Сломанная

Кафе, которое Тэхен выбрал для завтрака, в то время, когда у нормальных людей обед, находилось в тени внутреннего двора стеклянного гиганта делового района, отсюда с минус первого этажа ярко-голубой шпиль небоскреба, казалось, соревнуется с соседними собратьями в высоте и причудливости формы – волнообразный фасад переливался на ненавистном уже солнце и бросал яркие блики на серый асфальт проезжей части, будто играя с проезжающими машинами. Уличные вентиляторы с распылителями плохо справлялись с удушающей жарой, вторую неделю мучившей Сеул, выжимая из него остатки влаги и бодрости. Даже официанты в этом заведении, несмотря на ужасающе высокий ценник в меню, двигались подобно мухам в сентябре, сонно и обреченно. Чимин, не отставая от них, уныло ковырял тост с лососем и авокадо, размазывая желток от яйца пашот по неприлично большой для подобного блюда тарелке. Он мирно спал в своей кровати в долгожданный и редкий выходной, надеясь, что хотя бы сегодня вселенная сжалится над ним и день пройдет спокойно. Вселенная быть может и не была против, но вот у Ким Тэхена были другие планы. Тэ позвонил без пятнадцати одиннадцать и сказал, что в полдень будет ждать его в этом месте, ни отказы, ни оскорбления и угрозы на него не подействовали. Был, конечно, еще “план Б” — остаться в кровати до часу дня и подождать, пока Тэхен сам доедет до его дома, но тогда пришлось бы выслушивать претензии и негодования по поводу того, что ему пришлось против его воли тащиться в чиминову “элитную деревню”, а это уже грозило головной болью и обеденным алкоголизмом. Поэтому Пак тут, пьет кофе из пережаренных бобов, ест что-то похожее на высокую европейскую кухню и ждет, когда же наконец явится его дражайший друг. — О, прости, никак не мог найти нужный выход из метро, – кидая кожаную сумку на свободный стул выдохнул Тэхен, – ты в курсе, что на Каннам-гу их двенадцать? Чимин удивленно изогнул бровь.  — Что ты такого натворил за прошедшую ночь, что тебя опять лишили прав? Или ты по оргиям соскучился? — Ничего я не натворил, просто так быстрее, чем в пробках стоять, – пожал плечами Тэ, снимая солнечные очки. — А если серьезно? – откинулся на плетеном кресле Пак, ища глазами хоть одну табличку, указывающую на возможность покурить прямо за столом. – Тебе от офиса до дома час ехать по кольцевой, ну или с двумя пересадками. — Я отдал машину Чонгуку, – немного замялся Тэтэ, нервно теребя белый воротник своего синего поло. — Ты, что, блять? – поперхнулся шатен и потянулся к пачке наплевав уже на поиски таблички. — Дал ему на время свою машину.  Ким со своего места видел, как открылись автоматические двери, и к ним на террасу выбежал официант, видимо, чтобы сообщить, что курить здесь нельзя. Но встретив реально шокированный и почему-то очень гневный взгляд Чимина, он потянулся к сумке и вытащил портмоне, отыскав среди небольшой стопки самую крупную купюру, он молча положил ее перед подошедшим официантом, выдавив из себя самую милую улыбку, на которую сейчас был способен. — Мы же тут одни и никому не помешаем? – обратился он к юноше настойчиво продвигая купюру к нему.  Парень, закусив губу, все-таки взял деньги и тут же испарился. — Хоть бы заказ принял, – вздохнул Тэхен и тоже потянулся к пачке. — Тэ, я вот думаю, ты в какой момент совсем ебнулся? – выдохнул дым Чимин и начал искать, куда бы стряхнуть пепел, чтобы не оставить улик и не подставлять официанта еще больше. — А что мне было делать? Он без машины, денег на ремонт у него нет, а живет он так далеко, что медведи срать туда не ходят. — Ага, именно поэтому ты отдал работнику полиции лиловый спорткар, на котором штрафов больше чем огней на рождественской елке! Скажи мне, великий психолог, ты на что надеялся? Что он тут же растает и припадет к твоим ногам и ширинке? — Я просто захотел это сделать! – не выдержал Тэтэ. – В конце концов, у меня хотя бы станция метро есть под боком. И вообще, я разве не могу сделать что-то хорошее бескорыстно и без подтекста? — Нет.  — Да пошел ты! Сам-то, блять, чем лучше! Между прочим, я просто машину дал в пользование, а ты, прикрываясь какими-то там неясными мотивами о комфорте в коллективе, дал человеку, только что вышедшему из комы, сигарету. — Систему нагревания табака. И если это все, что ты хочешь обсудить, то я, пожалуй, поеду.  Ким устало закатил глаза, понимая, что на примирение идти придется ему и неправ опять он. Как же задолбали эти отголоски Юнги в Чимине. — Стой, вообще-то я хотел обсудить вот это, – протянул он другу смартфон. — Это что еще?  На экране было фото, на ладони человека лежала маленькая серебряная пуговица с монограммой CD. И сейчас он готов был руку на отсечение отдать, что это пуговица с его рубашки, та самая, что отлетела от нее во время разговора в туалете. — Какого хрена? Это откуда? – удивился он, смотря на имя отправителя фото.  — Вот и я задался этим же самым вопросом, когда Чонгук с утра прислал мне это фото. Ему подкинули в почтовый ящик конверт, внутри была страница дневника и эта пуговица.  — Но как? Мы же были там одни? – недоумевал Пак.— Вы хотите сказать, что сумасшедшая, преследующая нас, была в тот вечер в ресторане?  — Выходит, что так. — Подожди, там же была какая-то странная девица, ты еще по имени ее назвал. – осенило Пака. — Кто? А, малышка Хаюн, – задумался на секунду Тэхен, — нет, ну это не может быть она. Ей лет-то всего ничего, она во времена, когда мы школу ходили, дай бог, говорить научилась. — Ты же понимаешь, что это не аргумент? – стряхивая пепел в чашку с недопитым мерзким кофе поинтересовался Чимин. — И что ты предлагаешь? – вытянув шею в надежде высмотреть в панорамных окнах официанта спросил Ким. Действительно, что он предлагает? Ввязываться в эту странную катавасию все еще не хотелось, нервы и так слишком потрепаны последними событиями в жизни, но в груди засело какое-то жгучее и неугомонное чувство, будто он рискует упустить что-то очень интересное и волнующее, словно он опять в самом центре событий и от него самого хоть что-то зависит. — Нам надо с ней встретиться. — Исключено, Хаюн не будет разговаривать с полицией, а если Юнги узнает… — При чем тут полиция? – возмутился Пак. – Ты со своим Чонгуком совсем уже съехал. Когда я говорю “мы” я имею ввиду – я и ты. Хосок нам не помощник, Чонгук там лишний, ты сам сказал, Юнги знать не обязательно. Джин в курсе? Его можно было бы с собой позвать. — Воу-воу, стоп! Ты чего такой-резвый-то стал?  — Потому что, если это она, то мы просто доходчиво объясним ей, что не надо так делать и чем ей это грозит. Тэхен лишь засмеялся, вспоминая их первую, а тем более последнюю встречу с девушкой, и уже предвкушал красочное шоу с участием лучшего друга. — Что ж, будь, по-твоему. Забери меня в десять.  ***       — Пора подстричься, — подумал Юнги, глядя на свое отражение в запотевшем зеркале маленькой ванной комнаты. Подкрасить корни тоже не мешало бы, как и купить новый телефон, взамен разбитому на последней облаве. Но денег катастрофически не хватало. Клуб теперь вместо четырех дней в неделю работал от силы два и то, все чаще отдых гостей прерывался неожиданным визитом людей из наркоконтроля. Юнги уже со счету сбился, сколько раз он встречал утро не в постели с любимым человеком, а в камере с пачкой сигарет и мятными конфетками. Видимо «мохнатая лапа» Вонга была не такой уж большой и пушистой, либо этот хитрожопый китаец перешел дорогу не тем людям. Причина не столь важна, важен итог очевидный и скорбный – Юнги сидит с зарплатой, которая едва ли достигает половины привычного заработка, а расходы при этом не уменьшаются. Чимин из какого-то неразумного благородства уже неделю ездит на учебу на метро, а не на машине, потому что денег у его родителей они решили не брать еще в самом начале, а стипендия пусть и есть, но настолько плачевная, что, дай бог, на пополнение транспортных карт на месяц хватит. Чимин ездит на последнем поезде метро, чтобы хоть чуть-чуть поспать в полупустом вагоне, а Мин седеет, зная, в каком районе они живут, такими темпами скоро и краситься не надо будет. Он уверен в том, что парень сможет постоять за себя, он не уверен, что тот сможет промолчать в нужный момент. Из ванной он вышел на негнущихся ногах – весь день провел в поисках второй работы, в целях экономии передвигаясь пешком на огромные столичные расстояния. Ничего приличнее грузчика или повара на стрит-фуд ему пока не предлагали, и то, за такие смешные деньги, что к третьему предложению хотелось, не прощаясь развернуться и уйти. Чимин полулежал на кровати обложившись своими толстенными учебниками и атласами строения человеческого тела. Близилась сессия. Пак по сто раз на дню проклинал свое упрямство в спонтанном желании стать врачом, но все же упорно старался заучить все системы человеческого организма. И в данный момент он был самой нервной системой в их квартире.       — Опять анатомия? – улыбнулся Юнги, облокотившись на косяк двери, поправляя кое-как завязанное полотенце на бедрах.       — Угу, – кивнул Пак, не отрывая взгляда от книжки, – почти. Послезавтра зачет по неврологии.       — Ты что-нибудь ел за день? – слегка поморщившись от боли в мышцах Мин шагнул в сторону кровати и рухнул на свою половину, часть из которой была завалена всевозможными справочниками.       — Угу. Юнги понял, что отвлекать Минни сейчас бесполезно, и что, даже если он ничего не ел, то пока он не закончит свой сеанс самоистязания об учебники, в него и крошки не запихнешь. Надо было еще выяснить, есть ли в их доме эта самая крошка или надо тащиться в круглосуточный магазин за лапшой и кимпабом.  А вставать так не хотелось, мышцы ног почувствовав, что наконец-то их мучениям пришел конец, ныли и гудели как высоковольтные провода. — Ты сам-то что-нибудь ел? – покосился на него Чимин из-под отросшей челки. — Неа, не до того было. Да и негде, – пожал плечами парень и, проявив недюжинное усилие воли, приподнялся на локтях и потянулся к тумбочке у противоположной стороны кровати. — Ты же собирался в центр? – изогнул бровь Пак, закусив кончик текстовыделителя, – На Мёндоне что, все лавочки прикрыли? Закончив свой акробатический этюд Юнги аккуратно собрал с лица шатена челку и, стараясь не выдернуть ни волоска, завязал на макушке парня маленький хвостик. Чимин поднял взгляд и улыбнулся, Мин вечно бурчал, что если он продолжит носить такую стрижку, то рано или поздно станет косым, на что сам Чимин отшучивался, что с его разрезом глаз — это будет незаметно. Ему была приятна такая забота, мелочь, но в ней был смысл, понятный только им двоим, и это было дороже всего. Кофе, который варил Юнги с утра после возвращения домой, чтобы Пак с утра поспал лишние полчаса. Мятные леденцы, которые Чимин таскал из вазочки на ресепшн клиники, где бывали выездные занятия, потому что только с леденцами Мину не надо было курить каждые пять минут. А еще Юнги периодически менял их транспортные карты или пару купюр засовывал в учебники. Мелочи, которые говорили лучше самых громких и пафосных слов.  — Ты выглядишь уставшим, – тихо сказал Пак, разглядывая необычайно темные круги под глазами своего парня. — Я таковым и являюсь, – выдохнул Юнги, откидываясь назад на подушки. — Айщ! Боль в грудной клетке в его планы на день не входила, убить ноги о сеульский асфальт – да, потянуть мышцы рук о поручни в метро – да. Тянущий спазм перекатился куда-то в верхнюю часть живота и, судя по всему, уютно там устроился, потому что Юнги пришлось зажмуриться от боли.  — Что такое? Где болит? – засуетился Пак, мгновенно включая режим доктора.  Мин положил ладонь на живот чуть выше пупка и поморщился от прикосновения.  — Сейчас пройдет, наверно, как ты и предсказывал, моя печень сказала мне: “Прощай!” от такого количества кофе.  — Печень находится тут, – ткнул пальцами куда-то в правое подреберье шатен, - А то, что ты показываешь, может быть, чем угодно – от гастрита до инфаркта. Но я ставлю на поджелудочную железу. Она как раз расположена примерно тут.  Чимин убрал руку Юнги и слегка надавил пальцами на обозначенный район, сосредоточенно следя за реакцией пациента.  — Жить буду, успокойся, – постарался улыбнуться Мин. — Еще бы! Я просто так тебе помереть не дам! – возмутился парень. – Я еще в… Он осекся на полуслове, понимая, что сейчас чуть не ляпнул лишнего. Они никогда не говорили о будущем, точнее начинали, но все картины, получающиеся из этого разговора, были не слишком радостными для обоих. Слишком разные. Разного происхождения, с разным стартом, с разными перспективами, разными мечтами, все что у них было общим – невероятное желание быть вместе. Но долго ли оно будет держать их? Эти полгода после той череды случайных встреч, шесть месяцев, что они снова есть друг у друга, Чимин смело мог назвать лучшими. И плевать, что сейчас нет денег, плевать, что на людях они вместе не появляются, что даже Тэхену он так и не сказал, что живет вместе с Юнги – их мир в рамках одной квартиры и целая вселенная под одним одеялом, вот что важно.  — В старости будешь мне нервы мотать? – ухмыльнулся блондин, чувствуя, как перехватывает дыхание от несказанных слов. — Если будешь так к себе относиться, то до старости не доживешь! – вернулся к пальпированию Чимин, стараясь не выдать смущение. – Это не поджелудочная, иначе тебя бы крутило уже от одного прикосновения.  — Минни, меня крутит от любого твоего прикосновения, а в данный момент еще и сердце готово ребра выломать. Так что давай ты анатомию моей брюшной полости в следующий раз проверишь – у тебя зачет по невралгии. — Неврологии, – загадочно улыбнулся парень, глядя на зарумянившиеся щеки Юнги. – Можем проверить другие отделы. Мин нервно облизнул вмиг пересохшие губы, прекрасно понимая, куда клонит парень. Да пусть хоть вскрывает прямо тут, кричало подсознание, покрывая легкими мурашками кожу под ладонью, что сейчас скользила прямиком к полотенцу.  — И что ты там собрался проверять? – сглотнул Юнги, пытаясь хоть как-то усмирить свои организм, живущий отдельно от разума. – Там-то все в порядке. — О да, я вижу, – усмехнулся Чимин, поддевая пальцами край полотенца, которое сейчас казалось совершенно лишней деталью. – Работает как часы и показывает полночь. Там вечная ночь, когда такой Минни рядом, долгая, сладкая и жаркая ночь. Нельзя возбуждаться от одного взгляда, утверждают те, кто не смотрел в глаза Пак Чимина, особенно прикрытых легкой поволокой грязных мыслей.  — Юнги, твои пещеристые тела слишком бурно реагируют, надо проверить тебя на тестостерон и эстрадиол, – продолжал лукаво улыбаться Пак, почти невесомо проводя кончиками пальцев вдоль ствола.  Юнги в данный момент можно было проверять на что угодно, он бы ни одну проверку не прошел – этот парень просто сводил его с ума, заставляя гормоны в крови кипеть, раскаляя кожу. Что в шестнадцать, что сейчас, у Мина сносило голову напрочь от одного прикосновения. Ему хотелось подобно звезде сгорать внутри, разрываться от внутреннего света, опалять, взрываться и снова сиять. — Если мы закончили осмотр, то иди сюда, – прохрипел блондин и попытался перехватить его руку и притянуть к себе ближе. — Нет, – протянул Чимин, перемещая ладонь чуть ниже. – Впереди у нас еще тестикулы. В голове Мина в данный момент было две мысли – “Черт, только не останавливайся!” и “Упаси тебя бог стать урологом!”, но они были такими неявными и растворенными в чистом желании – обладать, подчиняться, быть ближе настолько, чтобы слиться. Эти пальцы, плавно скользящие по бархатистой коже, судорожные вздохи, непонятно свои или чужие. Глаза, что в свете лампы на прикроватной тумбе казались пылающими, и губы – влажные, манящие, приоткрытые где-то на грани пошлости и невинности.  Юнги уже думать забыл про гудящие ноги и боль в животе, сейчас его волновала лишь тяжесть собственной эрекции и легкие царапины от ногтей на нежной коже, что тягуче разливались внутри, дразня и без того натянутые в ожидании нервы.  Пальцы скользнули ниже, а внутреннюю поверхность бедра опалило чужое дыхание. По телу прошла легкая дрожь и он всем нутром замер в предвкушении. От первого, такого желанного касания губ он уже был готов разлететься на ошметки. Мин попытался приподняться на локтях, но тут же его остановила рука Чимина. — Я много раз просил тебя не смотреть, – слегка обиженно фыркнул он, возвращаясь к своему занятию. — А я много раз тебе отвечал, что лучше ничего в жизни не видел, – блаженно улыбнулся Мин зарываясь пальцами в густые темные волосы. Юнги корежило от ощущений, перехватывало ребра от картины влажных пухлых губ на собственном члене. Заливало неясным трепетом, от того, как Чимин с его кошачьей грацией и плавностью все равно не отрываясь смотрит ему в глаза, даже после стольких раз боясь причинить боль. И разрывало на части от того, с каким придыханием Минни, подрагивая от экстаза, шепчет ему, что любит. Эти моменты стоили того, чтобы жить и бороться за них до конца. Мин проснулся с утра в одиночестве, Чимин уже ускакал на пары, судя по запаху даже успев приготовить что-то на завтрак. У Шуги сегодня смена, как остается надеяться, полноценная и без приключений. Невесть откуда взявшаяся романтика в голове шепчет ему прикупить бутылочку вина и сводить Чимина после работы встречать рассвет в национальном парке, а быть может и повторить вчерашнюю ночь на свежем воздухе.  Кофе отчаянно горчит дешевизной, тосты безнадёжно остыли, а сыр на них превратился в пластик, но все кажется нереально вкусным, а сам день фантастически приятным. На работу придется выйти пораньше, такси нынче дорогое удовольствие, а на транспорте ехать не менее двух часов, еще и с пересадками, и главное, не забыть пополнить транспортную карту – вчера он опять поменял их с Чимином карточки, закинув на свою пятнадцать тысяч вон. Теперь у Минни хотя бы точно есть деньги на проезд, а может даже и на такси, если благоразумие не оставит его.  Заскочив по дороге за сигаретами и мятными леденцами, Юнги неспешно зашел в метро, на ходу докурив сигарету, чем вызвал негодование какой-то пожилой дамы, что решила высказать ему все, что думает о молодом и невоспитанном поколении, которое не стыдится курить в общественных местах. — И куда мир катится! В наше время курить стыдились! А сейчас? И курят, и пьяные на улице валяются, и мужики с мужиками обжимаются!  Последнее немного опустило планку настроения, но окончательно испортить его не смогло. Это же всего лишь женщина, застрявшая в своих устоях, как муха в янтаре.  “15 700 Вон”  Мин долго не мог сообразить, как так вышло, что у Чимина на карте ровно такой же баланс как был у него вчера вечером. Пока до него наконец не дошло, что этот Минни провернул ту же самую аферу, что и он сам, поменяв карточки уже с утра. — Ненормальный, – улыбнувшись прошипел Юнги. ***  Что такое беспомощность? Остаться один на один в лесу с диким зверем? Оказаться в открытом океане на надувном матрасе перед волной высотой с девятиэтажный дом? Видеть свет приближающегося на большой скорости грузовика? Нет, настоящая беспомощность — это неспособность почесать собственные яйца. Юнги свято убедился в этом, лежа в больничной койке и уже больше часа сгорая от нестерпимого зуда. Чесалось, конечно, много где, но именно эта часть тела приносила особый дискомфорт. Из-за стягивающей повязки в районе живота, он не мог согнуться и достать здоровой рукой до промежности, а из-за фиксирующего ортеза на ноге не мог, не причиняя вреда сделать это без помощи рук. Мин ненавидел весь мир с самого утра немного больше обычного, срывая зло на бедных медсестрах и врачах – никто из них не мог ему помочь в его проблеме. И Чимина не было, то ли к счастью, то ли к огорчению – не мог же Юнги просто сказать: «Минни, почеши мне мошонку, ты ж там все равно все уже видел!». Они, конечно, в свое время использовали любую относительно горизонтальную поверхность, чтобы лишний раз насладиться друг другом, но то в прошлом. В таком далеком и сладком прошлом. Юнги не привык к такому, не привык быть беспомощным. Он брал то, что хотел и кого хотел, делал с ним, что считал нужным, и все решения всегда по жизни принимал сам. Ему пришлось, жизнь заставила. В один не прекрасный день, когда он нашел Чимина в квартире на кровати без сознания в компании пустой пачки снотворного. Тогда, в тот самый момент, когда он искал хоть какой-то намек на пульс на бледном и холодном запястье, его жизнь поделилась на до и после. Не в школе, в проклятой душевой, где он захлебывался слезами и собственной кровью, не в чертовом клубе, где пришли шальные деньги и власть, а именно тогда, душным октябрьским днем, за два дня до дня рождения Пака. Он понял, что натворил и насколько много значил на самом деле для другого человека, но страшнее лишь то, что этот человек стал значить для него самого еще больше.  Юнги кропотливо и упорно пробирался к лучшей жизни, работал круглосуточно, компенсировал недостаток образования собственным упрямством и врожденной чуйкой на правильных людей, достигал заданной планки, а потом снова работал круглосуточно. Но ему всегда было мало и недостаточно – у ресторана все еще не было мишленовских звезд, его ежемесячный доход все еще не перевалил за восемь нулей, в журналах, если о нем писали, то все еще как о «молодой звезде ресторанного бизнеса» и относились соответственно. А он хотел больше, хотел соответствовать. И вот сейчас, человек, который поимел в этой жизни все, от дорогущих апартаментов по соседству с президентами всех ведущих корпораций Кореи до сына мэра столицы этой самой Кореи, лежал и молился лишь о том, чтобы чертов зуд прошел. — Господин Мин, вы не спите? – появилась в дверях маленькая хрупкая медсестричка кажется с самыми стальными нервами из всех. – К вам посетители. Юнги страдальчески закатил глаза, он понятия не имел, кого к нему принесла нелегкая. Хосоку он запретил здесь появляться сразу после того, как пришел в себя, и отчего-то знал, что тот не рискнет ослушаться. Акуленок на работе – сегодня же пятница, а Чимин вряд ли бы вообще зашел, тем более как посетитель. Вариант был один – Ким, мать его, Тэхен. Этот проныра точно в курсе, где он и что с ним, и не откажет себе в удовольствии прийти вставить свои 5 вон и поделиться особо ценным мнением по любому поводу. Терпеть его с годами становилось сложнее, а избавиться — почти нереально, тем более, Ким обладал одной очень полезной для Юнги способностью – он умел дружить, пусть и делал это своеобразно, но совершенно не умел держать обиду или язык за зубами в пьяном состоянии. Выбалтывал информацию дозированно и только то, что считал нужным, влиянию не поддавался и ловко выкручивался из любых словесных ловушек, расставленных Мином. А ему жизненно было необходимо знать, чем живет Минни, как он живет и помнит ли. Ким говорил, что это одержимость и чувство вины, Юнги знал, что это зависимость и его личный кислород. Он не называл свои чувства любовью, это было бы неуважительно к столь прекрасному и высокому понятию, и он не заслужил за свои поступки ни любить, ни быть любимым. Пак Чимин просто был той самой теперь недосягаемой точкой на горизонте, что вела его вперед, заставляла работать и развиваться, оставляя холодным светом крошечную надежду, когда-нибудь в далеком будущем взглянуть в его глаза и услышать, что Минни хотя бы ни о чем не жалеет. Но в дверях появилась темная макушка, давно не знавшая ножниц парикмахера, и оленьи глаза, которые, кажется, за десять лет не растеряли ни грамма наивности. — Чонгук? – от удивления Юнги даже попытался приподняться, но боль в плече остановила его от этого необдуманного действия. Чон за годы, что они не виделись, как это ни банально, возмужал, еще больше раздался в плечах и подрос. Хотя возможно это просто со стороны лежащего Гуки казался исполином.  Следом за младшим в палату просочился Джин, немного смущенно помахав рукой. Они с Юнги никогда не были особо близки, даже когда находились в замкнутом социуме круглосуточно и почти круглогодично. Сокджин проявлял к Мину уважение, как к капитану команды и одному из самых разумных друзей, но всегда побаивался его как человека сугубо уличного воспитания с достаточно жестокими методами внушения и донесения информации. Огребали, конечно, больше всех Чимин и Тэхен, но даже Чонгук, которого Мин всегда оберегал, как младшего брата, частенько попадал под горячую руку в прямом и переносном смысле. — А где вы Чуму и Смерть потеряли? – хрипло усмехнулся Юнги глядя на гостей. — Коней охраняют, – хохотнул в ответ Джин, прекрасно поняв и отсылку и кого Мин имеет ввиду. — И по какому поводу эта встреча выпускников? – начал Юнги, сразу понимая, что разговор ему вряд ли понравится. Он рукой залез под матрас, туда, где прятал заветный девайс, который вскоре ему определенно понадобится.  Следующие полчаса Юнги жалел, что ему противопоказан алкоголь и выкурил один за одним три стика, не обращая внимая на спазмы, стягивающие горло и саднящую рану от трахеостомы. Сука, подставившая его под грузовик, пусть и на небольшой скорости, оказывается, травит жизнь не ему одному. На его коленях лежала стопка бумаг, прошитая нитками, Джин любезно положил ее, со словами, что, если он прочитает ее это будет правильнее и тем более ему все равно заняться сейчас особо нечем. Как это нечем? Он сейчас весь город на уши поставит, чтобы достать психопатку и зарыть так далеко, что с собаками не найдут.  — …я считаю, что она достаточно близка к нам. В том плане, что это или знакомая, или просто человек, регулярно встречающийся в обыденной жизни. Она достаточно хорошо осведомлена о наших передвижениях и привычках. Но опрос и попытки выявить пересечения в нашем круге общения ничего не дали. Мы все работаем и живем в разных местах, ходим в разные спортзалы и так далее, – вещал Чон, периодически заглядывая в свой старенький блокнот с замусоленными чуть загнутыми страницами. — Она не одна, – не отрывая взгляда от сплетенных ниток на переплете проговорил Мин, – в одиночку, даже будучи супергением, такое не провернуть. Ей надо было следить за всеми, а это, знаешь ли, проблематично, если мы работаем и живем в разных местах. — Она ищет убийцу, как она считает. Для нее это достаточная цель, которая оправдывает средства. Тэхен уверен, что это сестра Хеджин, но среди всех наших знакомств не нашлось никого с именами ее сестер.  При упоминании психолога Юнги слегка кривится, ну кто бы мог сомневаться, что этот шиложопый с восторгом щенка кинется в это дело, а уж при наличии Чонгука рядом, так еще и повизгивать будет от удовольствия.  — А я все-таки считаю, что они с Хеджин были не близки, – вставил ремарку Джин. – Если бы все было так, как говорят Тэхен и Чонгук, она бы ограничила круг только Тэхеном, Юнги и Чимом – они контактировали с Ли в школе, но тут оказались приплетены и я, и Чонгук. А я с ней даже за одной партой ни разу не сидел.  В палате повисла пауза – нестыковка получается. Как так вышло, что близкий по всем поступкам человек, настолько сильно проникнувшийся данной историей, может не знать круг общения Хеджин? — Ее сестры, – не отрывая глаз от блокнота произнес Чонгук, – Хеджин до интерната Дольпагу жила в частном христианском пансионате для девочек в Инчоне, потом сразу переехала в Канвандо. Она и не виделась с ними толком.  — А где они были в то время? – затянулся Юнги, игнорируя неприятную вибрацию в держателе для стика – очередной сеанс курения закончился, а спокойнее ни на йоту не стало. — А тебе кто курить в палате разрешил? – приподнял бровь Чонгук, повернувшись к другу. — А кто ему запретит? – усмехнулся Сокджин, отгоняя ладонью неприятный запах разложения, который издавало адское устройство. Мин слегка замялся и закусил губу, сдавать Чимина он не планировал, но иного объяснения у него не было. Кто разрешит человеку сразу после реанимации курить, да еще и прямо в больничной койке? — Чимин, – выдохнул он, а Чонгук закусил губу, стараясь не улыбаться слишком сильно. — Что? Ты чего лыбишься, мелочь?  — Юнги, мы в курсе ваших, – немного пожевал губу Сокджин, – взаимоотношений. “Взаимоотношений” – какое просто и одновременно сложное понятие. Нет у них взаимоотношений, есть только презрение, тонко граничащее с ненавистью со стороны Чимина, и безграничная скорбь у Мина. Две тысячи девяносто восемь дней личной осени, серой и промозглой. Той, где серая от грязи городская вода уносит пожухлые сероватые листья воспоминаний, он старался их запомнить, цеплялся за каждое, но они истлевали и рассыпались прямо в руках. Юнги иногда просыпался от собственного крика, он кричал Чимину, уходящему от него по бесконечному коридору, чтобы тот остановился хоть на минуту, кричал на самого себя, когда будто со стороны видел, как они сидели в ту субботу на кухне в маленькой квартирке. Не было у них взаимоотношений, когда были отношения, а осталась взаимная боль.  — Хосок растрепал? – прохрипел Юнги, неотрывно следя за мигающим индикатором на черном держателе, – как напьется, так несет всякую чушь. Джин, видя, как помрачнел Мин, просто кивнул на стопку, так и лежащую на одеяле, кончики серых ниток которой он неосознанно перебирал. Гладкие, прочные, словно новые, не истрепались, в отличие от уголков страниц, это прикосновение успокаивало, хотя вопросов появлялось все больше. — Понятно, и что еще тут написано? – вздохнул Мин, убирая под матрас свой светоч адекватности. — Давай ты сам прочитаешь? – аккуратно спросил Чонгук. Юнги молча кивнул и прошелся пальцами по срезу. — Гуки, у меня будет к тебе просьба, – начал он более собранным голосом, предаваться ностальгии он может в одиночестве, свободного времени у него для этого навалом, а сейчас надо приступать хоть к каким-то активным действиям. Теперь уже кивнул Чон, даже повернув скрипучий стул в сторону пациента на кровати. — Мне надо, чтобы ты съездил в одно место, это срочно, только значок там не свети, адрес я продиктую, где оставить тачку, чтоб не засветить, тоже. Там на входе спросишь Хаюн, Хван Хаюн, скажешь, что… На этих словах Джин, потягивавший какую-то странную газировку со вкусом жевательной резинки из автомата на этаже, невольно закашлялся. То есть мелкая стервочка и правда была близка к Юнги? Тогда зачем она ищет Чимина? — Скажешь, что от Шуги, – бросил резкий взгляд в сторону друга, который нервно подергивался от приступов кашля, Юнги, – пусть быстро найдет мне чистую трубку… Сокджин, борясь со спазмами, поднял руку вверх, привлекая внимание, и достал смартфон. По щекам бежали слезы, а горло раздирало от сахара и углекислоты. Два движения, чтобы набрать номер из записной книжки, получились слишком раскоординированными — будто он неимоверно пьян.  Меньше чем через два гудка трубка ответила звонким голосом. — Привет, красавчик! Передумал по поводу моей … — Хаюн?! – в неверии, чуть громче, чем следовало, спросил Юнги и схватился за горло, которое он сначала мучил никотином, а теперь практически криком. — О, привет босс, тебя уже выпустили? – через паузу ответила девушка, стараясь звучать непринужденно, но Мин знал, что она сейчас нервно кусает губы и теребит кончики волос, наматывая их на тоненькие пальчики – знает, что провинилась. — Скажи мне - я хочу знать, откуда у него твой номер? – рыкнул Юнги и сильнее намотал на палец нитку. — Ты не хочешь знать, откуда у меня его номер, – подытожила Хаюн, ясно давая понять, что обсуждать сейчас это не будет.  Юнги поднял тяжелый взгляд на Джина, но тот свободной рукой лишь помахал перед собой, пытаясь объяснить, что ничего не было. Если не считать преследования и домогательств со стороны девушки с одной единственной целью – достать номер Пака. Он вообще тут жертва. — Акуленок, мне нужна “чистая” трубка – флагман, номер нулевой – зарегистрируй на себя, забей свой номер, и тот, который сейчас тебе пришлет “красавчик”, больше никого. Передашь через ресепшн. И вызови мне прямо сюда Тэмина. — Тебе что, минет нужен? – сдавленно фыркнула она, видимо записывая все инструкции.  — Тачку мою еще забери у “фараонов”, адрес я скину, “благодарить” никого не надо – перегонишь в клуб, – проигнорировал он комментарий Хаюн, – это пока все, остальное потом. Хотя нет, подожди, достань наличку, никаких счетов, только касса, миллионов пять-шесть, передашь по тому номеру, что пришлет Джин.  После окончания разговора настала неловкая пауза. Чонгук все еще переваривал всю информацию, которую Юнги надиктовал какой-то девушке, Джин же мысленно искал хоть какое-то оправдание своему внезапному порыву набрать ее номер. Утро для него началось не с кофе в компании с обольстительной блондинкой, а с десятка сообщений в мессенджере с неизвестного номера, где эта сумасшедшая продолжала вымаливать чужой номер телефона, или хотя бы емэйл, даже селфи с эгье прислала. Юнги же устало откинулся на подушки, прикрывая глаза, он все еще был слаб. Пальцы уже немного потряхивало, не до от перенапряжения мышц, не то от никотина на голодный желудок.  — Мы, наверно, пойдем, – глядя на старого друга сказал Чонгук.  — Джин, отправь Хаюн номер Чонгука, пожалуйста, – сильнее захрипел Юнги, – и никому никогда не давай ее номер. Она еще мелкая и не понимает многих вещей.  — Слушай, Юнги, зачем ты хочешь передать мне деньги? – уже от двери спросил Чон, немного притормаживая, так что только оправившийся Джин врезался в его широкую спину. — Своими способами вы ничего не выяснили, только время потратили – будем выяснять моими.  Чонгуку эта идея не нравилась абсолютно, давать взятки или связываться с криминалом он не собирался, он, в конце концов, коп. Пусть и сейчас ездит на пижонской машине и футболку тоже так и не отдал, а сегодня еще и ужинает с Тэхеном в каком-то модном ресторане, но это не взятка – это дружеская помощь. От собственных мыслей он усмехнулся. — Джин, – окликнул парня Юнги, когда Чонгук покачивая головой уже вышел из палаты, – что она от тебя хотела?  Ким немного растерялся, он все еще не понимал, в каких Мин отношениях с Хаюн, и насколько он подставит девушку своей правдой. Но кажется это был реальный способ избавиться от ее настойчивого внимания. — Поговорить с Чимином.  *** Зима — время обновления и очищения. Снег под полуденным солнцем похож на чистый лист, нетронутый, открытый для новых историй. Ты можешь написать на нем эпичную новеллу о преодолениях или романтическую драму со слезливым концом, а можешь затоптать концовку, взбивая сияющие облака снежинок и переписать все заново. Жаль, в жизни так не получается. Всю дорогу до клиники Чимин то и дело отвлекался от дороги на бесконечную белизну вдоль дороги, лишь изредка прерываемую ярко-черными ветвями придорожных кустов и ажурными тенями от них. Он знал эту пустую трассу как свои пять пальцев, уже почти год он ездил сюда каждые выходные, на бессмысленные, по собственному мнению, сеансы к психотерапевту. Они говорили, тот что-то записывал. О погоде, об учебе, о планах на будущее – все это так смешно, этот чудила в белом халате думает, что разговорами поможет Паку. Ему мог помочь один разговор с единственным вопросом – “Почему?”.   Они с доктором не говорят о прошлом, о прошлом он пишет. Уже реже плачет, меньше злится, эмоции будто вытекают из него через клавиатуру ноутбука, оставляя после себя ярко-белую вакуумную пустоту. Чимин больше не чувствует ничего, ему не весело с друзьями, он почти не хочет разговаривать ни с кем, кроме университета никуда не ходит, не ругается с отцом и не перечит матери, он наконец-то стал тем сыном, о котором они мечтали, только смотреть им на него тошно. Каждый раз приходя к родителям на ужин в воскресенье он кожей чувствует презрение во взгляде отца и боль в глазах мамы. Конечно, единственный сын успешного юриста, генерального прокурора страны, оказался “испорченным товаром”, заднеприводным, глиномесом, и как там еще таких как он называют. Еще и суицидник.    И тут уже в дело вступает другое “почему”. Почему ему никто не верит, что он не хотел расставаться с жизнью? Он просто хотел поспать. Неделю ему в каждом углу квартиры мерещился Юнги, он видел отражение его глаз на всех поверхностях, по ночам он чувствовал пальцы на своей шее, хотя не спал, он ждал, что Мин вернется с работы, к нему. Это было невыносимо, физически каждой клеткой тела ощущалось, будто тебя сжигают заживо. Чимину везде было жарко, но при этом трясло от озноба, он горел в собственной агонии. Все, чего хотелось, это тупо поспать, хотя бы полчаса, провалиться из этой реальности, выпасть из тисков кошмара, но таблетки не помогали, он пил их каждый божий день, вместе с таблетками от головной боли, что тоже стала верной спутницей. Это уже сейчас он знал, что действие одних “глушит” действие других, но тогда он просто тихо сходил с ума в пустой квартире с открытыми окнами в октябрь. Одна, две, две, еще одна. Когда забытье наконец настало, кажется он даже блаженно улыбнулся, стало так легко, боль сменилась ватным ощущением мягкости вокруг тела и невесомости вокруг. Ни темных тоннелей, ни белых комнат, просто пушистое ничего, которое нежным теплом обволакивало кожу. В тот момент Пак начал понимать наркоманов, вспоминая свои ощущения, он готов был поклясться, что наверно так и выглядит счастье. У его счастья был еще голос – хриплый, надломленный, он пытался докричаться до него шепотом откуда-то из другой реальности. — Пожалуйста, Минни, просто живи. Кованые ворота медленно отъезжали в сторону по промерзшим рельсам, и Чимин безучастно наблюдал опостылевшую картину идеально ровного газона, прикрытого снегом, фонтана с резными скульптурами и сада для прогулок с геометрически выверенными тропинками. Эстетика перфекционизма, должно успокаивать, а бесит до ужаса. Гравий на морозном воздухе громко хрустел под ногами, будто Чимин шел не по подъездной дорожке элитного рехаба, а по битому стеклу. Коробка в руках побрякивала содержимым и оказалась очень неудобной для перевозки. — Здравствуй, Чимин! – широко улыбнулся ему лечащий врач, спускаясь со ступенек широкого крыльца, – ты готов?  — Наверно, – пожал плечами парень и посмотрел на коробку у себя подмышкой. — Тогда пойдем, тут недалеко, но придется полазать по сугробам. Врач не обманул. Они действительно пошли в сторону леса, окружавшего госпиталь, в сторону горной реки, мост через которую он регулярно проезжает. Идти было тяжело, очень, почти по колено в липком снегу, еще и подтаявшем под ярким солнцем, в лицо то и дело прилетали промерзшие хлесткие ветки деревьев, шапка сползала на нос, а где-то с верхушки над горе-путешественником посмеивалась ворона. — Вы же сказали, что недолго, – усмехнулся Чимин, в очередной раз доставая коробку с уже подмокшим дном из сугроба.  — Мы почти пришли, и мы идем меньше получаса, – засмеялся доктор через плечо. Странные все-таки методы у этого врача. После такого сеанса у психотерапевта стоит посетить просто терапевта, тут простуду подхватить раз плюнуть. Чим расстегнул куртку, от интенсивной ходьбы, иногда перерастающей в ползание, он вспотел, щеки покрылись румянцем, а отросшие волосы под шапкой сбились в гнездо. Он остановился и зашарил по карманам в поисках резинки для волос. Отцу не нравилось, когда он собирал волосы на макушке в хвостик, видел в этом отсылку к чисто женским замашкам. По мнению господина Пака, его сын должен был носить классическую корейскую стрижку, а не “крашеные патлы”. Достав резинку, он завис на несколько секунд, поглаживая пальцем черную тканевую поверхность. Вспомнил, как Юнги всегда завязывал ему челку в кривое подобие хвостиков и ворчал, что тот окосеет, странно, но Чимин именно из-за этого ритуала и не хотел подстригать волосы. Слегка улыбнувшись, он стащил шапку и принялся сам наспех собирать на макушке волосы, даже не заметив, как за ним внимательно наблюдает его психотерапевт. — И зачем мы здесь? – запыхавшись выдохнул Пак и упал в ближайший сугроб, предварительно аккуратно поставив коробку рядом. — Посмотри вокруг, – развел руками доктор, – что ты видишь?  Чимин прищурился от солнца, висевшего достаточно высоко, и снега, что искрился под его лучами, и приподнял голову. Они вышли к небольшой поляне, не больше пяти метров в диаметре, нетронутой ни человеком, ни животными, ровной и гладкой с легким изгибом наметенного снега. Пока парень разглядывал, доктор скинул со спины рюкзак и достал из него небольшую металлическую пластину, ворох бумаги, какие-то палочки и газовую горелку.  — Мы здесь для того, чтобы пожарить барбекю? – улыбнулся Чимин. – но тогда я не вижу мяса. Врач молча подошел к нему и протянул руку, помогая встать. — Мы здесь, чтобы освободить тебя, Чимин, от груза старых воспоминаний. Пак изогнул бровь, отвлекаясь от стряхивания снега со спины. — Коробка, которую ты принес, ты положил туда все, о чем мы говорили? — Да, – выдохнул он.  И в душе разлился неприятный зябкий холод, такой разлетается по помещению, где открывают емкость с жидким азотом. Мгновенно по телу бегут мелкие колкие мурашки, а потом холод растекается подобно туману. Он видел это на практике. Но сейчас не практика, сейчас реальная жизнь, где ему говорят уничтожить все “вещи, связанные с прошлыми отношениями”. Чимин облизнул губы и поднял коробку из сугроба. Если это нужно для того чтобы “излечиться” –  он это сделает.  — Мне все надо сжечь?  — Сжечь, разбить, порвать, как хочешь. Без этого ты не забудешь. Ты же этого хочешь? – участливо наклонился к нему врач, – ты говорил, что хочешь все забыть, и жить дальше – это твой шанс. Говорил, что не хочешь, чтобы это случалось с тобой, избавься от всего, что здесь лежит и этого не будет. — Как это, твою мать, работает? – подумал Пак нахмурившись, –  как эти, никому уже ненужные, безделушки и его личный дневник помогут избавится от воспоминаний. От боли. От ненависти. Но не став спорить, он покорно взял коробку и пошел к металлическому листу, лежащему посреди поляны. Идти по следам доктора было едва ли легче чем по нетронутому снегу, врач был выше и крупнее Пака, и шаг у него шире, поэтому промаявшись с дорогой он практически упал рядом с заготовкой для костра, но коробку не выронил. Обернувшись еще раз на психотерапевта и получив одобряющий кивок, чуть трясущимися руками он снял крышку. Когда он собирал с утра эти вещи по квартире он не думал, что видит их в последний раз. Чимин протягивал руку то к одному, то к другому предмету в коробке, не решаясь определить, какой уничтожить первым. Логичнее всего свечку, от нее еще можно поджечь подборку комиксов и дневник, но пальцы так и остановились над ней, не коснувшись. Он вспомнил тот вечер, когда они украли ее с летней веранды какого-то ресторана на набережной Хангана, сами они ужинали какой-то дрянью из уличных лотков, но свечки были такими уютными и, как сказал Юнги, “пахли домом” на всю округу. Они потом часто зажигали ее, когда отключали электричество в грозу или за неуплату. Чимин, зависнув в воспоминаниях, невольно опустил руку и словно обжегся об острый прогоревший фитиль, что надломился от прикосновения. Отдернув руку, он подумал о комиксах, ему они не особо нравились, Юнги припер их с работы, чтобы Чимин почитал что-то кроме строения костей человека. А он их так и не открыл. Пальцы наткнулись на гладкую поверхность керамической кружки с мордочкой кота, которая размерами больше походила на бульонницу, они пили кофе литрами, страдая от недосыпа, но дожидаясь друг друга ночами, чтобы хоть десять минут, но провести вместе. На глаза навернулись слезы – не сейчас, это совсем не вовремя, он же избавиться пришел от всего этого. Но ему словно песка кинули в лицо. Собрав волю в кулак, он схватился за распечатку своей истории. Вот то, что должно быть уничтожено, история его падения в эту бездну, все их стычки и драки, каждая едкая шуточка и презрительный взгляд, но и каждый поцелуй, каждое прикосновение украдкой, каждая ночь, что они провели на отсыревших пропахших пылью и потом матах в старом спортзале. Это все было и быть этого не должно. Парадокс вселенной, ошибка природы, сбой матрицы, называйте как угодно, это все необъяснимо неправильно, но они были вместе, во всем объеме этого слова. Столкнувшись в этой реальности два металлических диска скорее согнут друг друга, или сотрут в порошок, в их вселенной они заточили друг друга как шестеренки, став единым механизмом. Но это все было иллюзией, нет их вселенной, есть только законы физики, где металл визжит и гнется под воздействием. Пак зажег горелку и, шмыгнув носом, поднес пламя к уголку дневника. Руки тряслись, а по озябшим щекам текли горячие слезы, обжигая сильнее огня. — Черт, почему так трудно? – прошипел он, захлебываясь влагой. Рука опустилась сама. Ему не хватало сил. Будто ему руку себе отрезать надо, а не стопку бумаги сжечь. — Ты сможешь, давай…– сцепив зубы, он вновь зажег огонь и поднял уже рукопись к балончику, который стоял в снегу. За что он держится? За боль? За пустоту, за страдания? За свою ненависть и презрение к человеку, которого так сильно любит… — Не могу! Крик вырвался сам собой после третьей попытки. Сейчас он сам себя ненавидел за эту слабость. Отшвырнув баллончик с газом подальше, он попытался выместить зло на снегу, который, как и доктор, был безмолвным свидетелем его срыва. — Не могу… - надрывно кричал он, уже даже не пытаясь сдержать слезы, – не могу!  Он кричал, пока в легких еще был кислород, а после просто хрипло выл, втягивая раздраженным горлом морозный воздух. Доктор подлетел к нему со спины и по-отечески обнял, пытаясь унять истерику парня. — Можешь, – раздался над плечом тихий спокойный голос, – тебе же никто не запрещает. — Вы же сами все видели, – захлебывался рыданиями Чимин, - Я. Не. Могу. Боже, что со мной не так? — А я говорю, что можешь, в твоём кармане лежит зажигалка, у тебя есть свеча, ты еще можешь это сделать.  Пак сделал слабую попытку вырваться, когда блеклый огонек мысли озарил темноту в глазах средь бела дня. — Я не хочу, – неожиданно обмякнув в его руках выдохнул Чимин. – Не хочу.  Вокруг была звенящая тишина зимнего леса, ветер слегка шумел среди голых ветвей, и все вокруг было поразительно спокойным, как будто после бури.  — Не хочу, – повторил Пак и по-детски вытер варежкой нос. – Это часть меня. Я не могу уничтожить себя. Пусть он врал мне все это время, что любит, я не он – я его любил. — Мне нравится, что ты говоришь в прошедшем времени, – усмехнулся доктор, поднимаясь с колен и отряхивая их. — Вы все-таки осуждаете? - поднял на него голову Чимин.  — Ни в коем случае, Чимин, запомни, нет неправильной любви – есть неправильные люди. Просто твои метания и страдания от неприятия самого себя гораздо страшнее, чем любить человека своего пола. Твоя боль не будет вечной. Фраза, сказанная доктором, неприятным гулом отдалась в груди, он уже слышал ее от, видимо, неправильного человека Назад они шли в тишине и другим путем. Короткий зимний день пошел на убыль, и снег местами уже окрасился синевой предзакатных теней. На душе у Чимина стало гораздо легче, то ли слезы помогли, то ли тупая боль смирения, пришедшая на место острому непониманию. Но коробка уже не казалась никчемной обузой, ее значимость как-то подстерлась из сознания. Уже почти возле выхода из леса к чищенной дороге, он заметил небольшую поляну, черной кляксой выделялся след от недавнего костра, вокруг которого валялись остатки плюшевой игрушки с клоками наполнителя, разбитая фоторамка и много других мелочей.  Кто-то видимо смог уничтожить воспоминания.  *** За сутки, что он был за рулем машины Тэ, Чонгук смог укротить этого зверя и уже не так пугался отклику педали газа, когда казалось, что она хочет взлететь в небо, а не доехать до светофора. Все еще конечно не было понятно назначение некоторых кнопок и функций, например, зачем кондиционер встроен в сиденье? Или зачем руль вибрирует каждый раз, когда его пытаются обогнать? Двор жилого комплекса, где жил Тэхен, встретил его блаженной тенью от высоток, стоящих в круговую, и заботливо поднятым шлагбаумом – видимо подумали, что это сам Ким приехал домой.  Маленькая зеленая лужайка с одиноким деревцем посередине видимо отвечала за уют и комфорт, но легкая желтизна от высохших от жары травинок и уныло свисающие листочки на тоненьких веточках лишь создавали картину уныния и неухоженности. Этот июль не щадил никого.  Чон даже немного меркантильно радовался поломке в своей машине, потому что переживать это адское пекло в освежающих объятиях климат-контроля было гораздо приятнее, чем с полуживым кондиционером. Неприлично было сидеть в машине, стоило все-таки встретить Тэхена на улице, но риск вспотеть и запачкать чужую футболку, которую пришлось вновь надеть под пиджак, прямо-таки пригвоздил его к креслу. После визита к Юнги он полетел домой сославшись на работе на поездку в архив. После утреннего переполоха и работы в оцеплении начальству вряд ли вообще было дело, где он, надо было в срочном порядке строчить отчеты по форме и писать письма на премирование сотрудников, задействованных на “столь важной для имиджа государства задаче”. Ну да, постоять вдоль дороги на Инчон, пока проедут кортежи каких-то там высокопоставленных шишек, это, действительно, та еще задача. В напарники как назло еще достался приставучий Чхве, который, с тех пор как узнал, что Чон учился в Дольпагу, поставил себе задачу выяснить про школу все, начиная от того, как тот туда попал, заканчивая тем, дают ли газировку в столовой, потому что, если дают, то это не элитный интернат, а просто курорт для “богатеньких бездельников”. А то, что там трахаются все напропалую, пьют и употребляют наркотики, это нормально, вот газировка зло, в ней же сахар. А вот выбрать, в чем ехать на ужин с Тэхеном, было действительно спецоперацией, вся одежда Чонгука делилась на две категории: “для работы” - пара костюмов и несколько белых рубашек, которые по стоимости не превышали носки Чимина, и “для спортзала” - черные футболки, уже подвыцветшие от интенсивной носки. Отдельной категорией в шкафу лежала свежепостиранная футболка самого Кима, которую он вроде как должен был отдать сегодня, но вот незадача, лучше нее для ужина с таким человеком как Тэхен у него ничего не было. Вот и получается, что он на его машине, в его футболке и с мыслями о нем самом, которые туманным ураганом вертелись в голове уже пару дней. Тэхен вылетел из-за тяжелых стеклянных дверей подъезда будто по воздуху, тонкий, невесомый, без своих щегольских костюмов он выглядел ровно так же как в школе. В легких парусиновых брюках оттенка слоновой кости и слегка голубоватой льняной рубашке, он смотрелся не хуже, чем в смокинге. Небрежным жестом поправив темные вихры он прибавил шагу, чтобы быстрее спрятаться от духоты в прохладном салоне собственной машины. — Привет, извини, отец позвонил прямо перед выходом, – бросил Ким, усаживаясь на пассажирском месте и окидывая взглядом слегка зависшего Чонгука.  Тот повернулся к нему вполоборота, но последняя фраза как-то потерялась, где-то между парой цепочек на шее Тэтэ и его ключицами. Нелепо кивнув, он буквально заставил себя оторвать взгляд от Кима и потянулся к кнопке запуска двигателя. Тэ приподняв бровь про себя откровенно веселился, в его планы не входило настолько шокировать Гуки, который сейчас показывал железную выправку и выдержку с абсолютно прямой спиной выруливая из двора и с крайней степенью сосредоточенности следя за абсолютно пустым проездом к жилому комплексу. Но он обещал вечером отвести Чимина к Акуленку, поэтому и форма одежды соответствующая. — Как сходили к Юнги? – постарался немного разбавить неловкую атмосферу Ким. — Нормально, – чуть севшим голосом ответил Чон, все-таки на секунду повернувшись к нему. – Он был немного в шоке узнав, что не только его преследуют, но в целом воспринял информацию нормально. Обещал кое-что пробить по каким-то своим каналам, но я пока не понимаю, чем он может помочь. — Оу, тебе предстоит еще много открытий… – задумчиво протянул Тэхен откидываясь на кожаном сидении. — Ты можешь курить здесь, если хочешь, это же твоя машина, – повернулся к нему наконец Чонгук, слегка виновато опустив голову. Тэ слегка нахмурился, глядя на этого “провинившегося школьника”, ему категорически не нравился тон, которым произнес это Чонгук. Тэхен думал, что раз не нашел свою машину с утра на парковке, то они уже прошли эту стадию “обязанности”, но видимо только он так думал. — Чонгук, расслабься уже наконец, – обреченно выдохнул Тэтэ и достал из кармана пачку, которую заботливо забрал со стола после завтрака с Чимином. – Если мне очень надо будет, то я возьму машину отца, она там же на парковке внизу.  И не стоило Чону знать, что машину эту Тэхен разбил еще года три тому назад, а под чехлом стоит что-то непригодное для езды, когда-то бывшее люксовым кроссовером. Но она есть и ее в теории можно взять, после ремонта.  Этих слов как будто было достаточно, чтобы Гуки наконец слегка расслабился. Откинувшись на сидении, он перехватил руль одной рукой, так же как и в своем автомобиле, видимо это была его привычная поза водителя. Но Тэ от такого непривычного зрелища чуть не выронил сигарету изо рта. Чонгук сидел слегка вальяжно, и все его напряжение выдавали лишь сведенные к переносице брови. Полы пиджака его, прости господи, костюма чуть разъехались, открывая вид на принт на груди футболки. Иероним Босх “Семь смертных грехов и четыре последние вещи” – иронично, что из всего многообразия шмоток в своем шкафу Тэхен вытащил именно эту футболку, купленную когда-то после ночи безудержного веселья взамен залитой всем мыслимым и немыслимым алкоголем в первом попавшемся работающем бутике на том самом Родео. Четыре последние вещи. Если бы ему сейчас сказали, что через час он умрет, и может сделать только четыре вещи, то почти все они были бы связаны с Чонгуком. Поцеловать. Страстно, долго, влажно, до хрипов от нехватки кислорода, чтобы губы сводило. Раздеть. О, да, быстро, рвано, чтобы не отрываться от поцелуев. И спросить – какого хрена произошло тогда в школе? Не очень впишется в картину предсмертных безумств, но очень сильно нужно Киму. Этот мелкий и пакостный червь непонимания уже слишком давно паразитирует в и без того перегруженном идеями мозге. А потом можно и отцу позвонить, и сказать, что тоже любит, и чтобы обязательно познакомился с Чоном. А может, написать Чимину и рассказать все, что он понял за годы общения с Юнги. А может быть просто заняться впервые за долгое время не сексом, а любовью, как бы банально это не звучало. До ресторана они доехали практически молча, изредка обмениваясь короткими фразами по поводу утреннего визита к Юнги. Тэхен курил, Чонгук следил за его руками, должен был бы конечно за дорогой, но в машине столько датчиков и ассистентов, что Чон иногда думал, что ей водитель больше мешает ехать.  Ресторан, где Тэхен предложил поужинать, располагался на первом этаже в высотке, буквально в двух кварталах от того места, где он завтракал сегодня. После встречи с Чимином, проходя по улицам делового района, он наткнулся на кафе с модной нынче концепцией фьюжн-кухни с французским стилем, и вспомнил, как они во время обратной дороги смеялись над тем, что такие утонченные французы едят лягушек и улиток, которых также подают на китайских рыночках Пусана. Чонгук тогда утверждал, что может считать, что пробовал французскую кухню, потому что ел всех этих гадов и любит круассаны, а Тэхен доказывал, что можно есть всю жизнь мясо, но это не значит, что он разбирается в стейках. В стейках Чонгук действительно не разбирался, негде было и незачем – мясо, оно и в Африке мясо.  Идея пригласить того на ужин пришла спонтанно, но Тэхен достаточно долго с ней боролся, если верить смартфону, то целых две тысячи шагов до станции метро возле университета. Уже стоя перед лестницей, ведущей ко входу в вестибюль, он набрал незамысловатое “Какие планы на вечер? Поужинаем?” и всю дорогу под землей нервничал как школьник по поводу ответа. Вайфаем местным он пользоваться не умел, чему и радовался и огорчался одновременно. Все вокруг спокойно сидели в мессенджерах и видеохостингах, тогда как он просто сжимал металлический корпус своего смартфона. Да и будь у него интернет сейчас, вряд ли он бы спокойно просматривал “шортсы” или “рилсы”, он бы гипнотизировал один единственный чат, как прыщавый подросток, рискнувший написать первой красавице школы.  Уже на поверхности недалеко от своего дома, легкая вибрация в кармане заставила едва ли не подпрыгнуть.  Гуки “У меня никаких. Выжат как лимон, поэтому давай без поездок в соседние регионы =)”  В зале было прохладно и светло на манер парижских кафе, уютная мебель с витиеватыми элементами выглядела немного пошло в сочетании со стенами, отделанными мрамором, но что поделать, видимо так и выглядела Франция в глазах корейских дизайнеров. Когда принесли еду, Чонгук до неприличия долго оценивал на своей тарелке башню из тонких ломтиков картофеля, увенчанную не то цветком, не то какой-то инсталляцией современного искусства из ломтиков розоватого ростбифа. Он примерялся, как приличнее будет это есть, все-таки зря он доверился в выборе блюд Тэхену, хотя вряд ли он нашел бы в меню хоть одно знакомое слово, кроме “воды”, да и на местные цены до момента выноса счета смотреть не хотелось.  Тэтэ же будто слышал все его мысли и не отводя взгляда от Чонгука, который своим взором метался между спутником и своей тарелкой, абсолютно по-варварски снес верхушку своего блюда и разворошил ломтики по тарелке.  — Юнги сказал, что поможет тебе? – спросил Ким, отправляя кусочек, как он сказал - “гратэна”, в рот. — Да, но мне не очень нравится эта идея, – последовал его примеру Чон. – Он сказал, что передаст мне деньги через свою помощницу. На этих словах Тэхен закашлялся и спешно схватил бокал вина, хватаясь прямо за чашу обеими руками. — Хаюн? – спросил Тэ с плохо скрываемой надеждой на отрицательный ответ. — Кажется да, – на этих словах Тэтэ допил бокал разом и не оборачиваясь жестом указал официанту на повторение заказа. – Он называл ее акулой. — Акуленок, – поправил его Ким, стараясь не выдать нервозности. — Да, точно! – просиял Чонгук, – вы знакомы? Она его ассистентка или кто?  — “Или кто”, – кивнул в подтверждение своим словам слегка захмелевший от вина психолог, – она в какой-то степени управляет частью его бизнеса. Что-то типа исполнительного директора. — Это как? Управляющий в ресторане вроде как Хосок, разве нет?  — Понимаешь, ресторан это не единственный бизнес Юнги, – деликатно облизнув нижнюю губу продолжил Тэ, а у Чонгука от этого жеста мурашки по рукам побежали. — Чем он еще занимается?  — Та же сфера, но немного другой профиль, – постарался увильнуть Тэхен, наслаждаясь реакцией. – Спроси у него сам. — Хорошо, – кивнул Чонгук и сглотнул ком неясности, скопившийся в горле. – А ты с ней знаком?  — К сожалению, да, – опустил взгляд в тарелку Тэ, стараясь попасть по ломтику мяса, но как назло тот ускользал от зубчиков вилки по сливочному соусу. — Вы не ладите? – прожевав спросил Чон. Тэхен испытывал некоторый дискомфорт, наверно, даже можно сказать, терзания по поводу их отношений с Хаюн. И говорить правду сейчас, когда они ужинают в непринужденной атмосфере, пьют вино и с каждой минутой все больше сближаются, — это огромнейший риск. Но раз все вокруг поголовно врут всем, включая самих себя, то и тут Тэ решил быть оригинальным и непредсказуемым. Лжи стоит положить конец, почему бы не начать с самого себя. — Я с ней спал, – выдохнул он и потянулся к вновь наполненному официантом бокалу. — Оу, – нахмурился Чонгук, и неприятный холодок пробежал вдоль ребер. — Это было давно, – отмахнулся Тэтэ. — Ну, я сомневаюсь, что Юнги был от этого в восторге, – попытался разбавить сгущающуюся атмосферу Гук. – Он как-то слишком о ней печется.  — Он к ней относится как к дочери, которой у него никогда не будет, или младшей сестре.  — Так она младше? – продолжил жевать Чон, про себя отмечая, что высокая кухня это довольно неплохо, но не сытно. — Ей двадцать, или около того. Чонгук мысленно делал вычисления, пытаясь понять сколько может быть во временных промежутках тэхеновское - “давно”. Ведь если так, то он растлил ребенка. Есть, конечно, понятие акселерации, и тот факт, что многие современные девочки сами растлят кого угодно, но все же.  — Она достигла возраста согласия, успокойся, – раздраженно выдохнул Тэ, уже жалея что решил быть честным. — Господи, Тэ, – поднял глаза к потолку Гуки, – ты совратил малолетнюю? — Ну, это еще надо посмотреть, кто кого совратил, – поджал губы психолог, – все было обоюдно. — Возраст согласия в этой стране четырнадцать!  — Ей было пятнадцать или шестнадцать, – не отступал Ким. — Тэхен, ты себя слышишь? Ты занимался сексом с пятнадцатилетней, – чуть повысил голос Чонгук, негодование с легкой ноткой разочарования переполняли его. — А когда мы занимались сексом в пятнадцать тебя это волновало? – вспылил Тэтэ. Чонгук закусил губу и мельком бросил взгляд вокруг, оценивая, мог ли кто-то за соседними столиками слышать их разговор. Стыд за этот момент внутри себя он поборол, но вот осуждение окружающих все еще было страшным кошмаром. Если кто-то узнает и донесет, то из полиции его попрут, как позорящего честь мундира и законной власти, а с его образованием разве что в охранники идти и то куда-нибудь подальше от Сеула.  — Шестнадцать, – наконец проговорил Чон, подняв взгляд на Тэхена, – если ты забыл, нам обоим было шестнадцать.  Ким не забыл, не смог, как ни старался. Он до мельчайших подробностей помнил эту неловкую и стыдливую ночь, полную боли и наслаждения одновременно. Они были практически детьми и всему, что необходимо, учились в интернете. Это сейчас он понимает, что половина написанного там полнейшая чушь, написанная людьми, которые анальный секс только во сне и в книжках видели, но тогда другого источника информации не было, и они все познавали опытным путем. И стоит отметить, ученики из них получились отменные, практику, правда, они любили больше чем теорию, но заниматься сексом с любимым человеком — это истинная роскошь, стоящая и дорогих машин, и даже собственной гордости. — Я помню, – насколько смог ровным голосом проговорил Тэхен, – наверно поэтому я принял решение порвать с ней.    Гук выдохнул, пришло некоторое облегчение, что благоразумие все-таки хоть в зачаточном варианте, но существует в голове Тэтэ. Но неприятный осадок от того, что сидящий напротив, будучи уже относительно взрослым человеком, осознанно пошел на секс с малолетней давил на плечи и отдавал мерзким теплым давлением в ребрах. Возможно Чон ожидал чего-то подобного от Тэхена, в конце концов, люди не меняются мгновенно и резко. В школе Тэ захотел получить его и получил, по всей вероятности то же самое произошло и с девочкой. Он лишь надеялся, что девчонка не успела в него настолько влюбиться, насколько это сделал сам Чонгук в школьные годы. — Разочарован? – приподнял бровь Тэтэ.  — Нет, – отвел взгляд Гуки и потянулся к своему нетронутому до этого бокалу. – Ты взрослый человек и способен сам принимать решения. — Не будь как мой отец, я тебя умоляю, – пришла очередь Тэ закатывать глаза. – Тот тоже твердит мне постоянно, что я вправе сам решать, но сквозь каждое слово я слышу разочарование. — А что ты хочешь услышать? Да, я считаю аморальным спать с человеком, который еще не в полной мере отвечает за свои поступки. А зная тебя и твое обаяние, так это вообще можно считать преступлением.  Ким приподнял бровь и с трудом сдержал улыбку. Он не отрицал, что это было грязно и в какой-то степени подло, но видеть, как рьяно Чонгук защищает свои личные принципы было приятно. А то, что он оказывается обаятельный, вообще мед для ушей. Хотя то же мне новость. — Обаяние? – все-таки не удержался Тэ, пряча улыбку в бокале. — Ну да, скажи еще, что ты не в курсе, что ты чертовски обаятелен и дьявольски красив, – едва ли не кинул на стол вилку Гуки, и только в этот момент понял, как его нагло обвели вокруг пальца. Тэтэ отвел взгляд куда-то в угол потолка и закусил губу, чтобы не рассмеяться как те самые школьницы, честь которых отстаивал Чонгук. Глупое ощущение, что они сейчас все-таки на свидании, тонкой дымкой повисло над столом. Официант очень вовремя подал горячее, атмосферу надо было еще немного подогреть. — Твоим мускулам мне все равно нечего противопоставить, – продолжая сдерживать улыбку Ким приступил к своей порции утиной грудки. Чон лишь фыркнул, не отвлекаясь от тарелки. Как же его задолбало, что все будто повернулись на его фигуре. — И ты туда же. — Почему же, я просто констатирую факт, что ты действительно в отличной форме.  — Ты тоже в неплохой, – Чонгук мысленно дал себе подзатыльник и прикусил язык, понимая, что он зарывает сам себя же. Только что практически признался, что рассматривал Тэтэ. – Ну, насколько это заметно. — Гуки, я тяжелее бутылки виски уже года три ничего не поднимал, а сегодня была моя самая долгая пешая прогулка за пять лет, – уже откровенно смеялся Тэ, и Чон немного подвис, он давно не слышал столько искренности в смехе Тэхена. Время до десерта они провели в обсуждениях дел насущных, связанных с той сомнительной историей, в которую они попали. Ким рассказал, что пуговица которую прислали детективу, с рубашки Чимина, в которой тот был на встрече в ресторане, аккуратно умолчав при каких обстоятельствах она оторвалась.  — То есть, она была там в этот день? – судьба сегодня прямо-таки испытывала Чонгука, перед ним опять оказалось строение кулинарного искусства, на этот раз из слоев хрупкого на вид теста и сливочного крема.  — Да, однозначно, – закинул в рот ягоду малины Тэ, – попроси, пожалуйста, Хосока снять записи камер.  Чонгук кивнул, не отрывая сосредоточенного взгляда от блюда, которое он пытался разрезать не развалив. — Хотя, сомневаюсь, что в заведении, где есть зал для курящих, стоят камеры перед туалетами. — Стоят, – ткнул в него ложкой, перепачканной в креме, Тэхен, возможно вина на сегодня достаточно, – у Юнги пунктик по поводу сексуального насилия и разврата, поверь, он, если б мог, то и в кабинки бы камеры повесил.  — Ок, тогда после ужина напишу Хоби, хотя все еще сомневаюсь, что она могла на них засветиться. Я, знаешь, чего не понимаю, почему мне прислали страницу из дневника. — Судя по тексту, тебя Хеджин уважала и доверяла в какой-то степени, – пожал плечами Тэтэ. – Возможно и сейчас эта девушка ищет в тебе союзника или сопереживателя. — Я с ней практически не общался, мы учились в разных классах, жили в разных общежитиях. — Гуки, – протянул Ким, откладывая приборы, – человеческий мозг устроен таким образом, что нам не обязательно общаться с субъектом, чтобы доверять ему, мы подсознательно считываем сигналы и выстраиваем цепочки в сознании. Да, не всегда они правдивы, я бы даже сказал, что чаще всего они ошибочны, ведь все люди носят маски и играют какие-то социальные роли, но нашему мозгу по большому счету плевать, он любит строить иллюзии.  — Я не играю, – глядя прямо в глаза спутнику ответил Чонгук, – в отличие от тебя. Тэхен в ответ посмотрел ему прямо в глаза, отчетливо понимая, что все сказанное Чонгуком правда, он действительно считает, что все, что делает Тэ, — это спектакль. Он не доверяет, а просто поддается, позволяя тянуть себя в этот фарс. Вот она – иллюзия, построенная мозгом. Чонгук думает, что все это какая-то хитрая психологическая игра, а Тэхен обманулся напускной искренностью.  Господина психолога обвели вокруг пальца. Человека, писавшего дипломную работу по невербальным манипулятивным техникам воздействия. Температура за столом опустилась на пару градусов, и это срочно надо было нивелировать градусом алкогольным. Только вот прекрасное Совиньон Блан стало уксусом, а мильфей, до этого способный составить конкуренцию кондитерским Монмартра, – сухими листами фанеры с излишне жирным дополнением. Еще одна иллюзия. Нам все кажется вкуснее в присутствии гормонов счастья, только вот выработка их чрезвычайно чувствительный и тонкий процесс, тут нельзя просто переключить тумблер и вернуть все, как было, если ты уже осознаешь, что ничего не было.  — Ты домой? – догнав резко ставшего молчаливым Тэхена спросил Гук.  — Нет, – ответил он, глядя на часы на своей руке – хотя бы сегодня эта “фифочка” может не опаздывать?  – У меня еще планы. — О, – лишь выдохнул Чонгук, наблюдая за слишком резкими движениями Тэхена, достающего сигареты. Эта такая же резкая перемена настроения не ускользнула даже от такой “эмоциональной табуретки” как Чонгук. Тот копался во всем сказанном за столом сверля Кима немного виноватым взглядом вплоть до того момента, как принесли счет. Тэхен устало бросил в счетницу свою карту и продолжил рассматривать интерьер зала, стараясь как можно меньше пересекаться с Гуком взглядами. Неловкость от этого жеста и всего поведения липким потом выступила на коже. Господи, да что же он такого сделал-то? Или из-за этой страницы и возможного доверия со стороны мстительницы Тэхен теперь подозревает его?  С другой стороны дороги припарковался уже знакомый серебристый внедорожник. Чимин. Действительно, с кем еще у Тэтэ могут быть планы на пятничный вечер, явно же не с самим Чонгуком. Они наверняка сейчас поедут в лучшие бары столицы, чтобы оставить там за пару коктейлей половину месячного оклада госслужащего, или же снимут кого-нибудь на вечер. Это их жизнь, богатых и успешных, родившихся перед огромной красной ковровой дорожкой, кое-где еще и с мягкими подушками в виде помощи родителей, в то время как такие как Чон бродили перед бетонной лестницей с рассыпанным стеклом. Пак из машины не вышел, а лишь опустил стекло, одарив их многозначительным взглядом из-за приспущенных солнечных очков. Тэхен махнул ему рукой, и бросив Чонгуку. — Спасибо за вечер, увидимся, — пошел переходить дорогу прямо перед рестораном, в ста метрах от разрешенного перехода. Но, если честно, ему было плевать, сбей его хоть грузовик, как Юнги, просто хотелось как можно быстрее свалить из компании человека, который раз за разом, пусть и неосознанно, делал ему больно. — Поехали уже, – прошипел Тэхен нервно дергая ремень безопасности. — Оу, – усмехнулся Пак, переключая рычаг коробки передач. — Я не в духе, прикинь? – повернулся к нему Тэ, сам толком не понимая, в чем виноват именно Чимин. — А такое бывает?  — Представь себе, не все же твое нытье слушать и истерики успокаивать. Я тоже человек и у меня есть чувства. — Ты сейчас про какие-то конкретные чувства к какому-то конкретному человеку?  Тэ в ответ промолчал и, открыв окно, схватил с полки чужие сигареты. Это уже становилось плохой привычкой – курить чужой табак. — Тэтэ, ты прости конечно, я тут плохой советчик. Но ты, блять, реально думаешь, что на него это все подействует?  Ким молча курил в открытое окно, отвечать на выпады друга не было сил и желания, поэтому кроме тяжелых глубоких затяжек в машине слышался лишь гомон радиостанции, в котором отдаленно узнавался новый летний хит и сдавленное поскрипывание кожи на сидении от резких движений Кима. — Тэ, послушай, оставь ты его в покое, ну видишь же, что ему нахрен ниче не надо. Повзрослей, блин. То, что вы в шестнадцать зажимались по всем углам, не значит, что он захочет того же в … — Останови, – из последних сил сдерживая злость попросил Ким. Но Чимин лишь нервно сглотнул и продолжил ехать. — Я сказал, останови! – крикнул Тэхен, хватаясь за ручку двери, ей-богу, он готов был на ходу покинуть салон, лишь бы не слушать нравоучения от человека, который сам с собой разобраться не может. Машина наконец притормозила в парковочном кармане у какого-то местечкового парка, где даже фонарей не было. Тэтэ буквально выбежал из машины и пошел вперед, не понимая на самом деле, где вообще они находятся. Просто надо было уйти, сбежать, остыть, подлатать треснувшую маску. — Тэ, – погнался за ним Чимин, – Тэ, да постой! Ну, извини, я перегнул палку. Я о тебе забочусь. — О себе, блять, позаботься! – повернулся к нему Тэхен, – это ты сделал из Юнги чудовище и продолжаешь верить в этот образ, как в монстра под кроватью! — Он и есть чудовище! – закричал в ответ Пак, вскинув руки, – если ты, блять, забыл, то я в психушке оказался из-за него! — Ты в психушке оказался из-за себя! – выплюнул Ким и сделал шаг вперед. – Ты, идиот, поверил в самую нелепую ложь на свете и принялся себя жалеть, как маленький ребенок. И вместо того, чтобы разобраться, почему человек, любящий тебя больше жизни, обманул пусть и самым жестоким образом, ты предпочел упиваться своим горем. Ты эгоист, Чимин, даже не так, ты эгоцентрик! Твой мир крутится вокруг тебя и твоей установки, какой ты несчастный! Но все твои страдания в жизни, только из-за тебя самого и твоего упрямого нежелания знать прав… Договорить помешал неплохой хук с правой – возможно действительно стоило бы поднимать что-то тяжелее алкоголя, хотя Чимину, с его гирляндой поясов по единоборствам, он вряд ли хоть что-то смог бы противопоставить. И драться с, похоже, единственным другом, тоже так себе идея, но вполне в духе КимТэ. Тэхен провел по разбитой губе, и посмотрел на кровавый след с легкой полуулыбкой.  — Молодец, продолжай, – ухмыльнулся Тэхен и повторил чуть громче, – продолжай в том же духе, и точно останешься один в своем выдуманном мире. — Ты ничего не знаешь, – прошипел Пак, все еще держа кулак на изготовку.  — Как и ты, но я хотя бы узнать пытаюсь – почему меня бросили. *** Серая сырая прохлада октябрьского утра промозглым ветром надвигающихся холодов стелилась по еще не убранным после субботней ночи улицам и скользкими щупальцами забиралась под тонкую куртку. Юнги шел со смены в кои-то веки в хорошем настроении – все три клубных ночи прошли без приключений и представлений от наркоконтроля, а это значит, что в кармане у него наконец-то была пачка денег, которую хватит и на счета за коммунальные услуги, и на еду, и на бензин для тачки Чимина, если останется, то можно и куртку новую купить. Пиная одинокие желтоватые листья, уже опадавшие с деревьев вдоль дороги, он из последних сил старался сохранять ровную траекторию на тротуаре. Людей вокруг не было – спальный район, как ему и положено, спал в такое время, наверстывая среди недели упущенное время. Редкие листовки с непристойной рекламой яркими пятнами на темно-сером асфальте резали уставшие глаза настолько, что иногда приходилось зажмуриваться.  Мину хотелось поскорее добраться до квартиры, принять душ, чтобы смыть никотиновый смрад, уже въевшийся в одежду и кожу, и нырнуть под одеяло к спящему Чимину. Обнимать его было лучше любого массажа, просто чувствовать тепло любимого тела рядом уже расслабляло все мышцы. Зарыться носом в мягкие отросшие пряди, вдохнуть аромат собственного шампуня, провести пальцами по ребрам, снимая ворох мурашек, и крепко уснуть, не отпуская дальше чем на сантиметр. Его личное успокоительное, персональный рай.  На повороте к их дому прямо под знаком, запрещающим парковку, стоял черный люксовый седан, который вообще непонятно, что забыл в районе, где живут в основном рабочие и пенсионеры. Возле него, облокотившись спиной на пассажирскую дверь, стоял молодой мужчина, своим светло-серым костюмом лишь подчеркивающий класс автомобиля и унижающий окружающий пейзаж. В момент, когда Юнги поравнялся с автомобилем, парень распахнул заднюю дверцу и вкрадчивым, почти мурлыкающим голосом обратился к полусонному Мину. — Мин Юнги, проедем с нами, у нас к вам разговор. — Никуда я с вами не поеду, – шарахнулся от машины Юнги, мысленно прикидывая, в какую сторону бежать и как далеко он убежит в таком состоянии. — А я настоятельно рекомендую вам сесть в машину и не создавать ни мне ни вам проблем, – фальшиво улыбнулся парень пухлыми губами.  — Я не буду сдавать Вонга, если вы об этом, – замотал головой парень, наконец оглядывая оппонента. Дорогой костюм, никак не вяжущийся с теми сотрудниками наркоконтроля, что он видел до этого, идеальные блестящие оксфорды, темные очки в роговой оправе, того же производителя, что предпочитал Тэхен. Этот парень или был кем-то власть имущим или работал на такого человека, потому что на вид он был едва ли старше самого Юнги. Но речь, повадки и слегка высокомерная манера держать себя с первых секунд выдавали в нем минимум выпускника Небесных.  — Чтобы сдать твоего Вонга у нас очередь стоит, сядь в машину пока прошу по-хорошему, – на этих словах он легким движением снял очки, но сделал это так, чтобы Мин точно заметил нательную кобуру, скрытую под пиджаком. Он влип. Это скорее всего конкуренты пронырливого китайца, которым их клуб как кость в горле. Вероятность того, что он после этой поездки вернется к Чимину, падала с каждой секундой, а того, что вернется целым, так вообще выглядела сказочной дымкой от пыльцы фей.  — Я не поеду, – упрямо стоял на своем Юнги, – вы ничего мне не сделаете, я с этим клубом никак не связан. Пошел ва-банк Шуга, хотя прижми они хоть одну из тупоголовых куриц, работающих в зале, все бы подтвердили, что он там главный. Чертов Вонг уже недели три как спихнул все управление этой богадельней на Мина, сам же вообще предпочитал не появляться раньше воскресенья в момент снятия кассы. — Да что ты заладил с этим клубом, мне дела до него нет, – мужчина попытался схватить Юнги за локоть, но тот каким-то чудом увернулся, и в следующий момент перед его лицом уже было удостоверение, от заголовка которого по телу прошла волна тока и на висках выступил пот. – Ли Тэмин, управление Генпрокуратуры, и ты сейчас поедешь с нами и мы просто поговорим. Здание Генпрокуратуры выглядело соответственно названию и содержанию, огромная каменная стела с логотипом министерства юстиции на въезде и на всех стеклянных поверхностях этой серой бетонной коробки пугающая надпись “Управление Прокуратуры”. Чем люди тут занимаются, Юнги, как и практически любой рядовой житель республики, не знал. Но все, кто им попадался на пути этим воскресным утром, источали не ненависть к миру с отпечатком недосыпа на лице, а чувство собственной важности и уверенности в том, что их дело правое. Людей было не очень много, но достаточно, чтобы начать путаться в обилии белых блузок и серых пиджаков в коридорах. Они плутали по лабиринтам широких коридоров и лифтов достаточно долго, пока наконец не оказались в кабинете с табличкой  “Ли Тэмин. Заместитель руководителя департамента информационной безопасности”.  — Проходи, садись, кофе будешь? – дежурно отчеканил его провожатый скидывая пиджак на кресло за столом.  — Ты наверняка в курсе, что я не спал всю ночь, зачем спрашиваешь? – огрызнулся Юнги падая в широкое кресло для посетителей. Пока они ехали до здания и шли до кабинета этого щеголя, он уже смирился с тем, что день безнадежно испорчен, как наверняка и ближайшее обозримое будущее. Его сейчас будут, или запугивать, или шантажировать, только было б чем. Исключение из университета ему не грозит, родители от него отвернулись еще после истории с Дольпагу, работа нелегальная, единственное ценное, что было в его жизни, это Чимин. Но и тут он был уверен в партнере, год тому назад Пак принял решение и за двенадцать месяцев ни разу не показал, что жалеет.  — Я знаю даже, на чем ты доехал до работы и какое порно последним смотрел в интернете, но никто не отменял элементарную вежливость, – вновь фальшиво улыбнулся Ли, протягивая ему бумажный стаканчик с кофе. Мин недоверчиво покосился на жидкость и аккуратно принял стакан. — Пей, не бойся, это не наши методы, – ухмыльнулся хозяин кабинета и прошел к своему рабочему месту. Кофе оказался не в пример лучше того, что он пил всю ночь, сдержанной обжарки, с легкими шоколадными нотами и умеренной сладостью. — Ты знаешь даже сколько ложек сахара я кладу в кофе? – криво ухмыльнулся Юнги. — Не настолько ты мне интересен, просто сделал как себе, – открыл папку перед ним Тэмин и откинулся на спинку кресла. – Ты крепко влип, парень. — И как я сразу не догадался? – деланно удивился Мин.  — К одиннадцати утра приедет шеф и вызовет тебя к себе, я настоятельно рекомендую тебе согласиться на все его предложения.  Юнги усмехнулся, глубже проваливаясь в кресло, то, что он здесь по воле господина Генерального Прокурора было ясно сразу, просто он не ожидал, что с ним вообще разговаривать будут – запрут в камеру, изобьют, пригрозят повторением, или даже реальным сроком, но вот никак не разговаривать. — Похоже на сделку с дьяволом. — Это она и есть, – с невозмутимым лицом кивнул Тэмин.  Ему не шло быть серьезным, он сразу становился похожим на фарфоровую куклу, такие показывают в фильмах ужасов. Безжизненные холодные глаза, идеальные скулы, ровно очерченные губы и острый подбородок, только ни капли человечности и сострадания.  — А если я откажусь, – гулко сглотнул Юнги, облизнув пересохшую нижнюю губу. Тэмин с таким же кукольным выражением лица перевернул пару листов в папке. — Мин Донхэ, 54 года, образование – старшая школа Конмён, Тэгу, подсобный рабочий на автомобильном заводе. Мин Миюн, 52 года, образование – два курса Национального университета Кёнгбук, но потом видимо появился твой старший брат, и сейчас она продавец в круглосуточном супермаркете. Вряд ли их жизнь можно назвать прекрасной. — Если вы решили запугивать меня родителями, то это дохлый номер, я для них умер много лет назад.  — Ну да, – кивнул Ли и вернулся к бумагам, – примерно в то же время, что ты отчислился из Дольпагу по собственному желанию, имея четвертое место в рейтинге учеников по естественнонаучным программам и готовое приглашение в Сеульский Национальный. Интересно, каково было твоим родителям получить бумаги из школы?  — Заткнись, — прошипел Мин, сжимая свободной от стакана рукой подлокотник кресла, не дай бог еще ковролин здесь запачкать – вовек не расплатится. — Глубоко верующая примерная работящая семья, сын по стипендии попал в лучший интернат страны, и тут, – на этих словах Ли достал из папки распечатку расплывчатого скана, но герб Дольпагу Юнги узнал бы из тысячи, как и эту проклятую медицинскую справку, которой отец тыкал ему в лицо, прежде чем выгнать из дома. – Ладно, ладно, молчу, понимаю неприятно. Хотя возможно тебе... Хорошо, молчу!  Юнги кипел от злости, он старался забыть этот болезненный и позорный момент своей биографии, потому что все, что он делал после, включая мытье полов в туалетах метро никогда бы не сравнилось с той ночью в душевой спортзала. — Скажи мне только одно, – также невозмутимо продолжил Тэмин, – это была швабра?  Мин сорвался вперед, чтобы разбить эту фарфоровую маску к черту, и выместить свою злость на надменном ублюдке, что ковыряет его только зажившие раны, вместо того, чтобы отпустить домой, где его ждет любимый человек.  — Не делай себе же хуже, – стукнул кулаком по столешнице Ли, когда Юнги с другой стороны стола был уже готов к броску.  Он испугался, стеклянная дымка на глазах рассыпалась перед лицом реальной опасности, он может и был “сукиным сыном”, но не был мазохистом, и подставляться под удар не собирался. Вместо этого он лишь окинул взглядом, насколько смог, фигуру напротив и перевел его на темно-коричневое пятно, расплывающееся на светлом ковролине. — Кофе еще будешь? – улыбнулся Тэмин, несколько хищно облизнувшись.  Домой Юнги вернулся после обеда, Тэмин любезно подбросил его до того же угла, на котором забрал, после разговора в кабинете у генерала Пака, и теперь парень буквально бегом бежал домой, сердце сжалось в крупинку и грозило разорваться от одной мысли, что Чимина там может не быть. Он кожей ощущал необходимость срочно прижаться к нему, у него начиналась горячка от усталости и моральной измотанности, но сейчас он этого не чувствовал, лишь бешеный стук сердца в ритм единственного имени - Чи-мин... Чи-мин. Пак был дома, сидел как обычно за столом в компании громадных учебников и увидев в дверях спальни всполошенного Юнги немного удивился. — Ты долго, – попытался нахмуриться Минни, – опять “фараоны”?  Мин лишь кивнул, с трудом сдерживая слезы. Он метнулся к Чимину и упал перед тем на колени, обнимая и прижимаясь щекой к бедру.  — Дома, здесь со мной, мой, – стучало в голове Мина. — Ты чего? – удивился Пак, зарываясь короткими пальцами в жесткие обесцвеченные пряди. — Пожалуйста, запомни, что ты мой воздух, просто запомни, – проглатывая рыдания, рвущиеся из груди.  — Да что с тобой? – наклонился к нему Пак, – Cлучилось что?  Случилось. То, чего он боялся наверно больше всего на свете, отец Чимина про них узнал. Не просто узнал, а собрал целое досье, как и на самого Мина и его семью, так и на их отношения. Господин прокурор не пожалел лучшие кадры отдела информбезопасности, чтобы нарыть максимум подробностей разной степени интимности об их отношениях.  — Ты, грязный преступник и совратитель! – набатом звучал грозный голос в голове. – Таких как ты надо в тюрьму сажать!  — У нас в стране нет такого закона! – старался выглядеть спокойным Юнги, хотя все его нутро сотрясалось от страха в данный момент, и не было на теле ни волоска, что не встал бы дыбом. — Жаль, – выдохнул мужчина в кресле, периодически переводя взгляд на Тэмина, который стоял у панорамного окна, деликатно отвернувшись к стеклу и делал вид, что наслаждается видом на утренний город. – Ты же понимаешь, что я не допущу, чтобы мой единственный сын был замешан в подобного рода отношениях?  — Ваш сын уже не ребенок, может, спросите хоть раз, чего хочет он?  — Ничего, все нормально, просто устал и очень соскучился, – улыбнулся Юнги поднимая голову и стараясь как можно незаметнее промокнуть глаза рукавом. – Хочешь прогуляемся? Ты же давно хотел в национальный парк, как он там называется?  — Иди спи, – провел большим пальцем по его скуле Чимин и улыбнулся, – вечером по телеку будет “Человек-паук” старая трилогия, там кажется поп-корн оставался.  Поначалу сон не шел, Юнги как параноик через каждые пару минут вскакивал, чтобы проверить, где Минни, тот сидел рядом, что-то помечал маркером в учебнике и раздраженно шипел на дергающегося Мина. — Ты сегодня странный, – приподнял он бровь, когда парень в очередной раз испуганно распахнул уже едва открывающиеся от усталости глаза. – Точно все в порядке?  — Угу, – буркнул блондин, уже балансируя на грани забытья и проигрывая битву усталости, он схватил Чимина за руку.  Проснулся он один в кровати, на улице уже было темно и только зарево желтого фонаря под окнами спальни растягивало длинные узловатые тени по светлым стенам. Все ощущалось таким нереальным, что в первый момент Мин подумал, что это очередной из его бредовых сновидений, которые каруселью крутились все время пока он был в царстве Морфея. В соседней комнате слышался телевизор с отголосками знакомого саундтрека – он проспал.  Чимин нашелся на диване, с уже готовой миской сырного поп-корна он досматривал первую часть “Человека-паука”.  — Почему он не сказал ей? – повернулся он к Юнги, вытиравшему в дверях волосы после душа. — Что? – замер парень с полотенцем в руках. — Почему он не рассказал ЭмДжей о том, что он Питер Паркер, ну, или наоборот, что он Человек-паук? – закинул пару раздутых зерен кукурузы в рот Пак, – это бы решило сразу столько проблем. В голове промелькнула мысль, что, может, действительно стоит рассказать Чимину о сегодняшнем утре, о манекеноподобном Тэмине и его отце. Но реакцию Пака он знал заранее, тот поначалу захрабрится, а потом все равно сломается под натиском авторитета отца. Исход был предрешен.  — Даже если я допущу мысль о том, чтобы оставить вас в покое, как ты говоришь, сопляк, – не унимался Пак-старший, – что ты можешь дать моему сыну?  Юнги сглотнул, он ведь и правда ничего не может дать Чимину, кроме себя и своей любви. Они не школьники в интернате, где кормят, одевают и обувают, им надо теперь думать о таких вещах. — У тебя ни образования, ни работы нормальной, ни каких-либо перспектив на жизнь. Ты – ноль, пустое место. Если я захочу, то той дыры, где ты работаешь по выходным, завтра же уже не будет на карте Сеула. А у него впереди карьера, хорошая работа. Ты что, не осознаешь, что тянешь его на дно? Он сейчас ослеплен своей этой влюбленностью, а через десять лет, знаешь, что будет? Ты ему надоешь. Еще в детстве он так выпрашивал у меня самурайский меч насмотревшись японских мультиков, хотел быть как они. Ночами рыдал, как он ему был нужен, только вот, когда ему купили эту игрушку, он поиграл с ней пару дней и забросил на шкаф. И он такой во всем, загорается и ему становится надо, жизни без этого не видит, только остывает так же быстро. — Так и дождитесь пока остынет, – нервно ухмыльнулся Мин. – К чему эти сложности?  — Нет, тут так не получится. Ты же все время рядом, как удав, все крутишься вокруг него и душишь. Я таких как ты насквозь вижу, ищешь выгоду, где получше да полегче, вот сейчас нашел богатенького дурачка, запудрил ему мозги своей якобы любовью и думаешь жить припеваючи. Хрена с два!  — Если вы закончили поливать меня грязью, может перейдем к сути? Чего вы хотите? От Чимина я не откажусь, пока он сам не захочет. Может вам неведомо это чувство, но оно действительно называется любовь.  В середине второго фильма Мин понял, что совершенно не следит за сюжетом и просто автоматически мычит в ответ на какие-то реплики Чимина, лежащего у него на коленях. Все мысли остались там, в кабинете отца его парня, как и надежды хоть на какое-то совместное будущее. Он перебирал меж пальцев пряди темных волос, а в голове скакал с одной мысли на другую. Убежать? Вернуться в Тэгу, взяв с собой Чимина? В этой стране им жизни не дадут, а ехать куда-либо нет денег, и придется объяснять Минни, почему они срываются ни с того ни с сего. Спрятаться? У Пака учеба, он вроде как один из лучших на потоке. Публично признаться? Сразу нет, без объяснений, не в Корее. Боже, ну почему они, почему просто нельзя дать им немного побыть счастливыми друг с другом. Хотя жаловаться было грешно, у них было чуть больше года совместного счастья и еще примерно столько же в школе, но неужели человеку на всю долгую жизнь дается целая гора испытаний и трудностей, но так мало счастья, буквально две крупинки. Юнги ругал себя за все ссоры и старые драки, если бы он тогда знал, что встанет перед таким выбором, то любое резкое слово заменил бы поцелуем, а любой удар - бесконечным "я люблю тебя, только тебя". Он наклонился и поцеловал Минни в висок, пытаясь хоть как-то наверстать упущенные за бытовухой моменты. — Скажи честно, где ты накосячил? – повернулся к нему Пак, откидывая со лба длинную челку.  — Нигде, – улыбнулся Юнги, проводя кончиками пальцев по любимому лицу. Он старался запомнить как можно больше ощущений, зная, что картинки так и останутся с ним в его кошмарах на всю жизнь.  — Тогда, что происходит? Ты сам не свой, – нахмурился Чимин, перехватывая чужую ладонь и поглаживая пальцы. И свет от телевизора стал слишком резким, настолько, что слезы выступили на глаза. Нет, он не сможет, у него не хватит духа отказаться от всего этого.  — Я хочу, чтобы ты гарантированно исчез из жизни Чимина. Он переживет, пострадает, но переживет. — Я же сказал, – сцепил зубы Юнги, стараясь изо всех сил не сорваться на крик и нецензурную речь, – я не откажусь от него. — Вот тебе выбор. Если через неделю ты не исчезнешь из его жизни, так, чтобы не вернуться, я превращу твою жизнь в ад. Ты останешься без работы, возможно еще и с судимостью, твои родные тоже пострадают, и поверь, им расскажут из-за кого. А Чимин поедет доучиваться в Штаты, хочет он этого или нет. Но тебя туда не пустят никогда. Я понимаю, картина не самая радостная, – сложил руки на столе прокурор, глядя на то, как бледнеет парень в кресле перед ним. – Или же ты добровольно оставляешь его, как я и сказал, гарантированно и навсегда, и я выплачиваю тебе компенсацию – двести тысяч долларов. На этих словах Юнги поперхнулся, он вообще не представлял, сколько это денег, ему и не нужно было, его поражал сам факт, что ему предложили отступные за Чимина. — Вы готовы продать собственного сына? – в неверии вытаращился он на мужчину перед собой. — Не продать, а купить. Его свободу от таких как ты. И мне все равно, что ты сделаешь с этими деньгами, пойдешь учиться или пропьешь, главное, чтобы я твоего имени никогда больше не слышал. У тебя есть время до субботы. — Так что там насчет национального парка? – хитро прищурился Чимин, убирая челку со лба Мина. – Может сходим в следующее воскресенье днем. Возьмем вина, и те чапсальтокки из кафешки у метро, у меня как раз стипендия. — Давай лучше в пятницу, – грустно улыбнулся Юнги и потянулся за очередным поцелуем.