Быть может это ты

- И что же ты ей скажешь?! - с горечью прошептал Алаз и в сердцах ударил себя по бедру плотно сжатым кулаком. Молодой мужчина замер на крыльце своего родового дома и, уже утратив всё своё спокойствие, наблюдал за тем, как Аси в сопровождении Джесура направляется по подъездной дорожке к высоким кованым воротам. Бесстрастный, стальной взгляд, которым Алаз окидывал Аси и Толгу всего несколькими минутами ранее, сменился на встревоженный и едва ли не умоляющий. Только с ней он хотел проживать боль потери дедушки, с ней хотел разделить свой персональный ад от предательства родного отца. Догнать её, сжать её хрупкие плечи и развернуть к себе. Встретиться глазами и прочесть в них то, что не может быть сказано губами. И дать увидеть Аси то, что он сам не решается сказать. - И что же ты собираешься ей сказать, ублюдок?! - вновь у самого себя спрашивает молодой человек и устало проводит ладонью по запавшим от бессонных ночей глазам, под которыми залегли глубокие тени. Тело не слушается Алаза и он делает несколько нерешительных шагов вслед за самой непостижимой, сводящей его с ума девушкой. Сердце вырывается из груди, разум вскипает. А мужчина продолжает идти вслед за той, чей силуэт уже давно растворился в зимних сумерках. Померк в ночи, но не в его надорванном сердце. Он продолжает идти потому что не может поверить в то, что Аси уйдёт вот так просто, что между ними не будет сказано ни единого слова, что её дыхание не коснётся его щеки, что он не ощутит на себе ни силу её ярости, ни силу её нежности. Ничего. В этот раз они опять не поговорят о том, что на самом деле для них важно. Не будет и их игры, что взбудоражит их чувства, обостряя до боли каждый нерв, звенящий от неутолённого притяжения и желания. "Отпусти, если можешь" Алаз знал наверняка, что сам он так и не научился отпускать её. Как не смог отпустить в тот их первый вечер, когда увидел её взволнованное, бледное личико в свете луны. Не рассуждая, не думая ни о чём, он просто неудержимо шёл навстречу к Аси и видел перед собой лишь невыразимо прекрасные, чёрные как его собственная беспросветная боль глаза. И в её невыплаканных слезах он видел и свои непролитые слёзы. Слёзы боли и одиночества. Просто утолить свою печаль, ощутить рядом тепло чужого тела. И забыться в бешенном токе адреналина в крови от того, что ты с жадностью целуешь красивую девушку. Одну из многих встреченных на твоём пути красавиц. Вот и всё, что ожидал Алаз, целуя Аси в первый раз. А затем сознание меркнет и тело в миг пронзает импульсами тока, когда прохладные, опытные и, такие, казалось бы, равнодушные губы ощущают робкий ответ дрожащих девичьих губ. Такой искренний порыв и вместе с тем не уступающий по силе его собственной страсти. И это сбивает с ног, лишает дыхания не хуже чем последовавший за ним удар в голову. Аси смогла оттолкнуть, пообещала показать ад. Разве могла она тогда знать, что подведёт его, последнего грешника к вратам в рай их единственной ночью, и сделает так, чтобы он уже не мог оторваться от неё. Как отчаянно он хотел полюбить, прорасти душой и телом в другого человека... Он и помыслить не мог о том, что дикая девчонка, одетая в мальчишескую одежду, затмит в его сердце Руйю. Кто она такая, Руйя? Разве в его жизни был такой человек? Нет, Алаз даже не знал её. Лишь её красивое лицо, мягкий нрав и обещание успокоения, что дарили её глаза. Алаз любил свою влюблённость в неё, но не её саму. Когда Аси впервые обняла его, позволила ему отдохнуть у неё на плече, когда сама с обжигающей страстью поцеловала померкло всё то, что было, о чём когда-то мечталось. Реальность оказалась гораздо ярче любых грёз. Если бы ещё Алаз мог признаться себе в этом. Если бы мог набраться отваги и произнести это вслух. А пока лишь жгучее желание быть рядом, бросая вызов. И для этого подходил любой предлог. Но сегодня не место и не время для выяснения отношений. Лишь только утром тело Эшрефа Сойсаслана было предано земле и не было сил зайти обратно в дом, туда, где так ощутимо витало в воздухе ощущение потери. "Что ты мог сказать Аси? Не общайся с Толгой, не видься с ним. Больше не появляйся в том заведении. Так что ли? Какое вообще право ты имеешь ей это говорить? Он мудак и может воспользоваться тобой. А сам-то ты кто?! Ублюдок, точно такой же ублюдок!" Алаз надрывно засмеялся, но из его груди не вырывалось ни единого звука, только лишь клубы пара плыли в холодном январском воздухе. Безумие. Да, он точно знал как сходят с ума. Свела его с ума. "А если Аси всё же пойдёт туда и будет петь..." - не находя в себе сил, чтобы успокоиться продолжал думать Алаз. Мысленно мужчина возвращался в тот вечер, когда его девочка Аси танцевала посреди танцпола, не замечая никого и ничего вокруг, полностью отдаваясь музыке. Заворожённый ею, Алаз подал знак охранникам, чтобы все ушли, оставив их. Он ни с кем не хотел делить жар, исходящий от её тела, её страстный, глубокий голос. Самый чувственный момент в его жизни - когда они стояли вместе на сцене. Глаза в глаза, больше чем близость. И как же он испугался... Молодой человек закрывает глаза и рваные, чувственные воспоминания накрывают его. Грудной, несдержанный стон, слетающий с губ Аси, то как она льнёт к его напряжённому от возбуждения телу, как она нуждается в нём... А он её оттолкнул. Крупная дрожь бьёт тело мужчины и он больше не ощущает холода. Он медленно плавится, осознавая, что это воспоминание быть может больше не будет принадлежать им одним. Аси будет петь для кого-то другого. И осознание этого калёным железом прижигает его грудь, заставляя задыхаться. Нет, Алаз не боится Толги. Не думает о том, что Аси когда-либо будет смотреть на Толгу так же, как на него самого. А если посмотрит... А если Толга обидит её... Его Бунтарка такая сильная и смелая и такая ранимая. Он не позволит причинить ей боль, укроет её от жадных взглядов. Лицо мужчины исказилось и он стиснул зубы до скрежета. Он представил себе как на обнажённые плечи девушки ложатся яркие вспышки цветных прожекторов, как сотни мужских глаз скользят по изящным, невыносимо длинным ногам. Эти плечи Алаз покрывал пылкими поцелуями, вдыхая терпкий аромат возбуждения. Эти ноги дрожали в минуты высшего наслаждения, обвивая его напряжённые ягодицы. Только Алаз видел Аси неудержимой, чувственной и совершенно свободной от оков. И он хотел, чтобы так было всегда. Все её секреты должны принадлежать ему, она сама должна принадлежать ему. А он ей. Пламя уже вспыхнуло и они не смогут спасти себя. Сгорят в нём. Она отдала ему саму себя, а он растоптал то, что так желал и боготворил. * * * * * "Не оборачивайся, не смей оборачиваться, слышишь!" - раз за разом твердит себе Аси, отчётливо понимая, что и в этот раз не устоит, бросив мимолётный взгляд на мужчину, которого так отчаянно желает её глупое упрямое сердце. Окровавленное, израненное, гордое, такое же как и сердце самого Алаза. Как это произошло, в какой момент их сердца приросли друг к другу, причиняя им адскую боль каждый раз, когда они пытались разорвать эту связь, оттолкнуть? Почему это случилось, для чего? Быть может потому что они так похожи... Обернуться, взглянуть на Алаза означает увидеть его глаза, прочитать в них глубоко затаённую боль. Как хочется не уходить... Если бы она только могла не уходить... Перед глазами темнеет и Аси даже не слышит того, как её окликает хриплый голос Джесура откуда-то издалека. Девушка бредёт, не разбирая дороги из-за слёз, застилавших глаза. А в ушах всё звенят её жестокие слова: "Из тебя не выйдет ни друга, ни возлюбленного, ни хорошего сына". Боль. Эта жгучая боль одна на два сердца. Зачем она произнесла эти слова, какая горькая обида нашептала ей их?! Тогда ещё Аси не понимала, что не ранила бы Алаза так сильно, если бы так сильно не любила. Но сказанного не вернёшь, да, Аси и не смогла бы этого сделать. Словно дикий, затравленный уличный котёнок она царапалась, храбрилась и кусалась в отчаянной жажде жить, защитить свою растоптанную гордость. Да какая к чёрту гордость?! Ведь их сердца с Алазом рвутся друг к другу, и когда они умирают от тоски, и когда проживают ту самую, настоящую страсть, о которой оба даже и не подозревали до этого. Но Аси будет держаться, будет бросать вызов ему. Снова посмотрит на него свысока, при этом дрожа от возбуждения под его дерзким взглядом, в котором столько любви и нежности лишь для неё одной. Она устоит, словно заклинание будет повторять истлевшие в огне слова, написанные на листочке бумаги. Это всё, что осталось от их ночи... Она убедит саму себя, что она была полной дурой, что это лишь обман её глупого сердца. Так проще пережить случившееся. Использовал, пришёл к ней в пьяном бреду, пришёл лишь для собственного алиби. Да, вот так. Такая удушающая боль всё же даёт силы жить, подпитывает яростью, позволяет выплыть. Нельзя позволять себе думать об Алазе, признавать то, что сидит в её сердце кровоточащей занозой, только она смогла разглядеть в нём то, что он так долго скрывал ото всех. Занавеси спадают, с тихим шелестом обнажая душу перед ней. "Рядом с матерью он настоящий. Рядом с тобой он настоящий!" - кричит предательский голос, раскалывая измождённое сознание девушки. "Нельзя, не смей! Не вспоминай!" - в такт своим быстрым шагам твердит Аси, всё выше поднимая подбородок, чтобы удержать предательские, никому не нужные слёзы. Но всё тщетно... Алаз припадает к её губам в отчаянной надежде унять парализующую боль и с силой прижимает её к стене жалкой лачуги. Нет, это не страсть, не похоть. Её женское, чуткое сердце подсказало ей это. Есть что-то большее. И она не смогла оттолкнуть, не предала саму себя. Тысячи раз кричала о том что сожалеет, проклинала саму себя, оплакивала крушение своих девичьих грёз. И всё же знала, что ничего бы не изменила... Прожила бы каждый миг, ради которого стоило жить, который она будет помнить даже дожив до старости и превратившись в иссохшуюся старуху. Только бы она могла проснуться тем утром и увидеть Алаза, стоящего на коленях перед её кроватью, ощутить с какой благоговейной осторожностью он касается её губ. Поэтому она так сокрушительно ненавидела его в тот миг, когда открыла глаза, очнувшись от болезненного бреда. "Ненавижу тебя". Горькая ложь во спасение. Если бы только Аси могла разрешить себе снова чувствовать, увидеть как Алаз смотрит на неё, сколько в его взгляде было невысказанной любви, сколько нерастраченной нежности. Когда она втыкала в его плоть нож. Не было гнева, только лишь принятие, желание утешить, и желание как можно дольше не закрывать глаза, чтобы навсегда запомнить её лицо. Когда он метался на диване в доме доктора Гювена, превозмогая боль. Желание защитить, сделать так, чтобы никто не видел её нежные руки в крови. Боль застилает глаза, возводит броню вокруг женского сердца, запрещая верить в то, что видишь. И всё же одно Аси не могла отрицать. Он способен любить, сильно. И следующее видение как яркая вспышка в ночи - Алаз обнимает свою мать, не таясь и не стыдясь своих чувств. Как же горько вспоминать те слова: "Ты плохой сын". Аси не сдерживает надрывный стон и устало опускается на землю. Обводит взглядом тёмный ночной пейзаж и усмехается. Когда-то давно она сидела на этих камнях, оплакивая свою непрожитую с Яманом любовь. Она отпускала его, от всего сердца готова была забыть свои детские чувства к нему. Её голова покоилась на плече Алаза, она тонула в его глазах, в бережном прикосновении его рук к лицу, к губам. Хриплый тихий голос, нашёптывающий слова утешения. Чарующий аромат кожи и парфюма. Запах, от которого трепещут ноздри, от которого сладко ноет в животе и нет сил удержать чувственный порыв. Сердце щемит от тоски, когда Аси вспоминает заветные минуты. Никогда она не испытывала ничего подобного рядом с Яманом. Он не будоражил её кровь, не заставлял её саму себя забывать в попытке ещё хоть раз прижаться, поцеловать. Сколько лет она молча, терпеливо носила внутри себя эти чувства? Была готова довольствоваться тем, чтобы просто быть рядом, быть его опорой. Но об Алазе она хочет кричать всему миру. Он весь или ничего, и на меньшее она не согласна. Разве так бывает? Как этот мужчина смог пробудить её, перевернуть её жизнь? Показать ей те чувства, о которых она даже не подозревала до того вечера, когда он прижался к её губам, пылая от безнадёжной ярости и желания утолить свою тоску по взаимной любви. Алаз смотрел на неё как на женщину и для этого ей не была нужна помада или наряды Чаглы, о которых она втайне ото всех мечтала. Женщина никогда не забудет мужчину, позволившего ей почувствовать себя женщиной. Никогда его уже не позабыть. Аси нашла в себе силы и поднялась на ноги. Она смотрела на практически чёрные воды залива с золотистой рябью от сотен огней Стамбула, и они влекли её. Вновь погрузится в воду, ощутить как немеет тело от холода. Быть может тогда занемеет и душа, и уйдёт эта тянущая возбуждающая боль в животе, возникающая каждый раз, когда Аси вспоминала прикосновения рук Алаза к её телу. Без стыда, с бешено стучащим сердцем девушка будто наяву чувствовала как мужская ладонь ложится на плоский вздрагивающий живот. Аси прикусывает высохшие, потрескавшиеся от слёз губы и дрожит, когда думает от том, как мужская рука спускается всё ниже, лаская её между бёдер. И этот жаркий шёпот желанного мужчины, который повторяет её имя. Очнувшись, Аси с силой сжимает кулаки и втыкает себе в ладони ногти, оставляя на них красные отметины. Нужно прийти в себя, она не может опять заболеть. Придерживая в руках подол длинного чёрного платья, девушка медленно выходит из воды. Это её единственное платье. И теперь на нём останутся соляные разводы. Как уродливые следы от её собственных слёз. Но будет и другое платье и больше не будет на её глазах слёз. Алазу будет так же невозможно оторваться от неё. Она пела для него, для него одного. И сходила с ума. Теперь настал его черёд.