***
Лучи солнца заливали небольшую комнату теплом и светом, путаясь в блондинистых волосах мирно спящего омеги, и играясь переливами на его нежной коже лица. Сонный парень до последнего сопротивлялся ярким лучам, и всеми силами тянулся к остаткам сна, где было лучше, чем здесь, где было лучше, чем Дома. — Сону! Вставай! Кому говорю? — врывается в комнату красивый и стройный омега, гремя кухонной утварью. — Ну паап, ну пожалуйста, можно я ещё посплю? — отворачивается к деревянной стене, полностью укрываясь тонким одеялом от противных, разливающихся по всей комнате солнечных лучей. — Когда придёт отец, будет уже не до сна. — расстроенно пожимает плечами и выходит из комнаты, бесшумно закрывая за собой дверь. Сону мгновенно подскакивает с манящей кровати, откидывая от себя одеяло, сохранившее тепло его тела, и хаотично начинает собираться, бегая по комнате в поисках стираной, белоснежной рубашки и потёртых, чёрных штанов. Штаны как на зло оказываются на несколько размеров больше, подаренные каким-то пятиюродным братом альфой, из-за нехватки у семьи Кима банальных потребностей - одежды. Сону удручённо вздыхает, и подхватывает поношенный ремень, плотно закрепляя на талии чужие штаны, и спуская поверх них свою любимую рубашку. Омега наугад приглаживает помятые от долгого сна волосы, и аккуратно хлопает себя по бледным, впалым щекам, пробуждая свой организм к бодрости. Что, кстати, совсем не хотелось. А хотелось спать, развалившись на неудобной, но любимой и единственной кровати, навсегда провалившись в не реалистичные сны, потому что там у Сону всё хорошо, там его любят и принимают таким, какой он есть. Но не тут, не Дома, не в окружении семьи. Блондин разочарованно усмехается болезненным мыслям, и медленно обводит взглядом родную комнату, запоминая. Сбежать из этого Ада хочется всё больше и больше. Комната не большая, как и их дом в целом, ибо семья Ким в своих кругах не имела такого почёта и уважения, чтобы довольствоваться большим, чем чьи то поношенные штаны и старые игрушки в углу комнаты Сону. Омега рассматривает деревянный, свисающий потолок, деревянные, неровные полы и стены, угол комнаты, забитый потрёпанными детскими игрушками, и большой шкаф из чёрного дерева, в котором хранилось много всякого, начиная от одежды заканчивая не портящейся едой. Голодовка для Сону в этом доме была частой практикой, поэтому, когда отец снова запрещал притрагиваться к еде, омега, закрывшись в своей комнате, бесшумно плакал и перебивался несъедобными батончиками из овощей. Если бы не эти заначки, о которых отец не знал, Сону уверен, он бы уже давно кормил червей под землёй. Возможно, поэтому он вырос слабым и уязвимым омегой, с которым никто и дело то иметь не хотел, но в обязательном порядке, каждый считал нужным сказать об этом в лицо омеге, который уже с детства без перебоя слышал оскорбления в свою сторону. Его вера в поддержку со стороны родных, со стороны своей стаи была подорвана. Его Дом стал ему персональным Адом, в котором он был навеки заперт и забит гвоздями, ощущая как на лоскутки разрывается его душа. Сону подходит к окну, рассматривая что творится за пределами Дома. А там во всю жизнь кипит, стая давно проснулась, и их абсолютно не волнует моральное состояние омеги. Главное, чтобы щенков без остановки рожал, и молчал в тряпочку, потакая желаниям своего альфы. Только сам Сону с таким раскладом событий не согласен, он смело идёт против системы, против толпы, за что получает болезненные удары судьбы, но всё равно не сдаётся, борется за свою свободу до конца. Уже изначально имея роль проигравшего. На кухне омегу встречает аппетитный запах жаренного мяса и сваренной картошки. Парень рассматривает большой стол с угощениями, и подворовывает горячий кусок дымящегося мяса, выбегая из кухни. — Сону! Ну куда ты побежал? Поел бы нормально! — тяжело вздыхает папа, провожая взглядом убегающую фигуру, и садится на деревянный стул, прикладывая руку ко лбу. Подбегая к двери, Сону останавливается, ощущая лёгкий мандраж и ускоряющееся сердцебиение. В голове набатом бьет одна единственная мысль - лишь бы не встретить отца. Омега медленно открывает дверь, позволяя солнечным лучам залить полы в прихожей дома и впустить тёплый, свежий воздух. Улица его встречает чудесной погодой, солнце в полную силу заливает землю, освещая всё кругом, мягкая травка колышется на легком ветру, а детвора бегает друг за другом, смеясь и дурачась, чем вызывают умилительную улыбку Сону. Вот кого-кого, а детей омега любил. Безумно. Они были его единственной отрадой в этом не родном поселение, единственные его принимали и дарили в ответ свою чистую любовь. Сону потягивается, купаясь в тёплых лучах солнца, и глубоко вздыхает чистым и летним воздухом, заряжаясь энергией на весь день, и молится, лишь бы по пути на любимое, скрытое ото всех озеро, никто не попался, ведь испорченное настроение для омеги уже является постоянным спутником жизни. Дорога до речки на удивление проходит спокойно. Никто не выпрыгивает из кустов, намеренно пугая Сону или не кричит в след привычные оскорбления. Как только блондин выходит на полянку, перед ним открывается взор на раскинувшиеся, густые леса и чистейшее, небольшое озеро, на которое он случайно наткнулся ещё в детстве, убегая от разъярённого отца. Благо это место находится далеко от поселения его стаи, поэтому здесь ему никто не помешает. Омега моментально расправляется с одеждой, желая поскорее окунуться в прохладное и прозрачное озеро. Как только Сону оказывается в воде, все мысли и переживания уходят на второй план, уступая место расслаблению. Его бы воля, он бы всю вечность пролежал в объятиях прохладного озера, но вместо этого лениво плавает, моментами окунаясь под воду и задерживая дыхание. Ему ничего не стоит умереть, задохнувшись под водой, но какая-то немыслимая сила ещё держит его на плаву, не позволяя потонуть. Парень теряет счёт времени медленно вымывая голову, разминая тело и массажируя лицо. Выходить из воды и покидать полюбившуюся полянку не хотелось, но заметив расположение солнца, омега понял, что время уже переваливало за два часа дня, хотя пришёл он сюда ближе к двенадцати. Если голод он с детства уже привык игнорировать, то жестокие нападки со стороны отца - нет. Сколько раз Сону уверял себя, что скоро отпустит? Что привыкнет, не будет это так сильно задевать. Но с каждым разом наоборот было только больнее. Омега устал ощущать каждодневную эмоциональную и физическую боль. Моментами он думает, что легче будет смириться и подчиниться воле отца. Да всё что угодно, но лишь бы не умереть от этой концентрированной боли, каждый день всё больше копившейся за грудной клеткой. Только он, глупенький, не понимает, что от этого не умирают, это же не болезнь какая-то, это всего лишь смерть души. Которая оставляет после себя целое ни-че-го. Пустую оболочку. И Сону точно уверен, это его ожидает уже в скором времени. Разбрызгивая капли с волос, омега вылезает из нагревшегося от солнца озера, и ложится на полянке у аккуратно сложенных вещей, раскинув руки и ноги. В позе звезды блондин лежит еще час, загорая под палящими лучами солнца, и представляя свою лучшую жизнь. Его природный запах начинает постепенно ощущаться, забиваясь в обонятельные рецепторы омеги, раздражая его. Всем омегам из его стаи достались чудесные, приятные запахи, а ему… А ему досталось неизвестно что. Сколько раз оборотни пытались прочувствовать его запах, но никто не мог дать верного ответа. То запах хвои, то смешанный запах персика с дыней, то запах цветов. И только Сону знал, что его истинный запах не походил даже малой частью на все перечисленные. Как говорил отец - такое у нас не растёт, мы с таким не встречались. А каково было маленькому Сону, который с восхищением вздыхал сногсшибательные запахи других омег, а своего стыдился, будто это не просто неизвестный запах, а клеймо убийцы. И по большей части Сону задевали именно из-за запаха, нарекая бракованным, и чужим, ведь если бы он был родным своей стае, то и запах бы его был нормальным. Блондин делает заметку в голове, придя домой, сразу обтереться плотными маслами, перекрывающими его природный запах, который за несколько лет стал противен самому омеге. Сону продолжает нежится под лучами солнца, и думает, а если он сбежит, интересно, его бросятся искать? Наверно нет, если только папа денёк погорюет, да забудет через неделю, остальные только выдохнут с облегчением. Ну не любят его здесь, и не полюбят никогда, он занимает чужое место, он занимает чужой Дом. В первое время Сону было очень обидно. Он же свой, родной, из их стаи белоснежных волков, тогда почему они его не любят, не принимают? Чем он их разозлил? А потом понял, не обязательно быть родными по крови и стае, чтобы любить и принимать. Просто он им не по нраву, так было, есть и будет всегда. Сону остаётся только принять и смириться с этим, что он в принципе и делает всю свою сознательную жизнь. С тяжёлыми мыслями, омега встаёт с горячей земли, быстро одевается, последний раз оглядывает поляну со странной мыслью, будто прощается. Но это же невозможно, никуда он не уйдет, потому что не нужен никому. Даже самому себе. От обидных мыслей на глаза слёзы набегают, которые омега смахивает тыльной стороной ладони, активно моргая веками. Негоже ему так Дома появляться, папа расстроится. Обратный путь в поселение не был таким спокойным. В этот раз дорогу загородила компания из двух неприятных омег, которые обожают задевать беззащитного и одинокого Сону. — Опять болтаешься не пойми где! Или ублажал Джисона? — хитро щурится светловолосый омега, сканируя цепким взглядом бледное тело зажатого блондина. — Он мне и даром не нужен. Забирайте себе! И перестаньте меня с ним мешать, мне противно. — отталкивает омег, освобождаю себе путь. Как же ему надоели эти оскорбительные насмешки, связанные с Мун Джисоном. Джисон - сын нынешнего вожака, который с недавних пор разглядел в угловатой фигуре Сону свою новую жертву. Не в новинку знать, что сын вожака любил вкушать невинные тела молодых омег, сразу бросая их после связи, как неугодный товар. Вот и Сону не обошло это стороной. Мун всячески приставал к нему, двусмысленно намекая на связь, пошло шутя, и противно прикасаясь. Вот что-что, но прикосновения Ким терпеть не мог, это слишком личное, слишком чужое для других. Особенно для таких как Мун Джисон. Как бы это было не иронично, но Сону хранил своё тело и свою невинность для своего будущего Альфы. Для него это было чем-то священным, важным, особенным. — Смотри-ка, противно ему. Спасибо хотя бы сказал, кто ещё на тебя позарится? А тут сам сын вожака. Будь благодарнее. — ядовито выплёвывает взбешенный омега, нависая коршуном над Сону. — К нам, говорят, кочевник пришёл, так ты присмотрись к нему. Вот он точно подойдет тебе по уровню, такой же униженный, как ты. — подает голос второй омега, заливаясь противным гоготом. Рассерженный Сону держится из последних сил, чтобы не врезать омегам и не оттаскать их за волосы по земле. Сдерживая внутреннюю агрессию, Сону специально проходит между ними, болезненно задевая их плечами, и торопливо направляется Домой, не обращая внимание на их ядовитое шипение за спиной. Уже привык.***
Ярость. Это именно то, что сейчас испытывает Пак Сонхун, находясь в переговорном доме вожака. Он уже давно не сталкивался с другими стаями, целенаправленно игнорируя их, но недавно сложившаяся ситуация просто вынудила его пожаловать в стаю белоснежных волков. Массивная фигура высокого альфы с выступающими мышцами стояла напротив восседающих за длинным столом вожака стаи, и его сына Джисона. Сонхун не посчитал нужным сесть к альфам, вызывающих только неприязнь, он соблюдал дистанцию и продолжал стоять с высоко поднятой головой и ровной, мощной спиной, переходящей в широкие плечи, и крепкую шею. От медлительности вожака, альфа раздражался ещё сильнее, желая разорвать здесь всех на куски. Это не он провинился. Не ему сейчас просить прощение, опуская голову и жалобно скуля. — И что же вы хотите этим сказать, Пак Сонхун? — скрепя зубами спрашивает вожак стаи белоснежных, краснея от злости и наглости стоящего напротив него альфы. — Вы же прекрасно всё поняли, господин Мун. Давайте не будем усугублять ситуацию? Как бы вы отреагировали на моём месте, если бы на омегу вашей стаи напали, домогались и принуждали к связи? — спокойным тоном спрашивает Сонхун, пытаясь потушить клокочущую ярость внутри себя. Как только он узнал, что на Бомгю было совершено нападение одного из белоснежных, он рвал и метал. Сонхун, являющийся вожаком своей стаи, пусть и не родной по крови, зато родной по душе, должен был защищать своих, предоставляя им дом, еду и безопасность, но в этот раз не смог уследить за стаей, обвиняя во всём себя и только себя. — Изнасилования не было! И ваш омега сам далеко ушёл от вашего поселения, наткнувшись на нашего альфу. — не сдерживаясь кричал вожак, задетый речью молодого альфы. — То есть, в вашей стаи это нормально, когда нападают, домогаются и принуждают? Я правильно понимаю? Если так, то мне безумно жаль ваших омег. Но к омегам своей стаи я отношусь с уважением, поэтому требую от вас наказания этого альфы. С учётом волчьего кодекса. Вы же помните, что там прописано про вожаков, которые не идут на встречу другим стаям по решению проблем, которые они сами совершили? — стальным голос спрашивает альфа, впиваясь взглядом в господина Муна. Его щенок, сидящий рядом с отцом, Пака абсолютно не волнует. Если бы не его скучающие вздохи, Хун бы его точно не заметил, приписывая к декору помещения. Только один раз пробегается по нему взглядом, убеждаясь в своём мнение. Если этот недо-альфа будущий вожак белоснежных, то этой стае он уже пророчит конец. Рыба гниёт с головы. Пожилой альфа молчит и громко дышит, стараясь успокоится. Он понимает, что это вина именно его стаи, позор, который останется уродливым пятном на истории белоснежных. Изнасилование или попытка изнасилования - одно из самых ужасных преступлений в волчьем мире. Карается выгоном из стаи, и бесконечными скитаниями преступника. Даже падальщики волчьего мира их не принимают. — Я понял вас, Сонхун. Этот альфа будет караться по полной строгости волчьего кодекса - изгнание из стаи, без возможности возвращения. Если вы мне не верите, можете наблюдать на центральной площади за выгоном, чтобы убедиться в правоте моих слов. Так же, прошу принять извинения от всей нашей стаи за столь чудовищный поступок по отношению к вашему омеге. — громко и чётко отчеканил вожак, и резко встав со стола, подошел к Хуну, протягивая ладонь для рукопожатия. — Надеюсь, больше мы не увидимся. — скалится пожилой альфа, вцепившись в вытянутую в ответ ладонь. — Я тоже очень сильно на это надеюсь, господин Мун. — усмехается, опуская ладонь. Краем глаза Сонхун замечает, как Джисон встаёт со стола направляясь к ним. — Джисон — пожилой вожак кивком головы намекает непутёвому сыну пожать ладонь Сонхуна. Это является обязательной процедурой при деловой встрече между вожаками, закрепляя конец собрания рукопожатием, который поддерживает нейтралитет между стаями. Если ладонь не пожать, то это будет высказано как показательное неуважение к вожаку. — Не стоит. Мне нужен был вожак, остальные меня не интересуют. — альфа замечает напротив себя вытянувшееся от удивление лицо старшего Муна, и оскорблённое Джисона, который вздыхает полной грудью, собираясь высказаться, но его моментально перебивает Сонхун, — Ах, да! Благодарю за тёплый приём. Пожалуй, задержусь, наблюдая за выгоном этой мрази. Моя бы воля, на куски разорвал, но я придерживаюсь волчьего кодекса. Надеюсь, вы тоже будете его придерживаться, иначе, всем известно, что будет потом. И не забывайте воспитывать своих альф, господин Мун, они очень сильно распустились. — обаятельна улыбается Сонхун, покидая компания двух шокированных альф. И только вожак Мун уловил эту тонкую грань агрессии и прямую угрозу. А Пак Сонхун не так то прост. Этот альфа белоснежным будет не по зубам.***
По дороге Домой, не спокойными мыслями, Сону столкнулся с встревоженным папой в дверях дома. Заметив нервозность на лице родителя, омега молился Луноликой, лишь бы не отец, лишь бы не причинил боль папе. — Что случилось? О-отец? Он что-то сделал тебе? — дрожащими пальцами вцепился крепкой хваткой в плечи папы, рассматривая с ног до головы худое тело омеги на наличие побоев. — Нет, родной. Он еще не вернулся. Наверно на центральной площади задерживается. Говорят, там собирают всех сейчас объявить о чём-то важном, пойдешь со мной? — тепло улыбается папа, вызывая маленькие, возрастные морщинки вокруг красивых, янтарных глаз, которые унаследовал Сону. Блондин выдыхает с облегчением. С папой всё хорошо, а значит и с Сону всё будет в порядке, до того момента, пока он не встретиться с отцом. Убирая подрагивающие руки с плеч взрослого омеги, Сону активно мотает головой, уступая папе дорогу. Он не любил собрания на площади, предпочитая оставаться наедине с собой, в пустом Доме. Разговоры о сборах урожая, вылазки на охоту и проведение Лунной ночи ему наскучили. А вид того, как изгоняют своего же оборотня, душу рвёт. Выгон происходит очень редко в стаях, но маленький Сону уже успел повидать тяжёлое изгнание одного из белоснежных. Вернувшись Домой, он долго не мог уснуть, прокручивая в голове отрывок пронзительного воя родителей изгнанного оборотня. Крепко обнявшись, Сону провожает папу, машет рукой на прощание удаляющейся фигуре, и заходит Домой. На кухне, в тишине, перекусывает тёпым мясом и картошкой, медленно жуёт маленькие кусочки, смакуя вкусную пищу, и мысленно благодарит папу за подогревшую еду. Насытившись до отвала, омега перебирается в свою комнату, не желая случайно встретить отца на кухне. Как только Сону разделся, он принялся втирать привычные за столько лет нанесения масла. Жирная основа легко ложилась на нежную кожу, растекаясь и скатываясь по телу, но омега упорно ловил каждую каплю и грубо втирал в кожу до болезненного покраснения и лопающихся капилляров. Густой, цветочный запах масел перебивал стойкий и чистый, природный запах блондина, который любил только его папа, тайком вздыхая во время течек сына, когда запах становился сильнее. Для остальных он так и оставался странным и чужим, даже для его родного отца. После уходовых процедур, парень переодевается в ночную, свободную рубашку и широкие, просторные штаны. Аккуратно вытаскивает секретные, учебные рукописи из под кровати, о которых никто не знает, иначе у Сону и эту радость жизни отберут, при этом отчитав, ведь омегам не учиться надо, склоняя голову над писаниной, а готовить себя к своему будущему альфе и рождению щенков. А Сону в свою очередь любит читать, развиваться и узнавать много нового. В этом Доме знания для него были как глоток воздуха, в котором он так долго нуждался, каждодневно проживая с петлёй на шее. Полностью погрузившись в рукописи и раскинувшись на своей кровати, омега не услышал звука открывающейся двери дома и тихие звуки шагов, направляющиеся к его комнате. А спокойной, беззвучной поступью мог ходить только… — Папа? — подаёт голос Сону, замечая встревоженного родителя у распахнувшейся двери. — Родной, прошу тебя, пожалуйста, молчи, хорошо? Не ругайся с ним. — папа натянуто улыбается, скрывая душевную боль, и крупно вздрагивает, услышав громкий удар уличной двери об деревянную стену, пропускающий в дом главу семейства. —Он опять хмельной, да? — грустно вздыхает парень, ощущая болезненный ком в горле после криков отца, вызывающих омег на кухню. Папа протягивает ладонь сыну и тепло улыбается, стараясь успокоить нервозность, исходящую от Сону, которого начинает сильно трясти из-за накатывающей волны страха и паники. Ким беспорядочно собирает рукописи в кривую стопку, торопливо заталкивает под узкую кровать, и на негнущихся ногах подходит к папе, крепко вцепившись в его ладонь, как за спасительную соломинку во время яростного шторма. — Всё будет хорошо — с уверенностью говорит Сону, совсем не ощущая этого. У него сердце колотится, выпрыгивая из груди, и шум в ушах стоит. Он не уверен. Он вообще не уверен. На небольшой кухне, восседал отец, широко раздвинув ноги, язвительно улыбаясь и поплывшим взглядом разглядывая омег с головы до ног. Сону ближе жался к папе, нервно сдирал кожицу на губах и чувствовал усиливающийся тревожный запах роз - природный запах папы, который раздавался по всему дому, раздражая чувствительные рецепторы омеги. Блондин горько усмехается своим мыслям и затравлено смотрит на альфу. Розы - любимый запах отца и природный запах папы. Папы, которому отец постоянно причинял душевную и физическую боль. Папы, который прощал отца и взращивал в сыне любовь ко всему живому, не смотря на то, что их семья уже давно умерла. Истинность и сын. Это всё, что связывает родителей Сону, который каждый раз задаётся вопросом - а стоит ли оно того? Нужна ли эта священная связь, если приносит столько боли? Где любовь до гроба? Где нежные чувства размером с бесконечность? Где опора, поддержка и доверие? Наверно навсегда остались погребёнными на задворках сознания папы, после избитой улыбки, со словами: «Всё хорошо. Мне не больно», и в вздрагивающем маленьком тельце Сону, после очередной панический атаки и истерики, со словами: «Почему он меня не любит? Я же его сын». — Наконец-то ты принёс пользу нашей семье, сынок! — разразился смехом отец, поглядывая на Кима младшего. Сону замирает, сердце бьётся в бешеном ритме, а в легкие кислород не поступает. Сынок. Когда отец его так называл? Возможно, в детстве, когда еще не испытывал к родному сыну необъяснимую ненависть. Омега молчит, только крепче держится за руку папы, и продолжает смотреть на расслабленного альфу. — Чего ты там прячешься от родного отца то? Подойди сюда и поблагодари меня за благословение на брак. — альфа кивком головы указывает на одиноко стоящий рядом стул, и облизывает пересохшие губы, ожидая действий со стороны сына. — Что? Какой брак? Я не понимаю. — настораживается Сону и в упор смотрит на отца, продолжая стоять на месте. — Я тоже сначала не понял, когда ко мне сегодня Джисон подошёл на центральной площади. Попросил у меня благословение на ваш брак и сказал, что вы будете участвовать в Лунной ночи. — глава семейства замолкает и переводит расстроенный взгляд на шокированного сына, рассматривая его и продолжая говорить, — Я, честно, разочаровался, когда вместо альфы твой папа произвёл на свет омегу, ведь так хотелось наследника, сильного, мощного, продолжателя рода, а родился… а родился ты, Сону. Ты только не обижайся, ладно? На всё воля Луноликой! Я понимал всегда, смирился, но всё равно обидно было. И не зря, видимо все эти мучения прошли, ведь тебя попросил сын Муна, будущий вожак нашей стаи. Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, как будут относиться к тебе? А к нашей семье? С уважением и восхищением! Наконец-то с нами будут считаться, а не воспринимать как грязь под ногами. А как щенков подаришь этой стае, так вообще на руках носить будут. Наша семья войдёт в историю! — отец не обращает внимание на трясущегося сына и незаметно плачущего от безысходности супруга, продолжая красочно расписывать плюсы брака с сыном вожака. Его не волнует желание Сону, ему нужно признание стаи и власть, которой он будет упиваться до конца своей жизни. — Нет нет нет, отец, пожалуйста. Я же… я же не люблю его. Он просто хочет поиздеваться надо мной и выбросить как ненужную игрушку, как все в этой стае, в этом Доме. Ты не можешь так поступать! — тараторит омега, ощущая как текут слёзы из глаз, размывая обзор. — Перестань реветь! Надоели твои истерики уже! Ты должен быть благодарен Джисону за то, что он вообще посмотрел на тебя! Кому бы ты еще нужен был со своим странным запахом и отстранённостью от стаи? Твоё мнение здесь не учитывается, глупый омега. Знай своё место! — кричит отец и бьёт кулаком по столу, издающему скрипящий звук от сильного удара. Сону словно мантру шепчет, что такого быть не может, но нет - всё происходит прямо сейчас. Его родной отец продаёт его, будто беззащитный Сону ничего не стоит, будто и не родной сын вовсе, а товар, переходящий из рук в руки. Он родился мучениями, и умрёт в мучениях. Вот так легко разрушилась его жизнь, не имеющая ценности. — Нет, пожалуйста, Дохён, я прошу тебя, пожалуйста! Он же наш сын, оставь его в покое. — со слезами на глазах умоляет взрослый омега и заводит сына за спину, оберегая. Костями ляжет, но сыну боль причинить не даст. А отправлять его к Джисону - равносильно отправлять на смерть. Не такого альфу хотел сыну Ким Виён. Он сам прошёл через ад, в лице любимого мужа, а уж сыну такое испытать точно не позволит. Сону как солнышко, делится своей любовью со всем миром. Он добрый, понимающий, нежный, спокойный и любящий. За ним ухаживать нужно, как за самым капризным цветком мира, беречь, как самую важную ценность и любить, отдавая всего себя. Потому что сломленный Ким Сону это заслуживает. Он нуждается в том, кто залижет все его душевные и физические раны, защитит, и покажет какого это - когда тебя любят. Потому что он, как и все, заслуживает любить и быть любимым. — Хватит, я сказал! Не смог воспитать из своего сына нормального омегу, так что теперь довольствуйся тем, что есть! И подготовь его хотя бы к Лунной ночи нормально, чтобы мне не пришлось краснеть за вас. — отмахивается от омег, как от надоевших мошек, и встаёт со стула, неспешно потягиваясь. Сону мечется из стороны в сторону, как раненный зверь. Безысходность полностью подчиняет себе разум омеги, заставляя мозг работать активнее. Ким всегда боролся за свободу и свою жизнь, как бы тяжело не было, он никогда не сдавался. Даже когда он появился на свет, все предрекали ему смерть, ибо родился слабым и тощим, но омежка изо всех сил боролся за свою жизнь, крепко цепляясь когтями за любую возможность выжить. И эта ситуация не исключение. Сону не собирается сдаваться после стольких лет мучений. Свобода для него - жизнь. И если его альфа не будет предоставлять ему ощущение свободы, то значит такой альфа ему не нужен. Он восемнадцать лет прожил в тюрьме под названием Дом, где свобода только снилась в самых сокровенных мечтах, и была чем-то невозможным, нереальным. Сону устал, хватит с него… — Отец, пожалуйста, откажись. Умоляю тебя, я всё, что хочешь сделаю. Обещаю, пожалуйста, только откажись. — подбегает к отцу и падает перед ним на колени, растирая ладони в умоляющем жесте, и продолжает смотреть на него с огромной надеждой в глазах. Пусть отец откажется от брака, оставит в покое, и Сону всё что угодно сделает. По комнате раздаётся громкий звук пощёчины. Папа вздрагивает и шокировано переводит взгляд с сына на супруга. Сону смотрит в пол, роняя жгучие слёзы и ощущая пульсирующую боль и покраснение на щеке. Отец ударил его, даже не желая выслушать сына. Осознание этого болезненно сдавливало грудь парня, заставляя заново пропускать чувства через мясорубку. Сону усмехается, ощущая агрессивно усиливающийся запах кедра, который, по идеи, должен его всегда успокаивать, ведь это запах родного человека - отца, но вместо ядовитой боли ничего больше не ощущает. Теперь он понимает, здесь уже ничего не изменить. Границы между сыном и отцом стираются окончательно. Ким Дохён умер для Ким Сону. Это конец. Конец всего. — Ты кем себя возомнил, неблагодарный? Не выводи меня. — рывком поднимает сына, крепко вцепившись в худые плечи, и заглядывает в глаза, в которых абсолютная пустота. — Ненавижу. — шепчет и исподлобья смотрит на отца. — Что? — наклоняется ближе к омеге и ждёт. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу тебя! — колотит альфу кулаками по груди, захлёбываясь в слезах, — Ты умер для меня как отец, которого никогда и не было в моей жизни. Я тебя ненавижу всей своей душой за всю боль, которую ты причинил мне и папе. Никогда не прощу. Никогда. И Луноликая не простит. В Аду гореть будешь, как самая последняя тварь. — Что? — отец округляет глаза от шока, машинально отпуская руки с плеч сына. Сону с ненавистью смотрит на альфу, на обращая внимание на папу, пытающегося оттащить эмоционально нестабильного сына от супруга. Вся боль, которая копилась в груди блондина на протяжение всей жизни, прорывается наружу, выливаясь в непрекращающуюся истерику и жгучую ненависть по отношению к отцу. Сону резко поднимает руку и наотмашь бьет альфу по лицу, ни капли не жалея. Отец заслужил мучений в разы больше, чем они с папой. — Ненавижу тебя. Сдохни. — выплёвывает в лицо альфы, отталкивает руки папы от себя и выбегает из дома, размазывая слёзы по лицу. Папа бежит за сыном, но его резко останавливает супруг, крепко вцепившись за талию и яростно проговаривая: — Не смей идти за ним. Раз не уважает своих родителей, пусть тогда подумает над своим поведением. Поплачет и вернётся. Ему больше некуда идти. Виён вырывается из цепкой хватки, громко кричит в след сыну, кусается остервенело до кровавых отметен на коже мужа, и отбивается руками. Дохён раздражается поведению омеги, потому хватает ближайший к нему деревянный стул, и со всей силы бьёт им мужа по голове. Крики прекращаются. Сону бежит, не обращая внимание на крики и возню с Дома. Ненависть к отцу настолько концентрирована, что по своей силе может разорвать самого омегу. Если бы он остался там, хотя бы на минуту, его сердце остановилось бы от боли. Луноликая полностью показалась поселению, приглушённо освещая землю. Сону бежит, не обращая внимание на ветви больших и могучих деревьев, бьющих по лицу, и царапающих нежную кожу, не обращает внимание на грунт, неприятно ощущающийся сквозь тряпичные тапки, не обращает внимание на непроглядную ночь, пугающую своей чернотой. Всё это не имеет значение, когда он бежит к своему любимому и одинокому озеру, такому же одинокому, как и он. Как только Сону добегает, то резко останавливается, замечая чужака. Внутрення омега вопит, заставляя бежать сломя голову, защищая себя, но вместо этого он тихо рычит, готовый сейчас же перекинуться в волчью форму. — Не бойся, я не причиню тебе вреда. — раздаётся бархатный голос незнакомого альфы, который продолжает мочить руки в воде, склонившись над озером, так и не взглянув на омегу. — А я и не боюсь. — грубо отвечает, рассматривая под освещением луны профиль незнакомца. У альфы высокий рост и крепкое телосложение, которое не удаётся детально разглядеть из-за большого расстояния между ними. Сону настораживается, прикидывая в голове, кем является этот странный незнакомец, который наконец-то отходит от кристально чистого озера на другом конце поляны, и встаёт напротив омеги, соблюдая дистанцию, и разглядывая его с ног до головы. Этот взгляд не схож со взглядом Джисона, в котором сквозит похоть, здесь только чистое любопытство, которое подкупает омегу и немного расслабляет, но не отпускает до конца. — Поэтому стоишь в оборонительной позиции, да, белоснежный? — шутливо усмехается альфа, склонив голову в бок, и продолжая пристально рассматривать удивлённого омегу. — Откуда Вы… — потеряно шепчет, активно размышляя над словами незнакомца. Откуда он может его знать? Версия с падальщиками сразу отпадает, они не могут находиться так близко к стаям, а значит… кочевник. Сону вспоминает утренний пустой трёп омег у поселения, мысленно цепляясь за упоминания о неожиданно прибывшем в их стаю кочевнике. Пазлы в голове моментально складываются, мысли трезвеют, душа успокаивается. Сону утвердительно кивает своим мыслям, облегчённо выдыхая, и делая неуверенные шаги к незнакомцу, но всё равно сохраняя дистанцию, чтобы в любой момент обернуться и броситься прочь от опасного альфы. — Коче… — резко останавливается, до боли прикусывая губу. Омега мысленно ругает себя за необдуманное высказывание, вылетевшее на эмоциях. Вот всегда он такой! Сначала делает, подумает думает. Парень не любил, когда оборотней, покинувших свои стаи по личным обязательствам называли кочевниками, это было несправедливо и грубо. Думать об этом обидно, а уж произносить в слух ещё хуже, что в принципе Сону и сделал. — Продолжай, продолжай, не стесняйся. Чего ты? Называй вещи своими именами. — ледяным голос говорит альфа, продолжая спокойно стоять и угнетать находящегося перед ним омегу. — Нет, я так не думаю. Просто я…я не хотел. — пристыженно опускает голову, разглядывая густую траву под ногами. — Не хотел? — мрачно усмехается, скучающе вздыхая, — Не оправдывайся. Белоснежные любят вешать ярлыки на одиноких оборотней, смешивая их с грязью и нарекая кочевниками. Твоей вины в этом нет. Ты так воспитан. — Нет нет нет — поднимет взгляд на альфу, и активно мотает головой в подтверждение своих слов, — Несмотря на то, что я рос среди белоснежных, сам я так никогда не считал. Это дело каждого где и как жить, и иметь право на… на свободу. Осуждать оборотня за его выбор очень низко. Я с этим не согласен. Не согласен со своей стаей. Альфа замирает после искренних слов омеги, вызывающих необъяснимое доверие. Впервые кто-то из другой стаи не осуждает его, не считает прокажённым, показывая пальцем как на глупую зверюшку. Ему хочется подойти ближе к омеге, прям вплотную, приподнять за подбородок, заправить прядь волос за ухо, и рассматривать черты лица под лунным освещением, выискивая ответы на свои вопросы. Потому что это не просто омега, это целая головоломка. Высокомерный нрав белоснежных сразу бросался в глаза, вызывая раздражение, а с каждым взглядом на хрупкую фигуру этого незнакомого парня, в груди альфы разжигался только неподдельный интерес, будто этот парень не из белоснежных, будто чужой этим землям. Такой же чужой, как и сам альфа - Пак Сонхун. — Поэтому бежал из стаи сломя голову? — подмечает альфа, игриво улыбаясь. Он ни на минуту не планировал оставаться в землях белоснежных волков, но эта неожиданная встреча заставила его задержаться. Это всё из-за омеги, который притягивал к себе всем естеством. — Да, — сдаётся, выдыхает Сону, — Да, поэтому я бежал из стаи, поэтому я бежал из Дома. Потому что, Дома не должны делать больно, потому что Дома ты не должен испытывать страх, тревогу и дискомфорт, потому что Дом - это родное место, где тебя всегда будут принимать, понимать и любить. А я… а я там был не нужен. Тогда зачем мне этот Дом, где мне больно, страшно и обидно? Осуждаешь? Осуждай! Только ты никогда не сможешь понять меня, пока не пройдешь путь в моей шкуре. — шёпотом договаривает омега, вздыхая воздух всей грудью после непрерывной речи. Он устал молчать, ему хочется кричать о несправедливости жизни всему миру, чтобы хотя бы кто-нибудь понял его, пожалел, обнял и успокоил. И уже не важно кому он выговаривается - незнакомцу или родному человеку, он просто хочет отпустить. Поэтому, Сону моментально стирает дистанцию между ними, оказываясь перед альфой и заглядывая ему в глаза. Холодные и пустые глаза, с догорающими искорками интереса и неожиданности от непредсказуемого выпада со стороны омеги. — Дом - это не место, это люди. Если в твоей жизни есть люди, которые могут предоставить тебе защиту, поддержку и любовь, то это самое ценное, что может быть. А оставаться в том Доме, где тебя не принимают, не ценят и не любят - нельзя. Даже если ты там родился, даже если там твои родители. Запомни, любящий человек никогда бы не предоставил тебе такой Дом. Это не твоё место, не твои люди, не твоя жизнь. Ты не мучаться должен, желая умерить, а радоваться каждому дню, находясь в окружении родных людей. И родные люди не обязательно должны быть родными по крови, они могут быть родными и по душе. — альфа рассматривает красивые черты лица омеги, поражаясь, как такое чудесное создание можно обижать? Как на него можно поднять руку? Он же создан только для ласки и любви. — Где мне найти этих людей? — всхлипывает от искренних слов альфы. Почему-то именно за этим Альфой хочется идти куда угодно. Лишь бы быть за ним, ощущать его защиту и поддержку. — Они сами тебя найдут. — отворачивается от лицезрения омеги, упирая взгляд в озеро. Сону усмехается на эти слова, продолжая смотреть на профиль задумавшегося альфы. Интересно, о чём он думает? Наверно Сону никогда не узнает ответа на этот вопрос. — Это моё озеро. — обиженно сопит, отталкивает альфу, и подходит к озеру, ощущая на себе цепкий взгляд глубоких, тёмно-карих глаз. — А я и не претендовал. Не переживай, уже ухожу. — подаёт голос, растирая ладони. — Куда? — резко оборачивается на альфу, и по-детски удивляется, округляя глаза и часто хлопая ресницами, чем вызывает приятную улыбку мужчины. — Домой. К своей стае. — У тебя есть своя стая? — ещё больше удивляется и подходит к альфе, ожидая ответа. — Да. Небольшая стая одиноких оборотней, ушедших из своих стай. Там нет ни одного моего кровного родственника, но роднее них у меня никого нет, потому что они - моя семья. И я всё сделаю, чтобы они жили в комфорте, несмотря на своё происхождение. Я благодарю Луноликую за то, что встретил каждого из них, за то, что вместе с ними мы создали крепкую и любящую семью, в которой никто никого не осуждает, не унижает и не подавляет. Хоть нас другие стаи и не воспринимают за себе равных, но в отличие от них у нас есть свобода и поддержка. А большего нам и не надо. Ведь не обязательно быть родными по крови, чтобы быть семьёй. — альфа гордится своей стаей, своей семьей, своим Домом. Он всё сделает, чтобы обеспечить им комфорт, защиту и уверенность в завтрашнем дне, что им больше не придётся находиться в постоянных бегах, молясь Луноликой о быстрой кончине. Это единственное ради чего он живет, ведь если бы не они, смерть давно бы настигла его, крепко заключая в свои костлявые объятия. — Можно к вам в стаю? — приближается ближе, почти вплотную и смотрит с избитой, но тянущейся надеждой. Разве их стая не Рай на земле? Разве это не то место, где всю жизнь себя видел Сону? Альфа замирает, не веря в услышанное. Мозг активно осмысливает информацию, но Сонхун всё равно неподвижно стоит, детально рассматривая скачущие эмоции на лице парня. — Исключено. Ты числишься в стае белоснежных, как ты себе это представляешь? Думаешь, выбирать стаю, это как выбирать венок на День благодарения? Сегодня зелёный, а завтра синий, сегодня белоснежные, а завтра кочевые? Вот так по твоему? — повышает голос альфа, раздражаясь легкомысленному поведению омеги. Он же прекрасно знает, что пока официально не будет изгнан из своей стаи, то другие не могут его принять, это карается наказанием сбежавшего и свержением вожака, который посмел принять к себе чужого оборотня. — Лжец! Ты такой же как они все! Только и умеешь, что причинять боль. Как я могу оставаться с белоснежными, если я даже среди них чужой? Среди родных чужой. Представляешь, после твоих слов, я даже на мгновение посмел подумать, что, возможно, в твоей стае я обрету покой. Но, видимо, действительно не судьба. — отодвигается от альфы, вымученно улыбаясь, и поднимает голову к луне, закрывает глаза и загадывает желание. Лишь бы Луноликая его услышала. Сонхуну становится так обидно за этого беззащитного омегу, с которым так несправедливо поступили самые родные сердцу люди. В свою стаю он принимает всех, которые нуждаются в Доме, где будут ощущать покой и защиту. Это именно то, в чём нуждается Сону. Он не может ему отказать, не может поступиться со своими принципами помогать каждому нуждающемуся. Если он примет омегу, то он предоставит ему защиту. А это значит, что Сонхун не нарушит волчий кодекс, созданный для защиты оборотней, потому что сам окажет эту самую защиту нуждающемуся. — Я не обещаю, что в моей стае ты обретёшь покой и встретишь своих людей. И когда за тобой придёт твоя стая, я не то что не развяжу за тебя войну, я даже не спрячу тебя от них, потому что они имеют полное право забрать то, что принадлежит им. Ты из чужой стаи, и кровью будешь ей принадлежать, но в моей, твоя душа ощутит поддержку и защиту, уж это я обещаю. — выдыхает альфа, наблюдая за тем, как омега медленно поворачивает голову в его сторону, и с не доверием смотрит на него. Сонхун притягивает ладонь для закрепления договорённости между ними. — Обещаешь? — подходит ближе к альфе, и с сомнение смотрит на вытянутую ладонь, не решаясь протянуть в ответ. — Обещаю. — уверенно говорит Сонхун, и внимательно наблюдает за тем, как парень недоверчиво протягивает руку для рукопожатия. Аккуратная ладонь омеги так правильно ложится в большое лапище альфы, будто утерянная деталька целого. Сонхун смотрит на их сцепленные руки и думает, что этот удивительный омега доставит ему еще не мало проблем.