Два сердца, одна кровь

Вдох. Едкий и отравляющий дым тут же наполняет его лёгкие, медленно убивая их, медленно убивая его изнутри. Но ему абсолютно плевать на такие мелочи. Сигареты были одними из немногих радостей в его паршивой жизни и он не собирался себя их лишать. Вновь вдыхает, подняв свои глаза на ночное небо. Всего через несколько часов наступит новый день. Всего через несколько часов наступит новый мир, освещённый красными лучами солнца. Но на душе почему-то не было так радостно. Он так ненавидел своё прошлое. Он так ненавидел имперскую черноту. Он так ненавидел его... Но... Так уж сильно ненавидит? Разве готов полностью убить старый мир? Крепко зажмуривает глаза. Чувствует, как по щеке скатывается горькая слеза. Такая же горькая, как и его душа. Его губы растягиваются в грустной улыбке. Ну почему же у других нормальные семьи? А смог бы он жить в нормальном мире, если сам является ненормальным? Услышав, как что-то или кто-то пытается выломать деревянную дверь в глубине особняка, мужчина хмурится и оборачивается назад, обводя взглядом белые колонны и мрачный зал, укутанный тёмной пеленой. Потушив сигарету об перегородку балкона, он тут же резко разворачивается на каблуках и быстрым шагом устремляется вовнутрь здания. Он больше не носил напыщенную одежду, которая буквально во весь голос кричала о том, что он являлся юным императором и наследником великой немецкой страны. Он больше не нёс на себе имперское бремя. Теперь его тело было облачено в военный китель тёмного цвета и брюки-галифе. Худобу и идеальную длину его ног отлично подчёркивали высокие кирзовые сапоги, что угрожающе блестели под светом серебряной луны. Символом его нового мира стала свастика, а вместо яркого солнечного диска теперь светил символ чёрного солнца на окровавлено-красном небе. Рейх почти полностью сжёг своё прошлое, но от кое чего так и не смог избавиться. Чем ближе он приближался к нужному месту, тем отчетливее доносились глухие удары и треск несчастной двери, которая держалась из последних сил, чтобы окончательно не слететь с петель. Бросает безэмоциональный взгляд на висящие на стене портреты и тут же злобно скалится, стоит ему увидеть ненавистную и одновременно родную фигуру, изображённую маслянистыми красками на дорогом полотне. На него горделивым взглядом смотрел высокий и очень стройный мужчина, а рядом с ним стоял робкий и слегка зажатый черноволосый мальчик с глазами испуганного зайца, которого вот-вот убьют. Кожа мужчины была невероятно белой на картине, а в реальности она и вовсе могла посоревноваться с самой луной по своей беледности. Его тёмно-карие глаза всегда сияли алым огнём, а при лунном свете они и вовсе казались красноватыми, от чего вокруг Империи быстро поползли слухи о его вампирском происхождении. Рейх видит как Германская Империя на портрете крепко прижимает к себе хрупкого мальчишку словно добычу и от этого становится ещё паршивее. Отец всегда использовал его в своих целях. Даже когда Третий был совсем юным, тот вовсе не брезговал использовать его в своих тёмных делах. Именно для этого он был рождён. Подойдя к нужной комнате, немец ещё несколько минут стоит и просто ждёт пока находившийся по ту сторону окончательно не выбьется из сил и не перестанет долбиться. Просунув ключ в замочную скважину и повернув его два раза в левую сторону до характерного щелчка, Рейх тут же распахивает дверь и проходит внутрь комнаты. Его взору тут же предстаёт воцарившийся хаос и беспорядок, который явно устроил пленник этой комнаты. Кровать была перевёрнута на бок, а рядом с ней лежали две потрёпанные подушки на изорванном одеяле, которое служило в качестве подстилки. Наволочка и пододеяльник были небрежно натянуты на большое окно имитируя отсутствующие шторы. Хмыкнув, он поворачивает голову в сторону пленника и начинает рассматривать его более внимательно, стараясь не упустить ни единой детали. Его тёмно-карие глаза с красноватым оттенком сейчас смотрели прямо на него с нескрываемым испугом. Его тонкие губы больше не были растянуты в высокомерной ухмылке, а от его королевского стана больше ничего не осталось. Его кожа была по-прежнему бледная, а волосы по-прежнему черны словно уголь. Опустив взгляд чуть ниже, Третий замечает небольшую ранку на правой руке мужчины, представляющую собой сильное покраснение в виде ожога, а также появившиеся пузырьки, которые вскоре превратятся в язвочки. Всё же не удалось спрятаться от солнца. Немец довольно ухмыляется. Болезнь, при которой кожа очень чувствительна к ультрафиолету. Болезнь, которая проявилась у его несчастного отца в результате инцеста его родителей. Впрочем, ему нет смысла злорадствовать, ведь и сам Рейх являлся продуктом инцеста, а значит и сам имел целый букет болезней, которые ещё проявят себя в будущем. — Скучал по мне? — с издёвкой в голосе спрашивает Третий, прищурив свои тёмно-синие глаза. А раньше Германская Империя был безумно рад видеть его. Даже тогда, когда сам парнишка не очень желал встречи с ним. — Скучал. Очень рад вновь увидеть своего сладкого мальчика, который, почему-то, решил запереть своего любимого папопчку одного в этой комнате с надеждой на то, что тот так просто сдохнет, — его взгляд всё так же горделив как и раньше. Его голос холодный, как металл, а его язык острый, как самый настоящий кинжал, — Зачем пришёл? Решил просто так проведать меня?— сложив руки на груди, бывший кайзер печально ухмыляется и отводит свой взгляд от сына. Сейчас он был похож на бедного и несчастного ребёнка, которого наказали ни за что, но Третий прекрасно знал его повадки. Прекрасно знал, какой он монстр на самом деле. На шее старшего немца тоже виднелось сильное покраснение, которое с каждым разом всё больше и больше становилось похожим на ожог. Да и сам он был зажатым и очень взволнованным. От внимательных глаз нациста так же не ускользнули его частое дыхание и обильное потоотделение. Германская Империя стал сильнее укутываться в потрёпанное покрывало, которое полностью скрывало под собой его обнажённый торс. Нахмурив брови, Рейх моментально сокращает расстояние между ними, а после, схватив рукой край ткани, резко срывает покрывало со своего отца. Тот же моментально сжимается и отходит от него в противоположную сторону, при этот болезненно шипя и бросая на младшего немца злобный взгляд. Но этого было достаточно для Третьего, чтобы заметить то, что практически весь правый бок мужчины был покрыт огромными волдырями, которые были явно очень болезненными. А всё же неплохой был план бросить Империю в этой комнате с большими открытыми окнами, которые всегда находились на солнечной стороне, зная, что даже маленький лучик небесного светила способен нанести тому ранение. Рейх вспомнил один из множества нелицеприятных моментов его детства, когда он впервые увидел своего отца в подобном состоянии. Тогда его тело, лицо, руки были покрыты большими язвами из которых постоянно сочилась желтоватая жидкость вперемешку с кровью, которая не могла свернуться. Он был виноват в этом. Юный Рейх совершенно случайно познакомил своего незащищённого отца с лучами солнца, о чём потом очень долго жалел. Сначала жалел о том, что причинил своему любимому папе боль, а после, когда стал чуть старше, стал жалеть лишь о том, что не добил его до конца в тот момент. Он до сих пор помнил огромную ванную круглой формы до краёв наполненную алой и очень дурно пахнущей жидкостью, в которую кайзер погружался полностью с головой, дабы залечить свои раны. Помнил, как тот говорил о том, что это Рейх виноват во всём этом. Из-за него пять человек встретились со смертью, чтобы наполнить эту ванну своей красной жизнью. Из-за него он страдает. И теперь он должен постараться ещё больше, чтобы окончательно искупить свою вину. — Пришёл сказать лишь о том, что завтра наступит новый мир в котором я буду хозяином. А всё это имперское, — нацист морщится и презрительно обводит взглядом комнату, будто она являлась миром Германской Империи, — Исчезнет вместе с тобой. Только один из нас пойдёт дальше. Только один из нас поведёт немецкий народ. И это явно будешь не ты. Я сожгу прошлое и помогу сгореть и тебе. — Почему ты так ненавидишь меня? — А разве ты любил меня? — Рейх задёт встречный вопрос, чем заставляет бывшего кайзера резко замолчать и посмотреть на него непонимающим взглядом, — Меня ты зачал лишь для того, чтобы потом использовать как сосуд с кровью для поддержания своей отвратительной жизни. Всегда использовал. Ты всегда использовал всех нас. Третий вспомнил, что в руках отца он был всего лишь вкусной игрушкой. Помимо болезненной кожи у Германской Империи также проявились проблемы с кровью. Она теперь плохо выполняла свои функции, а иной раз и вовсе намеревалась убить Империю. Даже простое кровотечение из носа могло привести к потере огромного количества жизненно необходимой жидкости, которая не могла свернуться и тем самым вынуждая немца постоянно прикрывать кровоточащее место, чтобы не довести до критического момента. Одно из немногих, что помогало ему — это переливание крови и употребление её в пищу. Было весьма трудно найти подходящего человека для таких целей. Да и сам немец плохо знал меру, поэтому мог полностью обескровить беднягу. Нужен был донор посильнее, чем просто человек. Тогда на свет и появился Рейх. До него был ещё брат — Веймарская республика, но он оказался таким же болезненным как и отец, от чего он не смог дожить и до своего четырнадцати летия. Кайзер стал потихоньку использовать своего сына чуть ли не с его шестилетнего возраста. Он мог аккуратно поцарапать его до крови во время "игры", а после моментально прильнуть губами к ранке, говоря, что целует, но на деле же высасывая сладкую кровь юного немца, которая моментально заживляла его внутренние раны. А маленький Рейх был и рад такому минутному вниманию со стороны отца, ведь обычно тот мало проводил с ним время, говоря, что слишком занят. — Я люблю тебя и всегда любил, — возражает Империя, но заметив усмешку на лице своего сына, он виновато опускает взгляд, пытаясь подобрать слова получше, — Я любил тебя по-своему. Так, как я это умею. — Ты любил только мою оболочку... Во всех смыслах. Любил только моё тело, но не меня всего. Будь я бессознательным, тебе бы лучше было. Рейх на миг прикрывает глаза, вспоминая то, каким чудовищем был его родной отец. Не зря вокруг него ходили слухи о том, что он вампир, ведь кровь из его тушки он высасывал с удовольствием. Не зря люди за его спиной перешёптывались, называя садистом и даже не подозревая о том, что все свои садистские наклонности он проявлял на своём кровном сыне. Когда Рейху исполнилось шестнадцать, он окончательно разбил свои розовые очки и больше не смотрел на своего родителя с детской любовью и теплотой. Вместо нежных чувств он начал испытывать ненависть к нему. И чем больше следов от порезов и укусов появлялось на его худоватом теле, тем сильнее в нём пробуждалось желание убить. Германская Империя постоянно пытался откормить его, говоря, что довольно трудно кусать за кости, а юный нацист лишь цыкал сквозь зубы и скалил свои клыки. Он выбрасывал абсолютно всю калорийную еду в окно или скармливал собакам, которые стали заметно жирнее. Он даже знать не хотел о том, что же больнее — когда тебя кусают прямо в кость или же когда острые зубы прокусывают слой жира. Ему было одинаково противно от всего этого. — Может я и не проявлял к тебе отцовских чувств когда ты был маленьким, но ты всегда был не безразличен мне. — Не безразличен? Ты постоянно отталкивал меня от себя, кричал на меня, а потом сам же полз ко мне, когда нуждался в моей крови. — Да, отталкивал, — резко отвечает кайзер. Казалось, что он даже поменялся в осанке, — Не хотел привязываться к тебе, чтобы потом было легче убить, но... Всё же привязался и полюбил тебя. Третий ещё несколько секунд стоит молча и просто смотрит на старшего немца, а после резко срывается со своего места и направляется прямо на него. Схватив того за шею, он со всей силы впечатывает отца в бетонную стену, не обращая внимания на его болезненное шипение. Несколько волдырей лопнуло от удара и теперь из них стекает прозрачноватая жидкость. Секунда, и он просто смотрит на него, прожигая дыру в его чёрной душе своим ледяным взглядом тёмно-синих глаз. Две, и вот немец наклоняется к нему и грубо целует в губы, прокусывая их до крови. На языке нациста тут же чувствуется вкус железа. По губам стекает кровь, но не его, а старшего немца. Хм, кажется он даже начинает понимать от чего бывший кайзер так кайфовал, когда сам грыз его губы до кровавого месива. — Пошли, — грубо произносит он отстраняясь от Империи... ... Чем ближе они подходили к нужной комнате, тем сильнее сердце младшего немца начинало биться, а мозг рисовать новые болезненные воспоминания. Всей душой ненавидел опочивальню своего отца, ведь именно в ней он окончательно лишился своего детства в шестнадцатилетнем возрасте. Именно в ней он пережил своё первое насилие, о котором немец ещё долго будет вспоминать с отвращением. А одна лишь мысль о том, что его поимел собственный отец ещё долго будет вызывать у него приступ тошноты и рвоты. Как же мерзко. Зайдя в просторную комнату, которая по своим размерам уступала лишь залу, Рейх тут же хватает старшего немца за руку и ведёт его вглубь, подводя к огромной кровати. Секунда, и он швыряет его на пуховый матрас, что под весом Империи сразу же деформируется, полностью поглощая его тело в себя. Особняк пуст. Здесь только сын и отец. — Дам тебе небольшой выбор, — произносит Третий, подходя к кофейному столику, на котором стоял канделябр с горящими свечами и лежали заточенные ножницы, — Умереть от ожогов или же от потери крови? Извини, мог бы познакомить тебя с твоим другом Солисом, но рассвет обещает быть пасмурным. Германская Империя лишь сильнее поджал к себе свои ноги, стараясь отодвинуться от края кровати как можно дальше. Его брюки были изорваны, а кончики сапог помятыми и отбитыми. Ооо, Рейх помнил как примерно такие же сапоги на отцовских ногах помогли избавиться ему от шатающихся молочных зубов. Да и не от шатающихся тоже. — Мне тоже первый вариант не нравится, — младший немец издаёт безумный смешок, — Не нравится мне запах горелой плоти. — Избавишься ты от меня и что дальше делать будешь? — уже более смело спрашивает бывший кайзер, устремив на сына свой фирменный высокомерный взгляд, — Неужто я был так плох к тебе в последние годы? А я ведь очень старался стать любимым папочкой для тебя, — он широко улыбается, пока с нижней губы продолжала стекать солёная кровь, пачкая его подбородок, шею и обнажённую грудную клетку, — Пусть ты и сменил своё одеяние, надеясь, что таким образом избавишься от меня и своего имперского происхождения, но у меня с тобой навсегда останется общая кровь. Нахмурив брови, Третий на миг ухмыляется, а после резко срывается со своего места и уже через пару секунд нависает над кайзером, держа раскрытые ножницы всего в нескольких сантиметрах от его лица. Секунда, две, и он просто смотрит на него, не решаясь привести свой план в действие. А ведь и вправду, что же он будет делать совсем один в этом мире без своего отца, который уже успел сломать его психологически и привязать к себе? Заметив, что Рейх слегка замешкался, Германская империя решает этим воспользоваться и всего за доли секунды он выхватывает ножницы из руки нациста, а после скидывает с себя, словно дикая лошадь и тут же наваливается на него всем своим телом, зажав его руки вдоль туловища своими ногами. Теперь картина приняла совсем противоположную сторону. Рейх устремляет на Империю испуганный взгляд, пока тот победно улыбался, продолжая нависать над ним. Эта улыбка... Именно эта улыбка всегда была на устах кайзера, пока он с силой брал своего заплаканного малыша. Зажмуривает глаза, стоит отцу преподнести ножницы к его шее. Чувствует, как холодные ладони слегка сжимают его горло, а острые лезвия будоражуще царапают кожу. Однако, услышав неприятный скрежет металла, но при этом не почувствовав боли, он удивлённо открывает глаза и вновь смотрит на Империю. — У тебя нитка торчала, — шепчет старший немец, протянув к лицу нациста свои пальцы, в которых он держал чёрную нить. — Ч-что?— непонимающее переспрашивает Третий. — Ну я ведь не настолько монстр чтобы зарезать тебя...— мужчина ещё раз с удивлением осматривает холодное оружие в своих руках, — Хм, ножницами. И я даже не злюсь на тебя за твою выходку, — шепчет он, наклоняясь всё ближе к лицу своего родного малыша. Рейх рефлекторно закрывает глаза, помня, что за этим всегда следовал болезненный поцелуй, после которого он ещё дня три не мог пить даже тёплый чай. Однако Империя целует его вовсе не в губы, а в лоб. Так нежно. В области сердца неприятно защемило, а в носовых пазухах появилось такое сильное давление. Казалось, что ещё чуть-чуть и из его глаз невольно потекут слёзы. — Почему? — единственное слово, которое смог прошептать младший немец своими трясущимися губами. — Потому что я люблю тебя. Отклонившись рукой, Германская Империя устало переворачивается и плюхается на свободную половину кровати. Всё тело невыносимо болело, но он старается не показывать это. Обожённый й бок невыносимо болел, а с губ продолжала стекать кровь. Довольно улыбается и устало прикрывает глаза. Повернув голову, Рейх устремляет безэмоциональный взгляд на окно, за которым всего через несколько минут появятся первые лучи солнца. Он ошибся. Сегодняшняя погода будет солнечной и довольно тёплой, но ему уже всё равно. Он давно умер внутри. Теперь осталась лишь пустая оболочка, которую так любит его отец. Невыносимо больно. Таким же разбитым он лежал после акта соития, таким же выпотрошенным и пустым пока Германская Империя по собственически прижимал его к своему разгорячённому телу. Собрав остатки силы в кулак, Третий всё же поднимается с кровати и на шатающихся ногах направляется к окну чтобы закрыть его плотными шторами тёмного цвета. Вся комната полностью погружается во тьму и лишь свет от горящих свечей хоть как-то разрезал эту плотную пелену мрака. Медленно поворачивается и бросает на отца пустой взгляд. Нужно было собраться и довести это дело до конца. Нужно было убить бывшего кайзера. Теперь уже поздно. Теперь она всегда останется в его плену... Германская Империя тоже успел подняться и теперь он сидел на краю кровати, свесив ноги вниз. Он ожидающе смотрит на него, слегка наклонив голову в бок и при этом продолжая странно улыбаться, пока с его подбородка медленно, одна за другой, каплями стекала алая жидкость с запахом железа. Знакомая картина. Рейх всей душой ненавидел это место, этот стол, эту кровать... Он вновь вспомнил о том, как он, весь заплаканный, медленно приближался к кайзеру, который медленно подманивал его своим указательным пальцем, приказывая удовлетворить его ротиком. В те отвратительные моменты уста Империи тоже были перепачканы кровью, но только не своей, а кровью родного сына, который, сквозь всхлипы и слёзы, неуверенно брал в рот его возбуждённый орган. Сейчас он стоял точно так же, как и тогда. Вдохнув, Третий медленно подходит к отцу и встаёт напротив него. Секунда, и они просто смотрят друг на друга. Две, и вот он медленно опускается перед ним на колени, кладя свою голову ему на бёдра. Чувствует, как тёплая ладонь медленно ложится ему на макушку и слабо сжимает волосы, а после разжимает. От ласк старшего немца было так больно и непривычно. Наверное из-за того, что тот никогда не гладил его. Из глаз Рейха тут же хлынули горячие слезы, что стекая по его щекам, тут же устремлялись вниз и падали прямо на чужую плотную ткань брюк. Как долго он мечтал об отцовской ласки со стороны Германской Империи. Как сильно он жаждал его нежных прикосновений, которые сейчас причиняли лишь боль. — Мой малыш, — продолжал шептать бывший кайзер, опуская свою ладонь всё ниже, медленно оченживая рельеф чужой спины, — Ты единственное что у меня осталось. Мой маленький мальчик. — Папа... — Наконец-то ты решил назвать меня «папой». Обычно называл меня либо по имени, либо же отцом,но произносил это слово с такой неприязнью. — Прости меня, — Третий лишь сильнее утыкается носом в его бедро, вдыхая столь родной запах, который ещё не так давно был ему отвратителен. — Ну ты чего, малыш? Я и сам вёл себя не самым лучшим образом. — Тебя интересовало, что я буду делать потом? Я буду мстить за тебя. С тобой поступили несправедливо и очень ужасно в своё время. На это Германская Империя лишь ухмыляется и запрокидывает голову назад. — Поцелуй меня, — тихо шепчет он, устремив глаза на белый потолок, — Хочу запомнить вкус твоих сладких губ. Только сейчас Рейх решается вновь посмотреть на руку и бок отца, на которых уже появились кровоточащие язвы. Мало того, что мучительно болезненные, так ещё и смертельно опасные из-за плохой свёртываемости крови. Он поднимает глаза на отца, который, кажется, стал ещё бледнее, а после переводит взор на те самые злополучные ножницы, лежавшие всего в нескольких сантиметрах от них. Взвесив все «За» и.... «За», Третий медленно поднимается с пола, беря в руку холодный металл и тут же отходит. Империя, кажется, даже не замечает этого, продолжая смотреть в потолок. Расстегнув китель, а после и белоснежную рубашку, тем самым оголив свою грудь, нацист подносит остриё ножниц к своей коже и слегка надавливает пока металл не проникает глубоко под ткань и из ранки не просачивается первая кровь. Сжав зубы, он начинает медленно ввести ножницами вниз, оставляя после глубокие порезы. Подойдя к кайзеру, он бесцеремонно садится ему на бёдра и прислоняет его лицо к своей изрезанной груди. Его кровь нужна отцу, она ему помогает. Результат сразу же становится виден. Чем больше отец высасывал из него жизненной жидкости, тем быстрее зарастали язвы на его бледной, мёртвой коже и тем легче свёртывалась его собственная кровь. Пожизненный донор, рождённый только ради этой цели. Что ж, а он и не против. Стоит Империи лишь отстраниться от него, как он тут же вовлекает его в мокрый поцелуй с привкусом железа. Впервые за столь много лет нацист сам решает поцеловать столь ненавистную ему страну, к которой успел привязаться... Которую всегда любил в глубине души. — Иди ко мне, — выдыхает кайзер, желая опрокинуть своего синишку и нависнуть над ним, но тот не желал так просто сдаваться. — Я буду сверху, папочка, — шипит он, а после слегка прикусывает его губы, больше не боясь того, что его родитель откинется от потери крови. — С каких пор ты решил взять инициативу? На это Рейх предпочитает ничего не отвечать, окончательно избавляя себя от одежды, а отца от штанов. Всё его тело было украшено шрамами от порезов и укусов и вот сегодня появилось ещё две отметины. Несколько невесомых поцелуев, несколько шлепков по упругой заднице и вот Третий уже пытается насадить себя на член папочки. Он даже не волнуется о подготовке, ведь Империя так часто брал его, что его нутро уже успело запомнить размеры чужого органа. Да и естественная смазка, которая успела подступить на розовой головке пениса, заметно облегчила ему задачу, позволяя отцу с лёгкостью проскользнуть в нутро своего любимого малыша. — Ненавижу тебя, — произносит нацист, сжимая пальцы на мощной груди императора, — Ах, — его партнёр делает резкий толчок бёдрами и тем самым проникая максимально глубоко, соывая с его уст громкий и протяжный стон. Всё как они любят — грубо, пошло и безумно страстно. — Любишь.... Так же сильно, как и я тебя. **** — С добрым утром, дорогой, — приветливо произносит Империя, целуя своего сына в губы. Горячий и одновременно горький поцелуй. Что ж, это не удивительно, ведь нацист попивал чашечку горячего кофе. — И тебе с добрым утром. Мир действительно изменился. Имперская история закончилась, уступив место новой, где теперь правили социализм, демократия и кровавый нацизм. Немецкий народ с радостью принял Рейха, видя в нем надежду на светлое будущее, а другие страны увидели в нём возможного союзника и даже не подозревали о том, какие тёмные мысли насчёт будущего мира кружились в его голове. Пусть Империя и пала, но император навсегда остался с ним и даже разделил холодную постель. — Какой-то ты бледный. Не обратив внимания на эти слова, Третий продолжил пить кофе и читать свежую газету, которую ему принесли сегодня утром. Хм, состояние действительно было тяжёлым, но нацист всё списывал на усталость, ведь теперь у него было много работы. Поставив кружку на стол, он вновь переводит всё своё внимание на чёрный шрифт, однако.... Несколько капель крови с глухим шелестом падают на мягкую бумагу, оставив на ней огромные красные кляксы. Империя тут же подбегает к нему чтобы осмотреть и одаривает его недобрым взглядом. Именно так начала развиваться болезнь у самого кайзера. Именно после этого его стали мучить долгие кровотечения из носа..... — Я тоже болен? — В этом нет ничего удивительного, — отвечает мужчина, пожав плечами, — Ведь в конце концов ты произошёл от меня. — И что теперь делать? Мало кто подойдёт нам в качестве донора. — Малооо,— протягивает бывший кайзер, задумчиво смотря в окно сквозь плотную ткань занавески, — Знаешь, — вдруг продолжает он, задумчиво потирая подбородок, — Российская Империя... Так или иначе он был моим кровным родственником. Знаешь, я думаю, что среди его родных мы можем найти подходящую кандидатуру.