***
На дворе вечер, все ученики улеглись в одной комнате, а учитель как всегда в другой. Джуда сидел в полном одиночестве на улице, взор был направлен в прекрасное чёрное небо, там за миллионы километров горели белые, жёлтые и красные звёзды; переливались туманности и летали метеориты. А в душе меланхолией распласталось пятно, душа одиночеством среди людей и печальностью средь торжества весёлого. В голове не укладывались такие ощущения внутри себя, в душе своей, ведь, всё же хорошо, нет Ирода, нет рабства и унижений, но почему теперь всё возвращается на круги своя? Как тогда, когда он был безвольным человеком. Изумрудны оки сливались с космосом своими мироощущениями, а душа волком на голой скале выла от боли душевной. Ветер оглаживал своими прохладными руками ноги Иуды, руки Иуды и его чёрное одеяние из натурального хлопка с добавлением шёлка. Вот так он сэкономил сегодня на базаре, но та и вправду(старая) уже истлела на нём, она рвалась, гнила, просвечивала тело. Он был по виду самым бедным из учеников, так ещё природная с антропогенной худобой и бледным лицом, которое больше мёртвого напоминала. А теперь хоть мертвец одет приличней! Но ученики этого не оценили, обвинив в пустой трате денег, так ещё и пожурили за этот шёлковый верх! Глава его пала вниз, рыжие длинные локоны закрыли хозяина от мира внешнего сего. Опять кто-то мягко докоснулся их, погладил, растряпал рыжие чудные волосы. Воздух сотрясся словами прекрасными, воистину добрыми и пропитанными ко всему и всея любви. -Рыжие чудо, - на лике лучезарная улыбка, как приятный подарок от небесного светилы, добрые глаза цвета дневного небосвода и тёмно-руссые кудри, - чего печалишься ты? Посмотри вокруг, как тут прекрасно! Какое небо было сотворенно для вас людей, какие растения, а какие, вы, люди домики строите прекрасные! Какую одежду, посуду и много другое делаете прекрасное, чудное, добротное, красивое! А вот, там смотри какой хороший пеликан сидит! -Хороший...- поднимает тяжёлый центр принятия решений и дивится на большого сизого пеликана, никогда Джуда такого не видел! А он и вправду хорош, гордо сидит и глядит на людские домики песчаные, думает о чём то своём насущном. Лёгкая, но не сильно искренняя улыбка появляется на белёсом лице парниши, а глаза воистину словили неведаною до сия тоску. -Красивша здесь, не печалься Иуда, молись и всё будет хорошо! - он повернулся, чтобы убедиться как рыжий его приятель себя чувствует, но только тоскливые изумруды были и только от него вселенская печаль веяла, - пойдём помолимся? -Пойдём, - Джуда знал прекрасно, что Иисус всегда поможет, не бросит и будет до конца направлять на путь истины. А молился тот каждый день, по вечерам мог уходить и до розовейшого рассвета сидеть, потом дивиться на сию прекраснейшую красоту. А что собственно Иуда? Иуда всегда ходил с ним, старался молиться и выучил ту молитву, которую он рассказал своим ученикам ещё задолго до появления рыже-волосого парня. Но сегодня ушли они недалеко к небольшому холмику, днём казалось что он полностью красный, а в свете луны фиолетовый. -Учитель? - вдруг, как дальние родственники, которые тебя ещё в младенчестве нянчили, приехали в гости, а точнее воспоминание о просьбе Петра. -Да? - тот присел на колени, готов начать молиться, но не ответить на вопрос волнующий его ученика не мог. Вдруг насчёт молитвы спрашивает? Или как молиться? А может другой вопрос про мир? Ведь он всем и всегда отвечает на их вопросы. -Пётр, - пауза, дума стала слишком сомнительной, но коли взялся надо довести до конца. -....-Джизус слегка замер, ожидая продолжения. -Он хотел извиниться и покаяться во всём, что тот сделал,-задумался, о том что нужно ли это вообще говорить? Может не стоило вообще всё это начинать? Спокойно бы молились. Раздумывало уже немного тревожное рыжие чудо,-в саду сегодня. -Хорошо, - тот встал, очи его были уставшие и проницательные, знавшие всё что будет, - Иуда, чудо рыжие, молись до самого утра, молитва поможет твоему печальному, тоскливому состоянию. До завтра.***
-Как суждено, так и будет. Ты не в силах этому помешать, Пётр,- тоска теперь поселилась в груди Крайста, она была вызвана обеспокоенностью о Петре и его пути. Джизус всегда был прост, одежда его не была из чего-то роскошного и уже знатно потрепалась, но пред ним стоял в обшитой золотом ткани из красного шёлка и дорого атласа Пётр. И собака была горда собою, как никогда, но в тоже время боялась и шугалась каждой тени. -Нет, о нет, дорогой Джизус Крайст! У тебя есть только два пути: извиниться предо мною и тогда ты будешь жить, проигнорировать и умереть. Выбирай! - голос звучал сильно, как сталь, тембр был уверенный, спокойный и с небольшими нотками гордости. Но внутри всё ходило ходуном, сердце билось в бешеном ритме, отбивая последний воздух в соседних лёгких, липкий страх разростался по грудной клетке полипом. Подступая комом в горле, тело бросало то в жар, то в холод. Но молчание и тишина делали своё дело, всё больше заставляли семенам разума всходить в не плодородной почве души сего. А в мыслях пролетали отрывки "Отче наш". Джизус слышал те открывки и не внятные молитвы Петра, его страх и беспомощность чувствовались в обращениях о благоразумить Учителя. Но сам сей заблудший, богато одетый в дорогие ткани и загордившийся о том кто он, должен был молить бы о своём благоразумии. Однако, никогда гордость ничего хорошего не сотворяла с человеческой душой, а лишь несла разрушения тому, но никогда ж было не поздно покаиться и попросить прощения. Питеру было это делать некогда, весь сей позолоченый занятой и кабы гордость его вовсе не тёмная, а светлейшая, лучом небесным одарённая. -Не ведаешь, что творишь, Пётр. Я тебя прощаю. -Ты, пожалеешь, - Пётр не желая больше быть здесь, рванул рысцой через могучие и красивейшие, самые лучшие деревья всей Израильской земли, древа. Навстречу своему невежеству, тьме и страха в которых он станет тонуть. Пётр. -Беги, беги, беги! - шёпотом адские голоса наступали, дышали в затылок своим ледяным мёртвым дыханием.