребенка, паразита, что питался его силами. Он дергает его на себя, пятерня сына падает на его живот, и Вергилий поправляет положение, опуская ниже и накрывает его пальцы своими. Неро смотрит тупо, будто его только что ударили. Левый глаз дергается, ноздри раскрыты и дыхание участилось. — Твоей маме было больно. И отпускает. Отталкивает. Уходит. Оставляет его стоять там, не двигаясь. Только потом Неро опускает руку на брюхо, щупает пупок. Блять.