Необратимость последствий

      Мосс покидает машину у входа в участок, уступая Дюверье кресло водителя. Капитан обязан направиться в прокуратуру, ведь политика ведения любого дела предполагала встречи с прокурором, который будет представлять интересы полиции в суде для обмена информацией и мнениями о текущем положении вещей. На полноценные встречи с глазу на глаз обычно никогда не хватало времени, и все ограничивалось короткими телефонными переговорами или перепиской по электронной почте. Но сейчас, когда в деле Судьи нет абсолютно никаких зацепок, капитан может позволить себе выделить некоторое количество минут для личной беседы с юристом. С другом.       Хантер Бейтс, главный окружной прокурор, обнаруживается в кафетерии уголовного суда. Лука кивает знакомым лицам, пока пробирается к дальнему от входа столику, частично спрятанному от общего зала «пушистыми» фикусами в кадках. Местоположение прокурора всегда можно было определить по его довольно приметной макушке, так что спрятаться от надвигающейся неприятности в лице Дюверье у него все равно бы не вышло. Лука отодвигает листья фикуса, чтобы добраться до свободного стула, и, плюхнувшись на него, замечает, что стол завален тарелками с разными вкусностями. Капитан внезапно осознает, что чертовски голоден.       — Чем нынче кормят доблестных служителей закона?       Бейтс, только сейчас заметивший нарушение своего уединения, встает с места и заключает друга в объятия, наваливаясь на него сверху. Лука неловко кладет ладони на острые лопатки визави и теряется в его медвежьей хватке, прикрывая глаза от удовольствия и вдыхая знакомый до боли аромат цитрусового парфюма Хантера. И заметно вздрагивает, стоит их соединению завершиться. Все же в крепких руках прокурора Бейтса все проблемы всегда казались ему менее значительными.       — Заказал все, что было. На тебя смотреть страшно, ты вообще ешь?       — Я просто болел. Сопли, мать его, лучшее средство от голодного желудка.       — Налетай, Лу. Поешь, потом поговорим. Я пока отчет твоих криминалистов почитаю: Холланд только что направил мне свежачок по почте.       Лука благодарно кивает и приступает к трапезе. Желудок не скажет ему спасибо за такое издевательство над собой, но это ведь будет потом— какой смысл переживать об этом прямо сейчас? Капитан уничтожает содержимое тарелок в два счета. Овощное рагу, запеченная под острым соусом грудинка, три вида десертов и не пойми откуда взявшаяся в таком месте фокачча тяжелым грузом оседают на дне многострадального органа, заурчавшего после первой же проглоченной вилки еды. Общим решением становится заказ кофе навынос. После получения стаканчиков мужчины перемещаются в курилку на улицу.       — Ты сам попросил наше дело или подсобил кто-то? — закуривая, спрашивает разомлевший после плотного обеда Дюверье.       — Такое добровольно не выбирают, — хмыкает Хантер. — Начальство гонится за повышением уровня раскрываемости всеми доступными средствами, причем ставку делает именно на особо тяжкие преступления. Еще полгода назад основной проблемой были банды и их разборки, последствия для населения и зачистка кварталов, где эти обсоски наследили больше всего, но теперь им плевать на белых, страдающих от цветных банд, и на цветных, являющихся в этих сходках разменной монетой. Мою голову освободили от организованной преступности, зато на задницу повесили самое громкое и сложное дело последних недель. У нас давно не было серийников… На моем веку в последний раз мы сталкивались с таким лет семнадцать назад, я тогда был зеленой соплей и проходил практику в офисе прокурора Но́вака.       — Не помню… — рассеянно отвечает Лука. — Что скажешь о нашем деле?       — Ну, мой друг, сказать особо нечего. Все очень жестоко и странно. И зацепок, как я понимаю, никаких? Я не могу сказать, что присланный Патриком отчет меня впечатлил. Запросы на ордера тоже выглядят жалко.       — Не-а, глухо.       — И что мы будем с этим делать? Начальство требует от меня отчет и выставление сроков, а мне и сказать-то нечего. Бумажки, сроки, еще бумажки… Отчет на отчеты, статистика, разбор фотографий — вот, какой херней я вынужден заниматься, пока рядовые прокуроры выезжают на места преступлений и опрашивают подозреваемых и свидетелей в связке со своими детективами. Кому-то слава, а мне — полировка результатов работы серых клеточек этих счастливчиков. В жизни есть справедливость? — Хантер призывно улыбается, стараясь приободрить друга, но Дюверье совершенно не до веселья.       — Пока будем работать. Как только нарисуется какая-то конкретика, ты будешь знать первым.       Бейтс жмет плечами и делает глоток кофе. Лука, прищурившись, оглядывает прокурора, завистливо отмечая, что никакая нагрузка на работе не в состоянии выбить его из колеи. Светло-серый костюм в тонкую полоску идеально сидит на натренированном теле, ботинки начищены до блеска, массивные часы сверкают в лучах заходящего солнца, привлекая к себе внимание. Холеная кожа Хантера хвастается красивым загаром, приобретенном в люксовом солярии, а черты его лица, уже успевшие слегка исказиться наступлением среднего возраста, вновь подправлены уколами красоты, что очень бросается в глаза. Дюверье вспоминает свое серое и скучное лицо, с пристрастием осмотренное в последний раз утром в заплеванном зубной пастой зеркале, и уныло вздыхает.       Бейтс — Америка во плоти. Его предки праздновали День благодарения по праву рождения, а каждому достигшему шестнадцатилетнего возраста члену семьи дарили машины и вечеринки стоимостью несколько сотен тысяч долларов, соревнуясь в фешенебельности праздника с героями шоу, которое одно время гоняли по телевизору. Хантер был Кеном, обзаведшимся уже третьей по счету Барби, похожей на предыдущих двух настолько, что Лука даже не пытался начать их различать.       Дюверье же, дитя представителей разных поколений иммигрантов, щегольнуть мог только типичной французской угловатостью, доставшейся в наследство от отца, и снобизмом, присущим большинству евреев, напитавшим его еще в утробе матери. Эти двое были из разных миров, но когда-то встретились в ограниченном пространстве бассейна для тренировок школьных команд по плаванию, чтобы остаться в жизни друг друга на такой длительный срок. Лука молча скользит взглядом по профилю друга, мечтая хотя бы ненадолго вернуться в относительно беззаботное юношеское прошлое.       — Как прошло общение со Старком? — нарушает тишину Бейтс.       — Некогда было точить его, как карандаш. Нас настолько ошеломило послание убийцы, что я про все свое недовольство этим парнем забыл.       — Он замешан?       — Не думаю. У него было такое лицо, что без грима можно в ужастике снимать в роли самого главного и злобного привидения. Он напуган, и я прекрасно его понимаю.       — К нему приставили охрану?       — Нет ресурсов. С Эриком бесполезно разговаривать на эту тему, он еле-еле согласился на то, чтобы Хилл внедрился в модельное агентство.       — Ты выдал писаке инструкции, как нужно себя вести сейчас? Я знаю, что он далеко не дурачок, но в стрессовой ситуации мы все превращаемся в недотеп.       — Патрик звонил ему вчера справиться о делах и самочувствии. Мэтт временно живет в издательстве, утверждает, что никуда не выходит. Я попросил одного из патрульных нашей смены проезжать перед началом работы мимо здания газеты и проверять, горит ли в его кабинете свет. Это максимум, что я могу для него сделать. Как ты наверно можешь догадаться, я не горю желанием помогать паршивцу после того, в каком свете он выставил меня перед общественностью, но сейчас не до личных разборок.       — А ты сам? Как справляешься?       Лука совершенно не хочет сейчас обсуждать с Хантером то, что происходит с ним в последнее время. С другой стороны, кроме прокурора, его никто не поймет: других близких людей после развода с Анной у него не осталось. Проблемы с алкоголем оттолкнули от Дюверье даже тех, кто когда-то не прочь был скоротать с ним вечерок в баре. В состоянии опьянения капитан совершенно себя не контролировал, после — ничего толком не помнил. Отказ от возлияний прошел для него безболезненно и довольно легко, что странно для большинства алкоголиков, так что основная часть его «друзей по стакану» банально испугалась таких перемен, ведь «нормальные» люди настолько просто с пагубной привычкой не завязывают. Друзья семьи остались на стороне Анны, дальние родственники, с которыми Лука поддерживал когда-то связь, о его существовании и вовсе забыли. Кроме Бейтса, личными проблемами Дюверье мог поделиться лишь с Моссом, Холландом и Полсоном, но то, что творится на душе сейчас, от этой троицы наоборот обязано быть скрыто.       — У меня конфликт с новым помощником коронера.       — Ух… и чем он тебе не угодил?       — Выпендривается много.       — Слушай, я знаю, что прозвучит это странно, но… Я видел его несколько раз здесь. Он приходил на слушания в качестве свидетеля. Мужик не производит впечатления идиота. Или того, кого привели в систему за ручку, ты уж меня прости. Все эти слухи, на которые ты повелся, по всей видимости… Ну, какое у них основание? Не стоит ставить на парне клеймо только потому, что он знаком с Томпсоном.       — Ты знаешь хоть одного приятного человека, пришедшего к нам работать по протекции?       — Причем тут протекция, Лу? Насколько мне известно, Грегори сдал экзамены лучше всех остальных претендентов. Он полностью заслужил это место сам. Какая разница, спит он с Сапсаном или нет? Зачем тебе конфликт с коронерской службой? Ты же понимаешь, что он в состоянии будет тебе подгадить, если ты его достанешь?       — Пойдет и нажалуется на меня своему папику? Пусть.       — Не нажаловаться. Вскрытие — первый и основополагающий этап в расследовании. Если ты будешь трахать ему мозги своей неприязнью, он легко сможет скрывать какие-то сведения, мутить с отчетами, подставлять твою команду. Поверь, у патолога тысяча и одна возможность застопорить расследование. И любому своему недочету или проступку он сможет найти объяснение. Ты не прикопаешься потом.       Дюверье думает о том, что его друг абсолютно прав. Если Грегори задастся целью испоганить следствие, то у него легко это получится. Если бы Морроу захотел кого-то убить, то обставил бы дело в лучшем виде. Хоть капитану и сложно это признать, но Грег действительно умен. И отношения с Томпсоном тут совершенно ни при чем.       — О чем задумался?       — А что, если он замешан?       — Кто? Грегори?       — Да.       — Ты серьезно? С чего такие выводы?       — Первый труп появился спустя неделю, как он перешел работать к нам. Он безошибочно вычислил мотив убийцы, хотя текст письма знает весьма ограниченный круг людей. Он сразу же понял, что убийца связался через Мэтта со мной. Это странно.       — Это доказывает только то, что он умеет соображать и грамотно анализировать факты. Сам подумай, какой смысл ему так рисковать? Если бы он хотел кого-то убить, то не стал бы подсовывать вам первую инсталляцию сразу же после своего прихода на работу в участок. Ему бы хватило ума вообще не совершать преступления на подведомственной вам территории, раз уж он решил работать именно там. Не стал бы высказывать своего мнения по поводу письма убийцы. Он бы выждал, как зверь. Сидел бы в кустах и караулил, когда наступит подходящий момент. И ни за что не попался бы, поверь мне.       Дюверье прикуривает новую сигарету. Их знакомство с Хантером берет истоки еще со школьной скамьи, они были действительно близки, но сейчас капитан не хочет больше высказываться ни о чем, что его беспокоит. Бейтс не идиот — он сможет увидеть что-то скрытое от обычного взгляда в любой его новой фразе.       — Тебя волнует что-то другое, я прав?       Обмануть друга не получится. Хантер проходится пятерней по своим шикарным полностью седым волосам, уложенным наверх, щелкает языком идеальные жемчужные виниры и вопросительно заглядывает Дюверье в глаза.       — Он меня бесит. Просто сам по себе. Давно такого не было.       — Ты относишься к нему предвзято. Уже успели поругаться?       — Да, и не раз. А вчера… короче, я наговорил лишнего. Надо бы извиниться, но не хочется снова провоцировать самого себя, поэтому пока я так и не решился.       — И чем он успел так сильно тебя обидеть?       — Велел моим людям не приближаться к месту преступления, пока он не даст команду.       — Лу! У меня просто нет приличных слов. Ты серьезно сейчас?       — Он наглый, понимаешь? Думает, что он тут самый умный и главный.       Бейтс кладет другу ладонь на плечо. Разворачивает его к себе лицом, призывая поднять взгляд. Лука вглядывается в темно-синие радужки Хантера, но надолго его не хватает. Выдержать проницательный, хитрый и внимательный взгляд Бейтса было сложно всегда, но нынешняя ситуация и вовсе вынуждает Дюверье очевидно поджать хвост.       — Чел, мне это не нравится, — по-детски прижав ладонь к щеке и качнув головой, произносит прокурор.       — Что именно?       — То, что ты говоришь. Ты вообще в себе? Нападаешь на человека только потому, что он попросил твоих людей не мешать ему выполнять свою работу? Вероятно, ты забыл, что, пока не обследован труп, главный на месте преступления именно он! Ни ты, ни твоя команда, ни ебаный Эрик Томпсон! Мать твою, ведь Васкесу ты бы ни за что на свете такую чушь не ляпнул!       — Не забыл. Но он пользуется своим положением, чтобы показывать власть! Это недопустимо. Упомянутый тобой Васкес так никогда не поступал! Я…       — Ты что, завидуешь ему, я не понял?       — Надо было мне успеть прыгнуть к Эрику в кровать: жил бы сейчас и горя не знал, — игнорируя странный вопрос, говорит Лука.       Хантер окончательно перестает понимать, что происходит с капитаном. Годы знакомства научили Бейтса многому в отношении Дюверье, но самой главной истиной до сих пор оставалось то, что реакцию Луки на внешние раздражители совершенно невозможно было предугадать, особенно после значительных изменений в его личной жизни. Его выводила из себя какая-то ерунда, тогда как серьезная проблема могла и вовсе остаться незамеченной. Ему мог понравиться совершенно отвратительный во всех отношениях человек, тогда как добряк, весельчак и красавчик обливался им словесными помоями буквально ни за что.       — Ты влюбился в Сапсана? — ошарашенно уточняет Хантер.       Лука вскидывает на друга полный яда взгляд. Пытаясь унять внезапно разогнавшийся по рукам тремор, он засовывает ладони в карманы куртки. Стараясь совладать с приступом бешенства, Дюверье прикусывает щеку изнутри, а после максимально спокойно, насколько это возможно в его случае, задает встречный вопрос:       — Что ты несешь?       — А ты? Ты только что сказал, что завидуешь тому, что Морроу спит с шерифом. И что лучше бы на его месте был ты сам. Или я что-то не понял?       — Ты ничего не понял!       — Дюверье, слушай… я все понимаю. У тебя сейчас непростой период в жизни. Не каждый легко с этим всем справится, перешагнет и начнет жизнь с чистого листа, но ты должен постараться хотя бы ради самого себя. Ты же понимаешь, что если продолжишь в том же духе, то в какой-то из солнечных летних дней тебя просто заберут в специализированное учреждение. И там уже придется объяснять, почему ты ненавидишь всех и каждого, сам не зная за что. Даже я со всем своим авторитетом и связями не смогу тебя оттуда вытащить!       — Этого не произойдет!       — Именно это и случится, если ты не возьмешь себя в руки. Оставь в покое коллег. Тебя вообще не должны касаться их отношения. Зачем ты так цепляешься за возможность влезть в личную жизнь посторонних?       — Он…       — Он тебя бесит, я понял. А еще он красивый, да, Лу? Красивый и сексуальный. Поэтому ты бесишься?       — Причем тут это?!       — Ну, мы уже выяснили, что тебя бесят умные. Так, наверно, красивые и сексуальные тоже, нет? И зарабатывает он больше тебя однозначно. За это ты тоже готов его расчленить? Объясни мне, откуда столько зависти? Ты никогда таким не был!       — Я не…       — Ты не завидуешь? А что тогда? Только не говори мне, что ты…       — Все, довольно! Мне нужно вернуться в участок. Спасибо за поддержку, Хант. Мне сейчас этого не хватает.       Лука уходит к машине, даже не взглянув на друга. Он запутался, потерялся в себе, вымотался и выцвел. Извинения не помогут и не решат повисшее между ним и Морроу напряжение. Чем обусловлена слепая и беспричинная ненависть? Чем можно объяснить странное и давящее ощущение под ребрами, возникающее всякий раз, когда Лука думает о новом коллеге? Мрак, боль, темная и бескрайняя бездна разливаются вокруг капитана, проникают в каждую его клетку и начинают хаотично делиться внутри них на собственные атомы, порождая новую боль и беспокойство. Есть ли из этого состояния выход?

      Ответ прост: лучше бы Грегори Морроу навсегда исчез.