Viscum album

— А что, если тот особняк заняли какие-нибудь головорезы? Да, кочующие головорезы… — вслух задумчиво рассуждает Сатору. — Какой? Секо изо всех сил сражается с математикой, поэтому глупые вопросы друга ее только отвлекают и мешают наконец осознать сакральный смысл тригонометрии. Сатору первые десять минут честно тоже пытается решать задачки, но в его случае опыт показывает, что пустить всё на самотёк гораздо менее трудозатратно и более приятно. — Ну тот, заброшенный. Вернее, уже не заброшенный, — напоминает Годжо, но сразу добавляет: — Наверное. — Ты разве ещё не проверил? — Так а вдруг там головорезы! Разговор заходит в тупик, и Секо ему больше не отвечает. Раздосадованный тем, что Иери котангенсы важнее дружбы, юноша предпринимает ещё одну отчаянную попытку выучить что-то из формул. «Но экзамен же не завтра», — и эта мысль ужасно демотивирует. Отчего-то он не спешит рассказывать друзьям о своей ночной вылазке, чуть не закончившейся его безвременной кончиной. Это могло бы стать хорошей байкой, приключением, о котором он в красках поведал бы компании за игрой в карты. Но от одного воспоминания его пробирает дрожь и хочется тряхнуть головой, отгоняя врезавшиеся в память образы. Однако время шло, и восприимчивый разум Сатору потихоньку перекраивал память. Школьные дни не пестрили событиями, но юноша всегда живо отзывался на любые мелочи, реагировал за доли секунды. Его холерический характер было тяжело вынести, потому что эмоциональный фон скакал из крайности в крайность. Он редко думал головой, доверяя слишком лабильным чувствам, которые меняли цвет, переливались, горели и искрили. Он обижался раз и навсегда, но через час уже сам был готов просить прощения. Погружался в удушливую тоску с головой, а потом его спасала у края какая-нибудь глупая старая шутка или показавшееся из-за туч солнце. Наверное, именно поэтому в друзьях у него были флегматичные Секо и Нанами. Хайбара больше походил на Годжо, но всё же был менее непреклонен и легко шел на компромисс. Сразу после своего побега, усевшись на землю под ночным небом, Сатору поклялся себе больше никогда не выходить за пределы школьной территории, учить все уроки, уважать старших, ложиться спать с отбоем и не играть в карты. Затем ужас отступил, и он понял, что погорячился. Спустя неделю в списке его клятв осталось только «не покидать территорию школы», но и она держалась всё более шатко с каждым весенним днём. Становилось всё теплее, свежая зелёная трава стала пробиваться то тут, то там. Темнело всё позднее, казалось бессовестным предательством по отношению ко всему миру сидеть в душной комнате, когда за окном такая весна. В один из выходных дней, когда ветер наконец стал тёплым и не пробирал до костей, Сатору сидел на трибунах футбольного поля, наблюдая за тренировочной игрой футбольной команды. Иери получила разрешение выйти в город, а Нанами с Хайбарой делали какой-то проект для урока химии. Они были на год младше, но Сатору всё никак не мог вспомнить, чтобы он в прошлом году занимался чем-то подобным. Скучающим взглядом Годжо окидывает поле, замечая, что солнце начинает садиться и небо окрашивается в розовый. Этот цвет напоминает ему клубничное мороженое, лепестки шиповника и подушечки кошачьих лап. «В долине, наверное, сейчас ещё красивее», — думает он. Мысль сначала колется, но затем кажется всё более безобидной. Ну что может произойти? Просто нужно не приближаться к поместью. Долина изменилась с их прошлой встречи. Говоря откровенно, он чаще видел этот пейзаж в кромешной темноте, поэтому сейчас на секунду замер. Холмы окружали низину и создавали укромное место, такое просторное и в то же время уединенное. Сатору идёт дальше, он знает, что впереди пологий склон, а за ним мелкий ручей. Солнце неумолимо катится на запад, облака окрашиваются оранжевым и лиловым. Ручей обмельчал с прошлой осени, но впереди летние дожди. Впереди густые туманы и ледяная роса на высокой траве. Годжо погружается в мысли, поэтому оглушающий лай заставляет его вскрикнуть и подскочить на месте. Он застигнут врасплох и не готов обороняться, поэтому мощные лапы на раз опрокидывают его навзничь, прямо в ручей. У Сатору звенит в ушах, а сердце застревает в горле. Он пытается освободиться, но начинает задыхаться, потому что нечто своим весом давит ему на грудь. Юноша открывает глаза и готовится закричать, потому что над ним возвышается лохматая зверюга, рычит и капает слюной. Чудовище неопределённой породы кажется смутно знакомым и точно собирается откусить от него что-нибудь жизненно важное. — Отто, ко мне! «Отто? О нет». Собака нехотя подчиняется и отходит, оставляя Сатору повержено лежать в ручье. Он не торопится подниматься, чтобы не встречаться взглядом с владельцем животного, потому что голос тоже откликается среди его воспоминаний. Сатору смотрит на закатное небо и прощается с ним. — Прошу прощения, он обычно очень дружелюбный. — В голосе слышится вина, шаги быстро приближаются. — Вы не можете встать? — Голос становится по-настоящему напуганным. Незнакомое лицо с выражением беспокойства возникает над Годжо на фоне неба, и он боится шевелиться, хотя волосы на затылке вымокли, как и пиджак с брюками. Как всё-таки хорошо, что снега было мало в этом году и ручей не разлился по весне — было бы совсем неудобно. Лицо с лисьими темными глазами, острым носом и высокими скулами. Чёрные длинные волосы свисают вниз, контрастируя с бледной кожей. «Ну точно он». — Эм… Да нет, вроде могу, — выдавливает Сатору, продолжая пялиться на незнакомца. Ему лет почти как Годжо, наверняка так и есть. Сатору неохотно поднимается из ручья, когда ему протягивают руку. Человек напротив тоже рассматривает его без стеснения, под этим взглядом становится неуютно. В прочем, как и в вымокших штанах. — Это же ты! — вдруг выдаёт брюнет, в его глазах непонимание и тревога. Сам не замечает, как переходит на «ты». — Кто? — Серьезно? Ты залез ко мне в дом и теперь придуриваешься! Поэтому Отто тебя узнал. — Ты что-то путаешь! — Путаю? — с нажимом произносит незнакомец, ещё сильнее прищуриваясь, и явно начинает злиться. Сатору прикидывает, получится ли у него позорно сбежать на этот раз и действительно дожить свой школьный век праведником, никогда не покидая территории. Собеседник вдруг оказывается совсем рядом и хватает Годжо за грудки пиджака. — Твою башку белобрысую даже в темноте видно, так что я путаю? — пугающе спокойно говорит юноша, в противовес встряхивая обмершее тело Сатору. И он бы рад подумать над этим вопросом, но его белобрысая башка вдруг отзывается тупой болью. Годжо касается затылка, и боль усиливается, а на пальцах остаются красные разводы. Видимо, он приземлился на какой-то острый камень, но не заметил из-за шока. Брюнет тоже смотрит на окровавленную ладонь пойманного воришки, гнев исчезает с лица и сменяется растерянностью. Он отпускает чужой пиджак и делает шаг назад. — Прости, я, пожалуй, пойду, — немного потерянно выдаёт Сатору после немой паузы и действительно идёт в направлении школы. Вот и погуляли, хватит на сегодня. И он успевает отойти на полсотни метров, когда сзади раздаётся голос: — Стой! Погоди! Юноша нагоняет Сатору и хватает за рукав, но Годжо поспешно вырывается из чужой хватки. — Погоди, ладно? Может, зайдём ко мне, приведёшь одежду в порядок и… голову тоже, — предлагает юноша, в его голосе больше нет злобы, только вина. Но Сатору помнит, что у этого человека есть револьвер. — У тебя может быть сотрясение, я не могу тебя просто так отпустить, я потом не усну. — Лучше сотрясение, чем пуля в лоб, — не сдерживается Годжо от колкости. Собеседник снова недоумевает, но затем понимает, в чем дело. — Боже, да он даже не заряжен был. — Так я и поверил. — Ну то есть ты признаешь, что хотел залезть ко мне в дом посреди ночи? Разговор выходит какой-то тупиковый. Сатору хочется скорее отвязаться, чтобы не чувствовать себя так неловко. «И что теперь делать с формой? А с разбитой головой? Сказать, что упал в душе? А если кто-то заметит, как я возвращаюсь? Точно отцу сообщат… и здравствуй военная академия», — от всех этих мыслей голова пошла кругом, не метафорично. — Не хочу в военную академию… — стонет Сатору, оседая на землю. Его обвинитель пугается, не понимая, в чем дело. Бедняга бредит, не иначе. — Что-то меня тошнит. — Поздравляю, это сотрясение. Теперь ты точно не пойдёшь никуда один, — заявляет юноша и достаёт из кармана платок, подавая его Годжо. — Приложи к ране. Сатору смотрит на протянутую вещь с сомнением, но всё-таки берет. Этот человек не похож на убийцу, они даже одного возраста, наверное. Он выглядел как все его одноклассники. Только глаза грустные. — Ладно, вверяю себя твоей заботе. Если что, закопай меня в роще, очень там живописно. — Да не заряжен он был! Они поднимаются по склону молча, пока солнце окончательно скрывается далеко на западе. Горизонт светится алым, а над их головами небо неспешно погружается в холодный кобальтовый. Сатору старается не смотреть вверх, чтобы головокружение не свалило с ног. Он кладёт руки в карманы мокрых брюк, комкает запачканный в крови платок, шагает чуть позади. У его спутника широкие плечи, хоть он и сутулится, пока они идут по порогу холма. Его одежда свободная, темных оттенков и явных фактур — тяжелый твид пиджака, крупной вязки свитер, только стрелки на брюках отглажены как-то в спешке. Черные волосы собраны неаккуратно, наполовину — только верхние, чтобы в глаза не лезли. Остальные рассыпаются по плечам, путаются. — Меня зовут Сугуру Гето, — говорит юноша, и внезапный порыв холодного ветра приносит его слова. Идти недолго, скоро покажутся тонущие в плюще ворота, высокие окна, острые башенки. Холодает, и Сатору ёжится, когда мокрая ткань липнет к ногам, к спине. — Я Сатору Годжо, — отвечает он и думает, что никогда не слышал ни о ком из семьи Гето. Такая редкость для их мест — не знать всех своих соседей. Гето окликает пса, когда они оказываются у самой ограды, и животное, свесив на бок язык, выбегает из рощи. — Ворота не открываются до конца, прости. Придётся извернуться, — говорит Сугуру, демонстративно дергая за один из прутьев — действительно, ворота будто заклинило, но оставался узкий проем. — Я знаю, — совершенно не подумав, говорит Годжо и только после выразительного взгляда брюнета осознаёт свои слова. — Не думай, что из-за сотрясения тебе не придется объясниться, — серьезно предупреждает Гето. Они минуют заброшенные клумбы и поросший фонтан, а когда заходят в дом, их встречает пожилой строгого вида мужчина с идеальной прямой осанкой. Он окидывает Сатору скептическим взглядом и не удостаивает приветствием. — Господин Гето, вы поймали воришку? — спрашивает он, и Сатору хочет немедленно провалиться сквозь землю. — Скорее уж Отто поймал. Тео, принеси в гостиную комплект чистой одежды, что-то из моего должно подойти. Ещё возьми аптечку и скажи Рей, чтобы накрыла ужин в малой столовой, — отдаёт указания Сугуру, попутно снимая пиджак. — Кто-то поранился? — осведомляется мужчина, на суровом морщинистом лице мелькает беспокойство. — Ничего серьёзного, мы справимся, — уверяет юноша и направляется из широкой прихожей в глубь дома. Сатору сперва хочет поспешить за ним, но глаза Тео из-под кустистых седых бровей смотрят на него с подозрением, поэтому блондин вспоминает о приличиях и протягивает ладонь для рукопожатия. — Здравствуйте! Я Сатору Годжо, — представляется он, стараясь преодолеть барьер неловкости. — Кажется, вы обо мне скверного мнения, но я надеюсь, что смогу это исправить. Чем дальше Сатору говорит, тем меньше в его голосе уверенности. Вся она разбивается о непроницаемое выражение серых глаз. — Теодор, дворецкий господина Гето, — говорит мужчина и уходит выполнять поручения, так и оставив Годжо стоять с вытянутой рукой. Юноша снова неловко прячет руку в карман и отправляется искать хозяина дома. Внутренняя обстановка отдаёт запустением и былой роскошью. На стенах прихожей — тёмные тиснёные обои с орнаментом, который когда-то был нанесён золотой краской, но она стерлась и местами выцвела. Паркет розового дерева скрипит от каждого шага; на лестнице, ведущей на второй этаж, по краям тянутся выцветшие полосы — когда-то по центру лежал ковёр, там древесина совсем не потерта. Поворачивая налево, Годжо попадает в гостиный зал с высокими потолками и теми самыми стрельчатыми окнами, которые он часто разглядывал снаружи. Стены здесь голубые, местами с прямоугольниками невыцветших обоев там, где висели картины. В дальнем углу комнаты стоит рояль, накрытый белым полотнищем. В целом, мебели мало и почти вся она завёрнута в ткань, только диван перед камином открыт и вычищен. По углам стоят ящики и чемоданы, ощущение покинутости витает в воздухе. Когда Сатору входит в зал, Гето открывает тяжелые бордовые портьеры, начиная чихать от клубов поднятой пыли. — Мы почти не пользуемся этой комнатой, — поясняет юноша. — Располагайся. — Указывает на диван. Сатору замечает, что Сугуру как будто неловко за окружающую обстановку — он то чемодан возьмёт какой переставит, то штору поправит. На пороге появляется Теодор со стопкой одежды и саквояжем, который оказывается аптечкой. Сатору с удовольствием переодевается наконец в сухое, подкидывает из поленницы дрова в камин, наслаждаясь тёплом и только сейчас понимая, насколько замёрз, садясь на корточки перед огнём. Дворецкий уносит его школьную форму. Годжо думает, что никогда ее больше не увидит. — Что ж, мне очень интересно, что ты делал под моими окнами той ночью, — произносит Гето, вырывая Сатору из тихого покоя, принесённого тёплом прирученного пламени. Брюнет открывает саквояж, доставая бинт, вату и склянку коричневого стекла с перекисью. Годжо вздыхает и садится на диван. Сугуру смачивает вату и запускает пальцы в короткие светлые волосы на затылке Сатору, который втайне рад, что ситуация вынуждает его сидеть к собеседнику спиной. — Это всё очень глупо. Я не хотел причинять вреда или влезать в дом, клянусь, — начинает Сатору, чувствуя, как щиплет рану. — Сильно всё плохо? — Нет, небольшая ссадина. К слову, голова ещё кружится? Или тошнит? — Всё в порядке. Думаю, я просто испугался. — Отто или меня? — Да нет же! — Сатору ещё более горестно вздыхает, потому что не может найтись со словами. — Я не буду перевязывать, кровь давно остановилась. Только на спине лучше не спи, — говорит Сугуру, собирая всё обратно в саквояж. Годжо ощупывает затылок и поворачивается, попутно пытаясь придумать, как объяснить другому человеку свой порыв и что этот дом такой таинственный, а тайны это так интересно, а ещё ночью так легко дышать и можно исчезнуть в темноте… — Я учусь в академии Таунтона, ты же видел форму, — неуверенно начал он. — И ты, наверное, знаешь, какая там бывает тоска. — Честно говоря, нет, для меня нанимали преподавателей, я учился дома, — отвечает Гето и больше загоняет Сатору в тупик. — Ого, тебя, наверное, очень любят, раз не сослали страдать, — восторженно произносит блондин, но не вызывает этими словами никакой положительной реакции — Гето только хмурит брови. — Ладно, просто знай, это невозможное место. Невыносимое. Иногда мне кажется, что я застрял там во времени, дни все повторяются, а я не замечаю и выбраться не могу. Годжо смотрит на собеседника, пытаясь распознать по прищуренным глазам, понимает тот его или нет. Так и не найдя ничего в тёмной радужке и напряжённых бровях, продолжает: — И вот иногда ночью я выхожу прогуляться. Просто хожу по окрестностям и так я чувствую себя свободнее, потому что никто не следит, не кинет замечание. Если не поймают, конечно. И я часто проходил мимо этого… мимо твоего дома. Это же твой дом? — Что за глупый вопрос? — А вдруг вы с Теодором его захватили, потому что он пустовал? — осеняет Сатору, он успевает снова испугаться за свою шкуру и впечатлиться собственному умению влезать в интриги, но Сугуру его быстро осаживает, пока эта мысль не набрала оборотов в светловолосой голове. — У меня есть документы, — парирует Гето, скептически глядя на своего гостя. — Ладно, допустим, — отступает Сатору. — О чем это я? — Проходил мимо моего дома, — напоминает Гето. — Да… И здесь никогда никто не жил. И в городе говорили, мол, хозяин уехал. А куда, почему, надолго ли — никто не знает. И вот той ночью я увидел свет в окне. Ты веришь в привидения? Я подумал, вдруг призраки… Вот если тут кто-то умер, а потом стал призраком… — Нет никаких призраков, — вдруг обрывает его Сугуру с оттенком раздражения. Годжо замечает, как напрягаются плечи брюнета и губы сжимаются в тонкую линию. Эта реакция снова сбивает Сатору с мысли, и он замолкает, с тревогой глядя на собеседника. Гето, заметив это, пытается снова принять расслабленную позу, надевая маску невозмутимости. Это происходит за короткое мгновение, и блондину думается, что ему просто померещилось. — Это лишь детские страшилки. — Я знаю, конечно, — произносит Годжо, несколько сбитый с толку. Он замолкает на долгую минуту, смотря на всполохи огня в камине, но чувствует на себе ожидающий взгляд, поощряющий продолжать. — Просто мне казалось, что вот-вот что-то произойдёт. Со мной так давно ничего не происходило, я словно в болоте… А потом эта штука отвалилась, и пёс ещё, и ты с револьвером… Я так быстро никогда не бегал! — заключает Сатору, вспоминая, как скакал вниз по холму, молясь, чтобы никакая яма, рытвина или камушек не попал ему под ноги — ох, как бы он тогда летел… — Тебе ничего не бывало за эти побеги? — обдумав рассказ блондина, интересуется Сугуру. — Ловили пару раз, назначали отработки… — говорит Сатору, откидываясь на спинку дивана. Но вдруг он оборачивается и видит полную темноту за окном. Видимо, на его лице отражается беспокойство, потому что Гето тоже смотрит в окно. — Что-то не так? — Возможно, я не смогу попасть в общежитие, окно же закрыто, — с досадой отвечает Годжо и в голове пытается высчитать вероятность, с которой кто-то из взрослых заметит его отсутствие, но с математикой у него всегда было плохо. — Можешь остаться, Рей наверняка уже накрыла к ужину. Форма высохнет утром, вернёшься как новенький, — предлагает Сугуру, поднимаясь с дивана. Он снова выглядит спокойным и немного отрешённым. — Ты не злишься? — Думаю, после сегодняшнего мы квиты, — Гето пожимает плечами, складывая руки на груди и кривовато улыбаясь. Сатору тоже улыбается в ответ и чувствует, как напряжение между ними немного рассеивается. С этими мыслями он следует за хозяином дома в столовую.