под красной вывеской

Мяч на подставке. Удар… «Мертвый» находится где-то за пределами. Сто ярдов в длину и пятьдесят три в ширину сейчас кажутся сущим пустяком, который Саске сможет пересечь за пять, максимум десять прыжков. Он жалеет, что продолжительность четверти всего каких-то двенадцать минут. Ничтожные секунды. Он смог бы и три часа выстоять. Ноги — напряженные канаты и каждая каболка прочна и ни за что не порвется, руки крепки настолько, что у него бы получилось поднять всю скамейку с чирлидершами, скандирующими его имя переливающимся звоном колокольчиков. Там же и сидит его девушка — Сакура Харуно. Узкобедрая девчонка, с очень хорошеньким личиком, которую желал каждый, но повезло лишь ему. Точнее, как повезло… Скорее не было выбора, сокомандники бы не поняли, если бы он не проявил к ней крох внимания, когда та начала за ним таскаться. Накручивала на пальчики покрашенные в нежно-розовый волосы. Зефирка, будто насаженная на голову, закусывала полноватую нижнюю губу и глядела на него не просто, как на квотербека, а на последнюю надежду не просто школы, а целого штата и даже страны… В реальности же он был хоть и выдающимся спортсменом, но таких по стране еще штук двадцать насчитывалось. (Талантлив, но не настолько). После нескольких смешков, услышанных за его спиной, у него не осталось выбора, кроме как позвать ее в ближайшую забегаловку с красными диванчиками, сладкими пончиками, шоколадными коктейлями и противной официанткой, с бирюзовым чепчиком на голове и жутким плоскостопием. Ей бы очень пошло имя «Карен» и, скорее всего, боженька что-то напутал, раз она была не среди посетителей и не грубила официантам, находя короткий волосок в своем китайском чае, а вместо этого держала себя из последних сил, чтобы не нагрубить тем остаткам посетителей, что все же осмелились зайти в их заведение. В тот день на нем была черная толстовка брата, за которой он старался спрятаться от назойливых взглядов других чирлидерш, которых она зачем-то позвала, но, к счастью, они сидели хотя бы не с ними, а за несколько столиков, но при этом все равно оставались чересчур шумным. Пару раз он улавливал в их разговоре свое имя. Первое свидание прошло относительно неплохо, посчитал Саске, возвращаясь домой на новеньком пикапе отца. «Во-первых, я не уснул, а во-вторых, отлучившись посмолить, не свалил. В чем не достижение?» У Харуно то ли слезятся глаза, то ли она взаправду плачет, когда нестройно машет ему своей хрупкой ладошкой. Ее бело-золотая форма комкается в паху, открывая вид на стройные ножки. Саске делает подобие улыбки, очень натянутой и отворачивается, говорит команде комбинацию. Огромная слива с желтыми каплями, спадающими вниз, печет темную макушку, а пот слизью заливает глаза и длинные пряди. Он жалеет, что проигнорировал тренера и не сбрил волосы под троечку. Мучается с коротким хвостиком, завязанным его навязчивой девушкой, бегающей собачонкой. Он отказался от комфорта во имя чего? Чтобы и дальше давать одноклассникам повод дразниться, хоть и не в лицо. — А он точно не педик? — пробасили тяжелым голосом. — Да-а вроде нет, — гнусаво. — Вроде или точно? На девчонок вообще внимания не обращает, — человек встал с настила. — Я его сам, своими же руками задушу, если узнаю, что он из этих. Чтобы наш капитан… Парень, что не так коренаст громко рассмеялся и комично стер с лица эфемерную слезу. — Ты ему, — он снова смеется. — Ну, попробуй. Тут дело не в габаритах. Он тебя за секунду по асфальту размажет. Да и про эти слухи, кто вообще знает. Мне лично кажется, что ему сейчас просто не до того. Он же помешанный на спорте, на романтику в этой черепушке место не найдется. — Надеюсь, ты прав, — тяжелым шагом проходится по раздевалке, пропитавшуюся затхлых запашком пота, въевшегося в каждую пору дерева. Саске стоит, оперевшись об кафель. Нужно быть сильным, не дать другим засомневаться. Кикеру и лайнбекеру сегодня будет тяжко, обещает себе он, и как всегда остается правым. У кикера вывихнута лодыжка, а у лайнбекера сломана рука. Веточка переломилась пополам. За окном издательства строительные леса, крепкие балки блестят и слепят, Учиха щурится, разговаривая с одним из коллег, грузный мужчина с выдвинутым вперед подбородком неловко поздравляет. Последний месяц выдался у него более чем, он написал парочку отличных статей и попробовал для себя кое-что новое, чуждое. Согласился побыть в качестве гостя или же эксперта на радио, на которое его позвала молодая девушка этажом ниже. Перспектива побыть экспертом, разбирающегося во всем, несмотря на невозможность, его не особо вдохновляла, но в итоге после ни одного десятка сообщений от рыжей девчушки, только из университета, пары звонков и даже одной встречи он сдался. Она тогда пришла к порогу его дома с мокрой шапкой на голове и красными щеками, Сакуре, к его удивлению, стало ее жаль настолько, что она и не подумала ревновать Карин к своему мужу. И Саске решил все же не отказывать. Последний уступок. Его низкий голос с хрипотцой понравился, кажется, всем, так что теперь он еще и обзавелся обязанностью раз в неделю приезжать в офис и обсуждать с Карин все то, что произошло в мире спорта. Девушка снимала с носика очки с круглой оправой, которые ей, к слову, совсем не шли, и кокетливо что-нибудь спрашивала, например, кто в этом сезоне по его скромному мнению наберет больше пробежек. Передача эта была совсем ни о чем, но кому-то пришлась по душе. — Молодец, неплохо справляешься. Вчера с женой случайно поймали вашу волну и часик прошел незаметно. Тема безусловно избитая и таких эфиров еще десятки или сотни, но все же вы иногда находите перчинку в настолько заезженном. Жена пару раз присвистнула. Особенно, когда ты назвал кэтчера выдающимся калекой. Совсем недурно, — прогнусавил репортер, пригладил лысину на висках и, ухмыльнувшись, спросил: — А девчонке, с которой ты работаешь сколько? — Без понятия, — Саске помешал один единственный кусок сахара в довольно-таки скверном кофе, с надеждой что некоторая сладость сможет сделать напиток хоть сколько-таки приемлемым. Он с Карин уже сделал запись и, по идее, сейчас оставался поработать, но в реальности ждал сообщения от жены. Та отвела Сараду на какой-то там кружок то ли по лепке, то ли по рисованию. И совсем скоро должна была ему написать, чтоб он их забрал. — Красивая, да? — Ага. — Милая киска, — мужик облизал толстые губы, — и ножки-то какие. Тебе повезло. На твоем месте я бы время зря не тратил и нашел вариантики получше, чем обсуждать кубок. Или может вы уже задерживаетесь. Саске пригубил кофе и промолчал. Обсуждать кого бы то ни было не видел никакого смысла, у самого проблем хватало. Стареющий репортер скривился, в тот самый момент, когда Сакура написала Саске. — А платят-то сколько? Учиха взял со стола пиджак и вопросительно на него оглянулся. — Ну, за радио? — Десять штук. Репортер присвистнул. — Такой молодой и уже столько получаешь? Это же с кем надо спать? — он хрюкнул. — Скажи-ка, счастливей стал? Каждое слово было переполнено жгучей завистью, попыткой слепого снайпера попасть в цель — по-больному. И в принципе, его негодование было понятно, репортер, не добившийся ничего, если не считать двух разводов, больной печени и очень вероятный СПИД. (В решающий день он так и не пошел в больницу, струсив). Нервишки тут у любого сдадут, а тут Саске. Еще совсем зеленый. Но… У него уже нелюбимая жена, любимая дочь, дом, нуждающийся в ремонте, и родители, которым он время от времени отправлял денег. И уж если быть совсем честным, не сказать, чтобы ему нравилось работать на «тетю», писать то, что от него просят и периодически появляться в офисе. Так что, с первым пунктом он бы поспорил. Молодой, но опытный. А вот по поводу второго он бы так просто не сказал. Был ли он когда-нибудь счастливым и могут ли баксы сделать хоть кого-нибудь сытым и беспечным от жизненных невзгод, накручивающихся колючей проволокой на моток. Если это так, то все его тело уже давно было покрыто кровавыми струпьями, ошметками мяса и белыми костями. Учиха выключил рабочий компьютер, перед этим удостоверившись, что написанные пять страниц сохранились. Попрощался и вышел на улицу, застегнул теплый пуховик, сел в машину. Сакура с Сарадой появились спустя минут пять. — Смотри-и-и, — дочка махала перед ним листком А-3. Большое сизое облако с падающими розовыми каплями, а внизу по гравию фиалкового цвета прыгают красные лягушки, повсюду большие разводы и черные точки, происхождение о которых можно было только догадываться. «Значит, рисование», — заключил Саске. — Очень красиво. — У меня в классе получилось лучше всех! — Сарада важно покачала головой, пока Сакура пристегивала ее в детском кресле. — Один мальчик и вовсе не понял задания и накалякал свою маму. А «тетенька» просила пофантазировать на тему природы. — Даже не сомневался. — Сарада, не тетенька, а Глория. Сакура затянула потуже ремень, проверила и, погладив дочурку по голове, села на переднее сиденье. — Мама звонила и очень просила приехать, — она с надеждой глянула на Саске. — Мы так давно у них не были. Отец приготовил утку по-пекински, а мама шоколадный пудинг. — Пудинг, — восторженно выкрикнула Сарада. — Бабуля обещала меня научить печь пудинг. — Давай поедем, — Сакура заправила прядь волос за ухо и сжала его руку в своей. Естество сжалось, ему тут же захотелось сбросить ее конечность., — Им одиноко, да и мне бы хотелось с ними пообщаться. С того момента, как они вернулись в Фарго, ей только единожды удалось встретиться с лучшей подругой и два раза погулять с мамочкой одноклассника Сарады. В эти года было уже сложно поддерживать отношения со старыми друзьями и практически нереально находить новых. Одиночество сдавливало кольцами, душило, забирая так необходимый кислород. Поэтому даже такие встречи с близкими яркими всполохами дарили облегчение и ощущение нужности. При этом она знала, что отношения Саске с тещей и тестем были далеки от идеальных. Сварливая Мебуки всегда его считала не лучшей партией для дочери, а Кизаши вроде бы и было все равно, но тем не менее, если жена подаст ему знак, то тот Саске даже руку не пожмет. Их понять, конечно, можно, «совратил» единственную кровинушку, забрал от мамочки с папочкой. Да, со временем они вроде как смирились, постарались принять его в семью, но напряжение так и не улетучилось. А осадок тем более. — Пожалуйста, — прохрипела Сарада, крепко-крепко сжимая страшненькую куклу. — Я так давно не видела бабушку и дедушку. Саске приложил костяшки пальцев к виску, тяжело вздохнул и крутанул рулем, сворачивая на другую полосу. — Хорошо, но недолго. Родители Сакуры жили на противоположной стороне города около «Walmart», маленький одноэтажный домик с закрытой верандой во дворике. Там они и расположились, женщины засервировали длинный стол, принесли мягкие пледы и зачем-то повесили гирлянду над камином. Маленькие огоньки лопались красными огоньками и острой леской сжимали белые кирпичи. Хаски бегала кругами, тыкалась мокрой мордочкой и тихо поскуливала, стоило погладить жесткую шерсть. Сарада сидела на полу, хихикая и целуя «Миру» в ушки. — Не стоит, милая, — строго наказала Мебуки, поднимая внучку на руки. — От нее ты можешь чем-нибудь заразиться. Гельминтозы, паразитозы… Зачем только Сакура завела эту собаку. Она подержала ее совсем немного, а потом поставила на ноги, сетуя, как быстро та выросла. — Чем вы ее кормите, — Мебуки строго посмотрела на Саске. — Для ее возраста она слишком быстро набирает вес. Женщине было лет сорок, может, сорок один, Саске бы сейчас не сказал точно, какую цифру ему называла Сакура, когда они ее поздравляли с днем рождения, держа на руках новехонькую плазму с набором косметики, в качестве подарка. Но в свои года она выглядела потрепанной. Очень потрепанной. И вот в чем вопрос. Как же она могла выглядеть так плохо в свои сорок с копейками — с бульдожьими брыльями на рыхлой коже и бесцветной ниткой на месте губ, учитывая, что вроде спиртным особо не увлекалась, наркотиками тоже, да и работой никогда не перетруждалась, будучи домохозяйкой с только одним ребенком. Саске думал об этом, каждый раз стоило их взглядам встретиться, чужую внешность он особо никогда не рассматривал, по причине безынтересности, но почему-то, глядя на тещу, мог мыслить только об одном. Что Сакура станет точной копией своей матери. Она и сейчас была на нее очень похожа, те же зеленые глаза и русые волосы с остаточным оттенком пудрового на концах. «Без уколов красоты тут не обойтись». Мебуки оглядела его, как всегда осталась недовольна и позвала на тет-а-тет. — На улицу? Снаружи завывало, тяжелые порывы ветра бились об крытую веранду, белые хлопья кружили вокруг, практически полностью заметая фигуру сутулого Кизаши. — Да. — Зачем? — Есть разговор. — К чему это все? Они накинули на себя теплые куртки, а сверху еще завернулись чем-то похожим на пыльные шторки. Сакура осталась в доме. Говорила в основном Мебуки, Кизаши молчал, переворачивая кровавые куски мяса, жир свисал белыми полотнами, парусами с рангоута. Саске парировал. Ее слова отдавались в черепной коробке противной, заунывной болью. Какофония звуков не отпускали ни за общим столом, пока он накалывал на вилку мягкое желе, ни пока выпивал апельсиновый стол. — Может, красного вина, — предлагала Сакура, накренив над бокалом бутылку «Мерло». — не обязательно возвращаться домой. Останемся здесь. Саске отставлял от себя бокал. Он бы выбрал не пить всю жизнь, нежели задержаться тут еще хотя бы на час. Колеса скрипели, кружась по таящему снегу, превращая асфальт в скользкую корку. Весна пришла намного раньше, чем ожидалось, так и не позволив почувствовать настоящие морозы, душащие глотку стылым ветром и воплем, разносящимся в ушах, стоит только перестать прятаться за картонными домиками. Каждый в салоне был чем-то недоволен: Харуно из-за наплевательского поведения мужа по отношению ко всему, что ей важно и в первую очередь к ней самой, Сарада из-за того, что ей не позволили еще хоть чуточку подольше поиграть с породистой Мирой, а Саске… Саске, как всегда. Он припарковал Форд, но выйти не успел, Сакура вытащила Сараду из бустера и наказала поиграть во внутреннем дворике. — Что они тебе наговорили? — Не делай вид, что не понимаешь. Надоумила… — Но я правда не понимаю. Беззвучие с длинными лучами-бусинами солнца затопили пространство. Саске усмехнулся и нажал кнопку на двери, последовал щелчок. — Обратимся к семейному психологу, — взмолилась Сакура дрожащим голосом, на грани рыдания. — Мне соседка рассказывала, что у нее с мужем тоже были проблемы. Жили как чужие, спали с другими. Не разводились только из-за детей, а потом полгода терапии и они уже и дня без друг друга не могут представить, — она сжала аккуратненькими ноготками подол кремового платья. — Пожалуйста. — А если я не хочу? — Что тогда будет с Сарадой? — Ничего не произойдет, я ее не брошу, — он вцепился в меховую оплетку на руле и сцепил зубы. Белую оплетку тоже купила Сакура. Все в их семье решала Сакура. — Буду с ней постоянно видеться, и обеспечивать не только ее, но и тебя. — И тебе ее не жалко? Вырастет безотцовщиной, — нарумяненные щеки стали мокрыми. — Это ты сейчас так в этом уверен, не пройдет и месяца, как найдешь развлечения поинтересней. На что ты ее обрекаешь? — Чего ты от меня сейчас хочешь? — Саске устало повернул на нее голову. — Пойдем к психологу. — Зачем? — Да потому что ты! — Потому что я! Я третий год прошу развода, но заставляю себя тебя терпеть. — Терпеть?! До вчерашнего дня тебя, по-моему, все устраивало. Что изменилось? По багажнику хлопнула чья-то рука, а через секунду перед лобовым стеклом оказался Узумаки, он помахал им рукой: — Привет. — Позже обсудим. — Кто это? — Никто. Иди. Сакура удерживается, чтобы не дать ему хлесткую пощечину, вытирает слезы и выходит из машины. Не при других. Наруто проводил взглядом привлекательную девушку и без приглашения шмыгнул на ее место, положив на колени засаленную спортивную сумку. — Твоя девушка? — Жена. Наруто присвистнул. Сегодня тот был одет более-менее по уму, подметил Учиха. Драные джинсы сменились на вид теплыми спортивками, а на толстовке оказалась морковная куртка и если не считать тех же самых кроссовок, то он бы с легкостью мог похвалить Наруто за продуманность. — Я принес деньги, — он вжикнул бегунком, парочка купюр зашелестела. — Оставь себе, — отказался Саске, понимая, что у парнишки скорее всего проблемы с финансами, если на одну несчастную двадцатку копил месяц. — Не-не-не, — заспорил Наруто и засунул двух Гамильтонов в бардачок. В правой мочке сверкнула серебряная серьга. — Я вам не помешал? А то она так быстро убежала. И не поздоровалась хотел было сказать он, но прикусил язык. — Нет. Сакуре надо было домой, — уточнил Саске и снял с руки недешевые часы, бросил рядом с коробкой передач; прозвучал глухой звук, но стекло выдержало. Часы с кожаным ремешком и гравировкой фамилии, ему дарил его дед. Вещица эта передавалась из поколения в поколение, но для него они ценности никакой не имели. Просто кусок, окислившегося металла, кожи и стекла, с иногда заедающими стрелками. Они сильно давили на запястье, но Саске их по какой-то причине все же носил. Наруто проследил за его движением, напряженной мимикой. — Плохой день? — Плохая жизнь. — Что-то произошло? — он заинтересованно сел к нему в три четверти, поджав под себя голень и по-хозяйски сбросив кроссовок на коврик. — Выглядишь так, будто еще чуть-чуть и шлепнешь кого-нибудь. Саске расправил плечи и свесил потяжелевшую шею на подголовник. Сперва он собирался сказать этому наглому парнишке что-нибудь едкое, опустить его с небес на землю, показать, что все, что его окружает самая настоящая помойка или же просто отвязаться шаблонным «все в порядке, ничего особенного». А потом посмотрел в такие притягивающие аквамариновые омуты. Омуты, в которых тонут в грозу, темно васильковые ближе к радужке, с золотистыми вспышками у зрачков, а под дневным светом практически прозрачные. Утонул. Ляпнул. — Хочу разводиться. — Ого! — Наруто изумленно приподнял брови. — Все настолько плохо? — Все всегда было плохо. Просто решился слишком поздно. — А почему, если не секрет? Она очень красива. — Давай не об этом. Не сейчас, — Саске достал сигарету и что ему не присуще, опустил стекло, вместо того, чтобы курить на улице. По крайней мере так он делал всегда, из-за маленькой дочки, которая потом может надышаться терпким табаком. А сейчас ему стало не до того. Наруто понимающе кивнул и, с минуту поразмыслив, предложил: — Хочешь поиграть? Футбольное поле никем не охранялось и по идее было закрыто; по выходным тренировки не проводились, объяснил Наруто, в придачу заверив, что камеры, разбросанные по периметру уже года два, не работают, после того, как парочка из них полетела, а директор решил не замечать груду бесполезной техники и уж тем более не выделять средств. Они перелезли через высокий забор, спрыгнули вниз. Железо звякнуло и пошло рябью. Саске вздохнул полной грудью, завороженный отсутствием каких-либо изменений. Тут все, абсолютно все осталось таким, каким он видел в последний раз. Та же дырка в траве, сломанные сидушки на последних рядах, высоченные светодиодные прожекторы, с обшарпанной краской на ножках и, пока что не стаявшие сугробы, но уже разметенные. Раньше, если ему не изменяет память футбольное поле подогревали, а потом кто-то из бухгалтерии подсчитал циферки, огласив в какую копейку им все это выходит и комитет решил ну их. Поэтому сейчас ноги застревают по колено и каждый шаг дается с неимоверной тяжестью, испытывая выносливость на прочность. «Падать куда мягче», — мямлил временный тренер, нанятый на всего один семестр, но в реальности, задержавшийся еще на пару лет. Пользы от него не было никакой, по образованию филолог, прятался на трибунах и читал что-нибудь не для слабых умов. Но при этом имелся у него жирный плюс — он спокойно отдавал им ключи от площадки и, когда они просили отмазывал их от занятий. Сменили его к тому моменту, как Саске уже выпускался и на должность поставили шепелявого мужичка с жиденькой бородкой. Внешность у него была самая что ни на есть реднековская, даже рубашечка по классике в мелкую клетку, но тренером он был путевым, знал свое дело и то, как держать в узде сопливых подростков. — У вас тот же тренер или кто-то другой? — Ты про козлиную бородку? — Наруто не преминул изобразить реднека. — Да. Именно про него. — В прошлом году его уволили. Он одному старшекласснику нос сломал, тот слишком часто его перебивал, — Наруто хмыкнул. Саске расчистил небольшой кусок, по размерам с два стандартных бассейна и попросил у Наруто мяч. Гладкий «Wilson» с аккуратными нитками приятно лег в ладони, идеально очертил каждую неровность кожи, каждый изгиб, будто весь длительный перерыв оказался просто сном и вчера Микото будила его утром с дымящейся чашкой кофе, и сегодня и завтра тоже принесет ему горький кофе. — И кто у вас сейчас? — Старичок из Вашингтона, он хорош. Спуску не дает, проводит по две тренировки на дню. Саске пробил мяч, тот пролетел по крайней мере тридцать ярдов и провалился вниз. — Мне больше другой нравится, с чешуйками, — протянул Наруто и побежал. Они пинали Вилсона, кто дальше, растягивали полосы расстояния, пока та не дошла до максимума. Кричали на перебой ветру, Узумаки рассказывал про свою команду и просил Саске пролить свет на историю прошлых побед. — Я так и не понял, за кого ты играешь? — Саске стал подходить вплотную, делая перебросы по верху. — Тайтэнд. Принимающий, — тихо отозвался Наруто. — Не нравится ловить пасы? — Я бы половил. На скамье почти всегда сижу. Он хлюпнул мокрым носом. Саске для себя даже и не успел отметить, насколько стало мертвецки холоднее, под курткой он чувствовал лишь жар и пот. — Может, это даже к лучшему, ничего не сломаешь. — А толку тогда? Зачем тогда продолжать? Учиха не нашелся с ответом, говорить про товарищеский дух и как важна каждая гайка в сложном механизме, про здоровье и так далее по списку он бы не стал, как-то глупо, да и парню точно не поможет. — Ты замерз. Пойдем. Отвезу тебя домой. — Нет, спасибо. Наруто прошел мимо, пропахал тропинку, сжимая кулаки. Обиженный мальчишка. — И что будешь делать? — Побегаю кругами, — Наруто добрел до лестниц с разбросанными повсюду креслами, как репейниками, вытащил из сумки наружу бутылку «Stanley», размером с гребаный кулер, которым обзавелся каждый третий в старших классах, особенно среди спортсменов. У Наруто она была серой, неприглядной. Доски под ногами стонали. — Давай один на один, попытайся провести атаку. Играем, — Саске посмотрел на часы, которые в какой-то момент успел на себя снова нацепить. — Десять минут, а потом по домам. Узумаки слегка вздрогнул, он вроде всегда прислушивался к постороннему звуку, но тут как-то потерялся. Повернулся, внимательно изучая. Учиха был выше на голову и значительно шире в плечах, ноги, следовательно, тоже длиннее, но он не играл уже порядка шести лет, и в этом состояло преимущество Наруто, к тому же тело, как можно догадаться, более не такое мускулистое и крепкое, как раньше. Он закусил внутреннюю сторону щеки. На счет последнего он успел засомневаться. Наруто не боялся покалечиться, такая перспектива была вполне реальной, маячила на периферии, однако, растяжения, синяки и ушибы давно не представляли особой угрозы. Как себя залатать и главное «правильно» он разобрался еще в средних классах. Он скорее опасался опозориться, упасть лицом в грязь перед тем, кем упивался, брал в пример. Лелеял в себе надежду, что Саске восхитится. Начало состоялось совсем грустным, Наруто не мог пробежать и с десяток метров, Саске его тут же ловил, толкал назад. Движения эти были не из приятных. Будто на него давит, что-то извне, действительно исполинских размеров. При очередном таком перехвате он упал и закашлялся. — У меня такое ощущение, что ты чего-то боишься, — сказал Саске, протягивая ему потеплевшую ладонь. — Ничего я не боюсь. — Тогда почему бегаешь, как девчонка? Наруто сплюнул на проглядывающую искусственную траву и скинул с себя куртку, Саске поступил так же. Выше, сильнее, быстрее. В висках пульсировало, рот пересох, а сердце сжалось в невидимых тисках. Они продолжили, только на сей раз по-грязному, не по правилам. Наруто оттягивал «Квотербека» за свою же толстовку, которую сам ему и предложил надеть. Ткань трещала, рвалась по пополам. Ставил ему подножки, пихал в сторону, но по крайней мере, удерживался, чтобы не кусаться. Они проваливались в рытвинах, а потом снова двигались, как две молекулы, застрявшие в одной колбе. — Блять, — рычал Узумаки, отведенное им время давно истекло, последняя песчинка провалилась в мяше. Он решается на последний рывок, бежит сперва направо, потом резко налево, проскакивает мимо Саске и что есть мочи мчится вперед. Весь мир скрипит под его весом. Они прорываются до тачдауна почти одновременно, Саске выскакивает вперед, не давая сдвинуться дальше. «Тайтенд» сбивает его с ног и наваливается сверху. Тело под ним горячее. Сердце бьется, вырывается из дуг. Учиха дышит с надрывом, на нем сто сорок фунтов мальчишеской безалаберности. Тачдаун.