Её зовут Маша, она любит Сашу...

Обстановка была подозрительно спокойной. Обычно бойкий и вспыльчивый Берхард отмалчивался, главное слово оставляя за Россией. Стиснув зубы, молчала даже Стефания, лишь изредка бросая полный жгучей ненависти взгляд на сидящих перед собой.  Романов обвел взглядом круглый стол. Решающую речь, несмотря на присутствие княгини Московской, предстояло произнести именно ему, хотя столь частое появление наставницы и практически бесконечное её следование за ним по пятам на мероприятия Государственной (и не очень) важности ему, конечно, льстило. Он с самого переноса столицы жил одной лишь мечтой — признанием Марии. Хотелось, чтоб разглядела она в нем равного, осознав, наконец, что тот Сашенька, коего она знала и к груди в былые времена прижимала, давно уже не маленький мальчуган, за которым глаз да глаз нужен — окончилась пора тайных вылазок с Ураловым, после которых приходили оба по уши в грязи, — а вполне себе взрослый и, что главное, самостоятельный… Юноша.  Для “мужчины” он, как сам считал, пока что не вышел ни возрастом, ни статусом, однако на свой счёт твёрдое убеждение все же имел: столица из него выходит достойная, и роль свою он исполняет со всей ответственностью, с полной преданностью и верой в Отечество, иначе не сумел бы добиться всего того, что они сейчас имеют! И ради чего собрались и сегодня.  Поднявшись с места, Александр склонился над громоздкой картой Речи Посполитой и ловким движением, со всей присущей себе французской изящностью, очертил линию указательным пальцем.  — Россия оставляет за собой право претендовать на литовские и польские земли к востоку от реки Буг, а также… — тонкие пальцы скрипача аккуратным движением следовали точно по линии: — Земли на линии Немиров-Гродно.  Уловив на себе полный негодования взгляд Стефания, Романов одним жестом поднятой ладони прервал её.  — Некоторые из территорий издавна являлись частью русских княжеств, впоследствии поглощенных Речью Посполитой… В особенности речь идёт о линии Гродно-Витебск-Минск. Справа чуткий слух отчётливо уловил шевеление. Александр тотчас переводит взгляд.  Мария с нескрываемым любопытством изучала карту, внимательно вслушиваясь в его слова. Однако, в отличие от Александра, которого преследовал интерес исключительно политический, у Московской он был… Личным.  Здесь, на территории вдоль Буга, находился город, одно название которого отзывалось в сердце трепетом. Минск — родной её брат, средний из их троицы, которого она никогда не видела. В поисках сведений о нем она могла рассчитывать исключительно на старшего, Дмитрия, подолгу выжидая каждый его визит, которые и без того случались редко, а после воцарения Ордынского Ига и вовсе едва не сошедшие на “нет”.  — Только и ждала реванша, Московская? — ядовито процедила Стефания, бросая злой взгляд. — Сама по локоть в крови, так решила замарать детские руки?  Небесная лазурь глаз Марии блеснула холодом. Александр, хотя и был задет подобными речами, вмешиваться не спешил.  — Поверь: если я захочу отомстить, ты об этом даже не узнаешь. Не успеешь, — она неторопливым движением поправляет причёску, убирая золотистый локон за плечо. — Не стоит приписывать мне грехи, в коих ты сама и повинна.  — Сама и повинна? — усмехаясь. — Что-то не припоминаю, чтобы Краков тащился за мной и потакал каждому моему слову. — она оборачивается, смерив презрительным взглядом чёрный мундир Романова. — Неужели столица Российской Империи лишена своего мнения и вынуждена следовать заветам наставницы?  — Столица Российской Империи в своих действиях руководствуется исключительно собственными убеждениями, — легко улыбаясь. — Моё присутствие здесь — лишь формальность.  От улыбки Московской по телу прошёлся холодок. Скрытая за крепкой маской ледяной королевы, она вгоняла в дрожь всех: от знатных вельмож до европейских столиц. За этой улыбкой могло стоять все, что угодно, включая и неподдельное ликование, и непримиримое желание испепелить впереди сидящего. Впрочем, действия, следовавшие за этой самой улыбкой, ещё никому и никогда не удалось предведить — это и вселяло ужас. Романов не сразу уловил на себе острый взгляд Марии, из-за чего в очередной раз едва не растерялся. Повезло вовремя помниться. Уж чего он не мог позволить себе в обществе столиц — так это выглядеть глупо.  — Возражений не имеется — полагаю, можно приступать к подписанию договора. Поправьте меня, Александр Петрович, если ошибаюсь…  — Нареканий нет, — чеканит Романов, выпрямившись. — Прошу, Господа.  После того, как удалось уладить все формальности договора, наступило время расходиться. Мария в подписании не участвовала, не считая подобную процедуру частью своих полномочий, уготованных ей как Первопрестольной столице, поэтому предпочла удалиться, оставив основных участников в обществе друг друга, одарив напоследок серебро его глаз лишь лёгким шелестом белоснежного платья.  Нашёл её Александр многим позже. Московская расположилась у широкого окна Зимнего дворца, сложив руки и расслабленным, но по-прежнему внимательным взглядом блуждая по осенним пейзажам столицы. Блуждали по площади вельможи, не упуская возможности раскланяться перед знатными дамами, шелест северного ветра легким шлейфом касался золота волос, теряясь в звонком цокоте лошадиных копыт. Она стоит, подобно фарфоровой кукле — лишь летящее платье, чей воздушный воротничок легко подрагивал под расслабленным дыханием, придавало живое тепло её силуэту.  Заметив движение рядом с собой, девушка оборачивается. Небесная лазурь её взгляда встретилась с гранитным серебром глаз напротив.  — Мария Юрьевна, — поспешил приветственно откланяться Романов.  — Виделись, — с лёгкой улыбкой. — Как всё прошло?  — В лучшем виде! Договор закрепляет за нами все заявленные территории…  — Держу пари, Стефания сгорала от ярости.  Александр недоуменно приподнимает бровь: неужели ей есть до неё дело? С виду холодно-отстраненного взгляда, с коим княгиня смотрела на польскую столицу, можно было подумать, что вся ситуация воспринимается ею не более, чем абсурд.  — Не бери в голову, — легко махнув ручкой, облаченной в полупрозрачную перчатку.  Она вновь отводит взгляд. Романов сдвигает брови: за все то время, что они знакомы, ему изрядно успели надоесть эти игры в прятки с истинными чувствами и эмоциями, которые Московская привыкла скрывать то за холодным безразличием, то за непринуждённой улыбкой. Хуже всего то, что разгадывать эдакие замысловатые загадки кроме него было попросту некому — приходилось волей-неволей идти против собственных интересов и в каком-то смысле бороться с самим собой.  — От меня не укрылся Ваш интерес к территориям, которые я озвучил… — замечая, как лед её взгляда тает, продолжает: — Они для Вас, верно, что-то значат?  Мария обрушивает на него хмурый взгляд, и ему кажется, что начать весь этот разговор было не такой уж и хорошей идеей… Однако уже через мгновение от былого недовольства не осталось ни следа — теперь она выглядела скорее… Грустной?  — Там мой брат.  — Простите?..  — Минск — мой брат, Саша, — терпеливо поясняет. — У тебя же есть братья и сестры? Вот и у меня тоже. Со старшим, Дмитрием, ты и сам уже знаком, а средний… — она глаза отводит, устремляя взгляд в коралловый свет осеннего неба. — Его я не видела никогда. Знаю только имя — Николай.  На лице вновь появляется лёгкая улыбка — теперь уже совсем чистая и искренняя. Давно Романов у неё такой не видел…  — Ты подарил мне возможность не только увидеть брата, но и воссоединиться с семьёй, — склоняет голову на бок и возвращает ему полный ласковой благодарности взгляд. Приятными мурашками по телу проходятся слова: — Спасибо…  — Это мой долг, Мария Юрьевна.  — Не думаю, что служение Отечеству имеет отношение к чужой семье, — улыбаясь.  — Ошибаетесь. Мой долг не только в служении Отечеству, — поправляет Александр. — Я давал клятву защищать каждого на нашей земле и делать их жизнь лучше.  Она смерила его оценивающим взглядом.  — Смело.  — Прошу прощения, что смело? Возразить Вам или стремиться к всеобщему благу?  — Всеобщего блага нельзя добиться.  — Отчего же Вы так считаете? Если приложить достаточно усилий, это окажется вполне досягаемой целью…  Московская на это лишь качает головой.  — Всё ещё считаете меня слишком юным, Я прав? — хмурясь. — Отнюдь. Ты входишь в совершенные лета, так что сомнений относительно твоих убеждений выказывать я более не смею. Однако скажу тебе вот, что…  Она подходит ближе. Совсем близко — неестественно, до красного румянца на его аристократично-бледной коже. Окончательно вгоняет в краску её резкое желание поправить воротник его мундира…  — Не пытайся угодить всем и каждому. То, что одним — радость, для других станет мукой. Злых языков много, а падать — всегда больно. Подумай над этим…  Она улыбается напоследок и уходит прочь, оставляя Романова наедине с собственными мыслями. Радость, мука, падение… К чему все эти слова? И что они значат — наставление, предостережение? Или же она знает что-то, о чем неизвестно ему самому?  Он так и не сумеет до конца разобраться в этом. Как и не узнает, что воротник, который Мария Юрьевна принялась поправлять, в этом действии вовсе не нуждался. 

*  *  *

Мария ждала этого дня долгие годы. Десятилетия, века тянулись один за другим и казались вечностью, заставляя сердце мучиться от осознания: где-то там, далеко, живет родной человек, о котором она совсем ничего не знает, чей образ часто видит во снах и живёт мечтами скорой встречи. Эти мысли согревали в тяжёлые дни её затворничества, но теперь им пришёл конец.  Минск. Белоснежный город сочетал в себе аккуратные уютные аллеи и могучие форты, оставшиеся наследием польского гнета. Московская стоит посреди площади и всматривается в каждый проходящий силуэт. В памяти то и дело всплывали слова старшего брата: фиалковые глаза, пепельные волосы, имя — Николай… Она блуждала взглядом и точно бы потеряла всякую надежду, если бы вдруг…  — Маша?  По телу пробежались мурашки.  — Это правда ты?..  Она тотчас оборачивается и застывает в детском, совсем неподобающем её статусу изумлении: перед ней стоял высокий молодой человек, как две капли воды схожий с тем образом, что она воображала себе все то время, сколько жила надеждой когда-нибудь увидеть среднего брата.  — Коля?  Так вот он какой — брат…  — Коля!  Мария теряет всякое приличие княгини. Срывается с места и тотчас оказывается в его объятиях. Николай подхватывает хрупкую девушку, кружит вокруг, крепко прижимая к себе: сам до конца не верит в реальность происходящего.  Так вот она какая — сестра…  Не зря ночами не спал, не зря верил — есть Бог на земле, сведёт он семью их воедино!  Подумать только…  Как только счастливая нега немного спадает, Немигов встречается взглядом с Романовым. Александр стоит неподалёку, с тёплой улыбкой следя за происходящим. Он никогда прежде не видел Марию такой яркой, открытой и по-настоящему счастливой… В глубине души ощущалась безграничная радость, но в то же время в сердце застывает лёгкий трепет: хотелось бы ему однажды прожить тот день, когда точно так же она бы открылась и ему самому.  Кто знает, быть может, если он будет верить, его просьбу Бог тоже исполнит?  — Спасибо, — едва слышно произносит Николай, не рассчитывая, что Романов услышит.  Тот в ответ благосклонно кивает. Ему не за что его благодарить.  Он лишь исполняет свой долг.