Баллады Арканов

Солнечный лик Аркан: Император

– Гришка, етить твою налево, шо, у нас ни одной аптечки по всему отделению? – крикнул Женя в сторону распахнутой двери. Задрав кверху окровавленную руку, он рылся в ящиках рабочего стола, будто по какой-то случайности мог запихнуть туда средства первой помощи. Как и ожидалось – такого там не водилось: мятая карта, поломанные наручники, открытка с позапрошлого дня рождения и не сданная в библиотеку книга по почвоведению. Проклятая мигрень Женю доконала, аж перед глазами темнело. И совсем не образно говоря – в самом натуральном значении. Даже под опущенными веками прыгали мушки, плясали да мерцали, что те фейерверки, которые Козырев притащил из заграничной командировки по обмену опытом. Дёрнул же Бокова чёрт во время очередного приступа вскрывать конверт ножом! То-то и полоснул себя. Вмиг перед зенками просветлело от такой ослепительной боли. Вдобавок парадную рубашку попортил, в которой на совещание к генералу ходил. Кровь стекала по запястью к предплечью и пропитывала подвёрнутый белоснежный рукав… Теперь, получается, бурый рукав. Женя выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы, набираясь злости, чтобы снова орать, но Григорий подоспел сам. Одной рукой он обнимал белый ящик с красным крестом, а другой подпихивал вперёд белобрысую девчонку. Она растерянно оглядела кабинет, всплеснула руками и с грохотом уронила громадный чемодан, на что не обратила внимания, потому что кинулась к Бокову. Не прошло и минуты, как Женя уже сидел в своём кресле, а Гриша распаковывал на столе аптечку, уложив её прямо поверх важных документов. Закончив с приказами, белобрысая бахнулась на колени и начала колдовать над порезом, вертя Женину ладонь и так, и эдак. – Ах, да как же вы… Женя сделал Грише страшные глаза, и тот хохотнул. – Ви-те, как сл-вно в-шло, Ев-ний Аф-сич, – Григорий тараторил как пулемётная очередь, и Боков вечно грозился, что приставит к нему человека с записывающим устройством, чтоб потом расшифровывали его речи в стенограмме. – Эт моя родст-ца из Казани, я д-жн был ей к-чи от кв-ры отд-ть, Лялька-то моя к мат-ри уех-ла в Л-бню. Как х-р-шо пол-чил-сь. Н-ша – инт-рн в Ботк-ской. У Жени снова загудело где-то меж бровей и растеклось по всей черепушке. – Боков. Евгений. – Наташа, – она завязала аккуратный узелок на тыльной стороне повреждённой ладони и ни разу не подняла глаза. – Простите, мне ещё документы сегодня в больницу надо передать. Уже опаздываю. А потом вскочила, заторопилась, чемодан будто сам прыгнул Наташе в руки, и даже суетливый Гриша вдруг растаял в воздухе. Женя только и успел рот раскрыть, чтобы поблагодарить обоих. Он сидел и пытался осознать произошедшее: перед ним словно открылся проход в фантастическую книгу и сразу схлопнулся, одна лишь плотная повязка доказывала существование белокурой Натальи. При ближайшем рассмотрении та оказалась не такой юной, как на первый взгляд. Спокойные глаза выдавали, что девчонка видит кровь не впервые, и уж точно не только в больничке насмотрелась на распоротые конечности. На людях, переживших страшное горе, будто проявлялась печать, которую Женя научился видеть с годами. Он ощущал себя странно. В животе похолодело. «Может, всё-таки от голода?» – тоскливо подумал Боков, хотя понимал, что лелеет надежду зря. Пускай он не относился к числу ловеласов, но в интимных отношениях кое-что понимал: то бишь, сытный обед точно не поможет. Чувство было не столько противное, сколько противоестественное. Женя стиснул больную руку, пытаясь заглушить внезапный приступ, но тот обосновался прочно и стремительно нарастал. Наташа пахла медовыми абрикосами – Женя почуял, когда она потеряла равновесие и качнулась к нему. И вся она была как едва-едва недоспелый абрикос: бледная с розоватыми пятнышками румянца на щеках, и на ощупь наверняка оказалась бы бархатной. А волосы так похожи на… Женя посмотрел на обручальное кольцо у себя на пальце. Времени прошло столько, что Боков перестал считать. Он хорошо помнил, как его бледная до синевы девочка молила его жить дальше. «Куда же я без тебя, милая моя? Я сразу за тобой», – слова резали горло, накипали слёзы, Женя целовал прохладную руку, которая слабо пыталась приласкать его в ответ. Маруська требовала не говорить глупости. Она взяла с него клятву и обещала проверить, «где бы ни оказалась». Боков-то знал, какой рай-ад, нигде ей не оказаться, кроме сырой земли, но почему-то не мог нарушить данное слово. Но значило ли оно, что он мог строить новую семью? Долго он пил горькую, долго не понимал, как это, его жены, его любимой девочки, теперь нигде нет. Одна работа вытащила и держала на плаву. Знал, шкурой чуял, что где-то продолжает топтать землю гнида, убивающая детей. Служба родине, спасение жизней – достойная цель, чтобы не подыхать. А женщина? Имел ли он право сойтись с кем-то? Женя закрыл глаза и увидел под веками – её. Наташу, полупрозрачного ангела у его ног, который растаял, будто мираж. И как Боков ни дышал, как ни втягивал воздух, больше не слышал запаха нагретых солнцем абрикосов. Развязав шейный шнурок, Женя снял кольцо и повесил на нить, закинул обратно под рубашку. Пускай асфальт разверзнется или какой-нибудь ублюдок прирежет в подворотне, если своим решением Женя нарушил волю Маруськи. Неделю он решил выждать, чтобы дать Наташе освоиться на новом месте. А другую – замотался сам, расхлёбывая служебную ошибку своих старлеев. И всё ж таки, в конце концов, Женя явился с веником ромашек под двери Боткинской больницы. Время Наташиного дежурства без задней мысли сдал Гришка. Конечно, как и все люди «служительных» профессий, Наташа задерживалась на работе. Боков не злился – курил, лениво обозревая территорию. Зацепился взглядом за подозрительного хмурого мужика: кепка, надвинутая на глаза, сутулый, широкие скулы. Похож на недавний фоторобот. Вдруг к мужику подлетела девчушка с воплями «папа-папа», мужик заулыбался, и Женя понял – нет, совсем не похож. Чёртова профессиональная деформация. Он зажмурился до рези в глазницах. – Вас беспокоит рука? Дёрнувшись, Боков выругался, смущённо кашлянул и попытался изобразить непринуждённый вид. Экий следак – прошляпил цель. – Здравствуйте, Евгений Афанасьевич, – она смотрела без толики волнения и отчего-то больше не напоминала абрикос. Скорее ледяную статую с зимней выставки. Вот только у Бокова всё равно ёкало и жглось внутри. – Женя. Он смотрел и молчал, а она, ишь какая, не таяла. Глыбина – куда толще, чем он себе воображал. И такой азарт его взял. Глупая, она не понимала, что – всё. Своим поведением Наташа окончательно подцепила Бокова на крючок и отрезала дорогу назад, себе и ему. Кровь нагрелась и забурлила в жажде растопить ледяную скульптуру. Наташа соединила руки перед собой, будто могла этим отгородиться, будто Бокова мог остановить замóк из хрупких ладошек. – Женя, послушайте, в Казани я гуляла с главой банды. Вы, наверное, не понимаете. Я помогала ему скрыться от правосудия, а ведь он убил человека. – Разве не таков удел всех женщин – спасать даже самых отъявленных ублюдков? Наконец-то Наташа вскинула глаза, но Боков не понял, хотела ли она защитить своего главаря от нападок или опротестовать женскую долю. Уж слишком Наташе было не до того, поэтому она так ничего и не сказала на этот счёт, торопясь упомянуть о другом. Но тут же она подавилась словами, когда Женя всучил ей букет. Поверх ледяной белизны вновь проступила розоватая краска, и Боков посчитал это за крохотную победу. – Поймите, Женя. Тот человек умер у меня на руках, а я… – Наташа опустила голову. – Может, к бесу «того человека», Наташа? – А я так и не смогла до конца понять, любила ли я его или только пыталась вырваться из своей скучной жизни! – закончила она решительно и практически дерзко. Будь Женя идиотом, то просто поцеловал бы её или взял под руку и повёл в ЗАГС. Памятуя о бандюке, может, так и стоило сделать, но Боков давно растерял небрежность и лёгкость простого ростовского пацана. Будешь на службе клювом щёлкать – в миг вылетишь, а там – здравствуй, понижение в звании и патрулирование улиц. – Темнеет уже. Давай-ка я тебя провожу. Хмурая Наталья молча развернулась и побрела к воротам. Боков отметил, что она не ускорила шаг и расценил это как новое потепление между ними. Они не заговаривали, и лишь на прощание Наташа поинтересовалась насчёт пореза, осмотрела руку и тут же попалась в ловушку. Женя удержал её ладонь и привлёк ближе. Они стояли у дома, держась за руки. Наташа смотрела в сторону – Боков только на неё. – Я приду завтра. Она ничего не сказала, но удивилась, увидев его с утра, как и Гриша с его женой Ольгой, которые все вместе вышли утром из подъезда. Не растерявшись, Ольга потащила Гришку за собой, хотя тот упирался, что им же с Ев-нем Аф-с-чем в одну сторону. – Вам не стоило утруждаться. Мне не пять лет, я доберусь сама, – Наташа чеканила шаг, как солдат, асфальт под её каблучками едва не крошился. – Тебе неприятно? – Наташа оглянулась на Бокова, и от его улыбки у неё ошеломлённо приоткрылся рот. – Я встречу тебя после смены. Так они и стали встречаться почти каждый день. Женя на ходу закидывал в себя бутерброды и мчался то к Боткинской, то к Гришкиному дому. Чаще всего, проводив Наташу, Боков возвращался в отдел и продолжал работу. Он не мог иначе: дела не ждали, а без Наташи жизнь казалась бледной. Наташа оттаивала. Медленно, но верно. Если поначалу она держалась отстранённого тона, то постепенно привыкала и не могла сдержать эмоций от работы, которая казалась ей увлекательной, хотя и тяжёлой. Женя был рядом, и он слушал, задавал вопросы, вместе с Наташей проживал её эмоции. Оказалось, со смертью Маруськи сердце не закаменело, и от каждого Наташиного слова, от каждой улыбки, оно ускоряло ритм. Она сама брала под руку – и мир растворялся. Даже держать зонт над белокурой головкой Боков считал за честь. И всё-таки ни разу не решился поцеловать. Он видел, как Наташа настороженно смотрела, ожидая подвоха. «Вот сейчас всё испортится», – читал он в её глазах и держался. «Того человека», главаря банды, звали Владимиром, и он бесплотным призраком стоял между ними, хотя его отношения с Наташей не продлились и пол года. О нём Женя узнал сам, про себя ничего скрывать не стал: да, был женат, да, его команда поймала Фишера. На новости про смерть Маруськи Наташа расплакалась. Тогда Женя понял, что будет хоть вечность ходить за этой женщиной, даже если она не ответит ему взаимностью. С одной стороны, он чувствовал воодушевление, но, с другой, ощущал себя безобразно старым от невозможности выразить чувства, подобно мальчишке. Будь ему снова восемнадцать, он бы без церемоний бросил своё сердце к ногам возлюбленной и поставил ультиматум: ты со мной сейчас или никогда. А вот же ж, прожил-пережил и не может не уважать её чувства, да и сам обдумывает, как они будут сосуществовать дальше. Как-как, расчудесно! Осознал это Женя, сидя верхом на заборе, через который рванул напрямки за преступником. Мысль пришла вскользь, на доли секунду обгоняя внезапное головокружение. Женя напряг все мышцы лица, чтобы удержать глаза открытыми, но веки потяжелели, мир крутанулся, и последним, что Боков ощутил, стал удар об землю. Раздался хруст цветочной клумбы, разбитой его плечом. – Афанасьевич! Евгений! Женя! – через целую вечность услышал Боков на удивление разборчивые вопли Гришки, но тут же отключился. Он пришёл в себя в больничной палате. Болела голова, ныло всё от шеи до поясницы, стреляло в колене. Морщась, Женя приоткрыл глаза и со стоном закрыл. Рядом с койкой сидела Наташа, и, пожалуй, ничего унизительнее с товарищем следователем не случалось. – У тебя случился обморок на фоне переутомления. Гриша рассказал, что ты почти ночуешь на работе и ешь одни бутерброды. И мигрени твои – от того, что не отдыхаешь. Прикосновение прохладной влажной тряпки ко лбу подарило облегчение, как и стакан воды, поднесённый заботливой рукой Наташи. – Разве можно так над собой издеваться? – Сон и еда отнимают слишком много времени, – язык еле ворочался во рту, но Женя не оставлял попытки выглядеть бодрым и сильным. Да хотя бы держать глаза открытыми и сесть. – Конечно, тогда не останется времени, чтобы бегать за бабами! – Ты – не баба, – огрызнулся Боков и сдался, оставаясь лежать, как трухлявое бревно. Наташа вздохнула и погладила Женю по колючей щеке, так что он забыл свой план побега обратно в Ростов. Других-то вариантов после такого позорища не оставалось: коллеги ржали небось всей милицейской управой, ещё и перед Наташей ударил в грязь лицом. – Женя? – М? – Можно я стану твоей женой и буду заботиться о тебе? Иначе ты скоро себя угробишь. Жене казалось, его веки поднимаются целую вечность, как напрочь проржавевший лифт. Уязвлённый Боков хотел было посмеяться, но ему и вздохнуть было тяжело, поэтому он лишь криво ухмыльнулся. Будь у него побольше сил, то принялся бы искать своё утерянное достоинство на полу. – Это не смешно, Наталья. – Я и не смеюсь, Евгений Афанасьевич, а очень даже серьёзно предлагаю. Наташа в очередной раз намочила и отжала тряпицу, чтобы устроить у Бокова на лбу. – А как же твой «Володя»? – Женя не удержался и по-детски передразнил имя пристреленного коллегами конкурента. Этот олух умудрялся злить его, будучи на том свете. Боков в упор не понимал, как можно просрать и статус, и семью, и женщину, и свободу одним идиотским поступком. Не умеешь удерживать власть – не лезь. И нет, то, что сам он рухнул с забора из-за переутомления, это другое. Он вообще-то людей спасал, а одну конкретную женщину пытался сделать счастливой – принципиальная разница. Наташа вздохнула снова, склонилась над Женей. – Мы их не вернём, правда же? И никогда не узнаем, что произошло бы лет через десять семейной жизни. Боков не стал говорить, что знает наипрекраснейше: спустя пяток лет Володенька бил бы её, пил и гулял, потому что человеком он был никчёмным. Сдох бы героем на войне – спала бы его семья спокойно, а он полез чёрте куда, не зная броду. На девушку беду навлёк и на свою несчастную банду тоже. Но не говорить же об этом всём Наташе. Женина абрикосинка рядом с ним растаяла, расцвела, помягчела, а он, дурак, толком и внимания не обращал. Всё боялся невпопад ляпнуть, оттолкнуть её. За годы навык соблазнения подрастерял-то. Кольцо давно купил уже, но ждал какого-то знака свыше. Не разбирался он в этих любовных штучках. С Маруськой как-то просто всё получилось, она приземлённая была, как и он, без ангельских крыльев. – Я и не знала, что бывают такие мужчины, как ты. Наташа разулыбалась, и лицо её стало ещё прекраснее, чем обычно. Женя залюбовался ею и боязливо коснулся румяной щеки. Наташа прильнула к его ладони и прикрыла глаза. – Какие? – Снаружи сухарь-сухарём, а внутри всё равно что заварной крем. Терпеливый. Умеющий думать не о себе, а о других, – ишь какая, светится, что можно семь московских улиц электричеством снабдить. – Это ты меня, ласточка, таким сделала. Наташа прижалась к его губам своими, пунцовея на глазах всё пуще. – Я ещё и не начинала. Вот увидишь, на моих харчах генералом станешь. Может, Женя и ошибался. Может, Наташа смогла бы сделать из Владимира – человека. Женя и Наташа никогда не узнают – у них будет своя счастливая семья.