Viscum album

— Ты блефуешь, ничего у тебя нет, — недовольно бурчит Годжо, перебирая в голове комбинации и пытаясь рассмотреть на лице Секо признаки наглого вранья. Подруга в ответ улыбается как-то неопределённо. У Сатору и так плохо с эмоциональным интеллектом, а это ее выражение совсем ставит его в тупик. — Я повышаю, — отвечает девушка, пододвигая несколько мелких купюр к центру их импровизированного покерного стола, который по совместительству — прикроватная тумбочка Сатору. — Ну? — Она окидывает взглядом присутствующих. — Пас, — с досадой выдыхает Хайбара, скидывает карты и падает спиной на кровать, чудом не ударяясь о стену позади. Нанами думает пару секунд, смотрит на свои карты и в итоге тоже пасует. Годжо готов поклясться, что эта чертовка сидит с каким-нибудь одним единственным тузом, когда у него на руках пара дам, поэтому сдаваться не намерен. Он тоже повышает ставку. — Вскрываемся, — говорит Секо, выдыхая облако табачного дыма в приоткрытую форточку. Девушка сидит на подоконнике, поджав под себя ноги и укутавшись в одеяло, чтобы не продрогнуть от слякотного апрельского сквозняка. Светлячок на конце ее сигареты ярко вспыхивает в тусклом освещении комнаты, когда она делает очередную затяжку. Только чудом ее не увидел с улицы кто-нибудь из сторожей — всего лишь второй этаж. Годжо, Хайбара и Нанами сидят по обе стороны от подруги на кроватях. Комната Годжо по форме напоминает не комнату, а разве что коридор — такая несуразно длинная и узкая. Вдоль стен стоят две кровати, а между ними только одна тумба, которая от раза к разу выполняет роль то стола, то табуретки. Сатору очень радуется, что в своём коридоре он живет один — с самого начала учебного года так никого и не поселили, хотя угрозы от коменданта поступали часто. Нанами и Хайбара напряжённо наблюдают, как друзья переворачивают свои карты. Сатору в недоумении смотрит на двух королей в руках Секо. Он готов поклясться, что его где-то обманули. — Бабуля Виктория не одобрила бы таких выходок, юная леди, — обиженно ворчит Сатору, смотря, как его деньги уплывают к бессовестной картежнице, которая втерлась в его доверие. — Похоже, на этом вечер окончен, господа, — высокопарно произносит он. — Тише, — шикает Нанами, и вся компания замолкает. Секо поспешно тушит сигарету и прикрывает форточку, Хайбара выключает настольную лампу. Все они замирают в темноте, обращаясь в слух. Слышатся шаги по коридору, сквозь щель под дверью видна плывущая мимо тень — кто-то из учителей решил проверить порядок. Спустя пару минут человек доходит до противоположного конца коридора и скрывается на лестнице. Все в тесной комнате выдыхают. — Надо найти какое-нибудь тайное место, — мечтательно произносит Сатору. Несмотря на статус студента предвыпускного класса и весь присущий ему пафос, Годжо регулярно одолевает дух авантюризма. И он ему, конечно, не сопротивляется. Сцены из прочитанных в детстве приключенческих книг мелькают в голове. — Ну знаете, затерянная пещера на склоне, чтобы никто не мешал. — Чтобы точно слечь с пневмонией, да, — серьезно кивает Нанами. — У тебя не осталось права на ошибку, директор точно тебя исключит, да хоть за неделю до выпуска. У всякого терпения есть предел, и преподавательский совет не исключение, особенно после того твоего исчезновения на три дня, — в тон другу произносит Секо. Она плотнее кутается в одеяло, слезая с подоконника и приземляясь на кровать рядом с Сатору. Ноги у нее ледяные-ледяные. Ими она и прижимается к голени блондина. Сатору благоразумно сдерживает крик и только смотрит на подругу убийственно. — Они не посмеют, у меня отличная успеваемость, — отдышавшись, отвечает Сатору. — Но ты все равно балбес, — не остаётся в долгу девушка. — Отец же обещал отправить тебя в военную академию, — вспоминает Нанами, и Хайбара согласно трясёт головой. — Продержись как-нибудь уж без нарушения каждого из пунктов устава. Сатору благополучно пропускает все слова друзей мимо ушей. Перебирая в голове пейзажи окрестностей, он пытается вспомнить что-то подходящее, достойное их штаба. Сидеть в четырёх стенах день за днём казалось Годжо чем-то невыносимым, страшной пыткой. Кто только придумал взять несколько сотен подростков и запихнуть в какую-то тюрьму посреди глуши? По ошибке это место назвали частной школой, а пребывание здесь — великой честью. Сатору несколько раз уже наказывали за побег с территории, каждый раз грозили отчислить, но кто же отчислит такую маленькую (один метр девяносто сантиметров ростом) звездочку? Годжо едва ли не один держал среднюю успеваемость класса на достойном уровне с полным отсутствием старания, но с уникальной способностью схватывать всё на лету перед самой контрольной и экзаменом. Плюс славное имя его рода спасало от немедленного вылета из академии. Поэтому и сейчас нравоучения оказались для него пустым звуком. — А вы знаете заброшенный дом за холмами? — вдруг осеняет Сатору. Это был бы идеальный вариант для их резиденции… В голове возникает образ старого особняка из темно-серого камня с высокими окнами и ветхими ставнями. Весь заросший плющом, пустой и неприветливый, он походил на пристанище призраков. Такие дома часто имеют парочку жутких историй, что-то вроде Кентервильского привидения. — Что? Он не заброшен, — возражает Секо. В темноте Сатору едва различает ее лицо, но она, скорее всего, хмурится. — Утахиме вчера выходила в город, говорят, хозяин вернулся в то поместье. — Ну и бред, оно выглядит так, будто его Эдгар По придумал. Как там вообще может кто-то жить? — возмутился Сатору. — Признай, ты просто расстроен, что не выйдет его занять, — замечает Хайбара. — Ладно, нам пора, завтра вставать рано. Он поднимается с кровати и старается потише ступать по скрипучим половицам. Нанами следует за ним, бесшумное передвижение даётся ему без всякого труда, кажется. — Да уж, точно, — вздыхает Секо. Она нехотя возвращает одеяло Годжо, подбирает с подоконника почти пустую пачку сигарет и прячет за поясом домашней юбки. — Годжо, пообещай, что не побежишь вламываться в чужой дом в ту же секунду, как мы ступим за порог. Видимо, глаза Сатору слишком очевидно блестят в тусклом лунном свете и Секо всё становится ясно. Они ещё долго прощаются, хотя завтра все встретятся и в столовой, и на занятиях. — Если меня поймают на мужском этаже, я скажу, что ты запер меня в своей комнате и не выпускал, — произносит Секо, стоя вполоборота у приоткрытой двери; полоса желтого света из коридора падает на ее флегматичное лицо. Губ касается лукавая улыбка. — Никто тебе не поверит, — парирует Годжо, забираясь на кровать с ногами и улыбаясь в ответ. — Будь осторожнее, — говорит девушка и исчезает, совсем растворяясь в тёплом сиянии за дверью. Сатору закрывает глаза и натягивает одеяло до самого подбородка. В комнате холодно и пахнет сигаретами. Ветер раскачивает клён за окном, и иногда он стучит ветвями по звенящим стёклам. Сегодня Сатору определенно не собирается никуда сбегать: день был долгим и ему нужны силы. Он медленно погружается в сон, пока в голове всплывают смутные картинки: хмурое низкое небо, пологие холмы и вытоптанные тропинки, жухлая трава. Деревянные широкие парты в классе английского, шумная толпа на перерыве в столовой, двор и давно не крашенные лавочки на чугунных лапах. Скоро лето, думает Сатору, и эта мысль греет его, пока зябкий ветер стучит в окно. *** Сколько бы профессора ни пытались вылепить из своих подопечных утонченных леди и вежливых джентльменов, им удавалось только натянуть на учеников маску «социальной приемлемости». Это было основным условием выживания в частной школе Таунтона. Ты либо безэмоционален, подозрителен и до крайности дисциплинирован, либо отчислен с позором. Сатору Годжо периодически забывал надеть свою маску. Непостижимым образом за десять лет он так и не приобрел очертания примерного гражданина, а упорно оставался собой. К слову, это тоже нарушало столетний устав школы. День тянется бесконечно долго. За окном всё так же ветрено и тоскливо, футбольное поле ещё не поросло свежей травой и зияло серой прорехой среди школьного участка. Годжо смотрит то в окно, то на профессора и никак не может на чем-то сосредоточиться. После истории их ждёт два подряд урока биологии, юноша надеется, что там будет что-то повеселее. На полях тетради он выводит карандашом замысловатые каракули, застывает в потоке времени, словно мошка в янтаре. — Ты учил что-нибудь? — спрашивает Иери, когда история всё-таки заканчивается и они отправляются в следующий кабинет. В коридоре шумно, то и дело хлопают двери, монотонным гулом раздаются чужие голоса. — А надо было? — Да, кости скелета, профессор Питерс сказала, что устроит устный зачёт по этой теме. Сатору принимает эту новость хладнокровно и без энтузиазма. Что ж, не впервой. Его имя в самом начале списка, но очередь доходит только к концу первого урока, потому что профессор с особой любовью к предмету допрашивает каждого несчастного на глазах у всего класса. Сатору кажется, что это публичное унижение. Он привык и не принимает близко к сердцу. У доски Годжо устраивает целый спектакль, путает лучезапястную кость с большеберцовой, но настолько уверенно, что даже учитель этого не замечает. Одного взгляда в учебник и краткого пересказа от Секо ему хватает на В, в его системе координат это значит «бесподобно». По глазам Иери видно — она готова аплодировать стоя. Уж ей-то известно, сколько ошибок он допустил. — Сегодня собираемся? — спрашивает Хайбара, когда они сидят в столовой. Сатору пытается поймать горошек на тарелке одним метким ударом вилки, но проигрывает представителю бобовых — горошина улетает через стол и скачет под длинные ряды скамеек. — Не-е, я ужасно не выспался. — Да? Ты всю историю и вторую биологию спал, — невзначай напоминает Секо. — Это была вынужденная мера, иначе я умер бы от скуки, — оправдывается Сатору. Вряд ли он врал друзьям, весь день его невыносимо клонило в сон. Но вот теперь он лежит в кровати и никак не может уснуть. В коридоре периодически слышатся тяжелые шаги коменданта, нагретая подушка печёт щеку, а от жесткого матраса затекло тело. Годжо пытается вспомнить, мягкая ли постель у него дома, во сколько накрывают завтрак и как трещат дрова в камине вот такими зябкими вечерами, но в голову ничего не идёт. Он давно не бывал дома, даже на праздники. Раздосадованный и сам на себя отчего-то обиженный, Сатору встаёт и принимается греметь защелками, открывая окно, чтобы впустить свежий воздух. К вечеру тучи разошлись, стояла лунная апрельская ночь, небо казалось высоким тёмным куполом с прорехами звёзд. Дурацкая мысль возникает в голове. Недолго взвешивая «за» и «против», Годжо высовывается из окна, высматривая, нет ли кого-то снаружи. Затем одевается, наматывает шарф и забирается на карниз, стараясь создавать поменьше шума. Он делал это сотню раз, ноги двигаются машинально, выискивая надежный выступ. Одна минута, и юноша оказывается на улице. Прячется среди поросли можжевельника, пятится к кованой ограде, где один прут отходит от основания. Напоследок он оборачивается на здание школы, подмечая тускло подсвеченные в темноте окна — кто-то всегда не спит. Эта мысль отчего-то очень радует. Сатору застегивает пальто и кутается в шарф по самые уши. Отходит достаточно далеко, спускаясь в долину, и черепичная крыша школы скрывается из виду. В такие моменты он чувствует себя невидимкой, частью этого пейзажа, пустого и бесконечного. Он растворяется в темноте, ступает по сырой жухлой траве, ветер подгоняет вперёд. Здесь не нужно быть кем-то выдающимся, наследником великого рода и примерным учеником. Здесь он никого не разочарует, не предаст. С каждым шагом Сатору всё больше погружается в мрачное молчание весенней ночи. Ещё не ожившая после зимы природа равнодушна и уныла, на землю медленно опускается туман, запах влажной, едва оттаявшей земли пропитывает одежду. Руки мёрзнут, и юноша прячет их в карманы, ступает всё дальше, не разбирая пути в темноте. Огибая пологий холм, на подъеме из низины он замечает впереди знакомую высокую ограду с покосившимися воротами. У основания они заросли репейником и до самого верха увиты плющом. Сатору останавливается. Тяжелая пустота нехотя оставляет его голову, ему приходится вынырнуть из мрака, найти себя среди стелющегося под ногами тумана. Он возвращается в границы своего зябнущего тела. Вспоминает. За оградой виднеется громада старого особняка, острые башенки крыши упираются в самое небо, дым не идет из труб. Дом выглядит безжизненным, как и раньше. Как и в любой другой раз, когда Сатору сбегал под покровом ночи из общежития и отправлялся в одинокое скитание среди неприветливых молчаливых холмов. Он часто пробирался через прутья ограды и обходил дом вокруг, дергал тяжелый замок на двери, разглядывал небольшой круглый фонтан, заросший лопухом, пытался высмотреть что-то в окнах. С юга к особняку была пристроена крытая веранда, переходившая в застекленную оранжерею. Удивительно, что она оставалась целой, хотя дом выглядел брошенным всё то время, что Сатору его помнил. Ноги начинают замерзать, но юноша решительно ступает за ворота. Он идёт привычным путём, огибая дом по большой дуге, старательно пытаясь разглядеть признаки чьего-то присутствия. Но на подъездной дорожке нет машин, плотные шторы по-прежнему наглухо задёрнуты, все стены в вездесущем сухом вьюне, дорожки — в палой листве. Сатору уже представляет, как расскажет Утахиме, что ее источники врут и вообще нечего сплетни собирать, но, будучи уже на заднем дворе, он замечает трепещущий огонёк в одном из окон. «Ну точно призраки», — мелькает в голове, а по спине пробегает рой мурашек. Стараясь снова превратиться в невидимку, Сатору натягивает шарф на голову и почти ползком приближается к каменной холодной стене, стараясь украдкой заглянуть за пыльное стекло. Но огонёк исчезает, проявляясь в следующем окне, словно кто-то ходит из комнаты в комнату со свечой или керосиновой лампой. Это было странно, чтобы в таком доме — и не было электричества. Сатору не помнил даже, когда в последний раз видел керосинку. Следуя за призрачным светом, он ползет под пустыми поддонами для цветов, стараясь лишний раз не отводить взгляд от окна, будто наваждение может исчезнуть в любую секунду. Свет замирает, и Годжо предпринимает ещё одну попытку рассмотреть его источник. Его сердце почти останавливается, любопытство и азарт бьют в голову. Высовываясь-таки из-за угла подвешенной к карнизу цветочной кадушки, Сатору задерживает дыхание и застывает. За окном виднеется тёмный силуэт с подсвечником в руке. Маленький огонёк робко выхватывает из темноты руку, складки одежды и острый подбородок. Это видение всё ещё напоминает призрака, но вот человек подходит ближе к окну, и Сатору изо всех сил старается врасти в стену, чтобы его не заметили. Силуэта за окном касается лунный свет, из омута темноты возникают тонкие губы, скулы, лисий разрез глаз. Ещё секунда, и человек снова скрывается в мраке комнаты, и Годжо не может удержаться, наглеет совершенно и поднимается на носочки, опираясь ладонью на деревянный цветочный поддон под окном. Огонёк свечи все удаляется и тает в глубине дома. Сатору и правда чувствует себя призраком. Невидимкой, способной раствориться в воздухе. Его здесь нет, и, значит, правил нет. Эта мысль так очаровывает его, что он совершенно забывает об осторожности и почти виснет на деревянном коробе с тяжёлой мокрой землей. Ожидаемо — но только не для Сатору — проржавевшее крепление не выдерживает, с треском поддон отваливается и падает одной стороной на землю. Этот звук в ночном молчании звучит оглушительно, будто пушечный выстрел. Годжо застывает на месте, его сердце вдруг подскакивает к горлу и мечется загнанным кроликом. Он кидает взгляд в провал окна, но не успевает ничего разглядеть, бросается прочь. В панике он начинает оббегать дом не с той стороны, с которой подошёл, и на его пути возникает покосившийся сарай, из-за угла которого выскакивает мохнатое чудовище и поднимает страшный лай. Годжо резко тормозит и чуть не падает с ног, но, слава Всевышнему, пёс оказывается привязан. Зверь кидается и остервенело гремит цепью, но даже сквозь этот звук юноша слышит скрип открывающейся двери. — Кто здесь? — раздаётся незнакомый голос. Сатору решает спрятаться за наваленным рядом с сараем хламом, рассчитывая так выждать удачный момент и скрыться. — Отто, что случилось? Видел кого-то? — спрашивает тот же голос, но уже гораздо ближе. Пёс затихает, слышатся тихие осторожные шаги по гравию. Из своего укрытия Сатору видит, как незнакомец проходит мимо, огибая дом. Всё внутри холодеет, когда в свете луны Годжо замечает металлический блеск — человек держит в руке револьвер. «Вот он сейчас обернётся и заметит меня, точно заметит, — в ужасе думает он. — Что за бесславная смерть?..» Кровь стучит в висках, и в попытках найти решение Годжо выбирает самое глупое. Он выскакивает из своего укрытия и хочет сбежать как можно скорее, но шарф цепляется за что-то в темноте и чуть не душит его на месте. Барахтаясь из последних сил, юноша выпутывается из предательской тряпки и бросается через двор к воротам. Из-под его ботинок в воздух взлетает гравий и со звоном падает обратно, собака снова разражается громким лаем. Сатору ожидает и в то же время ужасно боится услышать выстрелы за спиной. Еще секунду назад ему казалось, что он действительно может всё, даже раствориться в темноте, исчезнуть. И никто его не заметит. Но наваждение рассеялось, а леденящий ужас остался. Но выстрелов не раздаётся. Никто его даже не преследует. На одном дыхании Сатору пробегает всю долину, будто бы летя и совсем не касаясь земли, пока впереди не возникают ненавистные, но спасительные сейчас очертания школы. Он останавливается и переводит дыхание. Оглядывается назад. Никого. Вымученно простонав, оседает на землю и пытается успокоить растревоженное сердце. Луна смотрит на него равнодушно. Кажется, сегодня ему не уснуть.