emphasis on the sub

— Всё? — Почти. Потерпи немножко.       Би-Хань несильно ёрзает и морщится от потянувшей в низу живота боли — она никуда и не девалась, просто затихла ненадолго, сука эдакая. Куай, заметив — не могла не заметить — короткую гримасу, привычно складывает бровки домиком. — Не отвлекайся, — одёргивает Би-Хань, и сестра покорно возвращается к осторожным мазкам кисточки. — Сильно болит? — всё-таки спрашивает она спустя секунд десять, не отводя глаз от пальцев. — Как обычно.       Куай Лян не отвечает. И через пару минут расплывается радостной, добродушной улыбкой, демонстративно сунув кисточку во флакон с синим лаком. — Закончила! Подсохнет через полчасика.       Хмыкнув, Саб-Зиро принимается рассматривать ярко-синие — наверное, ближе к индиго — ногти. Сестра была права — к униформе отлично подойдут. Она постоянно отказывалась, но Куай продолжала настаивать — мол, зря, что ли, покупала лак и для неё, к тому же их окрашенные ногти будут прелестно смотреться вместе, и бла-бла-бла. Би-Хань согласилась, чтоб та отвязалась, и теперь не хочет признавать, но… это действительно симпатично. Хоть и в высшей степени бесполезно. — Спасибо, — бормочет она чуть неохотно, и Куай расцветает — почти видно счастливо вихляющий хвост, — красиво вышло. — Ну а то! Покрасишь мне в следующий раз? — Обойдёшься. — Пожа-а-а-алуйста, — малявка использует запрещённый приём — сползает на пол и кладёт голову на бедро, уставляясь этим своим щенячьим взглядом — Старшие боги, как же она его ненавидит. Слишком эффективный рычаг давления. Демонстративно вздохнув, Би-Хань треплет собранные неряшливым пучком волосы. — Хорошо-хорошо. Но только один раз. — Ты лучшая!       Младшая резво вскакивает и кидается, крепко прижимаясь в объятиях — её тепло приятно резонирует с прохладой Би-Хань, немножко успокаивая ноющую боль груди и живота. Она вздыхает — возможно, слишком уж облегчённо, и сестра, бесцеремонно втиснувшая колено меж ног, отстраняется и супится. — Вижу же, что болит. — Только опять не начинай, — она отворачивается — всё, что можно сделать, зажатой спинкой узенького кресла и Куай Лян, — это обычное дело. Помнишь, я притащилась с вываливающимися кишками? — Томаш притащил. — Неважно. Я о том, что это стоило хоть какого-то внимания. А сейчас не происходит ничего, с чем я не справилась бы сама. — Чего ты так упрямишься? — младшая, не слушая доводов, кладёт горячие ладони на грудь. Мягко сжимает — как умеет только она — и разжимает, раздражённо фыркнув на мешающееся кимоно. Би-Хань тяжело сглатывает набежавшую слюну. — Позволь мне помочь.       В покоях пахнет дешёвой краской, немного пылью (когда Куай убиралась последний раз?) и такими же дешёвыми духами. Что-то из мира «простых девчонок», искренне симпатичного сестре — Би-Хань не понимает, но не особо ограничивает. Чем бы дитя ни тешилось.       Сейчас, наверное, можно сказать то же самое.       Начиналось всё относительно невинно, безо всякого сексуального подтекста — осторожный массаж и тепло купируют боль, и Куай Лян, едва разузнав, стала регулярно заявляться, стоило знакомым спазмам скрутить брюшину. Мерзкая слабость — очередная — женского тела; Би-Хань стоически выносит удары, порезы, разрывы внутренних органов и накатывающие мигрени — из-за Лю Кана, дел клана и чьей-нибудь беспросветной тупости; но чёртовы месячные порой до сих пор заставляют скрипеть зубами в бессильном бешенстве.       Нелегко и младшей — Би-Хань до сих пор помнит, как в четырнадцать ту знобило от боли. Знобило. Её сестру, только-только пробудившую яростный огонь, знобило. Она сидела рядом и точно, как недавно, уложила Куай щекой на ляжку, сочувственно гладя взмокшую и лохматую макушку. Дала анальгетик, помогла запить, и не уходила, пока ей не полегчало — позднее Скорпия, как и всякий воин Лин Куэй, научилась прятать всяческие проявления слабости, но Би-Хань аналогично всегда замечает взбежавшую по лицу тень или едва заметную дрожь мышц.       И тоже помогает.       Положив ладонь на жилистую спину, Би-Хань, поколебавшись, тянет гладкую ткань — та, едва накинутая, легко спадает к ногам, полностью обнажая Куай Лян. Чертовка — изначально рассчитывала на её капитуляцию и даже бельё надевать не стала. — Осторожнее с ногтями, — урчит она, продолжая наминать её вспухшую и ноющую грудь. — Да знаю я, — Би-Хань запрокидывает голову; по загривку взбегают мурашки, в нутре, чутко отзываясь на привычные прикосновения, закручивается тугая пружина похоти, затмевающая боль. Саб-Зиро рефлекторно разводит бёдра — Куай, считав, несильно вдавливает колено в промежность, выбивая из неё первый короткий стон. Небольшие аккуратные груди сестры нависают над лицом, и она, поддавшись порыву, берёт торчащий сосок в рот, чуть придавив зубами.       Куай Лян тонко взвизгивает, вцепляясь в её плечи. — Хоть предупреждай! — Ещё чего, — довольно хмыкает Би-Хань. Младшая надувает щёки в притворной обиде и тут же стаскивает кимоно с плеч, уставившись на простенький лифчик, точно на восьмое чудо света. — Ну что? У меня не тот размер, чтобы ходить без него. Или ты хотела, чтобы на меня пялились ещё больше? — Ничего я не хотела, — бурчит Куай, нашаривая за спиной застёжку. Кимоно сползает, за ним следует и бюстгальтер. Она осторожно выпутывается — зрачки сестры жадно затапливают и без того тёмную радужку, горяченные пальцы пробегаются по крепкому животу. — Мы всё испачкаем, — Би-Хань твёрдо останавливает шаловливую руку, уже подцепившую резинку трусов. Скорпия закатывает глаза, спрыгивает и пружинисто шагает к тумбочке, доставая вычищенную с последнего раза клеёнку. Кивает на кровать — Би-Хань помогает развернуть и расстелить, игнорируя жадные взгляды на болтающуюся грудь.       Как будто её в своё время мать недокормила.       Устроившись поудобнее, Би-Хань осторожно спускает трусы с налепленной прокладкой — чудо, мать его, прогресса. Первое (вместе с тампонами), что она приказала поставлять после неизбежной кончины старого идиота, в упор отказывающегося от «мракобесия» простых смертных из Земного Царства.       Куай Лян послушно заползает следом — полюбовно ведёт подушечками вдоль растяжек на внутренней стороне бедра, мягко тычется носом. Первые три дня она фанатично намывается каждые несколько часов; последний раз был не так давно, но Би-Хань всё равно стыдливо жмурится.       Грязно же.       Меж ног печёт и тянет — она едва удерживает себя от того, чтобы впиться во что-нибудь. Куай Лян старательно красила ей ногти — и не то чтобы Би-Хань вообще есть дело до подобной глупости, но лак ещё не высох, и им запросто можно испачкаться. Да. Именно так.       Маленький узкий язык ласково касается взмокшей от крови и смазки щели, и её пробирает дрожью. Повышенная чувствительность — и к боли, и к прикосновениями самим по себе — предполагает острую реакцию. Би-Хань с достоинством вытерпит абсолютно что угодно, невзирая на скепсис и злые слова, но только не сестру.       Всё всегда сводится к Куай Лян. К этой беспардонной, громкой и непослушной девчонке — её камню преткновения, первой и единственной слабости, и самой большой любви. Огонь её без тени сомнения топит вековые ледники, тщательно возведённые Би-Хань; разбивает все маски, втискивается меж рёбер к ожесточённому сердцу и покоряет его одними лишь глазами — большими и наивными, что двадцать лет назад, что сейчас.       Би-Хань чуть стискивает её голову бёдрами, закусывает губу, сдерживая крики — Куай нежно всасывает в рот клитор, помогает себе пальцами, неспешно растягивая чувствительное донельзя нутро. Горячо. Хорошо. На клеёнку капает, приятное напряжение становится практически болезненным — оно закручивается ещё туже, до невозможного, каждое движение языка обжигает, и вошедшие по костяшки указательный, средний и безымянный — тоже.       И боли больше нет. Совсем-совсем. Как никогда не бывает рядом с Куай.       Саб-Зиро гнёт дугой, из гортани вырывается наружу протяжный стон, пальцы ног поджимаются — оргазм накатывает мощной волной — она елозит ногами, но Куай Лян свободной рукой надёжно удерживает бедро, не позволяя отстраниться. Хлюпы бьют по ушам сладостным стыдом — сестра никак не оторвётся, несмотря на её жалобные повизгивания; слишком сильно, слишком напористо, слишком горячо.       Когда Куай наконец отстраняется, перемазанная кровью, Би-Хань едва дышит. Невозмутимо утерев рот, она подползает ближе, засопев на ухо. — Легче? — Немного, — ворчит Би-Хань, чтоб мелкая совсем уж не зазнавалась. Пусть и боль полностью прошла — временно, но прошла. Удовлетворённо уркнув, Куай Лян закидывает ногу на живот, притираясь вплотную — и Би-Хань никогда не скажет, насколько ей лучше в тепле этих тесных объятий. — Надо помыться и пойти работать. — Я попросила Томаша прикрыть нас. — Под каким предлогом? — «Женские штучки». Каждый раз работает. — Доиграешься когда-нибудь. — Может быть. А от душа я действительно не откажусь, — она усаживается и показательно ёрзает — в воздухе витает густой запах похоти.       Себя не трогала, ну надо же. Знает, что Би-Хань не поскупится вернуть должок. И даже больше — расплатится как следует за наглое вторжение и непристойное поведение.       Будет весь день шёпотом разговаривать, зараза. — Лак ещё не высох, — ухмыляется Би-Хань, — подождём. — Раньше тебя это не останавливало, — надувается Куай Лян. — А я забыла. — Не верю! Ты ничего не забываешь! Стерва злопамятная! — Сучка. — Зато твоя. — Ну ещё бы.       Би-Хань подтаскивает сестру обратно, слизнув подсохшую кровь на щеке — перемазана, как вампирша, разве что клыков не хватает. И кто ж её просил, а. Она примыкает губами ко влажному рту Куай, игриво цепляя юркий-юркий язык — и та в ответ жадно скулит, наваливаясь сверху.       Пока что Би-Хань не может пользоваться пальцами, но ей и языка хватит — для натренированного убийцы сестру удивительно заставить кричать.