emphasis on the sub

      Забегая вперёд: Куай Лян — поехавший спермотоксикозный мелкий кусок дерьма.       И самое противное, что Би-Хань немногим лучше.       С высоты юношеского максимализма он наивно полагал, что весь мир однажды будет принадлежать ему, что он всемогущ, всесилен и абсолютно непобедим. По крайней мере, примерно такое будущее пророчили наследнику титула грандмастера все вокруг, от мала до велика.       К сожалению или счастью, наивные детские мечты жестоко разбились о суровую реальность смехотворно скоро.       В клане учили одолевать всё на свете — людей, нелюдей, смертных, бессмертных, саму природу, стихию и бесконечно струящуюся сквозь них ци; седлать волны непокорной магии, укрощать жизнь и смерть, делать невозможное возможным.       Но не было ни одной внятной инструкции — не то что в Лин Куэй, даже в хвалёном интернете, всемирной паутине — как справиться с собственным телом.       Начало пубертата ознаменовало собой, помимо долгожданного пробуждения льда, потливость, мерзкие жиденькие волоски под носом, на руках, ногах, груди и прочем. Помимо — бесконечную ломоту в костях (как объяснили старшие, из-за начавшегося скачка роста), странную тянущую боль в груди, нежелательные реакции тела и неожиданно проснувшиеся комплексы.       И всё ничего — Би-Хань готов был мириться и с волосами не там, где надо, и болью, и расчертившими поясницу фиолетовыми растяжками.       Но не злоебучими прыщами. Они высыпали везде — на спине, плечах, и — в особенности — лице. Побольше, поменьше, и все как один — красные и болючие до скрипа зубов. Если раньше над ним насмехались из-за якобы смазливости и женоподобности, то теперь — потому что он похож на умирающего головастика с выпученными глазами, нелепыми пропорциями туловища и конечностей и нездоровой кожей.       Всех обидчиков Би-Хань по старинке раскидывает на спаррингах, но победы, к сожалению, нисколько не улучшают ситуацию. Оно болит, чешется и лопается в самые неподходящие моменты, и это без учёта преследующей его по пятам вони пота и прочих прелестей взросления.       Это всего лишь простой этап, который необходимо преодолеть. Никто ещё не умирал из-за прыщей.       Каждодневная мантра не помогала. И тогда — неожиданно — на помощь пришёл Сектор, почти силой всучивший какой-то приторно пахнущий крем. С максимально постной миной сказал, что в идеале не помешает ещё несколько средств, в довесок желательно таблетки, а пока что придётся довольствоваться тем, что есть.       Крем немного облегчает ситуацию. Потом появляются некие средства для умывания, используемые исключительно женщинами — Сектор приседает ему на уши не меньше недели прежде, чем Би-Хань крайне неохотно соглашается последовать инструкциям.       Чуть позже — в четырнадцать-пятнадцать — его настигает очередной удар по самолюбию. Вжатый лицом в татами одним из наставников, он чувствует предательский прилив крови к члену — старший большой, сильный и разгорячённый тренировкой, от него приятно пахнет потом и мускусом, и он так хорошо прижимается, наваливается и обездвиживает…       Ему сделалось дурно от самого себя настолько, что он ещё неделю избегал поединков, утихомиривая нечестивые помыслы.       В итоге благодаря нехитрой логике выяснилось: достаточно остудиться до предела. Сузить сосуды, замедлить кровоток. Любое желание — жить в том числе — быстро сходит на нет.       К шестнадцати он задышал практически свободно: прыщи перестали лезть столь обильно, боль в костях прекратилась, непреднамеренные эрекции больше не мешали жить — разве что поллюции в связи с эротическими снами, о которых и вспоминать-то стыдно. Он окреп и приобрёл более человечный вид — и никто теперь не осмеливался звать его «глистой на ножках» даже за глаза.       Зато начались проблемы с Куаем.       Нет, не так — Проблемы С Куаем. Каким-то неведомым образом — сбой ли в генетике, божественное благословение (или проклятие, тут как посмотреть) — в роду чистокровных криомантов затесалась буйная и неуёмная огненная магия. Злобная, бесконтрольная и сжирающая всё на своём пути, она вспыхнула холодной вьюжной ночью, перепугав до полусмерти как добрую половину клана, так и самого Куай Ляна, охватив пожаром его спальню.       Сам он не пострадал — только кончики волос опалил да подкоптился. В течение отстройки своей комнаты жил и приходил в себя у Томаша, а затем… как с катушек слетел. — Пошёл вон отсюда, гнида прыщавая! — Кого ты назвал гнидой, щенок!       От затрещины Куай Лян увернуться не успевает — валится на колени, воет и хватается за голову.       Нелепый до невозможности — в отличие от подобия щетины Би-Ханя, у него волоски тёмные, жёсткие и быстрорастущие. А ещё — абсолютно чистая кожа. Кто из них ещё гнида!       Только он встаёт — вскакивает бешеным зайцем, — как сразу же убегает — и угнаться не удаётся. Куай Лян внезапно научился прятаться. Слишком хорошо прятаться.       И это — только начало. Если Би-Хань думал, что его пубертат был тяжёлым, то брат переплёвывает все самые страшные ожидания — он и без того был склочным, шебутным и неспокойным, но пробудившееся пламя многократно взрастило потаённую ярость и открыло взрывной потенциал. Куай вырастет сильным (и собранным!) воином, а до тех пор надо… ну, выжить.       Он постоянно жалуется на плохой сон (несмотря на утомительные тренировки), голод (объедая целые столы) и боль в костях. Тоже — скачок роста, и каким-то образом он всё ещё умудряется оставаться визуально более крепким, приземистым и пропорциональным, чем Би-Хань в его годы. Никакой глисты на ножках или прыщавой гниды. Аж бесит.       Куай начинает избегать ближнего боя и прикосновений как таковых — подозрительно знакомые симптомы, но почему-то из всех возможных вариантов в наибольшую немилость к нему попал один лишь Би-Хань.       Во-первых, неприятно бьёт по самолюбию, во-вторых… бесы его раздери, это же Куай Лян. Почему именно так? Би-Хань бывает строг — как и подобает будущему грандмастеру, — но исключительно по делу, хоть и порой хочется отхлестать мальчишку розгами так, что сидеть не сможет.       Ему не обидно, вовсе нет. Он просто разочарован.       И ужасно, ужасно раздражён. — Да ты заколебал! Подрочи уже наконец и успокойся!       Он не выдерживает очередной жалобы на плохой сон и плюётся словами в пылу. Куай Лян, готовый броситься ядовитой репликой, неуловимо меняется в лице. Конкретно эта проблема пубертата для брата оказалась особенно болезненной — если Би-Хань привык справляться самоохлаждением, и чуть реже — старой-доброй дрочкой (определённо без фантазий о наваливавшихся на него взрослых мужиках), то Куай Лян подозрительно загрубел ладонями и одичал.       Не секрет, почему тактильный и довольно нежный ребёнок столь резко замкнулся в себе и стал чураться физического контакта.       Ему непонятно только, почему родного брата. — Я руки обжёг, — он демонстрирует ожоги в подтверждение. — И что ты предлагаешь? — Давай ты.       Би-Хань допустил огромную ошибку, продолжив диалог. Безапелляционное, уверенное, абсолютно серьёзное предложение от странно успокоившегося младшего — он должен был принять его за шутку.       И почему-то, по каким-то неведомым даже для себя причинам — не принял. — С дуба рухнул? От тебя несёт, как от кучи лошадиного дерьма! — Это всё, что тебя волнует? — Ты прекрасно знаешь, что нет, — Би-Хань подходит ближе — пока ещё — нависая. Ублюдыш поразительно быстро растёт, — я уйду, и мы притворимся, что этого не было. — Пожалуйста, Хань. Мне кажется… мне кажется, это поможет.       На мгновение он вновь стал похож на себя прежнего — доброго, милосердного пацана, плачущего посреди охоты из-за необходимости убивать, несмотря на всю закалку.       Всё этот чёртов жалобный щенячий взгляд. Би-Хань винит исключительно его. — Убейся.       Не успевшего разобидеться Куай Ляна он с силой толкает на кровать. Тот в растерянности плюхается на задницу; Би-Хань практически сдирает штаны с бельём, обнажая уже вставший — кто бы сомневался — член. — Грязный мерзкий мальчишка, — шипит он злобно, силясь незаметно сглотнуть слюну, — чтоб я ещё хоть раз!..       Куай Лян не говорит ни слова. Не возражает, как обычно, не разбрасывается ответными ругательствами, неизбежно ведущими к перепалке.       Он больше не говорит вообще — только подвывает, пока Би-Хань быстро и грубо водит кулаком по истекающему смазкой стволу. Брату многого не требуется — через какую-то минуту он кончает, пачкая спермой лицо и одежду — Би-Хань шарахается и отплёвывается, заляпав себя ещё и ладонью. — Скорострел, — цедит он презрительно, но Куай Лян не слышит, оглушённый оргазмом, — скажешь хоть кому-то — оторву член.       Би-Хань снова ошибается. Тяжело придумать что-то хуже — он хотел бы пообещать, что такого больше не повторится, но откуда-то уже знает, что соврёт — безбожно и нагло, и проще заранее загрызть себя самому, чем позволить ткнуть лицом Куай Ляну.       Ему понравилось. Мало того, что понравилось дрочить кому-то другому, так ещё и конкретно — Куай Ляну. Он отвратительно, до дискомфорта горяч, он тогда даже не принял душ, от него разило потом и похотью — уж неважно, к Би-Ханю или в силу возраста.       И это оказалось восхитительно.       Когда Куай Лян приходит просить повтора под ещё одним нелепым предлогом, Би-Хань не отказывает.       В третий раз они делают это на татами посреди тренировки.       На четвёртый — в его персональной душевой.       Далее он сбивается со счёта, стараясь особо не задумываться, почему вообще соглашается. Верно, чтобы Куай Лян не лез. Или потому что тогда он хоть ненадолго, но затыкается — делается ручным и покладистым.       И вскоре, конечно же, только дрочки становится мало — у Би-Ханя начинает болеть рука.       Проще (приятнее, приятнее) взять в рот. Ощутить на языке вес горячей головки, заслушаться протяжными стонами и писклявыми всхлипами — жалкий, жалкий, совсем перестаёт показывать зубки.       Вместе со ртом Куай Лян использует его ноги, грудь, бёдра — они не заходят дальше, словно опасаясь перейти какую-то невидимую грань. Доселе — дурацкие игры, но Би-Хань не даст себя выебать родному брату, как бы ни хотелось.       Так он себе говорит. Это он твердит себе под нос, отсасывая ему под накрытом скатертью столом. Прижимаясь лбом к кафельным стенам их душевых. Позволяя лапать грудь и прикусывать соски безо всякой нежности.       Отвратный, визгливый, обжигающе горячий — в наихудшем смысле. От него идёт пар и остаются ожоги, многие из которых трудно объяснить бурными спаррингами. У Би-Ханя всё время горят ладони и стёрты внутренние стороны ляжек, а голос по утрам отдаёт хрипотцой, затмевающей даже его обычную. — Если я научусь контролировать температуру тела, ты дашься мне? — шепчет он жарко, и Би-Хань не отвечает ничего, зная, что соврёт.       Куай Лян — мелкий поехавший спермотоксикозный кусок дерьма.       И самое противное, что Би-Хань немногим лучше.