Да хер вам, а не невинные создания.
Разве могут маленькие и милые создания сейчас разносить весь кабинет, смеяться во всё горло и уничтожать нервную систему биолога в пух и прах? Дотторе очень сомневается в этом. Ну вот прям уверен в том, что эти нечисти, сидящие в его кабинете, на его уроке, не могут относиться к "милым, маленьким, невинным созданиям". – Девятый класс, я прошу тишины! – рука с суровым грохотом ударилась о стол, создавая тишину в классе. Как жаль, что тишина эта простояла буквально с секунду или две, а после смех и крики возобновились с новой силой, заставляя Дотторе, скрипя зубами и сжимая кулаки, тяжело дышать. Всё-таки огромных усилий стоило держать себя в руках, чтобы не убить их всех тут. Взгляд злых и выбешенных алых глаз быстро забегал по кабинету, ища хоть кого-то, кто был более-менее адекватным. Таких, к сожалению, не оказалось. И то ли судьба решила его наказать за все совершённые им грехи, то ли тот, кто составлял расписание, ставя ему в первый же урок этих чертей, неизвестно. Но было известно то, что этих идиотов, возможно, можно заставить замолчать с помощью их классного руководителя. Оставался лишь один нюанс: их классный руководитель сейчас спокойно дрых в двуспальной кровати, в их с Дотторе спальне, и, скорее всего, даже не догадывался о том, что сейчас происходит с его классом. «Хоть бы ты язык своим кофе обжёг» – Дотторе взял телефон в руки, быстро строча в нём что-то, а затем откладывая его в сторону. Возможно ли, что хотя бы директор сможет совладать с этими придурками?***
– Прошу, скажи мне, что ты хотя бы дал им правильные ответы на тест, иначе моё хрупкое сердце не выдержит твоей жестокости! – театрально страдал Панталоне, прислоняя руку ко лбу и прикрывая глаза, пока излюбленный кофе остывал на рабочем столе. – Издеваешься? Чтобы я этим идиотам давал правильные ответы после того, как они выбесили меня и подставили тебя перед директором? Ещё чего попросишь? – Дотторе, сидя на первой парте, прямо перед учительским столом, хлебал свой горячий крепкий кофе, едва заметно морщась. Всё-таки без сладостей не очень привычно его пить. – Ну вообще-то это ты меня перед директором подставил, вызвав его успокаивать их. Если бы не ты... – Панталоне не успел договорить, как его тут же возмущённо перебили. – То есть ты хочешь сказать, что это я тут ещё и виноват?! – бумажный стаканчик с глухим стуком ударился о поверхность парты, а его владелец подскочил на ноги, скрещивая руки на груди, принимая оборонительную позицию. – То есть я их должен был и терпеть, и ответы им правильные давать, чтобы что?! Ради чего я должен был это делать?! – Дотторе был на взводе, активно возмущаясь и выказывая всё своё недовольство от произошедшей ранее и происходящей сейчас ситуации. – Их легко успокоить, если найти к ним подход. Просто тебе было лень его находить. Уже четвёртый год подряд, – Панталоне тоже скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и положил одну ногу на другую, так же скрещивая. – Да ты... – Дотторе задыхался от злости и захлёстывающей обиды. Он? И не пытался найти к ним подход? Да он четвёртый год подряд пытается найти к ним подход! Он находил подход ко всем, со всеми был относительно спокоен, имел кучу выходов из той или иной ситуации с каждым! Просто этот грёбаный 9«А» никогда не слушал его! Никогда не старался понять его предмет! Почему Панталоне так говорит?! Закусив губу и сжав кулаки покрепче, Дотторе бросил последний взгляд на Панталоне, оставляя стаканчик с кофе остывать на столе, а после быстрыми шагами вышел из кабинета, после себя громко хлопая дверью. Панталоне лишь оставалось смотреть вслед удаляющемуся биологу, а после на стаканчик, оставленный им.Не выпил даже половины. И всё равно оставил.
Глаза под линзами очков прикрылись, а пальцы потянулись к вискам, уже ощущая боль в голове. Он даже ни одного урока ещё не провёл, а уже замучился.***
– А где Дотторе?... Придя в столовую после четвёртого урока, Панталоне ожидал увидеть здесь биолога, что постоянно либо заказывал какой-то простенький обед, либо ел домашнюю еду, иногда заботливо приготовленную самим учителем обществознания. – Он по-моему после второго урока вообще из кабинета не выходил. Мои сказали, что он сегодня очень злой, – заботливо подсказал ему Тарталья, так удачно сидящий рядом за столом. – У твоих пятиклашек все злые, – быстро бросил Панталоне, открывая контейнер с едой и глядя на содержимое. Сегодня завтрак готовил Дотторе. Нечасто такое увидишь. – Но скажи мне вот что: может они заметили что-то необычное в его поведении? Не знаю... Молчаливый слишком или что-то такое? – Хм... – Тарталья задумался, начиная поедать что-то из своей домашней еды. – Вроде ничего. Просто сказали, что он, цитирую: "Жесть какой злой, прям как псина бешеная", – Тарталья усмехнулся и посмотрел на задумавшегося Панталоне. – А вы поссорились что ли? – Не говори глупостей, идиот, – последнее, что сказал мужчина перед тем, как спешно закрыть контейнер с нетронутой едой и удалиться из столовой. Всё равно Дотторе здесь нет, а следовательно, поговорить особо не с кем.***
У них есть десять, а точнее восемь с половиной минут, чтобы поговорить. Не будут же они весь день дуться, как дети малые, правда? Звуки невысоких каблуков разрезали тишину коридора. Оно и не удивительно: все уже либо разбежались по укромным углам школы, чтобы обсудить всё и вся, либо сидят в столовой и спокойно едят, в отличие от Панталоне, что жертвовал своим драгоценным временем ради таких идиотских обидок. Дотторе ведь далеко не глупый, правда? Вот только почему он тогда обиделся буквально ни на что? Три быстрых стука в дверь только ради приличия. Заходит без разрешения: оно ему ни к чему. Быстрым шагом он оказался у учительского стола, за которым сидел биолог, что-то активно проверяя и ставя очередную "два". Панталоне упорно молчал, не зная, с чего начать их диалог, скрещивая руки на груди и опираясь бедром о край стола. Однако Дотторе тоже не спешил начинать разборки. Даже больше: он не удосужился поднять взгляда на учителя обществознания, не отрываясь от проверки самостоятельных работ. Спустя минуты две молчания, рука в чёрной перчатке и с серебряными кольцами резко, с присущей только Панталоне наглостью, отодвинула листы с работами, заставляя обратить внимание на себя. Дотторе с явной неохотой поднял голову, устремляя уставший – отсутствие кофе сделало своё дело – и безразличный взгляд на Панталоне, а после откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Оба в закрытых позах. Оба не желают начинать диалог. – Давай, говори, зачем пришёл. Опять выпрашивать тройки для своих, да? – Панталоне прикусил губу и закатил глаза. Дотторе строит из себя дурака или что? – На что ты обиделся? – задал вопрос в лоб Лоне, перебарывая желание сказать об этом привычными ему намёками. – Я? Да как это? – слишком наигранно удивился биолог, прикладывая руку к груди, а-ля "как такое может произойти?" – Я ни на что не обижался. Вам показалось, господин найду-со-всеми-общий-язык-Панталоне. – Не паясничай. Ответь нормально, как взрослый человек, коим и являешься. У нас не так много времени на шутки, – ему уже хотелось просто уйти отсюда. Почему он должен вытаскивать из Дотторе по слову? Ему это надо что ли? «Надо»– где-то в мыслях ответил он сам себе, едва заметно кивая и отводя взгляд вниз, рассматривая свои руки, которые сейчас показались ему самым интересным занятием. – А кто тут шутит? Я абсолютно серьёзен, господин Панталоне. Вы, наверное, надумали себе чего-то, вот и всё, – беззаботным и ровным тоном ответил Дотторе, пододвигая к себе листочки и возвращаясь к проверке работ. – Дотторе, – строгим тоном произнёс Панталоне, показывая всё своё недовольство и заставляя вновь обратить на себя внимание. Со стороны биолога послышался всё такой же недовольный вздох и взгляд, будто бы говорящий "Ты заебал". – Ты можешь прекратить врать и шутить? Я тебя прошу, давай уже просто всё мирно обсудим и я спокойно уйду в свой кабинет, – Лоне, скрепя сердце, подошёл вплотную к партнёру, слегка наклоняясь, чтобы их лица были на одном уровне. Он надеялся, что если они будут смотреть друг другу в глаза, то Дотторе наконец выложит всю свою обиду, Панталоне извинится (или хотя бы постарается) и они вернут свою жизнь в привычное русло. Дотторе же одарил его лишь безразличным и холодным взглядом, пробивая душу своими ярко-красными глазами, явно не желая просто так отпускать обиду. – Я уже всё сказал, чего Вы от меня ещё хотите? – недовольно отчеканил Дотторе, хмурясь и скалясь. Ему, биологу, это уже начинало надоедать. А Панталоне закусил губу, хмуро глядя на Дотторе. Ну, он как минимум попытался. Резким движением выпрямившись во весь рост, Панталоне показательно отряхнулся и поправил очки. – Хочешь сыграть в молчанку? Давай сыграем. Да что уж там, давай сразу расстанемся! Давай я съеду с квартиры, м? Ну чтобы точно от тебя больше ничего не хотеть, – вспылил Панталоне. Обычно старавшийся держать все свои эмоции в узде, обдумывающий каждое своё слово трижды, уже не выдерживал этого упрямца. Лишь спустя пару секунд, когда он уже замолчал, до него дошёл смысл сказанного.Блять.
Какой же он идиот.
Дотторе промолчал, видимо обдумывая каждое слово, так небрежно выброшенное из уст обществоведа, успевшего сто раз пожалеть о сказанном. – А давай, – возвращая беззаботный тон согласился Дотторе, уже самостоятельно откладывая работы. Ничего страшного, они подождут. Дотторе молча снял с безымянного пальца парное кольцо, являвшееся заменой обручального. Всё-таки официально в браке они не состояли, поэтому особых проблем не возникало. Он спокойно положил это кольцо на край стола, а после посмотрел на Лоне, у которого, видимо, внутри не то всё рушилось, не то устраивалась невиданная пустота и неверие в происходящее. Дотторе так и не научился различать эти два состояния у партнёра – не было поводов доводить его до них так часто. – Отлично. Сегодня вечером я забираю необходимые вещи, – теперь спокойный и беззаботный тон был у Панталоне, который временил со снятием кольца, однако в итоге тоже простившегося с украшением. Он, не проронив больше ни слова, вышел из кабинета, попутно укладывая кольцо в карман.Класс.
Как же глупо. Как же отвратительно. Как же по-детски. Как же по-идиотски.
***
Сидя на уроке, иногда смотря за тем, чтобы дети не списывали контрольную работу, обществовед размышлял. Итак. Что он имеет в итоге? Ссору с Дотторе, расставание с Дотторе и съезд с квартиры. Вот только куда податься он не знал: небольшую, но всё-таки квартиру, полученную в наследство от родителей, он уже который год сдаёт, а до окончания договора ещё уйма времени. Ближайшая комфортная гостиница находится в двух часах езды от его места работы, а ночевать в каких-то отвратительных трактирах ему не позволяла гордость. И ему оставалось одно: переночевать у кого-то из знакомых, пока он не найдёт более-менее нормальное жильё. Первым на ум пришёл Пьеро. Всё-таки это был его едва ли не самый первый адекватный знакомый, понимающий его и постоянно поддерживающий. Вот только Панталоне и без того ему по гроб жизни обязан, ещё теперь не хватало и заселяться к нему в квартиру. Ну уж нет. После этого на ум пришёл Пульчинелла. Добрый дедушка, который никогда не откажет в помощи, даст дельный в силу своего опыта совет в трудную минуту. Но потом до Панталоне дошло осознание того, что этот самый дедушка вообще живёт за городом и каждое утро ездит на электричке. В этом случае было бы логичнее заселиться в вышеупомянутую гостиницу. После, немного напрягая мозги, Панталоне подумал о Розалине. Всё-таки они какое-то время состояли в недлительных отношениях, пока не появился Дотторе, но даже после расставания относительно тёплые чувства и дружба сохранялись между ними. А потом Панталоне еле удержал себя от удара по лицу и нервного смешка, вспоминая, что та недавно трагически погибла. Арлекино, Коломбину и Сандроне он не рассматривал. Всё-таки с раздражающей Арлекино и чересчур молчаливой Сандроне ему будет тяжело ужиться, а Коломбина, если он правильно помнил, жила вместе с Арлекино. Да и отношения у него с ними не те. Капитано?... Палец замер в паре миллиметров от иконки контакта в желании написать и попросить о помощи. Всё-таки нет. Он... Он просто заставлял чувствовать себя не совсем комфортно, вызывал некий страх и благоговение перед собой. Оставался один и самый идиотский, самый рыжий, самый веснушчатый и самый близкий к месту работы вариант.Грёбаный Тарталья. Аякс. Чайльд. Называйте как хотите.
Ему, в силу его не самого значительного возраста, было бы интересно всё узнать. Он будет допрашивать Панталоне, будет вымогать все подробности конфликта... И почему-то от осознания этого становилось тепло и спокойно. Всё же надо хоть кому-то выговориться, да? И так было принято решение пожить пару дней у Тартальи. Сообщение было отправлено и почти моментально прочитано.***
Рыжик, к слову, практически сразу ответил абсолютным согласием. Всё-таки ему очень не хватало родни, оставшейся в далёком селе, а Панталоне, пусть он и не был ему столь близок, можно было назвать каким-никаким другом, товарищем. И на удивление он почти не задавал вопросов о произошедшем. Только уточнил, как ему будет удобнее добираться: пешком, на общественном транспорте или на собственной машине. Необходимых вещей, которые надо перенести в чужую квартиру, было не так уж и много, а расстояние от школы до дома Тартальи было небольшим. Буквально десять минут ходьбы. И хотел было Панталоне прогуляться, но тёмные тучи, готовые вот-вот выпустить холодные капли осеннего дождя и стремительно быстро темнеющее в пять вечера небо заставили его передумать и принять решение в пользу автомобиля. И вот, они с Тартальей, сидящим на переднем пассажирском сиденье, едут к дому Панталоне. Точнее к дому Дотторе, в котором остались вещи Лоне. В голове всё не укладывалось: Панталоне ведь сказал это всё на эмоциях, злой и раздражённый постоянными шутками, враньём и недомолвками биолога. Но Дотторе! Дотторе был абсолютно спокоен, если судить по внешнему виду и манере речи! Неужели он изначально планировал просто расстаться на неприятной ноте? Так отчаянно желал расставания, что решил зацепиться за сущую мелочь, за какой-то непонятный пустяк? Мысли не давали покоя. Пальцы до боли сжимали руль, губа едва ли не до крови была закушена. Мысли-мысли-мысли, догадки-догадки-догадки и куча, огромная куча молчания. Не отрывая взгляда от дороги, Панталоне, держа одной рукой руль, включил радио и прибавил громкости, лишь бы не слышать собственных мыслей. Тишина угнетала, а Аякс, хоть немного спасающий ситуации своими разговорами, задремал после, видимо, тяжёлого рабочего дня. За окном с неба упали первые капли холодного осеннего дождя.Словно герои очередной мелодрамы Наговорили лишнего, не сказали главного Стерли номера, вернули подарки Убедили себя, что ничего не жалко.
***
Остановку машины и подъём на лифте на седьмой этаж Панталоне помнит крайне смутно. Но очень хорошо помнит тревогу и волнение перед тем, как открыть дверь квартиры, переступить её порог. Помнит лёгкую дрожь в холодных руках. Помнит потемнение в глазах и мысли о том, что нужно бежать отсюда, даже если без вещей. Потому что Дотторе там, Дотторе в квартире. Дотторе всегда приходит раньше. Панталоне чувствовал, как теряет все остатки дневной уверенности, с которой так пылко твердил о расставании. Дотторе там, в квартире, а это значит, что пока он будет собирать вещи, то на него будут смотреть и молчать. Будут пытать этим грёбаным молчанием. Но дрожащие руки всё равно дважды провернули ключ в замке, открывая дверь. Ноги всё равно переступили порог квартиры с напускной уверенностью. И Дотторе там не оказалось. Бег по квартире, судорожные оглядки по сторонам . Паника и неверие. Сбор вещей. Десять минут. "Он скоро придёт, скоро точно придёт... Нужно успеть, успеть, пока не пришёл" – Панталоне в спешке собирал вещи, словно он не взрослый и обеспеченный мужчина, а какая-то юная девушка, сбегающая от своего сорокалетнего мужика, явно злоупотребляющего горячительными напитками, который ежедневно избивает её. И ведь в их отношениях всё было хорошо. Почему тогда они решили расстаться, тем более так резко, так импульсивно?***
Выбегал Панталоне из квартиры взлохмаченный, запыхавшийся, с небрежно собранной сумкой с необходимыми для первого времени вещами. Нужно было закрывать квартиру, но руки не слушались: дрожали, вставляли ключ мимо замочной скважины. Лязг металла о металл, два щелчка – два оборота. Проверил, закрыл ли дверь. Вызвал лифт. Ожидание лифта ощущалось передышкой между всем происходящим тотальным идиотизмом, – даже скорее пиздецом, если переходить на вульгарную речь – небольшой утешительной наградой за всё произошедшее, комнатой отдыха, в конце концов. Однако этот перерыв был окончен через минуту, в тот момент, когда автоматические двери распахнулись и представили взгляду Панталоне ебучего Дотторе. Оба молча стояли, не в силах сделать шаг, лишь удивлённо глядя друг на друга, однако уже через пару секунд Панталоне принял безразличное выражение лица, фыркнул, прикрыл глаза и молча вошёл в лифт. Дотторе же, выйдя из небольшого шока, поспешно вышел из лифта, фыркая в ответ и закатывая глаза. Двери закрылись, неспешно унося Панталоне вниз. Кольцо в кармане печально звякнуло.***
– Ну что ж, добро пожаловать в мою обитель! – радостно сказал Тарталья, раскидывая руки в стороны. – Чувствуй себя как дома, ха-ха! Эта обитель, к слову, была небольшая. Гостиная комната, спальня хозяина, скромная кухня и ванная, совмещённая с туалетом. Всё что требуется общительному холостяку, недавно переехавшему от семьи. Панталоне, занятый не самыми приятными мыслями, не заметил, как Аякс уже разделся и прошёл в гостиную. Последовав его примеру, обществовед разулся и, не снимая с себя пальто, прошёл за рыжим, так как на входе плечиков не заметил. К слову, гостиная находилась прямо по коридору от входа в квартиру, являясь самой отдалённой комнатой. – Вот, – Аякс указал на достаточно большой диван, приставленный к стене. – здесь ты будешь спать, – Тарталья, до того стоявший спиной к Панталоне, обернулся, надеясь увидеть на лице приятеля, а теперь и сожителя, радость от нового жилья. – Но если хочешь, то можешь спать в моей комнате, а я переберусь сюда. Я вовсе не против, правда! Лицо Панталоне было искажено грустью. Он стоял в проходе и, казалось, был опустошён полностью. Уюта новое жильё не вызывало, пусть и было неплохим. Было ощущение, что он находился не в том месте. Необъяснимое чувство печали и огорчения в жизни веяло от человека, что стоял с пустым взглядом и в расстёгнутом пальто. Если не знать контекст ситуации, то можно было подумать, что тот застал возлюбленную всей жизни с любовником прямо в момент совокупления. – Всё в порядке? – Тарталья мигом погрустнел, сочувствуя приятелю. Он сделал пару шагов, оказываясь совсем рядом с ним. – Если ты хочешь, то... – Где плечики? – сухим голосом сказал обществовед, фокусируя взгляд. Аякс вздохнул, указывая на шкаф за своей спиной. Если Панталоне захочет, то выговорится, правда?***
В таком темпе прошло две недели. Тяжёлых недели. Панталоне каждое утро поднимался с головной болью и диким нежеланием вставать; без аппетита завтракал вместе с Аяксом, а после довозил их до школы, надеясь, что по его вине не произойдёт авария; проводил уроки как-то смято и постоянно корил себя (доселе он даже не подозревал, что может испытывать такое чувство...) за то, что из-за собственного состояния не может дать детям подобающие знания; перемены проводил у себя в кабинете за проверкой тетрадей, даже не выходя в столовую для обеда. Иногда коллеги, видящие его отвратительное состояние, приходили справиться о самочувствии, приносили ему какие-то закуски и приятные мелочи. Приятная забота. Вот только он всё равно ждал его. Ждал, когда этот грёбаный биолог придёт, попросит прощения, объяснится и всё вернётся на круги своя. Но он не приходил. Дотторе не было до него дела. После рабочего дня он – если не намечалось никаких собраний – выходил из кабинета, закрывал его на два оборота, выходил из школы и садился в машину, после чего ещё минут тридцать сидел там, давая волю себе и эмоциям. Иногда он просто сидел опустошённый, закрыв глаза, иногда, откинувшись на спинку сиденья, утирал слёзы. Не мог же он разрыдаться там, в чужом доме, верно? Аякс уже ждал его дома: этот парнишка решил не брать слишком много часов на первые года работы. Горячий чай и ужин уже ждали на столе. Обычно это было какое-то простое блюдо, от которого, вероятно, должно было веять хоть каким-то домашним уютом.Это не его дом, просто какое-то помещение.
После ужина Панталоне шёл в комнату, отведённую ему, и до ночи проверял тетради, с головой зарываясь в работу, лишь бы не думать о происходящем. Не думать, не думать, не думать, даже не сметь размышлять о том, что чувствует, сосредоточиться на проверке, чтобы не допустить ошибок.Ошибок в тетради или в своей жизни?
Почему они молчат? Он даже не отправлял ему каких-то сообщений по работе, все вопросы решали через коллег, чаще – через Аякса. Если засыпал, то только ближе к утру: в два, в три ночи. Ложился без сил, почти сразу засыпал, думая о том, кто какие ошибки в тетради совершил. Просто главное не отвлекаться на то, что причиняет боль. Инстинкт самосохранения, человек, биология, девятый класс. Девятый класс... Это же они тогда шумели у Дотторе на уроке? Почему он опять думает об этом? Почему Дотторе обиделся? Что за детские глупости? Почему он продолжает думать? Почему не может отпустить? Вот и снова утро.***
Их молчание закончилось в конце третьей недели, в четверг. Аякса на эту неделю поставили на вторую смену, чтобы тот заменил ушедшего на больничный учителя. Тот сначала отказывался, не желая работать даром, но после обещания прибавки к зарплате и премии в этом месяце согласился. Собственных уроков у него практически не было – пятые классы ушли на дистанционное обучение из-за разыгравшейся среди них болезни, а шестые всегда стояли пятыми-шестыми уроками. У остальных он не вёл – всё то же желание не брать на себя слишком много в первые годы работы, а потому просыпаться рано ему было незачем. Из-за того, что у него теперь стояла вторая смена, то возвращался домой он уже ближе к семи или восьми часам, когда Панталоне уже во всю проверял тетради. Это и стало причиной того, почему же в итоге Панталоне и Дотторе решили поговорить. Будильник будит Панталоне своим противным механическим писком. Хотелось бы попросить ещё пять минут, в надежде, что эти минуты спасут его моральное состояние, убитое всевозможными способами. Но будильник безжалостен – его звон отдаётся головной болью, заставляя поднять своё тело с жёсткого дивана. Шея болит уже недели две – всё время он спит обняв подушку. Старается не думать о том, почему спит именно так. Знает – будет больно от мыслей. Поднимается, холодными ногами ступает на холодный пол, даже не морщится и не ёжится, в отличие от Дотторе. От холода намного лучше – быстрее просыпаешься; на цыпочках идёт до ванной, аккуратно включает холодную воду, умывается. На щётку не давит, зубную пасту каждый раз сплёвывает. Свой тюбик пасты недавно кончился, приходится брать у Аякса. Неприятный мятный вкус. Не любит такое, но жаловаться не смеет – всё же это он здесь гость, просто сегодня нужно будет заехать в магазин и купить свою, со вкусом лаванды. От лаванды там, правда, только одно лишь название. Казалось бы, такая глупость, а всё равно имеет значение. Смотрит на себя в зеркало. Глубокие, едва ли не чёрные синяки под глазами, п̶р̶я̶м̶о̶ к̶а̶к̶ ч̶ё̶р̶н̶а̶я̶ в̶о̶д̶о̶л̶а̶з̶к̶а̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶; бледная, почти что белая кожа, п̶р̶я̶м̶о̶ к̶а̶к̶ к̶о̶ж̶а̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶,̶ из-за которой вышеупомянутые синяки лишь сильнее выделялись на лице; волосы растрёпанные, ломкие и сухие, почти грязные (слава Архонтам, что он ещё не дошёл до стадии, когда даже принятие душа не имеет значения для тебя); лопнувшие в глазах капилляры придавали им красноватый оттенок, п̶р̶я̶м̶о̶ к̶а̶к̶ г̶л̶а̶з̶а̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶. Его вид практически можно назвать неопрятным. Если бы ему недели три назад сказали о том, что он будет выглядеть так только из-за жалких чувств, то он бы посмеялся в лицо этому идиоту и̶ у̶ш̶ё̶л̶ п̶и̶т̶ь̶ к̶о̶ф̶е̶ в̶м̶е̶с̶т̶е̶ с̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶.̶ Идиотом здесь оказался лишь он. Сил и желания ухаживать за кожей отчего-то (о Архонты, он прекрасно знал отчего, но признавать не хотел) уже третью неделю нет, потому лишь кидает быстрый взгляд на средства и тяжело, даже вымученно вздохнув, выходит из ванной, направляется на кухню. Шагает на цыпочках, боясь разбудить Аякса, который, судя по храпу, крепко спит, наслаждаясь сном. О̶н̶и̶ с̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ м̶о̶г̶л̶и̶ н̶а̶с̶л̶а̶ж̶д̶а̶т̶ь̶с̶я̶ с̶н̶о̶м̶ в̶м̶е̶с̶т̶е̶.̶ Чувства голода нет. Совсем. Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ Аякс не заставляет есть. Панталоне быстро сыпет три ложки растворимого кофе, заливает кипятком три четверти кружки, чуть меньше одной четверти заливает молоком. Растворимый кофе – это что-то из прошлого, что-то из его студенческих лет. Как только начал работать в школе, в которую его устроил Пьеро, г̶д̶е̶ о̶н̶и̶ с̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ и̶ п̶о̶з̶н̶а̶к̶о̶м̶и̶л̶и̶с̶ь̶, он стал пить кофе из той кофейни, в̶ к̶о̶т̶о̶р̶о̶й̶ о̶н̶ и̶ п̶о̶к̶у̶п̶а̶л̶ к̶о̶ф̶е̶ д̶л̶я̶ н̶и̶х̶ с̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶,̶ больше никогда не покупая растворимый. Для него это стало чем-то... чем-то далёким. Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ с̶т̶а̶л̶ д̶а̶л̶ё̶к̶и̶м̶ д̶л̶я̶ н̶е̶г̶о̶.̶ Он выпивает его почти залпом, не чувствуя приливов бодрости. Как жаль. К̶а̶к̶ ж̶а̶л̶ь̶,̶ ч̶т̶о̶ б̶о̶д̶р̶о̶с̶т̶и̶ п̶р̶и̶д̶а̶в̶а̶л̶и̶ п̶о̶ц̶е̶л̶у̶и̶ в̶ щ̶ё̶к̶у̶.̶ Он уходит в комнату, чтобы одеться и собрать всё необходимое для рабочего дня, так и не чувствуя голода.***
Рабочий день прошёл просто прекрасно. Относительно прошедших двух недель, конечно. Панталоне не чувствовал вообще ничего: не думал о Дотторе, не злился на детей, не чувствовал даже капли вины. Даже уроки он почти провёл так, как надо, как проводил их раньше. Казалось, словно он излечился! Словно всё, что тревожило его, мигом улетучилось. Вечером он приехал в абсолютно пустую квартиру – Аякс ещё был на работе. Помещение (он никак не мог назвать это место "домом") было освещено последними лучами октябрьского солнца, а потому он, включив свет у себя в комнате и на кухне, принялся вновь готовить кофе. Факт того, что он растворимый, всё так же заставлял хмуриться, но за неимением альтернативы в данный момент, приходилось мириться и думать, что это не так уж и плохо. Выпив кофе, Панталоне принялся за ужин. Нужно же сделать вид, будто бы он действительно поел, чтобы Аякс, не дай Царица, не подумал, будто бы Панталоне не нравится здесь. Р̶а̶н̶ь̶ш̶е̶ П̶а̶н̶т̶а̶л̶о̶н̶е̶ г̶о̶т̶о̶в̶и̶л̶ у̶ж̶и̶н̶ с̶ у̶д̶о̶в̶о̶л̶ь̶с̶т̶в̶и̶е̶м̶,̶ н̶а̶д̶е̶я̶с̶ь̶,̶ ч̶т̶о̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ п̶о̶р̶а̶д̶у̶е̶т̶с̶я̶ в̶к̶у̶с̶н̶о̶й̶ е̶д̶е̶ п̶о̶с̶л̶е̶ д̶о̶л̶г̶о̶г̶о̶ р̶а̶б̶о̶ч̶е̶г̶о̶ д̶н̶я̶.̶ Р̶а̶н̶ь̶ш̶е̶ Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ б̶ы̶л̶ р̶я̶д̶о̶м̶.̶ Какой-то простенький ужин, чтобы хватило на одну порцию для Аякса. Конечно же он скажет, что сам уже поел, что оставил немного для Тартальи. Пора проверять тетради.***
За эти три дня кофе стал чем-то, что заменяет ему и завтрак, и обед, и ужин. Казалось, что по его венам уже текла не кровь, а чистейший кофеин. Но ведь это не могло обойтись без последствий, верно? Действительно, за эти дни его кожа стала едва ли не белее листа бумаги, а синяки под глазами достигли практически идеального и беспросветного чёрного цвета с лёгким синим оттенком. Возможно, что так казалось из-за контраста с бледной кожей, а может, они действительно были настолько тёмными. В общем, начал утро он совершенно обычно: выпил кофе, приготовил Аяксу завтрак, собрал всё необходимое и отправился на работу. Он даже научился жить без Дотторе. Вроде бы. Вроде бы легко. Вроде бы не скучает. Вроде бы.***
– Господин Панталоне, вам нехорошо? – неуверенный голос ученицы с первой парты выделился из остального тихого гула голосов, образовавшегося в классе. Это была самостоятельная работа – Д̶о̶т̶т̶о̶р̶е̶ ч̶а̶с̶т̶о̶ и̶х̶ у̶с̶т̶р̶а̶и̶в̶а̶е̶т̶. И даже несмотря на то, что она самостоятельная, обсуждение он решил не запрещать. Пусть разговаривают, ему-то что? Хоть запрещай, хоть не запрещай – итог один. Просто во втором варианте нервы целее будут. – Я? Нет, я... – Панталоне, оторвавшийся от заполнения журнала, не сразу сообразил, о чём его спрашивают – третий день практически без сна давал свои плоды, что сказать. – Просто не выспался. Решай работу давай, – мужчина кивнул на её тетрадь, а сам вновь принялся заполнять журнал, хмурясь. Подождите. Что он тут понаписал вообще?***
Звонок-спаситель оповестил о перемене и, Панталоне был готов поклясться, он был рад куда меньше детей, что уже начали быстро проверять написанное за самостоятельную работу. Панталоне не нравилось, что звонок всё же прозвенел – у следующего класса он не мог провести самостоятельную или контрольную, ведь на прошлом уроке они уже её писали. Они бы наверняка начали качать свои права, мол, так нельзя... Ах, как же ему это надоело. Впервые за эти три недели он решил выйти из кабинета на перемене. Всё же спина уже давно протестовала, заставляя мужчину постоянно корчиться от боли из-за малейшего движения, а потому стоило хоть немного гулять по школе, тем самым разминаясь. Как раз придумает, что можно сделать на этот урок. Может, дать им написать конспект? Как раз оценок мало. Ноги, едва сгибаясь, понесли его к выходу из кабинета, в то время как голова продумывала маршрут. Наверное, ему стоит с третьего этажа спуститься на второй, немного прогуляться там, дойти до учительской, взять кружку кофе и вернуться обратно на третий. Да, именно так он и поступит. Шаг вправо, на выход из кабинета. Пять шагов вперёд. Три шага влево. Медленно, стараясь не упасть с лестницы, спускается, придерживаясь за перила. Спустился. Шаг вправо. Пять шагов влево... Сделал только два шага, после попытки сделать третий в глазах потемнело, сознание помутилось, голова закружилась, а ноги начали подводить. Кажется, он падает. Кажется, кто-то что-то кричит. Кажется...***
Кажется, он в медпункте. В нос ударяет резкий запах нашатырного спирта. До ушей доносится приглушённый гул голосов детей, который перебивают слишком уж громкие часы. Он открывает глаза. Перед ними всё так же плывёт, но очертания предметов хотя бы напоминают что-то цельное и не так сильно едут в кружащейся голове. – Очнулся, придурок? – Панталоне сначала жмурится и хмурится, а потом до его мутного рассудка доходит осознание того, кому принадлежит этот голос. – Ты младшеклассников напугал. Они уж подумали, что ты помер. Дотторе, убедившись, что его коллега, лежащий на белоснежной, словно его кожа, кушетке, более-менее пришёл в себя, отошёл к урне, чтобы выкинуть использованную ватку. За эти пару секунд Панталоне едва ли успел что-то подумать, но неприятное ощущение, какой-то дискомфорт и неловкость сразу же свалились на его голову. Биолог, выкинувший ватку, чуть помедлив, присел на кушетку, где-то ближе к лодыжкам обществоведа, что тупым расфокусированным взглядом пялил в потолок, не желая смотреть куда-то ещё. Смысла смотреть куда-то ещё, к слову, не было. Очки куда-то пропали. – Ну рассказывай, как ты себя до такого состояния довёл, – биолог повернул голову в сторону Панталоне, желая увидеть хоть какую-то эмоцию на его бледном лице кроме пустого безразличия. В ответ было лишь неуверенное молчание и размеренное тиканье часов. – Если ты будешь молчать, то я ничего не добьюсь и не смогу выявить причин потери сознания. А они могут быть весьма серьёзными, – Дотторе сцепил руки в замок и, отведя взгляд, упёр его в пол, рассматривая примитивный узор линолеума. – А я мог бы чего-то добиться твоим молчанием? – тон Панталоне был безразличен скорее из-за того, что тот буквально две минуты назад только-только пришёл в сознание и ничего не понимал, нежели из-за действительного безразличия к ситуации. Может, если бы сейчас у него были силы, то он бы даже кричал. – О чём ты? – Дотторе с непониманием вновь посмотрел на обществоведа, хмуря брови. – На что ты тогда обиделся? – Панталоне с тяжестью приподнял голову (больная шея давала знать о себе), чтобы лучше видеть реакцию собеседника. Было ощущение, что они – два подростка, которые ещё ничего не смыслят в чувствах и эмоциях других людей, думающих только о себе. Реальность отличалась от этой ассоциации только тем, что они уже давно не подростки, а взрослые люди, которые уже зарабатывают собственные деньги, покупают квартиры и машины, но всё никак не могут договориться. Дотторе то ли задумался, то ли начал раздражаться, но брови свёл ещё сильнее и прикрыл глаза. Через минуту молчания он наконец-то ответил. – Я четыре года искал к ним подход. И всё безуспешно. Конечно, это мне не особо-то и надо, собственно. Это их оценки, их проблемы, если они не усвоят материал, но... – Биолог с тяжестью вздохнул, не зная, как подобрать слова. Сейчас, когда пыл обиды почти что полностью угас, он даже не мог съязвить, видя, до чего довёл Панталоне. В принципе, и это тоже не его проблемы, да и не его вина, ведь Лоне – взрослый человек, у которого своя голова на плечах, который может понять, что принесёт вред его организму, а что нет, но стыд и чувство вины всё равно неприятно скребли где-то в груди, смешиваясь с жалостью и желанием прямо сейчас обнять этого придурка, вылечить, привести его в нормальное состояние. – Я тебя понял. А дальше-то что? – Панталоне ещё приподнялся, усаживаясь на кушетке и опираясь спиной о холодную стену. – Ну, меня... Мне было неприятно слышать твои слова о том, что я даже не пытаюсь найти с ними общий язык. Было неприятно, что ты... Обесцениваешь мои старания, – под конец Дотторе уже начинал мямлить, по-видимому смущаясь своей глупой обиды и своих чувств, но в тишине медкабинета всё было отлично слышно. – А сказать об этом сразу нельзя было, да? – Панталоне тяжело вздохнул, прикладывая руку ко лбу и закрывая глаза. – Тебе всё как всегда надо было усложнить. Язык, по-моему, для этого дан. – Ну, не совсем конечно для этого, но... – Замолчи, Архонтов ради, – Панталоне, со всё ещё кружащейся головой, схватил коллегу за плечо, заставляя того развернуться и показать свой взгляд, выражающий всё осознание своей глупости. Он, словно здесь, в здании школы, были лишь они одни, припал к чужому телу, прижимаясь и крепко обнимая, боясь отпустить. Дотторе был сначала напуган подобным, словно Панталоне был из самого тонкого стекла, а после тоже крепко обнял его, жмуря глаза. – Ты полнейший идиот, идиот, идиот! – он быстро шептал, а голос его дрожал. Биолог чувствовал, как в районе плеча мокнет его водолазка, но даже не смел ничего об этом сказать. Он даже готов был терпеть эти оскорбления, знал: он заслужил их. – Если бы... Какой же ты мудак, Дотторе! – Я знаю, знаю, – сейчас было важно лишь то, что Панталоне рядом. А то, что он испытывает эту минутную ненависть – неважно. Главное, что они разговаривают. – Поэтому сегодня мы едем домой.***
Было сложно объяснить Аяксу то, почему Панталоне съезжает сегодня и каким образом они с Дотторе помирились, но ещё сложнее было объяснить то, почему он голодал и питался только кофе. Без криков и матерной брани со стороны рыжего не обошлось, конечно. Но сейчас, стоя на пороге квартиры, которая за столько лет стала самой родной, стала настоящим домом, он чувствовал, как всё внутри него вновь расцветает. На плече Панталоне – увесистая сумка, в которой лежало всё необходимое: шампунь, кружка, тетради детей, канцелярия, парфюм и тюбик зубной пасты с лавандой, который они заехали купить, в руках – сумка с ноутбуком. В руках Дотторе – два пакета с самой разнообразной едой, начиная от простых макарон и заканчивая банкой оливок с бутылкой вина. Не сейчас, потом, когда он оправится от этого пусть и не особо сильного, но удара по здоровью. И к счастью Панталоне, квартира почти не изменилась за время его отсутствия. Да, было довольно холодно из-за открытых окон, в раковине было небольшое количество посуды, а комната, отведённая для работы Дотторе была завалена горой бумаг, каких-то колбочек и прочего хлама, как считал Панталоне. В целом, можно было сказать, что квартира скорее напоминала жильё вечно занятого человека, нежели того, кто убивался по возлюбленному каждый день, если верить словам Дотторе. – Готовился к моему приезду? – обратился он с улыбкой, смотря на Дотторе, что поставил пакеты на пол, а сам начал разуваться. – Каждый день готовился к тому, что мы всё обсудим, – Дотторе снял обувь и белое пальто, вешая его на вешалку. – Но при том никто не хотел начинать разговор первым, – последовав примеру партнёра, Панталоне снял с себя верхнюю одежду и повесил её, печально улыбаясь глупости их обоих. Дотторе подошёл, крепко обнимая Лоне со спины, утыкаясь лицом в изгиб шеи, вдыхая родной аромат. – Сегодня ужин готовлю я, – тихо сказал Торе, ощущая, как по телу проходят мурашки из-за того, что их руки сплелись в замок, а после поцеловал в макушку. Как же этого не хватало. – Вместе. Готовим вместе. Нам нужно обсудить ещё многое.Парные кольца, что всё это время были в карманах обоих, радостно звякнули, объявляя для них счастливый финал.