под красной вывеской

Две приросшие к рулю руки немеют, срослись с кожаной обивкой подержанного Форда, откатавшего по крайней мере расстояние, равное половине Америки. Купил Саске эту малышку меньше года назад у пожилого ирландца, клявшегося богом, что машина небитая и вообще он ей практически не пользовался, если не считать воскресных поездок на пикник. Саске в Бога не верил, но спорить не стал. Кровно заработанных вряд ли бы хватило на что-то более стоящее. Пришлось скривить губы и брать то, что дают. И в принципе он не пожалел. Форд его еще ни разу не подвел: ехал ровно, в овраги не съезжал и не глох. Еще ни разу. Правда, сейчас все равно не радовал своим существованием; глазные яблоки, казалось, сейчас высохнут, полностью слипаясь с кожей, шея затекла и норовила не выдержать потяжелевшую голову. В придачу ему довольно давно хотелось отлить, но он и минуты не хотел тратить на внезапную остановку. А что бы он делал, не будь у него собственного автомобиля? Наверно, пришлось бы самолетом или поездом, с вещами, кочующими в грузовиках. Со всеми удобствами. И эти варианты были для Учихи в разы хуже. Находиться в жарких помещениях с едким запахом пота, а, возможно, сильным запашком от чьего-то сэндвича. В очередях и с людьми он бы точно не выдержал и скорее размозжил мозги об первую твердую поверхность, или залез под поезд, а может, воткнул в глотку не особо острый нож, выдаваемый борт проводником к ланчу. Конечно, он не сбрендивший и такого бы не сделал, но больной мозг все равно подкидывал воспаленному сознанию яркие картинки соблазнительной кончины. За ветровым стеклом ни черта не видно, по земле стелется тонкий слой тумана и повсюду пляшущие снежинки. Белого, морозного, поцелованного самой вьюгой. Он едет по 94 трассе, когда окончательно темнеет и осторожно будит Сакуру, трогает округлую коленку, облаченную в тонкие колготки из ситца. — Скоро будем на месте, — Саске просит посмотреть на карту или же вспомнить самой, где надо съезжать. Сам он уже успел позабыть дорогу. — Сейчас, — Сакура смотрит в телефон и немного охрипшим голосом, показывает. Сарада сладко спит, по щеке стекает слюна. Проснется она, скорее, к завтраку. От этого немного досадно, он бы хотел показать ей свои родные улочки, магазины, кафешки и парки, куда часто ходил один, а теперь будет наведываться туда с семьей. Фарго совсем не изменился, такой же, какой он запечатлел на фотокарточках: яркая вспышка белых и желтых цветов, под плотным слоем пыли улицы, разлившиеся вены и низенькие домики. Саске любил этот городок в Северной Дакоте с населением сто двадцать тысяч. Дальше он свернул на 19 Авеню и не доезжая до Хорс-Парка остановил свою малютку у череды нескончаемых домов. В одном из таких он и провел все свое детство и беспечную юность. Сакура вышла из форда, а следом за ней Саске. Он поднял хрупкое тело дочки и понес к двухэтажному зданию, ранее поделенное на две семьи, но последние двадцать лет принадлежащее только семье Учих. Сакура отворила проржавевший замок, и он внес Сараду в гостиную. Скинул со скрипящего дивана пленку. И аккуратно на него положил хрупкое тельце, про себя подмечая, что еще здесь надо поменять. Пока он быстро перетаскивал внутрь немногочисленные коробки, Сакура пошла к щитку, находящемуся во внутреннем дворике. Железный каркас, намертво впившийся в стену, как клещ под кожу, открылся легко; она потянула рубильник и появился тусклый свет, озаривший весь первый этаж: скромная кухонька, две комнаты, чулан и кривая лестница, ведущая на верх. Лестничный подъемник с рельсами ярко бросался в глаза, болезненным напоминанием об усопшем. Восемь лет назад его брат неудачно прыгнул в воду под, казалось бы, прозрачным слоем припрятался камень. Итачи в те времена увлекался всем экстремальным и не очень. Он сиганул спиной на острые камни, вспарывая кожу и ударяясь позвонками. Как результат — перестал чувствовать всё, что ниже пояса. Родители тогда, как и все друзья, подбадривали «Ну, что ты, Итачи! Через годик-другой поднимем тебя на ноги». Ни через месяц, ни через несколько и еще несколько, ничего не поменялось. Итачи утопился в ванной на втором этаже. Приводить жену с дочкой в дом с такой историей Саске не хотел и боялся. Но разве у него был выбор? Его сомнительных средств ни на что бы не хватило. За год до трагедии у Саске случился незащищенный секс, с не особо любимой девушкой. От аборта та наотрез отказалась. И что ему было делать? Не тащить же ее насильно в больницу. Срок был тогда небольшой, и таблетки бы могли помочь. Но Сакура тогда так слезно выпрашивала: «Это наш ребенок? Ты хочешь убить его?» И не важно, что им тогда обоим стукнуло по семнадцать… Пришлось рожать. Те времена он не особо любил вспоминать, казалось, от него отвернулись все, кто только могли. Родители назвали «безмозглыми, у которого и пары баксов на презики не наскреблось». Деньги то были, но разве пьяный в стельку Саске мог тогда подумать о контрацепции или, на крайний случай, воспользоваться вариантом «вытащить». Неа. Друзья также ничем не помогли, посмеялись, когда Микото с Фугаку выставили его за дверь. В те дни он ночевал на лавке в соседнем парке или же в какой-нибудь круглосуточной закусочной. Милые официантки пожалели красивого юношу и не только закрыли глаза, но и прятали от глаз управляющих. Еще оставался вариант идти к Сакуре, но он ее тогда так люто ненавидел, это чувство опустошения, разочарования полностью съедало его как, какую бы то ни было, личность. Сейчас-то он осознавал, как это было глупо, но тем не менее понимал порывы прошлого «я» с сальными патлами, моющимся в грязных уборных. А потом третий триместр и на свет появилась недоношенная малютка, личиком и характером вся в папку. Волосики жиденькие и цвета сажи, как и глазки. Глубокие. Родители обеих семей тут же забыли все обиды, увидев это чудо с крохотными пальчиками и нежной кожей. Так они прожили под одной крышей, правда, спали они с Сакурой тогда все равно в разных спальнях. Сакура с дочуркой в его комнате с синими обоями, а он на раскладывающемся диване. Но и это продолжилось недолго. После смерти Итачи, пересмотрел свои взгляды и постарался полюбить мать своего ребенка. Сделал ей предложение, их венчали в местной католической церквушки с белыми башенками политыми сливками и уже в марте они переехали в Монтану. В этом доме, в этом городе никто из семейства больше не мог находиться. Но время лечит. — Покрасим твою комнату в розовый? — Сакура подошла к нему со спины и нежно обняла, встала на носочки и поцеловала в небритую щеку. — Да, на днях куплю краски или обои, — он переплел их пальцы, разглядывая ее золотое кольцо с небольшим сапфиром на безымянном. Она снова его чмокнула и отошла на пару шагов, обвела пространство взглядом и с какой-то комичностью простонала: — Работы тут… Саске не был с ней согласен, тут требовался небольшой косметический ремонт, все отдраить и прикупить мебели с посудой. Его небольших сбережений должно было хватить с лихвой, но он согласился. На следующий день он выходил на улицу с тупой болью у виска, отчего не знал и особо не задумывался. Снаружи 4 градуса по Фаренгейту, холодно, но не настолько, чтобы Саске надел, что-то теплее своего изношенного пальто, которое ему дарила Микото на двадцатый день рождения. Путь он держал к издательству. Прежде, чем сжигать мосты и попрощаться с прошлым отправил несколько резюме в разные компании. Опыт у него имелся немалый, после школы в колледж не пошел, хотя мог бы стать выдающимся спортсменом с блистательной карьерой. Сразу начал работать, закончил, конечно, какие-то курсы, но толку от этих картонок… Только сейчас он задумывался о важности высшего образования и диплома, открывающего двери в жизнь. Но пока это оставалось разве что, идеями, мыслями. Саске завел серую машину, без которой в небольших населенных пунктов никак, и повел по заснеженной дороге к центру. Здание издательства расположилось между китайским ресторанчиком и городской библиотекой. Блеклая картонка с четырьмя этажами и мутными стеклами, разбитыми витражами. Его работодателем оказалась статная женщина с родимым пятном на широком лбу, с толстой линзой очков и умными глазами. Не сказать, что красавица, но и не уродина. Лет для пятидесяти хорошо сохранилась. Они быстро подписали договор, про испытательный срок она, к счастью, говорить не стала. Пожали руки и сошлись на том, что статейки будет писать дома, но иногда и выезжать сюда. При крайней необходимости. Его это устраивало более чем, сможет возить Сараду в школу и из школы, на кружки, Сакуре помогать по дому и главное поменьше пересекаться с коллегами. Перед тем, как уйти, она заварила крепкий черный кофе с цикорием, разлила по медным кружкам и решила немного пообщаться с новым сотрудником. Она говорила то тут, то там вставляя словечки южного диалекта. Учиха задумался, а нет ли под ее лавандовой рубашкой футболки с сердечком и фразой «я люблю Техас». — Не знаю, что в этом году учудят на ФИБЕ… Есть на кого посмотреть. Сезон предвещает быть захватывающим. Вот вы как считаете? Он пожал плечами, отпил кофе и предположил: — В этом году я ставить точно не буду. Моя прошлая ставка на Сербию лишила меня значительной суммы. А они даже в тройку не вошли. Женщина рассмеялась. — Да, точно. Но вы знаете, сейчас пророчат… Слушал он ее в пол-уха, баскетболом на самом деле никогда не увлекался. Да, писал, но чтобы действительно смотреть на постоянной основе, иметь своих любимчиков и надеется заглянуть или предугадать будущее, никогда. Выкинет на чемпионат пару сотен, чтобы отвести душеньку, а потом посмотрит запись матча. — Ваша семья? — он невзначай решил перевести тему разговора, показывая на фотографию в позолоченной рамке. На лужайке расположилось несколько человек. Она, седеющий афроамериканец и мальчик лет десяти, мулат. — Да, — с восторгом, — в этом году пошел в среднюю школу. Я так им горжусь. Саске выдавил из себя слабую улыбку и решил переброситься еще парой фраз прежде чем возвращаться домой. Он устал, но не знал от чего. — А у вас? — У меня? — Семья, дети? — ее глаза слегка сощурились, превратившись в разрезы, щелки трухлявого дерева. — Хотя какие дети, вы такой еще молодой. — У меня есть дочь. — А… А жена или муж? — под конец фразы голос притих. — Жена. Саске почудилось, будто она повеселела. Хлопнула ладошками по столу и его первое впечатление о ней враз изменилось, то лишь была легкая тень разума, на самом деле она такая же, как и все. — Это прекрасно. Ты ничего не подумай, но я в начале подумала, что ты… Ну, ты понял. Просто сейчас такие времена, а ты так ухоженно выглядишь. На ухоженно был сделан явный акцент. Наверное, в ее понимании, если мужчина моется чаще, чем два раза в неделю и бреется никогда не в бороде, застревают кусочки пищи, то он автоматически превращается в педика. Саске понимал, на что она намекала и то, что она резко перешла на ты, его никак не смутило. Сейчас, вроде, не шестидесятые, чуть не выплюнул Саске, но быстро прикусил язык. Его только наняли, конфликтам тут не место. Домой вернулся с паршивым настроением, с абсолютным равнодушием ел стряпню Сакуры, наверное, больше распробовав металлический привкус вилки, чем жаренного мяса с переваренным рисом в соусе том ям. — Хочу куклу «Decora Girls», — хлюпала носом Сарада, растягивая бежевые шторы. — Купим, солнышко, купим, — поддакивала Сакура, попивая молочный улун для похудения. В последнее время она сильно поправилась и очень от этого расстраивалась. Никогда не была склонна к полноте, но видно в организме произошел сбой. Она постоянно спрашивала Саске «Я сильно толстая?» тот, в свою очередь каких бы то ни было изменений вообще-то не заметил. И тем не менее заверил, что та такая же стройная, когда он ее впервые увидел в толпе визжащих чирлидерш с черными помпонами и в опасно коротких юбках. — Надо будет подать документы в школу. Он кивнул. — И обои содрать. Я тут такую красоту в интернете нашла. Мокрый шелк называется. — Ага, — Саске прослушал все, что она говорила, но знал, от него требуют реакции. Мыслями он все еще сидел там, в вымытом в хлорке кабинете начальницы. — Ладно… — Сакура тяжело вздохнула, вышла из-за стола и убрала тарелки в металлическую раковину. — Я уложу Сараду спать, — многозначительно сказала она, оставив на муже груду грязной посуды. И проигнорировав тот факт, что сейчас еще даже не было восьми и читать на ночь сказки еще рановато. Саске оттер жир с плиты, начисто вымыл все горизонтальные поверхности и открыл маленькую створку окна, на проветривании. Стекло покрылось безупречными штрихами морозца, разошедшимися гладкими каплями, закручивающимися в строгие узоры. Он провел по ним подушечками пальцев, заставил подтаять, впитаться, а потом раствориться на алебастровой коже. Вытер ладони об выцветшие джинсы и поднялся на второй этаж. Закрылся в ванной комнате, между детскими и, скинув с себя одежду, залез под обжигающие струи душа. Он всегда мылся в кипяточной воде и никогда этого не замечал, все еще мучаясь от внутреннего холода и задубевших мышц. Зеркало мгновенно запотело, покрылось молочной дымкой, заставляющей поверить в существование зазеркалья и навевающие сумасбродные воспоминания детства, когда не веришь, что ты это «ты» и мир действительной такой, каким его транслирует мозг. Он наскоро вытерся большим полотенцем и пошел в слегка запыленную спальню, там его ждала Сакура. На ней было белое кружевное белье с оборками и шелковыми рюшами, обвившими ноги на подобии портупей. Стринги сильно впивались в кожу, оставляя красные, ближе к кровавым следы, но она предпочитала эту боль не замечать. — Иди ко мне, — Сакура села на край кровати, когда-то принадлежащей родителям Саске. От этого факта становилось неуютно. Когда-то на этом матрасе спали, валялись, занимались любовью или просто смотрели телевизор Микото с Фугаку или же, как бы больно ни было примириться с истиной, любовница его отца, имеющая склонность разрушать то, что ей не принадлежит. Разбрасывать повсюду свои русые, курчавые волосы и запихивать под подушки бюстгальтеры и чулки. На подушке остался фантом розовых чашечек размера 85С, а ямка на продавленном матрасе так и не исчезла. Ничего не вернулось к прежнему состоянию. Светлая кожа ярко контрастировала с темным покрывалом. Она поглаживала свои в меру пополневшие бедра с россыпью едва заметных шрамов, полученных в давней аварии. Волосы, доходящие до лопаток, были слегка влажными. Учиха скинул полотенце и подошел к ней, придавил своим весом, целовал в губы, сжимал упругую грудь, гладил бледные напряженные соски. Ему казалось, что сегодня он сможет, у него получится. Он протянул руку к влажному местечку, расцветшему цветку. Настраивался. Будет хорошо, тепло и влажно, повторял он про себя мантру. Сакура вытянулась напряженной струной и тяжело задышала ему в самое ухо. И ничего. Опять ничего. — Я тебе больше не нравлюсь? — с дрожью в голосе спрашивала она, отвернувшись к стене, и обнимая себя за талию. Надеялась, что дело не в появившемся маленьком животе и не складках на спине. Страшная, толстая, никому не нужная. — Нет, — Саске с силой оттягивал отросшие на загривке волосы и сжимал кулак, отрешенно глядел на секретер и магнолию в горшке, — С тобой все хорошо… это из-за стресса, — неохотно продолжил он. — Так продолжается, по крайней мере, год. — Возможно, — прошелестел Саске, выключая светильник у прикроватной тумбочки. Нет, милая, не один год. — Может все будет же начнешь принимать таблетки? — Нет, — отрывисто, грубо. Он сразу пожалел о своем тоне, но было уже поздно. — Хорошо. Я поняла. Сакура завернулась в теплый плед, от которого все еще пахло порошком и кондиционером. Залезла в него с головой и сжимая зубами фаланги наманикюренных пальчиков, с дизайном френч, тихо заплакала. Заскулила собакой. А следующий день обещал стать улучшенной версией предыдущего, ведь время все лечит. Она не вспомнит затуманенный взгляд Саске, покрытые пленкой глаза и его холодные ладони, испытывающие отвращение стоит ему ее коснуться. Оставшуюся неделю Учиха провел, вроде как и с пользой, но и не совсем. Написал парочку статей, выкинул кресельный подъемник, поменял замок, отдраил подвал и устроил дочку в школу. И даже отвел ее туда пару раз. Она очень не хотела, рыдала, просилась на ручки, хотя уже поздновато и большим девочкам следует ходить самим, просила «ну, папа-а». Саске поговорил с преподавательницей начальных классов, выяснил, что дочурку никто не обижает, все наоборот очень милые и дружелюбные. «Просто для нее это ново», — отвечала молодая классная руководительница, вторгаясь в чужое личное пространство и накручивая роскошные каштановые волосы, спадающие водопадом. Саске тогда не удивился бы, поведи она его в пустующий класс. Молодой отец попытался убедить Сараду, что все в порядке, но на третий разговор просто сдался. Привыкнет, решил он. Успел все, да не все. О ремонте вспомнил лишь, когда Сарада разорвала в его бывшей комнате обои. «Я ненавижу синий», всхлипывала она, прячась за кукольным домиком. Горбатые крыши не скрывали ее покрасневших глазок. Сакура написала список, чего еще надо купить. — Может, мне все-таки с тобой? — Зачем? Я быстро, — Саске запахнул черное пальто все в катышках и забрал стикер. Стены душили, выбивали из колеи. Час другой в магазинах давал эфемерную надежду отдохнуть от кипящей, проволоки сдавливающей голову. — Ну ладно, — Сакура понуро кивнула и оставила на его щеке влажный поцелуй. Длинные стеллажи, казалось, не имели начала и конца: продукты, товары для дома, одежка и игрушки, очень много игрушек. В плетеную сеть тележки Саске поверх кокосового молока, упаковок с мягкими тапками и едой быстрого приготовления закинул страшненькую куклу с десятком заколок-прищепок на малиновых волосах, держащихся на непропорционально огромной голове, как у Черной Королевы из небезызвестной сказки Льюиса Кэрролла. По мнению Учихи, лучше бы он купил классическую Барби с пластиковой грудью и ногами до ушей, чем «это». Да, он навяжет ребенку какие-то сомнительные стандарты красоты, но может лучше это сделает он, нежели общество. И еще как… Затолкнет тебе в глотку свои представления о жизни, нормах поведения и даже залезет тебе в голову. Все там хорошенько промоет и воткнет в серое вещество шприц с ядом, который со временем не оставит тебе и шанса иметь собственное «я», собственное мнение. На кого учиться можно, а на кого нельзя, где жить можно, а где нет, кого любить, а кого нет. В противном случае на тебя будут смотреть как на отброса. Да, они делают вид, что совсем не такие, но им разве можно верить? Проституток с разорванными вагинами и дырявыми ртами мы не уважаем, плюем на них, стоит только увидеть, но платим им из своих набитых мелочью карманов. Геям и лесбиянкам мы дали право регистрировать свой брак и давать такие же права, как у гетеро, но при этом если одна единственная на округу церковь, жалеющая геев, сгорит, мы будем ликовать. Синее пламя выбрало правильную цель, пусть огонь сожжет все до последней доски, до последнего прихожанина. И ты задохнешься, сойдешь с ума, как и следует таким как ты. Ты заслужил. Так верно. По выходу из отделов Саске также прихватил печенье «Thinsters», немного зыбкое, пристающее к небу для Сарады и пунцово-розовый халат для Сакуры с коротким мехом у низа. На ощупь ткань мягкая и нежная, словно шерстка кролика, рука проваливалась. Подошел к кассе, совсем еще мальчишка с непрошедшими прыщами и россыпью угрей, со счастливой улыбкой и лучезарными серыми глазами пробил товары и пожелал хорошего вечера. Саске дал ему пару баксов на чай и с тяжелыми пакетами пошел к машине, подсчитывая сколько у него осталось. На счету около 40 тысяч зеленых. Хватит на ремонт, не очень новую машину супруге, первый год обучения дочки в школе, а на оставшиеся можно и пожить. Рой снежинок летел за шиворот, слепил глаза, а потом таял плавленным маслом. Краем глаза он заметил компанию подростков, они вылезли из чистенького пикапа и что-то обсуждали, смеялись. Одеты все в черно-желтые толстовки и с какими-то нашивками на плечах. Сборная навеки въевшаяся в память. Этих парнишек за сегодня он видел раз пятый, к «Target» они добрались примерно в одно и тоже время. Они сперва зашли в магазин, накупили с десяток закусок, бутылок газировок и ни один ящик алкоголя. И что, очевидно, им его никто не продал. Учиха слышал, как те пытаются поспорить с кассиром, а потом выйдя на улицу с блестящими пакетами обращались чуть ли не к каждому прохожему. В ответ им прилетали одни ругательства и надменные взгляды. Эти недоумки даже додумались подойти к одной счастливой мамочке, счастливого американского ребенка. Она пригрозила вызвать копов. Жалкое зрелище. Он закинул бумажные пакеты в багажник, передвинув в угол новые обои с блестками и картинками фей, хлопнул пластиком до характерного щелчка и сел на водительское сиденье. Кожа затрещала. Засунул серую ленту в защелку и вставил ключ. Перед тем как завестись он как всегда немного подождал прежде чем тронуться. Коллега с его прошлой работы всю плешь проела с тем, что всегда прогревайся, чтобы выпускные и впускные системы не обледенели. В эти пять минут он достал из кармана пальто мобильник и отписался Сакуре, поправил видеорегистратор всего на пару градусов и сорвал с ручки ароматизатор, засунутый сюда его мамой. От приторного запаха лилий начинала раскалываться голова. И… Ничего. Ни с первой попытки, ни со второй, ни с третьей. Колеса не скрипнули, моторчик не загудел, фонари близлежащих торговых центров не пролетели бело-золотыми огоньками перед глазами. «Черт». Саске тяжело вздохнул и вышел из машины. Проблема могла заключаться в чем угодно: вышел из строя модуль зажигания, неисправны датчики, проблема с подачей топлива или же неисправность электропроводки. Он открыл капот, посмотрел и как и следовало ожидать ничего не понял. В кусках железа никогда не мыслил. Катиться и уже хорошо. Но сейчас пытался усмотреть оторванные провода или есть ли, где слабые потоки дыма. Саске цыкнул и сжал кулаки. — Эй! Привет! Как жизнь? Парнишка в рваных джинсах сжался от холода, на улице не лето, а он в одной толстовке. Он улыбался посиневшими губами, светлую макушку окрасила красная вывеска. — Что надо? — грубо спросил Саске и нахмурился. Парнишка его мрачности не замечал, встал рядом и изучающе осмотрел внутренности форда. Эти переплетения проводков-вен, двигатель-сердце, радиатор-мозг и бачки-почки. Шестеренки мозга закружились, а небесно-голубые глаза подернулись дымкой. — Да ничего. Ты знаешь, у меня отец механиком был. Я могу помочь. Получать помощь от какого-то желторотика Учиха не хотел, в каком-то смысле это бы ударило по столь глупой гордости, ударило бы ниже пояса. Да и если этот парнишка просто врет? Или привирает, и мыслит он в этом не больше Харуно, которая бывало путала тормоз и газ. Но с другой стороны не тратиться же на механика, за его вызов в такую погоду придется отвалить раза в три больше. Саске выдохнул: — Валяй. Малец поправил спадающие с бедер штаны и наклонился над капотом. — Контакты надо почистить. — Это быстро? — Да, только дай мне инструменты, — Саске достал ящик из дверки и протянул. — Что за это хочешь получить? — ответ Саске знал, но тем не менее задал вопрос. Наблюдал за чужими цепкими пальчиками и пытливым взглядом, на острые позвонки, которые тот не спрятал за черным капюшоном, тонкие волоски на загорелой шее. — Купи нам пиво, — он кивнул в сторону пикапа и своих дружков по команде. Молодые ребята помахали в ответ. Четверо парнишек с хорошей физподготовкой, что хоть сейчас могли бы обежать весь город и успеть за час, у всех на ногах грязные белые снокеры, а в зубах сигареты. Видно, решили на одного все грязное дельце скинуть. Один из них крутил часами, намекая на время и в темноте его темные и узкие, прорези маски, глаза горели. — Узнаю, что это вы что-то сделали… Саске не любил, когда ему врут, наверное, больше всего на свете. — Не, не, не, — «желто-черная толстовка» замахал ладонями и некстати рассмеялся, — мы же не совсем отбитые, — неловко почесал отросшие волосы на затылке. — Я Наруто, — парнишка протянул ему жилистую руку, переминаясь с ноги на ногу. Похоже совсем замерз, мелькнуло в голове у Учихи. Желтый еще не до конца оперившийся цыпленок всеми возможными способами пытающийся выползти из насеста, избавиться от мамы-курицы, забивающую его своим авторитетом. Красивый, невинный цыпленок. Четыре ящика пива норовили разбиться, вспениться и разлиться по наливному полу крошечными волнами соленого и горького. Наруто крепко держал их, когда доставал из кармана карту, четырехглазая кассирша, пережевывающая мятную жвачку вот уже второй час, когда и вкуса то нет и субстанция похожа на сопли, как и следовало ожидать, отказалась принимать от него карту, поэтому заплатить пришлось Саске. Стоял с ним рядом, не предлагая помощи, а потом и не придержал двери. Вся эта ситуация раздражала, утомляла. Он уже несколько раз пожалел, что все-таки не вызвал никого из ближайшей шиномонтажки, тогда бы сейчас не приходилось шататься по магазинам с несовершеннолетними и платить за дешевое пиво. — Я тебе потом переведу или же наличкой отдам, — пробубнил себе под нос Наруто, ставя пиво на мерзлый асфальт, заоглядывался по сторонам в поисках знакомого пикапа, принадлежащего отцу Гаары. Стоянка, если не считать машины Саске и одного припаркованного на инвалидном месте мерседеса, наполовину въехавшего в голые, с шипами кусты и перегораживающего другое парковочное место была пустой. Саске покачал головой и запрыгнул в форд, машина все еще оставалась теплой. И он со слабым отблеском то ли радости, то ли удовлетворенности и чувством выполненного долга надавил на газ, отъехал до ближайшей полосы… Послышался визг тормозов, он смотрел на зеркало заднего вида на совсем потерянного мальчугана, с сочащимся носом и покрасневшими глазами. И снова подумал, «на улице не лето». С транспортом в их городке было туго, точнее его вообще не существовало, автобусов можно пересчитать по пальцам и то ходили они далеко не везде, а уж об метро или электронных трамвайчиках только мечтали. Тут у каждого взрослого имелась при себе коробка с четырьмя колесами, а молодежь каталась на великах. Он опустил стекло и окликнул его. Уже через полминуты Наруто сидел рядом, а в ногах у него плескалось светлое. Он тер руки об джинсы, прикладывал к горячей шее и дул, виновато глядел на Саске. — Куда тебе? Наруто ответил, и до Саске дошло, что живут они на одной улице. Будет неловко, встреться он с его родителями, не каждой мамочке и не каждому папочке пришлось бы по душе, что их ребенка спивают. Вообще, у него и проблемы могли бы начаться. Тишина стучала в ушах, давила на тело, норовила раздавить все внутренности вместе с костями, оставив после себя мокрое крошево. Снаружи завывало, желало перерасти в бурю и унести в эту ночь несколько жизней, замуровать их тела в бетоне и чистом снегу. Они проезжали под эстакадой, когда Наруто осмелился повертеть колесико обогревателя. Он корил себя за то, что не надел еще термобелье, как сделали это остальные, и напялил одну лишь футболку, и ту с дырками. Выпендрежник. Сейчас зуб на зуб не попадал. А в сникерах, больших ему, по крайней мере, на размер казалось перемещается воздух. — А я тебя знаю, — Наруто потупил взгляд, ковыряясь в веревках на джинсах. Сидеть молча не мог, кожей ощущал странную атмосферу и считал лучше опозориться, докопаться, чем и дальше играть в молчанку. Бомба взорвалась, игра началась. Тем более хотелось немного отвлечься от собственной никчемности. Перед этим красивым, но мрачным мужчиной оказаться в таком положении. Он бы лучше прилюдно съел грязные носки Чоджи. Друзья бросили, написав, что им срочно надо домой, а он им дурак пиво купил. И Сай. Этот придурок решил ему таким образом отомстить? — Откуда? — в тоне Саске не было и толики интереса, одна тоска. — Ты играл за шмелей. Позиция квотербека, — Наруто хмыкнул и закинул голову, вцепился в обивку сидения отросшим и наполовину поломанным ногтем. — В последний год, помню, и вовсе капитаном стал. Во втором полугодии. — Мы… Я в той же школе, что и ты учусь. Классе в шестом за твоей игрой наблюдал. Отчасти поэтому и занялся. Ты был «мощным». И даже жаль как-то. После твоего ухода мы ни разу никуда не вышли. Обидно. От слова мощный Саске покоробило, забыв о баранке, оглянулся на Наруто. — Больше не занимаешься? — с надеждой спросил Наруто и закашлялся. — Нет. — А почему? Надоело или не срослось? Саске захлестнули воспоминания, слепит фонарями, ноги немного дрожат от дополнительного груза и какого-то томления внутри, повсюду пахнет травой, потом и победой. В те годы он был лучшим из лучших. Непревзойденным. Зрители кричали, стоило ему зайти на площадку, комментатор ревел. Чужое внимание ему было совсем ни к чему, но вот испытывать свою силу. — Появились дела, — он заторможенно назвал семью делами и сжал губы в тонкую линию. «Что я творю», — било набатом в черепной коробке. Сдавливая. — М-м-м… Понимаю, — Наруто почесал под носом. Ничего ты не понимаешь, чуть не передразнил его Саске, и он бы так и сделал, если б на горизонте не замаячила его, их улица. — Но я честно свою жизнь больше без футбола не представляю, — он положил кулак на грудь, — Врос под кожу. Мы стали одним целым. Саске проехал еще пять ярдов, проигнорировал последующие слова Наруто и процедил: — На выход. Наруто захлопал светлыми, едва заметными ресницами. Он сказал что-то не то. — Ага. Спасибо. Я обязательно деньги потом занесу. Ты же в этом доме живешь, — он показал указательным пальцем на бежевую постройку уже стоя своими двумя на дорожке. — Да, — устало подтвердил Саске. — Можешь не возвращать. — Нет… Я точно верну.