Мне жаль

***

Люцифер не хотел бы продолжать тему с отелем своей дочери — он был безумно рад, что она впервые за много лет пригласила его к себе, он был рад слушать ее голос и видеть счастливую улыбку на ее лице. Он был рад слышать ее энтузиазм в каждом слове, и он был уверен, что это отражается на его лице. Он так рад за свою дочь — отношения у них не очень, последние несколько лет они общались, словно через силу — Чарли было неинтересно общаться с ним, а сам Самаэль не мог найти адекватного повода позвонить дочке. Он был бы рад позвонить по любой мелочи, сказать, что он со скуки сотворил еще одну уточку, которая может дышать огнем, он хотел бы обсудить с кем-нибудь последние сплетни, узнать, как дела у его девочки — не важно в чем, главное просто слушать ее, он так давно не общался хоть с кем-то из своей семьи, что его депрессия с годами лишь прогрессировала. Он устал быть в одиночестве и так сильно не хотел портить этот момент, он не хотел, чтобы блеск, этот замечательный блеск энтузиазма, в глазах его дочери, исчез также быстро, как у него. Он не самый лучший отец, он знает об этом — он почти не слушает, о чем ему рассказывает Чарли, ему достаточно того, что она улыбается и говорит об этом всем так воодушевленно, что даже его мертвая, похороненная заживо идея о почти таком же — идеальном и несбыточном, слабо пытается вырваться, пусть он и бросает в нее комьями земли, чтобы не повторять своих прошлых ошибок. Он просто рад ее слышать, рад ее видеть, он хочет еще раз обнять ее и даже расцеловать ее в щеки, пусть это и будет отвратительно неуместно. — Ну, так, что ты думаешь об отеле, пап? — они останавливаются на балконе, откуда видно несколько улиц города, когда Чарли спрашивает его об этом. Люцифер оглядывает ее таким любящим взглядом, что становится больно. Он гордится тем, что Шарлотта не потеряла веру в грешников, он рад, что у него такая дочь, он рад за нее. Он счастлив видеть то, как она хочет помочь этим отребьям поменяться, он просто счастлив за нее. Чарли выросла такой замечательной девушкой, жаль, что он не видел этого. Он замечает, что Вэгги смотрит на его дочь точно также — он сомневается, что девушка полностью верит в идею его дочери, но она поддерживает Чарли, она любит Чарли, это видно по глазам. Люцифер все еще удивляется, что не потерял умения видеть саму душу по одним только глазам. Но, пусть Чарли считает его отвратительным отцом, не желающим слушать своего ребенка, Люцифер постарается оградить ее от этой идеи и максимально мягко разбить ее мечты вдребезги. Иначе она будет страдать также как он, иначе его дочка пройдет через тот же Ад, мучения и разочарования, через которые прошел он. Он постарается мягко отговорить ее от этой идеи, чтобы она не стояла спустя время на пепелище своих собственных мечт, как пришлось стоять ему. — Мне нравится, что ты видишь в грешниках только хорошее, Чарли, но…. — он старается подбирать слова, он больше не смотрит на дочь — переводит грустный взгляд куда-то вдаль, мнется в попытке найти правильные слова. Он успевает заметить боковым зрением, как плечи Шарлотты опускаются, она чувствует, что Люцифер хочет сказать ей слова не о поддержке, и Самаэлю чертовски больно разбивать ее мечты, говорить ей правду, но он не может солгать. Чарли — его дочь, единственное, что у него осталось, он не хочет причинять ей боль, он так не хочет, чтобы его милое дитя чувствовала себя также отвратительно, как он когда-то. Он так не хочет видеть, как она плачет на кладбище своих надежд, мечт и планов, когда осознает, насколько все это несбыточный бред. Невозможно исправить тех, кто не желает этого, невозможно вбить в головы грешникам, что в Раю им будет лучше, ведь в Раю есть правила, которых стоит придерживаться, а в Аду есть свобода, для грешников выбор очевиден. Люцифер прикрывает глаза, веки которых слишком тяжелые — его беспокойный сон явно сказывается на его состоянии, но Чарли об этом знать не стоит. Его старое сердце не выдержит, если Чарли — его дорогая, милая девочка, которая навсегда останется той маленькой принцессой, которой она была в детстве, расплачется из-за его слов. Он знает, насколько эмоциональна Чарли, как она принимает все близко к сердцу, но… Как уберечь свое дитя, полностью разрушив его представление о мире, его мечты и стремления так, чтобы он не возненавидел тебя? Никак, просто смириться с тем, что последний человек, который любил тебя хоть какой-то любовью, уйдет из твоей жизни. Люцифер глубоко вздыхает, пытаясь успокоить свое расшалившееся от страха, что все пойдет крахом, все пойдет не так, сердце и не вызвать очередную паническую атаку или слезы, прежде чем начать говорить, стараясь придать голосу отстраненность и строгость. — Посмотри на них, Чарли, — он лениво проводит рукой, указывая на грешников, которых можно было увидеть и с балкона отеля. В одном углу у разваливающегося здания кого-то убивали, другого в подворотне насиловали, а кто-то прямо на улице блевал от передоза или от алкоголя или от похмелья, неважно. Все это было отвратительно. Люцифер смотрел на это уже несколько столетий с глазами, полными разочарования. Далеко не такого он хотел для них, ничего подобного для них он никогда бы не пожелал, каких бы мук в Аду не заслуживал грешник. Не так он хотел видеть этот мир, который ему доверили. — Они же просто отребья. — нервная улыбка расползается на его губах сама по себе, потому что ему до сих пор было непривычно называть кого-то из своих людей «уродами, отребьями, полнейшими долбоебами, которые проебали его доверие и которые отныне заслуживают этих мук.» Никто никогда не заслуживал. — Я не знаю, чего ожидать от них в Раю, если они здесь творят такую дичь. — нервный смешок все же срывается с его губ, когда он проводит рукой по своему лицу, пытаясь стереть, вырвать собственное выражение лица, потому что оно невероятно жалкое. Он сейчас на таких невероятных нервах из-за того, что он встречается с кем-то из семьи, с кем-то, кого он так отчаянно любит, что просто боится что-то сделать не так, а он делает, он уверен. Он знает, насколько эти слова больно бьют по дочери, он знает, что Чарли не видит в грешниках ничего плохого, потому что она привыкла к этому, но Люцифер видит, насколько они ужасны, он сам ужасен, он ничуть не лучше них. — Просто… Рай не такой беззаботный, каким ты его себе представляешь. — он с болью смотрит на Чарли, потому что ее выражение лица это просто смесь разочарования, полного негодования, неверия и гнева в его сторону. И во всем этом виноват лишь он. — Они не открыты всем, Чарли, у них много правил. Люцифер знал, о чем говорил слишком хорошо — он не врал Чарли о том, что Рай далеко не так открыт, как может показаться. Он знал, что существ с отличающимся от их мнения, они не станут слушать или воспринимать всерьез, он ведь тоже был молод и амбициозен, просто слишком уж ярок и взбалмошен. Его посчитали угрозой в мире утешения, умиротворения и спокойствия, никому бы не хотелось на острове спокойствия и миролюбия видеть какие-то шумные и вырвиглазные вечеринки, не соответствующие правилам. Люцифер не вписывался в правила своего дома, за что был изгнан, он создал мир, правил в котором не было, и поплатился, но назад дороги не было и никогда не будет. — Но это наши люди, пап, я должна хотя бы попытаться! — та надежда и отчаяние, которое Люцифер слышит в ее голосе, просто убивают его, потому что он наверняка звучал также отчаянно для своего отца, умоляя дать его идеям шанс. Ему требуется значительная часть выдержки на то, чтобы продолжать стоять на своем. Он жалеет о том, что завел диалог в такое русло, но ничего не может с этим поделать. — Наши люди, Чарли, просто ужасны. — говорит он строже, чем хотел, потому что он хочет, чтобы Шарлотта это поняла. Их люди никогда не поменяются, у них слишком много свободы, которую Люцифер, по незнанию, им даровал, и они всегда будут кучкой уродов, которые не заслуживают ничего больше, чем быть убитыми во время чистки. — Им даровали свободу воли, и только глянь, насколько они все извратили. — он слишком резко махает рукой, указывая на очевидную проблему, замечая в глазах Чарли всю ту же тоску и разочарование в нем, из-за чего его накрывает. Он не хочет, чтобы Чарли думала, что он только и пришел сюда для того, чтобы все испортить, он просто не хочет, чтобы она страдала, неужели это настолько отвратная цель — пытаться уберечь свое дитя? — Все ужасно! — почти истерично кричит он, руками хватаясь за полы своей шляпы, как за единственную вещь, которую он может сейчас схватить от накативших чувств, прежде чем продолжить ломающимся от эмоций голосом, иногда отворачиваясь, чтобы кашлянуть, чувствуя, как ускоряется его сердечный ритм. — Я просто так не хочу, чтобы ты пострадала из-за кого-то вроде них! Он успевает положить руки на плечи дочери, заглядывая ей в глаза, прежде чем их отвлекает крик внизу. Кричат какие-то грешники-акулы, стараясь тараном выломать дверь в отель, и Люцифер даже не удивлен, зато Чарли в таком ужасе, а Вэгги быстро подбегает, чтобы посмотреть на происходящее и тут же хмурится, из-за чего ему становится стыдно и неприятно за свое удовлетворение. Он знал, что так будет, так всегда происходит. — Вот, как, например, сейчас. — с усталым вздохом говорит он, заходя с дочерью и ее девушкой в портал, выходя сразу на первом этаже, где творится полных хаос. Грешники, которых представила ему дочка, пытаются укрыться от того, что дверь отеля и даже его стена разлетаются, и осколки стекол и камней готовы во второй раз лишить их жизни. Тот грешник, что похож на змею — он не запомнил имя ни одного из них, пытался спасти эту маленькую, немного фриковатую и безумную девочку, которая руками сгребала к себе осколки стекла, словно они были ее любимыми детьми, которых она также пыталась уберечь. Та женщина, которую они увидели только сегодня, рассказывала двум другим грешникам у бара, что пришли эти грешники-акулы по ее душу и почему вообще это случилось. Она просто ими воспользовалась, Люцифер даже не удивлен этому. В некоторых местах уже был огонь и некоторые из грешников пытались его потушить, также стараясь следить за тем, чтобы никто не умер. Люциферу неприятно смотреть на то, как в ужасе расширяются глаза Чарли и то, какой ужас искажает ее лицо, когда она понимает, что все идет прахом. Сейчас отель — то, что она так кропотливо восстанавливала, украшала, холила и лелеяла, разрушают из-за одного грешника, который пришел сюда не для того, чтобы исправиться, не для того, чтобы поддержать ее, а просто, чтобы отвести от себя прицел и разрушить все то, что было дорого Шарлотте. Девушка мотает головой из стороны в сторону, не понимая, за что хвататься первым, пока Люцифер спокойно наблюдает за происходящим — он привык к этому хаосу, он привык к тому, что все его планы рушатся, что его судьба, мечты и планы, отношения и любовь, все это рушится, все это падает к его ногам осколками, но он уже привык. — Видишь, Чарли, ты строишь что-то милое, приглашаешь людей, даешь им все, а они лишь приносят жестокость и хаос тебе под дверь. — он говорит это ровным, спокойным голосом, обводя рукой весь тот хаос, который сейчас был в отеле. Для него это далеко не новость, грешники — отвратительны, они не заслуживают спасения, и это яркий пример для того, чтобы Чарли тоже это поняла. Когда она это поймет, что же, ей будет не так больно падать, когда все ее планы рухнут. — Неважно, насколько благи твои намерения, они всегда тебя разочаруют. Чарли, как он и думал, смотрит на него так, будто он только что умер для нее — конечно, он ведь сказал не то, что она хотела услышать, он сказал ей правду. Он не поддерживал ее идею, но он правда старался сказать это как можно мягче, он понимал, что со стороны его слова звучат мерзко, он худший отец, он не спорит, но… Он не хотел, чтобы его дочери было так больно, но ничего не мог с этим поделать. Он — жестокий и подлый человек в ее глазах, который лишь подливает масла в огонь, делая и так херовую ситуацию еще хуже своим «а я говорил». Ситуации помогает Аластор, который приходит больно уж вовремя — когда и отель разрушен, и враги вроде как остались безнаказанными, и вроде как еще не все веселье упущено. Он злится и явно просто красуется перед всеми своей силой — Люцифер не стал бы его осуждать, он привык к этому, грешники всегда старались показаться лучше, чем они есть, так что нет ничего зазорного в том, чтобы привлечь к себе внимание, тем более радио-демон это любит, не сложно заметить это по его поведению. — О, я же говорил. — Люцифер с дочерью подходят ближе к дверям отеля, наблюдая за тем, как Аластор, проткнув несколько несчастных грешников своей тенью, теперь с удовольствием пожирал их, и это зрелище просто было мерзким, про него не хотелось вспоминать или как-то наблюдать, так что Самаэль просто отворачивается от этого всего, смотря на Чарли, которая, в свою очередь, очень обеспокоена происходящим. — Грешники — жестокие психопаты, одержимые страстью принести столько боли и разрушений, сколько смогут. — он кидает еще один взгляд, полный разочарования на то, что происходит на улице, в тот момент, когда огромная форма тела Аластора, которую тот принял, засовывала себе в рот грешников, пережевывая их с отвратительными звуками ломающихся костей и просто чавкающим звуком плоти на зубах, прежде чем очень спокойно, даже меланхолично, сказать. — Пытаться их изменить — бессмысленно. — Пап, прекрати! — прерывает его дочь, и Люцифер слегка дергается от этого. Чарли выглядит так, словно бы сейчас заплачет — ее взгляд бегает по всей его фигуре, словно не понимая, что с ним не так, почему он продолжает говорить ей такое? Почему так хочет, чтобы она разочаровалась в своей идее? — Аластор защищает этот отель, своими методами, — в этот момент она бросает быстрый взгляд на происходящее за стенами отеля, но также быстро возвращает его, пожимая плечами и вздыхая, словно стараясь набраться уверенности. — Но все же он делает это для меня. — Люцифер не реагирует на это, пусть и чувствует болезненный удар сердца, ему больно слышать это и видеть Чарли такой разочарованной, но не в своей идее, отнюдь, она разочарована именно в нем. — Почему он верит в меня, а мой отец — нет? — этот отчаянный крик на октаву выше всего остального и он заставляет Люцифера сильнее рукой сжать предплечье, потому что он чувствует себя ужасно. Возможно, ему не стоило говорить это Чарли в такой манере, возможно ему не стоило заводить эту тему, а просто сказать, что отель классный и все такое, но все уже зашло, куда зашло. Люцифер хотел отговорить Чарли от этого, потому что знал, что ничего не выйдет — Рай не станет ее слушать, он обсмеет Чарли, посчитает ее угрозой и выдворит, разбив все мечты его девочки. Он лишь хотел ее предостеречь, он не хотел причинять ей столько боли, но по-другому никак, лучше пусть она винит его всю оставшуюся вечность, чем пройдет через ту боль, через которую ему пришлось пройти в одиночку. — Папа, просто, помоги мне. — спустя несколько минут напряженного молчания, еще раз пытается Чарли, протянув руку к Люциферу, который дергается от этого, словно оживая и выныривая из своих мыслей. Он быстро пробегает взглядом по лицу дочери, прежде чем вздохнуть, сильнее рукой сжать предплечье и быстро сделать от дочери в сторону несколько шагов. Он не может, он просто не может, он даже не знает, кого сильнее морально убивает — ее, разбивая ее мечты, или самого себя, заставляя, буквально пиная себя на то, чтобы рушить мечты ребенка. — Я не могу. — все же тихо и отчаянно выдыхает он, отказывая дочери в ее просьбе. Он не мог прямо послать ее туда, где разрушили бы ее мечты окончательно, возможно, не только мечты, возможно, это пошатнуло бы всю ее личность, если бы она встретилась с ангелами. Он не мог желать этому дитя плохого, поэтому старался ограждать ее от правды, от того, что на самом деле происходит, из-за чего у Чарли развилось неправильное понимание вещей. Никто из них не идеален — ни ангелы, ни демоны, просто в Рай попасть сложнее и соответствовать их стандартам тоже, поэтому так мало людей попадает туда, поэтому так много людей попадает в Ад, где есть свобода. Это не означает, что ангелы все такие прекрасные и радужные, мирные и всех любят, нет, но пока ты не выходишь за рамки дозволенного и не приносишь проблем — ты можешь находится в Раю, но как только ты станешь неугодным — ты будешь изгнан. — Почему? — Чарли идет за ним, явно желая продолжить этот разговор, явно желая надавить и ему на больное, словно им недостаточно боли в отношениях. Словно бы Шарлотте так важно знать причину отказа, а не просто признать, что ее отец — мудак. Господь, все было бы легче, просто признай она это, Люциферу уже не будет хуже, его депрессия все равно с годами лишь ухудшалась, он мог взвалить на свои плечи еще немного вины, главное, чтобы у Чарли все было хорошо, только бы у нее все было хорошо. — Чарли, ты не понимаешь! — он кашляет, закрывая рот рукой, чувствуя, как искажается его выражение лица, но продолжает, когда приступ проходит. Это не умаляет его вины, боли или отвратительно быстро стучащего сердца в грудной клетке, он чувствует, что ему становится слишком жарко и плохо от накатывающих чувств, которые он долго сдерживал, отвлекая себя чем угодно, только бы не впадать в апатию еще больше, но теперь ему страшно, что он взболтнет больше, чем нужно. — Рай никогда не слушает, они не послушали меня, не станут слушать и тебя! — Ты не можешь знать наверняка, есть же всегда какой-то способ, ты просто не пробовал! — Чарли все еще стоит на своем, подходит слишком быстро, улыбается так, словно пытается вселить в него надежду, пытается взять его руку в свою и уже, скорее всего, придумывает текст своей очередной подбадривающей песни, когда Люцифер резко делает от нее шаг назад, заходясь кашлем. Несвойственный ему гнев заполняет грудную клетку и Люцифер искренне не хочет начинать ссорится с дочерью, ведь… Она ничего не знает, она не знает о том, как Люцифер пытался строить Ад с нуля, методом проб и ошибок и у него не получалось ничего. Он был юным ангелом, что пошел против воли Бога и решил, что он знает лучше, что стоит делать. Он был слишком импульсивен, когда заявил о том, что в Аду не будет никаких правил, а когда он осознал то, насколько же это ужасно, насколько эта вакханалия кровопролитна и страшна, было уже поздно. Он пытался реабилитировать грешников точно также, как Чарли — он пытался объяснить, что в Раю им будет лучше, не нужно будет переживать за сохранность своей жизни или жить в убогих строениях, но его не слушали. Его просто высмеяли и даже хотели согнать с трона правителя Ада. Все его старания пошли прахом — Ад столетиями был в такой агонии, а Люцифер ничего не мог с этим сделать, он больше никак не мог влиять на грешников, его никто не считал кем-то важным, пусть и не покушались на него больше, когда он доказал старым грешникам свою силу. Чарли ничего из этого не знала — она не знала, как он был одинок все эти столетия, ведь, несмотря на то, что пали они с Лилит вместе, приоритеты у них были разными. Да, они пытались создать семью и даже родили ребенка, но дальше просто не сложилось — Лилит не верила в супруга, который все еще старался не терять надежды в своей идее, и с помощью магии показывал прелести этой идеи и Чарли, когда та была младше, и запрещала промывать дочери мозги этой «ересью». У нее была карьера, планы, мечты и стремления, в корне отличающиеся от Люцифера, который все эти годы тонул в одиночестве и отчаянии, от невозможности все изменить. Последние семь лет для него были особенно сложными — Лилит ушла и больше не хотела с ним связываться, он хотел надеяться на то, что она — сильная, прекрасная женщина и не умерла бы по какой-нибудь глупости. Чарли тоже давно жила своей жизнью, очень редко вспоминая про него, она забрала с собой Кики, Раззела и Даззела, хотя они по сути и были для нее, они были ее, но Люциферу было так…одиноко. Он был во дворце совсем один — со слугами ему не хотелось водиться столетиями, да и не работал на него сейчас уже никто, дворец почти пришел в запустение, а сам он старался не впадать в отчаяние от того, насколько он одинок в таком величественном здании. — Я не пробовал? — кричит Люцифер, когда кашель отпускает его, и он проводит рукой по рту, стирая остатки слюны и неприятного ощущения, чувствуя, как глаза непривычно горят. Чарли останавливается и замирает, непривыкшая к тому, чтобы отец повышал голос, но он продолжает. — Это я-то не пробовал? — Люцифер уверенно делает шаг вперед, когда Чарли инстинктивно отшатывается от него, но Люцифер не поднимает руку, не тыкает в нее пальцем, он просто прямо смотрит ей в лицо и громко говорит, полностью подчинившись эмоциям, а не разуму. — Я знаю о Рае и их установках больше, чем ты. Я пробовал давно, когда еще только пришел в это место и посмотри, во что все это превратилось! — он указывает дрожащей рукой на разрушенный отель, на грешников, на весь тот пиздец, который их окружал и его голос ломается, потому что он тоже видит, насколько все плохо и ему больно. — Ты думаешь, я хотел хоть чего-то из этого? — истерично смеясь, спрашивает он, перекатываясь с пяток на носки, а потом, прикладывая руку ко лбу, вдруг слишком резко понимая, насколько тяжело осознание его проеба, но заткнуться он не может. — Хотел оказаться без семьи, друзей и поддержки в этой яме с девушкой, которая просто имела схожее с моим мнение? Думаешь, я хотел, чтобы сюда отправляли грешников страдать? — он смотрит на свою руку в черной перчатке, словно она может дать ему хоть какой-то ответ, но на Чарли он не смотрит — слишком много разочарования он видел на ее лице сегодня, он и так лишь закапывает себя в ее глазах. В ее глазах он просто жалкий нытик, неспособный помочь простой ее просьбе. — Я создал этот мир, я делал все для них и посмотри, во что это вылилось — грешники ненавидят друг друга, демоны постоянно борются за власть, во всех городах хаос и разруха, так еще и чистка…. — его голос срывается на этом слове, потому что ему невыносимо больно наблюдать каждый чертов год как его народ бесцеремонно и беспощадно вырезают, чтобы «напомнить ему о его месте». Он прекрасно знал свое место, почему из-за него должны страдать другие? Это — его наказание? — Ты думаешь, что я желал всего этого? Неужели… — у него все же хватает смелости еще раз взглянуть в искаженное непонятной болью и жалостью лицо дочери, когда его на секунду пронзает одно простое понимание, и он добавляет уже тише. Его плечи опускаются, когда на них добавляется новый груз, к которому он не привык, к которому еще не адаптировался, поэтому нести его сложнее, поэтому плечи опускаются, улыбка сходит с лица, а глаза распахиваются, пусть в них и плещется только боль. — Именно таким я остался в твоих воспоминаниях, да? Они мало времени проводили в детстве, в основном воспитанием дочери занималась Лилит, чтобы она не переняла «дурных нравов» отца, так что Чарли вполне могла считать его каким-то злобным монстром, а после выхода из дворца и осознания насколько «страдают» грешники в Аду, ее мнение скорее всего прочно закрепилось. Так вот оно что, для нее он просто тиран и монстр, который прекрасно видит, что происходит, но ничего с этим не делает. — Пап, послушай. — предпринимает еще одну попытку Чарли, сжимая губы в тонкую полоску, а руки в кулаки, пытаясь придать себе уверенности. Она не пытается переубедить отца в том, что считает его монстром — об этом можно поговорить и позже, сейчас самое главное, чтобы он устроил ей встречу с представителями Рая. Они поговорят обо всем позже, если сейчас все получится. — Чарли, я готов защищать тебя до конца, — устало и сдавленно отвечает Люцифер, просто опустив голову, потому что он понимает, насколько он устал. Ему важно донести эту мысль до Чарли — неважно ненавидит она его или нет, независимо от ее отношения к нему он будет любить ее всегда. Он будет всегда уважать ее и ее решения, но просто… Он просто больше не может. — Я готов умолять ангелов дать тебе слово, сколько захочешь, но я не хочу, чтобы, когда ты упадешь, тебе не было также больно как мне. — Но меня не нужно защищать, пап. — с нервной улыбкой говорит Чарли, стараясь придать отцу уверенности в том, что она со всем справится, ведь тогда ей удастся вывести его на диалог о том, что действительно нужно. Она покажет отцу, что она самостоятельная — она ведь показала ему отель, грешников, которые исправляются здесь, Аластора — своего спонсора, неужели этого недостаточно для доверия? Он ведь доверил ей уже одну встречу, ему ведь не сложно устроить еще одну? Не сложно ведь? — Я не хочу, чтобы они уничтожили тебя, как меня. — словно находясь в какой-то прострации, с пустым взглядом смотря в пол, говорит Люцифер — его тон давно снижен, он больше не хочет доказывать что-то криками, но ему не все равно на судьбу своей девочки. Он будет винить себя, если ей будет больно и плохо, он не позволит Чарли наступать на те же грабли, на которые напарывался он. — Пап, послушай, все будет по-другому. — уже с неким отчаянием говорит Чарли, все еще не оставляя попыток. Ну почему отец настолько упрямится, он ведь пробовал эту идею давно, столетия назад, все поменялось, Чарли нужно лишь убедить его, что все сработает. — Чарли, хватит! — повышает вновь голос Люцифер, но после минутного молчания и очень тяжелого выдоха, он говорит более спокойно и так серьезно, что ни у кого не остается больше сомнений в том, что Люцифер не намерен больше слушать. — Никакой аудиенции с Раем, не с моей помощью. — он качает головой, но продолжает все также спокойно, пусть голос его наполняется невероятной тоской и сожалением. — Мне жаль, что наивностью ты пошла в меня, мне жаль, что ты не учишься на чужих ошибках, мне жаль, что… — он запинается, оглядывает неуверенным взглядом Шарлотту, которая неуверенно тянет к нему руку, хочет прикоснуться, но он лишь грустно усмехается и жестом показывает ей отступить. — Что я был настолько херовым отцом для тебя, что ты ни во что не ставишь мои слова и попытки научить тебя. — тем не менее на прощание он окидывает взглядом всех этих грешников, перед которыми они тут устроили этот нелепый концерт драмы, и улыбается, кивая на них. — Но я рад, что у тебя хотя бы есть близкие люди, которые любят и поддержат тебя. — он в последний раз улыбается дочери, буквально давит из себя улыбку — она не уверенная, не счастливая, она просто такая вымученная, что аж плакать хочется. — Будь счастлива, дорогая. Люцифер исчезает в своем магическом блестящем красном блеске, вновь оказываясь в своих покоях с уточками, окидывая их равнодушным взглядом. Депрессия снова победила… И почему он еще не привык?