emphasis on the sub

— С ним что-то не так, — скамейка натужно скрипит под весом плюхнувшегося Томаша. — Думаешь? — Он какой-то совсем дёрганый стал.       Куай Лян щурится, лениво разглядывая гоняющего молодняк Би-Ханя. Несмотря на летний зной, он в полном облачении — и, конечно, легко самоохлаждается, но так одеваться всё равно никакого смысла. Странно. — Кончайте ворон считать! Сколько раз мне повторять — спину, мать её, прямо! Держитесь на ногах хуже новорожденных котят! Хотите обеденный перерыв? Сперва — десять кругов! А вы двое, — он молниеносно оборачивается к расслабленно устроившимся братьям, — проследите. — Разве они на ногах не с рассвета? — Томаш непонятливо клонит голову набок. — А ты сам куда? — вскидывается вместе с ним Куай Лян. — Дисциплина у них ни к чёрту, это во-первых. Во-вторых, не вашего ума дело.       Он скрещивает руки под грудью, неуютно морщится и уходит — на взгляд Куая, чересчур поспешно. Даже позабыл о своей горделивой павлиньей походке. — Вот видишь? Со вчера как муха укусила. — Может, просто не в настроении. — Так ладно бы, как обычно, ходил бы и орал на всех, но когда я пришёл пожелать спокойной ночи, — Томаш грузно наваливается на плечо — Куай Ляна обдаёт запахом пота и мускуса, — он мне даже дверь не открыл. — Подозрительно, — поколебавшись, соглашается. Мягко отпихивает Смоука — не при людях же, в самом-то деле — и освистывает самого первого бегуна. — Скажи всем, чтоб валили есть. Только быстро, пока грандмастер не видит.       Благодарно покивав, мелкий по-быстрому собирает и организовывает остальных — всё-таки, как бы Би-Хань ни придирался, многочисленные тренировки не прошли даром. Молодняк уже подаёт надежды. — А с чего ты взял, что грандмастер не караулит за углом? — Томаш снова лезет — на этот раз жмётся виском к виску. Как разожравшийся домашний кот. — Предчувствие. Думается мне, Би-Хань сейчас у себя.       Его действительно не обнаруживается ни в столовой, ни у Сектора, ни даже в тренажёрных залах. Грандмастерский кабинет заперт на ключ — и, судя по всему, не открывался на протяжении последних нескольких часов. Вывод напрашивается один: Би-Хань спрятался у себя. От кого и с какой целью — пока только предстоит выяснить.       Взяв на заметку слова Томаша о том, чем закончилась его последняя попытка уединиться с их дорогим старшим братом, Куай Лян решает немного понаблюдать.       Би-Хань показывается на глаза только под вечер — подозрительно зажатый, чему-то недовольный и зачем-то залившийся одеколоном до такой степени, что с ним стало невозможно находиться в одном помещении.       А ещё — да, избегающий приближаться. Конкретно к Куай Лян и Томашу.       Старший в принципе очень любит делать вид, что в тактильном контакте не нуждается — он ведь такой сильный и независимый, грандмастер самого Лин Куэй. Незачем ему «телячьи нежности» и «бабская слащавость».       Брать в рот и давать в задницу, конечно, очень по-мужицки, как однажды заметил шёпотом Томаш, но озвучивать домыслы Би-Ханю не стал, ради своего же блага. Брату очень важно всячески подчёркивать статус и удерживать субординацию — с ними двумя в том числе. Но это не так уж и невыносимо, когда за закрытыми дверьми их спален он преображается — из грозного воина и руководителя армии ассасинов в послушную шалаву.       Всего-то надо потерпеть до вечера.       За исключением тех случаев, когда ему что-то ударит в голову — как сейчас, например. И это явно не старое-доброе дурное настроение, испаряющееся парой оргазмов — Би-Хань шугается и отнекивается отнюдь не демонстративно. Ничего глобального — иначе они бы уже знали, — а что-то, напротив, глубоко личное. Вдвойне обидно, что отказывается посвящать.       У Куай Ляна, если честно, ноль догадок. Он лениво кусает персик — сок пачкает лицо, каплет на голые ключицы — сегодня ещё жарче, Скорпион принял решение носить только простенькие тренировочные штаны — и сдержанно наблюдает за всё таким же закутанным Би-Ханем. Брат движется зажато и практически боязливо; краснеет не то от июльского зноя, не то из-за чего-то ещё.       Интересно.       Незаметно проследивший за ним Томаш выясняет немногое. — Он что-то взял в госпитале, — говорит Смоук, по-кошачьи растянувшись на его кровати, — и спрятал в пакете. — Давай выясним. — Каким образом?       Куай Лян многозначительно косится на окно. Подобраться к покоям грандмастера по отвесной стене — задача не из лёгких, но не для них. Дождавшись темноты, они… ну, ладно, Смоук, усадив на спину Куая, вспорхнул на дыме к мягкому золотистому свету из окна. Им повезло — Би-Хань, уставившись на дверь, медленно высвобождается из многослойной формы. Наплечники, жилет, кимоно с длинными рукавами — весь комплект, причём зимний.       Томаш негромко выдыхает — на непрерывное поддержание магии уходит немало сил. У них есть всего несколько минут, а старший как на зло медлителен — всё стаскивает с какой-то раздражающей осторожностью, словно…       Ожидая увидеть голые лопатки и выпирающие позвонки, Куай Лян натыкается взглядом на… бинты, плотно окольцевавшие туловище с поясницы до подмышек. Обыкновенные больничные бинты — Би-Хань умудрился пораниться? Но его поставили бы на ноги за пару часов. Сжав кулаки, брат подтаскивает пакет — вероятно, тот самый, о котором говорил Томаш. Какие-то лекарства? Но от чего? Чёрт, Куай Лян заметит болезнь Би-Ханя — тот тяжело переносит даже простуду, о заразах посерьёзнее и говорить нечего.       Сквозь щель приоткрытых ставен доносится глухой стон — брат принялся разматываться. Ему… ему больно? — Твою ж мать, — едва различимо шипит Би-Хань.       Смоук под ним напрягается — времени совсем мало. — Ещё чуть-чуть, — утешающе бормочет Куай Лян на ухо; младший сдержанно кивает.       Белые ленты тяжело валятся к изящным ногам — влажные и напитанные, они оседают липковатым комом. Он не видит и не чует крови — картинка в голове не складывается, Куай в упор не понимает. Если не раны, тогда что?       С ещё одним коротким стоном Би-Хань обхватывает себя руками. Куай Лян отчаянно жаждет, чтобы он показал грудь, невзирая на возможные последствия — остался последний кусочек, ему всего лишь нужно увидеть…       То ли услышав, то ли почувствовав, старший внезапно выпрямляется. — Я вас слышу.       Он поворачивает лишь голову — и безошибочно уставляется прямо на Куай Ляна. Томаш без лишних слов вваливается в покои, едва дыша — ещё чуть-чуть, и пришлось бы телепортироваться. Слезая, Куай похлопывает бедолагу по плечу, готовый и придержать при случае. …в комнате чем-то пахнет, разбавляя острую вонь одеколона. Нежно, сладко и странно знакомо. Куай Лян не припомнит, где слышал этот запах раньше, но в рот набегает слюна, а нутро сладостно поджимается. — Что происходит? — шумно сглотнув, спрашивает он. Би-Хань дёргается и как-то съёживается — очень для себя нетипично. Величественный Саб-Зиро, безжалостный и неумолимый, напоминает собою попавшегося в капкан кролика — такой же испуганный и будто бы беспомощный. — Я не знаю, — шипит Би-Хань, — и не хочу вас видеть. — Но почему? — участливо интересуется Томаш. — Ты же знаешь, мы поможем. — Это не то, с чем можно… чёрт!.. помочь…       Брат вздрагивает и, пошатываясь, тянется к пакету, доставая коробку с очередными бинтами. И он до сих пор не удосужился повернуться. Обменявшись кивками с более-менее восстановившимся Смоуком, они осторожно обходят Би-Ханя с разных сторон — благо, пространство позволяет. — Ублюдки, — цедит он практически жалобно, — я же говорил!..       Далее Скорпион не слышит — за стенками черепа оглушительно щёлкает переключатель. И без того немаленькая ханева грудь распухла и увеличилась — Куай Лян почти чувствует её упругость кончиками пальцев. И — самое главное — из потемневших сосков сочится белёсая жидкость. Совсем как… как у женщины. Недавно разродившейся матери. — Она постоянно болит и… — Би-Хань запинается. Стыдливо жмурится. Куай Ляну приходится напрячь извилины, чтобы разобрать слова. — Течёт, — заканчивает Томаш потяжелевшим голосом.       Куай Лян думает предложить обратиться к Сектору — тот точно не станет сплетничать и распространять слухи о столь… деликатной проблеме. Это нездорово и неестественно. Би-Ханю, к тому же, больно и мерзко — он ведь так печётся о своей мужественности. Им надо… надо поступить рационально. Проблемы с гормонами — не шутки. — Ты знаешь, что болеть будет меньше, если выцедить? — спрашивает Куай Лян вопреки доводам разума. Би-Хань медленно качает головой. — К чему ты клонишь?.. — Мы разберёмся. Правда же, Томаш? — Смоук поспешно кивает. Судорожно глотает слюну, что не укрывается от Би-Ханя. — Всё нормально, — когда Би-Хань начинает отступать, точно испуганное животное, Куай Лян рефлекторно поднимает руки, — бояться нечего. — Я не боюсь, — огрызается Би-Хань. И не говорит больше ничего — ему легче удавиться, чем сознаться в стыде, неловкости или банальном дискомфорте. — Вот и отлично, — Томаш кладёт ладони ему на плечи, мягко, но настойчиво разворачивая к постели. Би-Хань на мгновение замирает, решая, что делать — Куай Лян ожидает вздыбившегося льда — и покорно вздыхает, позволяя себя вести. Он садится, всё ещё повинуясь ведущему его Томашу, но не отнимает рук от груди, силясь не дать пролиться каплющему молоку. На ватных ногах Куай подходит к ним, возвышаясь над зажавшимся и несчастным Би-Ханем. Встаёт на колени, мягко раздвигая плотно стиснутые ноги, обтянутые грубой тканью. Жаль, брат не разделся полностью.       Со всё той же трепетной осторожностью Куай Лян тянется к чужим холодным рукам; отнимает их, с долей жадности слизывая с крепких предплечий натёкшее. Томаш усаживается рядом со старшим, успокаивающе чмокнув в висок, пока тот, крепко зажмурившись, вздрагивает от каждого действия Куая.       Так сладко, что голова кружится. Он никогда бы не подумал. Расцветающий на лице Би-Ханя румянец ползёт на шею и уши — Смоук мягко обнимает его за талию, прижимаясь плотнее. — Потом моя очередь, — сообщает младший ещё до того, как Куай начинает. — Очередь?..       Би-Хань, до последнего прятавшийся в отрицании, прерывается на полуслове — Куай Лян примыкает губами к соску. Распухшему и сочащемуся молоком — сладким, сладким, ни на что не похожим и исключительно ханевским. Интересно… на что ещё способно его тело? Мысль уплывает, когда он осторожно начинает тянуть. Как… голодный котёнок. — Тш-ш-ш, — шипит Томаш мягко, распуская ляновы волосы, — тебе же лучше?       Куай улавливает сдержанный кивок и удовлетворённо вздыхает. Оно прохладное, как сам Би-Хань, идущее еле-еле, но непрерывно — старший, должно быть, серьёзно намучался. Хорошо, есть Скорпион и Смоук.       Положив руку на спину, Би-Хань рассеянно гладит его, вздыхая чуть громче обычного уже не из-за боли. Увлёкшись и заслушавшись, Куай Лян сперва не чувствует хватки на затылке. — Я тоже хочу! — обиженно скулит Томаш. — Меня смесью выкормили! — Это тут причём? — Притом!       С другой стороны, логика, возможно, есть. Куай Лян слышал, его рано оторвали от материнской груди. Может, в этом вся причина? Или только в самом Би-Хане и его привлекательности? Не так уж и важно.       Поменявшись со Скорпионом местами и пылко присосавшись ко второму, Томаш стонет сквозь зубы, закатывая от наслаждения глаза — неужто Куай Лян тоже так выглядел? — Не кусайся, — слабо выдыхает Би-Хань — Смоук не слышит, слишком поглощённый процессом. Он жадно пьёт, остервенело прижимаясь к старшему — Куай Лян оттягивает его за жёсткие волосы и, предупреждая возмущения, сразу же отпускает с единственным напутствием. — Осторожно. Ему и так больно.       Томаш ворчит что-то под нос, но слушается, попеременно гладя напряжённую спину Би-Ханя. У него немного подскочила температура — обычно он холоднее, а теперь почти как обычный человек. Куай Лян умоляюще утыкается в щёку, и старший, распознав намёк, подставляется для поцелуя.       Сегодня он в особенности размягчённый и податливый — явно сказывается стресс последних дней. Би-Хань сильно устал, и за свою выдержку заслуживает самого лучшего отдыха — такого, который способны обеспечить лишь его дорогие младшие братья. А ещё — наказания за то, что утаил важную информацию.       Куай Ляна не покидает мысль, что они могли бы попробовать гораздо, гораздо раньше.       Ну да ничего — сегодня непременно наверстают. Ненадолго оторвавшись от ужасающе вкусного молока, они цепляются за Би-Ханя в четыре руки, раздевая окончательно; помогают стянуть одежду и друг друга, обмениваясь игривыми поцелуями. Томаш выглядит донельзя довольным; Куай Лян, скорее всего, тоже. Би-Хань до сих пор пытается протестовать, но от совершенного нового удовольствия его уже ведёт — глаза помутнели и чуть остекленели; он дышит ледяным паром и чувственно вздрагивает на каждое их прикосновение.       Такой красивый, что умереть можно. Куай Лян (и Томаш наверняка тоже) готов умирать хоть сотни раз, если потребуется.