Слепые касания

Гробница, занесенная песком, темна и тиха. Редкие лунные лучи проникают через расселины в пещере. Тихие шорохи и приглушенное дыхание эхом раздается от каменных стен. — Кто здесь? Светлый ангел безучастно оглядывает окружающую его темноту. Глаза его, кажется, излучают мягкий свет — или же это луна так удачно в них отражается. Он тянется вперёд, будто пытается нащупать что-то перед собой. Однако насмешливый голос раздаётся прямо за его спиной, а когтистые пальцы обхватывают за запястье руку, протянутую в пустоту. — Разве сердце Небес не видит пришедших к нему? Как это… бессердечно, — смех больше напоминает шипение гремучей змеи. Ангел чуть вздрагивает от ледяного прикосновения и непроизвольно взмахивает крыльями. От этого слабнет хватка на его руках, и он разворачивается к своему нежданному гостю лицом. — Легко ослепнуть в окружении тьмы, — голос ангела звучит лишенным всяких чувств, но в то же время сам он с интересом ощупывает лицо своего собеседника, — разве тебе, померкшему от гордыни, неведомо это? Тонкие губы кривятся в высокомерной улыбке, но ангел этого не видит. Он чувствует ее под своими пальцами и, почему-то, едва заметно улыбается в ответ. — Благодаря тьме пришло куда большее прозрение, — высокая фигура с поникшими крыльями, с лицом, точь-в-точь повторяющим лицо слепого ангела, склоняется к нему, — ибо честнее всего разумные создания перед страхами своими. Черные, скрюченные руки появляются из теней. Мутные белесые глаза прорезаются в темноте. Бесформенные силуэты с видимым трудом ползут на своих обезображенных конечностях к светлой фигуре и тянутся к белым, мягким крыльям. Пепельный, выцветший ангел с силой разворачивает другого, эфемерно-светлого, лицом к ожившей тьме — и в то же время притягивает к себе, не позволяя даже вздрогнуть. — Они боятся света. Но, в то же время, жаждут свет несущих. На это так занятно смотреть. Как думаешь, затихший голос Небес... как думаешь, Гавриил — к кому из нас тянутся они? Гавриил, действительно, не видит. Ему не нужно видеть, чтобы понимать свое положение. Острые когтистые пальцы впиваются в его плечи, лишая возможности вырваться. Холод, которым отдает падший утренний свет, сковывает движения. И светлой фигуры архангела касаются бесчисленные тени, беспорядочно, но робко. — Стремлением познать и повторить наделены они от тебя. Но едва ли осталось во мне что-то неповторенное, и едва ли знания мои достойны постижения. Тем же, кто вверяет себя мне, могу я даровать лишь изначальный покой. Гавриил приглашающе протягивает руки, и бесформенное темное нечто, ухватившееся за них, светится изнутри мягким золотистым светом. Рассеивается темная дымка, и в очертаниях небольшого комочка света можно угадать силуэт спящего младенца. Тянутся и другие тени к рукам ослепшего ангела. Тянутся к крыльям, едва мерцающим. Светлыми каплями слез падают к его ногам, и распускаются на их месте небольшие цветы с острыми лепестками. Запах этих цветов сладок, и от него слегка кружится голова. Леденящий холод сковывает и цветы, и каменную гробницу, и сам воздух. Становится все труднее дышать, и невольно Гавриил отшатывается в сторону — только для того, чтобы его схватили не менее ледяные, цепкие руки. — Как интересно, — тихий шепот как никогда похож на змеиное шипение, а тусклые глаза пристально смотрят в светлые, — твои крохи света способны сбить с пути тень. Но скажи мне, застывшее сердце Небес, скажи — чем станет твой свет в предначальной бездне?