Возвращайся домой

song to the siren – this mortal coil

Короткий щелчок. Чонгук обнаружил себя на поляне, залитой сиянием раннего утра. Почему вдруг он оказался здесь – он не знает, но, честно говоря, он даже об этом и не задумывался. Было хорошо, спокойно и тепло. Как будто телом он чувствовал, что находится в какой-то желеобразной субстанции, наблюдая за красивым видом. Он присел на траву по-турецки, вдыхая ветер и недавний дождь. То, что был дождь, Чонгук не помнил, но по запаху сразу определил. Тут грех не признать, они столько раз гуляли по этой поляне с Юнги. Кто такой Юнги? Чонгук немножко нахмурился, прикладывая руку к подбородку. Нет, правда, кто это? А кто он сам? Откуда и зачем пришел, как выглядит и как его зовут – он не имеет ни малейшего понятия. В любом случае, сейчас было слишком спокойно, чтобы задумываться о таких нелепостях, и Чонгук прикрыл глаза, умиротворенно наслаждаясь утром и росой, покрывающей ноги, соприкасающиеся с влажной травой. Но внутри что-то подсказывало, что все-таки стоит задуматься. Он вздохнул и принялся напрягать мозги. Так. Юнги-Юнги-Юнги. Наверное, надо его себе представить. Почему-то же он о нем вспомнил. Какой он? Рыжий и кудрявый, как куколка Боно? Черноволосый и горячий, как актер на плакате в комнате мамы? Может, толстый и неказистый, как его однокурсник? Да нет, че то не то. В голову лезли только мятные волосы и странный оскал. Но Чонгуку почему-то так понравилось о нем думать, что аж живот свело. Он даже затупил немного, нелепо улыбаясь самому себе. — Хватит там уже вязнуть в своих мечтах, я устал тебя ждать. Какой же знакомый голос. Все внутри опять приятно свело. Он по нему скучал. Но Чонгуку так хорошо сидеть и ни о чем не беспокоиться, что он даже не знает – вставать или нет. — Чонгук! Ой, извините, Ваше величество! – в этом хриплом голосе явно слышится улыбка. Мозг прошибает тысячей картинок одновременно. Огромные свитера, обтягивающие рваные джинсы, конверсы, мятные волосы, тысяча и один значок на рюкзаке. Американский пирог, одинаковые футболки, глинтвейн, фотобудка и постеры о пропаже. — Юнги! — голос даже для самого себя звучит слишком отчаянно. Чонгук распахивает огромные глазища, подрываясь с места. Хватает и сжимает худые бока в объятиях чуть ли не до хруста костей. Чонгук начинает рыдать в голос сразу, ничего не стесняясь. Юнги его, что, осудит? Его, вообще-то, не было целых пятьдесят восемь дней, а начиная с выпускного класса больше, чем на пару часов, они ни разу не расставались. Он держался за него так крепко, как только мог. Вдыхал родной и дерущий легкие запах одеколона, вишневых сигарет и чего-то, напоминающего домашнюю пыль. Ну, а что вы хотели? Юнги не модель из рекламы духов и далеко не Джонни Депп, чтоб разить Саважем за километр. Что есть, то есть, и именно это заставляет глаза Чонгука просто издевательски сочиться горячими слезами. Юнги хлопает его по спине, вжимаясь также крепко. Он тоже сильно скучал. Правда, очень сильно скучал. Он долго ждал его здесь, и хоть тут очень хорошо и все переживания куда-то испаряются, без Чонгука он не мог быть даже в этом своеобразном лимбе. — Я так скучал, Юнги, я так скучал по тебе. Я все время думал, я так искал тебя… — Я знаю, Чонгук-а, я знаю. Я тоже очень скучал, ждал тебя здесь все это время. Вот видишь, дождался. Как девчонка дембеля. — А я же знал, что ты не сбежал. Я чувствовал! Я пытался пойти в полицию! — Да, я знаю. Я знаю, что ты пытался. Но ничего нельзя было сделать. Чонгук замолк, присаживаясь вместе с ним на край поляны, кончающейся почему-то бескрайним небом. А на краю этого неба – восходящее солнце. Тут почему-то все было очень необычным. Трава сверкала, как будто блесток насыпали, небо было таких цветов, каких он в жизни и придумать не мог, облака складывались в самые странные фигуры – тигр, дерущий плиту Хосока, сырный шарик Читос с игривым взглядом, Боно с красивыми расчесанными волосами. Воздух здесь был совсем другой. Не как в жизни. Приятный, иногда холодный, где нужно – согревающий. Чонгук посмеялся сквозь слезы. — Тут всё такое. Ты на солнце посмотри. Когда Чонгук взглянул, глаза на удивление не начали болеть и очень быстро привыкли. Они так много раз встречали рассвет, но этот – особенный, Чонгук точно знает. Юнги перебирает его пальцы, прижимая их к своему лицу. Теплые и приятные, родные настолько, что хочется просто откусить кусок и проглотить, навсегда сохраняя в себе. Чонгуку вдруг стало так грустно, глядя на то, с каким трепетом Мин гладит его руки, прижимается ногами к его ногам. Он ведь мертв. И Чонгук тоже мертв. Но Чонгуку на себя плевать. В голове мерцают картинки того, что случилось с Юнги, без слов приходит осознание. Это магия этого места – тут ты знаешь и чувствуешь все и сразу, тебе не обязательно ничего спрашивать. — Мне так жаль, что это произошло, Юнги. — Я знаю, мне тоже. Ты же знаешь, что я без тебя не сбежал бы, верно? Чонгук покивал головой, смотря вдаль. Чуть медля, сказал: — Я хотел признаться тебе на следующее утро. — Правда? Я тоже. Я хотел сходить в магазин, пока ты не проснулся, и купить что-нибудь. И признаться, чтобы потом весь день провести где-нибудь вместе. Они оба рассмеялись с облегчением. Конечно, они не были дураками, чтобы не понимать и без признаний, что нравятся друг другу. Но это должно было быть вишенкой на торте. Ничего, они к этому еще вернутся. Времени достаточно. Хотелось бы, чтобы они оба сейчас проснулись в своей постели тем утром и весь день пролежали дома в обнимку, целуя друг друга в намучившиеся хмуриться лбы и уставшие плакать глаза. И обязательно в губы. Но Чонгук чувствовал, что не получится. Только не на Земле, не в настоящей жизни. Он чувствовал, что Юнги может дать ему ответ на эти предположения. — Мы же не вернемся домой, да? — Нет, Гук-и, у нас не получится. Мы всегда будем здесь. Они целы и невредимы. Просто покинули одну из стадий существования. Хорошо, что они оказались здесь, а не где-нибудь еще. Чонгук почему-то думает, что посмертие для всех разное. Кто-то ускользает в небытие, смотрит черный экран на протяжении целой вечности. Кто-то, может перерождается в муху, болотную лягушку, преследует этот цикл жизни. А они – будут здесь. Их голоса звучали везде и нигде. Слышались прохожим в шуме дождя, шелесте листьев, мешались с диалогами влюбленных, пьющих кофе в красивых пусанских кофейнях. Их присутствие ощущалось в зимнем утреннем солнце, дыме сигарет, детском смехе и сколах бьющихся тарелок. Им было приятно быть в каждом мгновении, растворяться во всех этих красках. — Я даже рад в каком-то смысле. Ну, у нас не получится пойти по плану, как в жизни, но я с тобой. Мне больше ничего не нужно. — Почему не получится? Мы здесь с тобой все сможем. Любовь – страшная штука, но слишком сильная. Я клянусь, я мог тут возводить города, придумывать что угодно. Потому что это, вроде как, мой рай. И мне тут всегда хорошо. Но без тебя было хуево и неинтересно, поэтому я ждал, пока ты придешь и ничего тут не пробовал особо. — Пока что, я хочу еще посидеть здесь, если ты не против. А потом я хочу закончить то утро, как и должен был. И да, я буду тебя целовать. — Целуй, сколько влезет. Времени полно. Тут много чего можно делать. Мы даже можем наблюдать за тем, не дрочит ли Хосок на свою подружку, прикинь! — О-о-о, я ему недавно нос разбил. Не ругайся. — Да я знаю, он не обижается. Вечность была их спутником, и они, держась друг за друга мизинцами, ходили по краю между этими мирами, кажется, не собираясь никуда уходить. Вечность – это, наверное, так долго.