Амур стреляет больно

Эндрю ненавидел клише. Ненавидел вешать на себя ярлыки, ненавидел объяснять людям элементарно простые вещи, и ненавидел Нила Джостена. Особенно Нила Джостена. Иногда (ложь, очень часто) Эндрю не мог понять, каким образом беглый сын маньяка, связанный с мафией, сумел найти дорогу к нему, к нему настоящему, похороненного под смесью таблеток, травм, ножей и удушающих клятв. Забрался так глубоко под рёбра, что не вытащишь. Разве что только рискуя умереть самому в процессе, при попытке избавиться от него. Нил Джостен затронул в нём то, чего, как думал сам Эндрю, у него уже давно нет. Чувств, искреннего любопытства, желания на что-то большее, просто перепихона или отсоса в подсобке клуба. Много лет Эндрю хватало и этого, привык обходиться малой разрядкой. К тому же, много сил и уходило на то, чтобы поддерживать собственные мозги, насквозь пропитанные химозой лекарств, в относительном порядке и сосредоточиться на защите Аарона, Ники, Кевина. В тот момент не было ничего, кроме дурмана в голове, нескончаемого экси с перерывами на кошмары, где снова и снова к нему, словно липкие щупальца, ползли чужие руки, удушливо зажимая рот. Ни пошевельнуться, ни позвать на помощь. Никакой помощи не было и наяву. Рене и Роланд помогали справиться со снятием напряжения, каждый по своему. Би слушала. Достаточно внимательно и искренне, чтобы стать частью того меньшинства, что он считал своими людьми. Но этого было недостаточно. Скука начала развеиваться не сразу, не в Миллпорте. Головоломкой Нил стал, когда впервые различил их с Аароном. И чем дальше, тем он становился сложнее и занимательнее. Иногда слишком ненастоящим, нереальным. Призрак. Мираж. В эту теорию хотелось верить. В это было поверить проще, чем в то, что такой человек, как Нил существует. Пытается защитить его? Его? Монстр, псих, убийца. Бред. Не более, чем бред, порождённый воспаленным сознанием. Всё происходило слишком быстро. Первая поездка в Колумбию, ключи, правда за правду, кроваво мутное пятно из Дрейка и Истхейвена. Абрам. Настоящий, как смерть и восходы солнца. Признание. Поцелуи. Балтимор. И вот здесь, в эту самую секунду Эндрю осознал, что всё ещё способен испытывать ужас, который должен был исчезнуть давно, ещё в детской семилетнего ребенка, которого не услышали. В тот момент Эндрю казалось, что его снова не слышат. Он не молился, простите Рене и Ники, нет. Молитвы, что с верой, что без неё, ему бы не помогли. Он просил. Безмолвно, про себя. Бесконечный день. Бесконечное непрошеное «пожалуйста» - кому и куда? Неважно. Лишь бы услышали. Лишь вернули его. На этот раз кто-то, или что-то, услышал тихую мольбу. Нил Джостен - его мираж, слишком настоящий и живой, - вернулся к нему. То, что просить об этом было эгоистичным Эндрю понял слишком поздно. Впервые, эта мысль посетила его во время признания Нила в том, что Эндрю - первый. Первый во всём: поцелуи, касания, любая близость, что была под строжайшим запретом в бегах. Едва ли это удивило Эндрю. Нет, нисколько. Однако заставило задуматься. Нил сам говорил ему отпустить Аарона, чтобы не потерять. Нестерпимо больно, но правильно. Отпустить Кевина, чтобы тот начал наконец защищать себя сам тоже было верным решением. А сейчас то же самое касалось самого Нила. Прошедший через Ад и воскресший вновь, разве он заслужил в итоге получить Его? Настолько неправильного, сломанного, со слишком своеобразным пониманием личных границ. Разве, после всего того, что произошло в жизни Нила, он достоин лишь этого? Нил сам помог ему принять решение. Эндрю смотрел на ключи долго. Осознание пришло не сразу. Нил сделал ему подарок. На день святого Валентина. День Всех Влюблённых. В ушах шумело. Они зашли слишком далеко. Эндрю осознавал, что утаскивает Нила за собой, лишает шанса найти того, кто показал бы его как может «нормально». Едва ли сам Эндрю смог бы. Неоткуда было взяться ничему нормальному в его жизни. Миньярды никогда не поднимаются выше дна. Въедливый голос Аарона плотоядным паразитом засел в мозгу, напоминая влияние грёбанных препаратов, наполнявших сознание чужими, навязчивыми мыслями. Возможно, он прав. А утаскивать Нила с собой? Милосерднее было бы дать ему лечь в могилу вместе с Натаниэлем. Откуда-то сбоку глухо всплыло: — Дрю, я.. — Нет. - если бы он позволил ему закончить, то никогда бы не решился. Дрожь в чужом голосе заставила Эндрю взглянуть на него. Где-то глубоко внутри он хотел, очень хотел, чтобы Нил посмотрел ему в глаза, увидел и понял. Но Нил не смотрел. Кулаки Нила были сжаты на коленях, взгляд устремлён в пустоту. Может к лучшему. — Мы закончили, Нил. Собственные слова царапают горло сильнее фантомных рук из его кошмаров. — Закончили что ? Всё, то хорошее, что могло быть в моей жизни. Эндрю рад, что Нил не смотрел. Эндрю рад, что Никто не видел, как он ломался, не силах даже заставить себя остановить слёзы, которые должны были закончиться давно. Ещё в детской.