Ways to Get You Closer

— Быть не может… Милл в своей жизни верит во многое: в чудеса, дружбу, любовь, свободу выбора, и ещё кучу других вещей. Но в этом списке никогда не было убеждения, что карма та ещё сука, и что закон Мёрфи срабатывает без осечек при каждом подходящем для этого случае. И вот теперь, стоя посреди небольшого номера отеля, с Чунджи у него за спиной, Ёнсу сверлит неверящим взглядом большую двуспальную кровать — вместо которой должны быть две односпальных, — и думает о том, как же сильно он заблуждался. «Кто меня только за язык тянул это ляпнуть тогда», — мысленно сокрушается Ёнсу, вспоминая тот злополучный эфир на youtube, когда он рискнул, крайне неосмотрительно и вслух, заявить, что никогда не стал бы спать с Чунджи в одной кровати. Вселенная же, похоже, в тот вечер поняла его по-своему, выкинув из контекста критически важное «никогда не», и выдала расклад на своё усмотрение. Вынуждая Милла ёжиться от бегущих по позвоночнику нервных мурашек и истерически пытаться придумать, что в этой ситуации делать. А вот Чунджи, судя по всему, вообще не считает проблемой перспективу провести пару ночей в одной кровати с младшим — во всяком случае, об этом буквально кричит то, как спокойно он держится, и его поведение. Он просто обходит застывшего в ступоре Милла, присаживается на тёмно-синее покрывало, небрежно бросая рюкзак возле своих ног, и откидывается на спину, выдыхая с явным облегчением. — Как же я устал, — протяжно выговаривает он. — Поездка была просто чудовищной. Ёнсу не может не согласиться с этим. Почти три часа от аэропорта Нарита до отеля по пробкам в не самом удобном автомобиле высосали все оставшиеся в участниках после перелёта силы, так, что, выходя из машины, они практически еле ноги волочили. И приехали гораздо позже намеченного времени — почти в одиннадцать вечера, — что автоматом похерило все планы друзей с удовольствием прогуляться по ночному Токио прежде, чем ложиться спать. Прислушиваясь к собственному телу на пару мгновений, Милл осознаёт, что устал ничуть не меньше, чем его хён, и сейчас он бы с огромной радостью тоже развалился на комфортном гостиничном матрасе, давая отдых спине и ногам. Эта мысль неизбежно цепляет за собой предыдущую, про одну кровать на двоих, и юноша так же быстро забывает про свою усталость, возвращаясь к режиму лёгкой паники. Джунхён ситуацию лучше не делает: будто вспомнив, что он здесь не один, он приподнимается на локтях и смотрит на Ёнсу с удивлением. — Ты так и собираешься стоять столбом посреди комнаты? — интересуется он. — Неужели совсем не устал? И Миллу стоило бы как следует обдумать ответ сначала, но язык, как у него нередко бывает, снова срабатывает быстрее мозга, и он без запинки выдаёт: — Я не буду спать с тобой в одной постели. Выражение лица Чунджи сменяется на крайне озадаченное. Он принимает сидячее положение и внимательно осматривает номер, словно только зашёл сюда, — Милл не может сдержать лёгкой улыбки от того, насколько наивным выглядит это поведение старшего, — и делает умопомрачительное по логичности заключение: — Второй кровати здесь нет. — Спасибо, Капитан Очевидность, — ворчит Ёнсу и, ничему за прошедшую минуту не научившись, продолжает, — значит, один из нас будет спать на полу. — Ты серьёзно? — брови Джунхёна ползут вверх. — Почему бы просто не лечь спать вме… — Я не буду с тобой спать! — не дав ему закончить, прерывает его Милл, куда быстрее и громче, чем следовало бы. — Но почему? — на короткий миг младшему кажется, что он видит в глазах Чунджи разочарование и даже обиду, но он отгоняет от себя эту мысль. Это просто игра его богатого воображения. И он уже озвучивал свою позицию прежде — в том чёртовом совместном эфире, — так что для Чунджи это предложение не должно быть неожиданным. Даже не задумываясь о том, что со стороны это звучало скорее как шутка, чем как серьёзное заявление. И всё же старший ожидает ответа, поэтому Миллу приходится буквально выдавить из себя ничего не объясняющее: — Потому что не буду, и это не обсуждается, — он корчит недовольную гримасу, по большей части из-за того, что все его попытки придумать хоть сколько-нибудь вменяемую причину для такого жёсткого отказа пока проваливаются одна за другой. А придумать необходимо, причём такую, после которой у Чунджи не останется пространства для дальнейших расспросов. Потому что озвучивать истинные мотивы такого поведения Ёнсу не рискнёт даже под дулом пистолета — старший ничего не должен о них знать. Погружённый в свои мысли, Милл не замечает, как сидящий перед ним Чунджи становится всё мрачнее и грустнее буквально с каждой секундой, приходя к каким-то своим выводам. И к действительности макнэ возвращает тихое и короткое: — Ладно. Сперва Милл думает, что ослышался. Он пристально смотрит на своего хёна и переспрашивает: — Ладно? — Ладно, — повторяет Чунджи, на этот раз кивая для убедительности. — Просто «ладно», и всё? — А что ещё тебе нужно? — старший пожимает плечами. — Перспектива провести ночь в одной кровати со мной тебе неприятна, — Ёнсу с трудом давит порыв воскликнуть, что это совсем не так, — доставлять тебе неудобства я не хочу. А на полу спать ты не можешь, потому что моментально промерзаешь. Какой реакции ты от меня ждёшь? Милл и сам был бы рад знать ответ на этот вопрос. Поскольку вместо успокоения после того, как Чунджи решил всё за них обоих, он ощущает неприятное покалывание в кончиках пальцев и… он разочарован? Ему стыдно это признавать, но да, в глубине души Ёнсу чувствует, как обнажает свои маленькие острые зубы этот хорошо знакомый червячок разочарования — из-за того, что старший так быстро сдался и даже не попробовал настоять на своём. Милл мысленно шикает на себя за подобные мысли — ведь Чунджи, по факту, сделал в точности то, что он от него требовал. А значит, единственная эмоция, которую он имеет право испытывать — благодарность хёну за такую внезапную покладистость. Размышляя, Ёнсу отрешённо наблюдает за тем, как Джунхён роется в своём рюкзаке, достаёт оттуда средства личной гигиены и сменную одежду. Потом поднимается на ноги и, печально (как кажется Миллу) вздохнув, произносит: — Раз уж так, в ванную я иду первым. У Ёнсу не возникает и мысли о том, чтобы поспорить, и он лишь молча кивает. Когда старший скрывается за дверью ванной комнаты, Милл садится на его место на краю кровати и, горестно склонив голову, запускает пальцы в волосы, оттягивая пряди почти до боли. Он жутко бесится сам на себя, ненавидит собственный язык без костей и своё неумение брать эмоции под контроль. Ведь если бы на месте Джунхёна был Укджин, Сонхо — да кто угодно из группы, — для Милла не составило бы никакого труда переночевать с ними в одной кровати пару ночей, не впервой, в конце концов. Но Чунджи… С ним всё иначе, и Ёнсу не имеет ни малейшего понятия о том, что с этим делать. Угнетает ещё и то, что он прекрасно осознаёт, насколько глупо выглядит его поведение со стороны старшего. И не надо быть экстрасенсом, чтобы заметить и почувствовать, что Чунджи неслабо задел такой резкий отказ всего-навсего разделить с ним спальное место, да ещё и без объяснений. «Будь я на его месте, меня бы это тоже задело за живое», — мрачно думает Милл, рассеянно рассматривая свои ногти. Отчасти он уже триста раз успел пожалеть об этих неосторожно брошенных словах, и, будь он смелее и обладай более сильной волей, непременно извинился бы перед Чунджи за этот импульс и, мысленно намотав яйца на кулак, предложил бы лечь вместе. Но, увы, есть и та часть его души, которая вопит на все голоса, что это самый хреновый вариант из возможных, потому что последствия такого решения будут на порядок хуже, чем просто обида старшего на него. В какой-то момент Миллу даже приходит в голову идея поменяться с кем-нибудь комнатами, но она тут же оказывается посланной далеко и безвозвратно, потому что попытаться объяснить, почему он не хочет жить в одном номере с Чунджи, одногруппникам будет ещё сложнее, чем самому Чунджи. Все в группе прекрасно знают, что Джунхён практически безупречный сосед (если забыть про забористый храп), аккуратный и внимательный, никогда не нарушает личное пространство и не досаждает беседами, когда видит, что они излишни. А если Милл объяснение не предоставит, каждый участник придумает причину сам, и, если, например, Риэ ещё сможет тактично держать свои выводы при себе, то Укджин и Юджон будут доводить его до белого каления следующую пару месяцев (в лучшем случае), генерируя идеи одна хлеще другой. В сухом остатке всё, что может сделать Ёнсу — это игнорировать, насколько возможно, чувство вины, и хотя бы попытаться устроить для Чунджи максимально удобное спальное место на полу напротив кровати. В шкафу обнаруживается пара запасных пледов, один из которых играет роль импровизированного, но откровенно фигового матраса. Милл застилает его простынёй, второй плед кладёт сверху вместе с подушкой. Выглядит эта «постель» такой же подходящей для сна посреди осени в номере без централизованного отопления, как синтетическая куртка для прогулки зимнему лесу где-нибудь в Норвегии, и Ёнсу содрогается от одной только мысли о том, как Чунджи будет здесь спать. Но он по-прежнему не теряет надежды на то, что сможет-таки пойти на сделку с совестью и заткнуть её хотя бы до завтра. В то же время отдавая себе отчёт в том, что вероятнее всего, сегодня он спать не будет, мучаясь от мысли, что заставляет безумно важного для него человека замерзать на полу из-за собственной слабости. Милл снимает с кровати покрывало, аккуратно его сворачивает, убирая на стоящее в углу номера кресло, встряхивает одеяло и свою подушку. Затем достаёт из своей дорожной сумки всё необходимое — свою любимую фланелевую пижаму, тёплую и уютную, зубную щётку, гель для душа и пару боксеров, так и не избавившись от привычки носить трусы под пижамным штанами. Он едва заканчивает возиться с вещами, когда дверь ванной распахивается, и на пороге появляется Чунджи. Ёнсу на автомате поворачивает голову на источник звука, и уже в следующий момент нервно сглатывает, пытаясь избавиться от возникшего в горле комка. Чунджи одет в свободные серые штаны, белую растянутую майку, выставляющую на обозрение его рельефные руки, волосы собраны в небрежный хвостик на затылке, несколько прядей обрамляют лицо, и Милл искренне не понимает, как даже в самом простецком комплекте повидавшей некоторое дерьмо домашней одежды его хён всё равно выглядит так сек… Он резко обрывает эту мысль, едва удержавшись, чтобы не дать самому себе пощёчину, и сразу же отводит взгляд, притворяясь, что ему что-то ещё срочно понадобилось в сумке. И параллельно молясь, чтобы щёки не покраснели так чтобы это было заметно в тусклом освещении номера. Увидев приготовленное для него спальное место, Чунджи усмехается — младший, наблюдая краем глаза, не может понять, какая эмоция скрыта за этой усмешкой, и приходит к выводу, что, вероятно, лучше и не знать. У него и без того достаточно поводов себя терзать. — Сервис просто высший класс, я впечатлён, — Милл отчётливо слышит в этих словах сарказм, хотя Чунджи и предпринимает довольно вялую попытку его скрыть. Чувствует себя Ёнсу всё паршивее с каждой секундой, и не находит ничего лучше, кроме как по-быстрому ретироваться в ванную, прихватив с собой всё необходимое, только бы не вступать в диалог со старшим сейчас. Его переполняет стыд, и ему совсем не нравится это чувство. В ванной он проводит почти сорок минут, большую часть этого времени просто стоя под тёплым душем и параллельно добавляя к списку вещей, за которые он чувствует себя виноватым, ещё один пункт — нерациональное расходование воды. Милл признаёт, что заставить себя выйти из ванной и снова столкнуться лицом к лицу с Чунджи на деле оказывается куда сложнее, чем в мыслях. Но, так или иначе, у него нет иного выбора, кроме как принять последствия своих решений, независимо от того, готов он к этим последствиям или нет. Поэтому он отключает душ, как следует вытирается мягким гостиничным полотенцем (доказывая самому себе, что не оттягивает таким образом момент «X»), облачается в пижаму и, втянув в лёгкие побольше воздуха, открывает дверь. В комнату Ёнсу выходит настолько тихо, насколько вообще способен, искренне надеясь на то, что Чунджи уже спит, и не придётся снова смотреть ему в глаза и делать вид, что всё нормально. И, отчасти, его надежды оправдываются: старший действительно задремал, пока он мылся. Казалось бы, Милл должен испытывать хотя бы небольшое облегчение от этого, но открывшаяся перед ним картина производит диаметрально противоположный эффект. Чунджи лежит, свернувшись клубочком и подтянув колени к груди, натянув плед до самого подбородка, весь его вид буквально кричит о том, что ему холодно. Милл тихо присаживается на самый край кровати и смотрит на своего хёна, в душе у него разворачивается нешуточная внутренняя борьба. С одной стороны, Ёнсу уверен на сто, нет, на двести процентов, что поступает правильно, и лучше пусть Джунхён потерпит пару ночей на полу, — а заодно очень постарается на заболеть за это время, — чем потом будет испытывать дискомфорт от его присутствия рядом каждый божий день. Меньше всего младшему хочется видеть в глазах Чунджи неприязнь и разочарование, адресованные ему. С другой же стороны, наблюдать за ним сейчас невероятно тяжело психологически, тем более Миллу, с учётом всех обстоятельств. Он мечется между принятым решением и плохо контролируемым желанием это самое решение послать лесом, пряча свои эмоции глубоко внутри и ставя на первое место комфорт Чунджи. И не может сделать выбор. Ровно до тех пор, пока старший вдруг не вздрагивает всем телом, стараясь сильнее закутаться в тонкий плед в поисках хоть какого-то тепла, и для Ёнсу это становится последней каплей, после которой уже плевать на последствия. Собрав в кулак всё своё мужество, он стекает с кровати, присаживаясь на колени рядом с Чунджи, лежащем на боку лицом к нему, и максимально осторожно треплет его за плечо. — Хён, — полушёпотом зовёт он, — Чунджи, проснись. Через несколько секунд старший медленно открывает глаза, слегка дезориентированный после короткого сна, но быстро приходит в себя, растерянно глядя на Ёнсу. — Что-то случилось? — Перебирайся на кровать, не могу больше смотреть, как ты тут мёрзнешь, — Милл виновато опускает глаза в пол, смотря на свои колени и избегая зрительного контакта. Чунджи довольно быстро врубается в происходящее и, сев, начинает буравить младшего взглядом. — Странно, час назад тебя это вообще не волновало, — задумчиво бормочет он, от чего Ёнсу становится только гаже. — Кроме того, меня вполне устраивает то место, которое ты для меня устроил, так что не парься, я… — Хочешь, чтобы я извинился? — застенчиво перебивает Ёнсу. — Хорошо. Но после этого ложись в кровать, ладно? Чунджи тяжело вздыхает и внимательно смотрит на младшего, о чём-то задумавшись. Милл ждёт его ответа, затаив дыхание, надеясь, что своей сегодняшней выходкой не разрушил их дружбу. — Мне не нужно, чтобы ты извинялся, Ёнсу-я, — Милл вздрагивает, слыша своё имя. Из уст Чунджи оно всегда звучит как-то особенно. Провоцируя мурашки по коже. Он запрещает себе думать об этом сейчас. — Что мне нужно, так это понимать причины твоего поведения. Ты заставляешь меня думать, что я чем-то тебя обидел и не знаю об этом. — Нет-нет, хён, ты ничем меня не обидел, ничего такого, — тараторит Милл, испугавшись, что заставил старшего так думать, — просто… Давай ты сначала… — Понял, понял, давай, — кивает Джунхён и встаёт с пола, зацепив с собой подушку. Он обходит кровать и устраивается на правой стороне, сразу же забираясь под толстое тёплое одеяло. Вслух он этого не скажет, но он действительно замёрз. — Это же не значит, что теперь ты там уляжешься? — он указывает взглядом на импровизированную постель, на которой только что лежал сам. Вместо ответа Милл быстро встает и, прежде чем у него появится возможность усомниться в своем решении, забирается на кровать с левой стороны, укрываясь одеялом до самого носа. Чунджи наблюдает за ним с полуулыбкой. Бесконечно долгие пять минут Ёнсу честно пытается собраться с мыслями, прикидывая в голове, что он может сказать в своё оправдание. Но с каждой секундой его внимание всё больше и больше переключается с собственных раздумий на лежащего рядом с ним Чунджи. Милл украдкой смотрит на него и натыкается на выжидательный взгляд. Он чувствует, как колени под одеялом неприятно дрожат и начинает сосать под ложечкой. В его голове крутятся десятки вопросов, жужжа, как пчелиный рой, мешая сосредоточиться. «Что, если я скажу ему правду, и после этого он возненавидит меня? Поднимет на смех и сделает это предметом шуток для всей группы? Или просто врежет мне? Или…» — Ты слишком громко думаешь, — прерывает ход его мыслей Чунджи, ухмыляясь, — может, ты сам не знаешь, почему повёл себя как избалованный капризный мышонок? Тогда скажи, как есть… — Я знаю, почему, — бормочет Ёнсу в одеяло, закутавшись в него почти до макушки, лишь бы спрятаться от пристального взгляда старшего, от которого мурашки бегут по плечам и животу. — Тогда просто скажи правду. А я приложу все усилия, чтобы понять тебя, мы же друзья, верно? — на этот раз Джунхён совершенно серьёзен, а сердце Милла неприятно сжимается от этого «мы же друзья», но он убеждает себя, что это его совсем не ранило. — Да, мы друзья, — всё же соглашается он, стиснув зубы, — именно поэтому я и боюсь сказать правду… — Почему? — Потому что, как друг, ты вряд ли это поймешь и тем более примешь… — Ёнсу напряженно выдыхает. С каждым сказанным словом он всё яснее осознает, что вот-вот достигнет точки невозврата и поставит на карту столь важные для него отношения. — Теперь и я начинаю бояться, — Чунджи пытается разрядить ситуацию шуткой, но по тому, как у него участилось дыхание, Милл понимает, что он действительно нервничает. — Знаешь, я буду откровенен: мне и правда нелегко понять и принять то, что я настолько тебе противен, что ты что ты даже пару ночей со мной на разных концах кровати выдержать не можешь… — Ты мне не противен! — вспыхивает Милл, не в силах слышать это заблуждение во второй раз за сегодня. — Всё как раз наоборот, поэтому я и решил, что нам лучше спать отдельно! — Я не совсем понимаю ход твоих мыслей, ты можешь… — Я не могу спать с тобой вместе, потому что мне нравится твоё тело! — выпаливает Ёнсу на одном дыхании, тут же жутко краснея и сгорая от желания спрятаться с головой под одеяло. А ещё лучше провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас, ведь он только что перешел Рубикон, а впереди только неизведанное и, вполне возможно, ненависть со стороны Чунджи, более чем оправданная. — Тебе… Что? — кажется, Милл впервые видит Чунджи в таком замешательстве. Что неудивительно, такого признания он точно ожидал в последнюю очередь. — Мне нравится твоё тело, — повторяет Ёнсу, понимая, что закапывает себя ещё глубже, но, кажется, после того как он озвучил это в первый раз, у него в башке разом сорвало все стоп-краны. Терять уже всё равно нечего. — То есть, ты мне нравишься весь, в целом — как личность, твой характер, твой талант, и всё остальное… Всегда нравился. Больше, чем друг, намного… Просто… Со временем это становится всё более и более… физическим. В номере повисает напряжённая звенящая тишина. Чунджи смотрит невидящим взглядом в одну точку на одеяле, погрузившись в свои мысли, скорее всего, пытаясь переварить только что услышанное признание. А Ёнсу смотрит на него и чувствует неприятный комок в горле, тот самый, за которым почти со стопроцентной вероятностью последуют слёзы. Слёзы бессилия и злости на самого себя. Ему очень хочется верить, что он сможет сдержаться или хотя бы сбежать в ванную до того, как его прорвёт. Не в силах больше выносить молчание старшего, он резко вздыхает и говорит тихо и немного надломлено: — Прости… Думаю, мне действительно лучше спать отдельно на полу… Однако Милл не успевает даже ноги спустить с кровати на пол, как его плечо оказывается в стальной хватке Чунджи. Сердце замирает при мысли о том, что может за этим последовать, и он инстинктивно закрывает глаза, ожидая качественного хука, но его не случается. Ёнсу сперва даже сообразить не может, что происходит. Чунджи поворачивает его к себе лицом, пользуясь их разницей в силе и комплекции, затем садится напротив, скрестив ноги… И, к величайшему потрясению младшего, без лишних слов стягивает с себя майку и отбрасывает ее куда-то на край кровати. — Чт-что ты делаешь?.. — Милл будто со стороны слышит, как дрожит его голос. В комнате внезапно становится намного жарче, чем всего несколько минут назад. Ёнсу изо всех сил старается не смотреть голодными глазами на открывающийся перед ним вид, но отвести взгляд задача почти невыполнимая. Он пытается внушить себе, что уже десятки раз видел Чунджи с голым торсом, но это совсем не помогает. Ведь сейчас вокруг них нет привычной толпы операторов, режиссеров, другого персонала, нет зрителей и фанатов. Нет вечно крутящихся где-то рядом одногруппников. Они одни, в маленьком гостиничном номере, в одной кровати… Ёнсу остается только молиться, чтобы не сломаться и не сделать какую-нибудь глупость. А ещё чтобы от вида красивого подтянутого тела Чунджи у него ненароком не потекли слюни. Он не хочет обрекать себя на вечный позор. — Ты можешь трогать, — отвечает Чунджи так спокойно, словно они ведут беседу о погоде. И если Миллу пару минут назад казалось, что его сегодня уже ничто не сможет шокировать, то старший только что с лёгкостью доказал ему обратное. — Ч… Что?.. — да, он прекрасно расслышал сказанное, но не верит своим ушам. — Ты сказал, что тебе нравится мое тело. Ты можешь трогать его, если хочешь. Всё это звучит и выглядит как какой-то абсурдный сюрреалистический сон. Ёнсу смотрит на Джунхёна так, будто видит его впервые в жизни. Во рту у него пересыхает, а сердце в груди отбивает ритм, словно барабан, отдаваясь в уши. Он чувствует смущение, стыд и страх одновременно. Милл находится в полной растерянности, а Чунджи только подливает масла в огонь, когда вдруг лукаво улыбается, глядя на то, как младший занимается саморефлексией. — Что тебя останавливает? Ты ведь уже много раза это делал, во время нашего промо со Skinz. Да и не только… — Это совсем другое, — мямлит Ёнсу, опустив глаза, — это работа. И вокруг всегда было много людей… — «а это офигеть какой эффективный сдерживающий фактор», — добавляет он про себя. — Я.… хватит надо мной издеваться, Джунхён-хен… Возможно, Чунджи и собирался сначала что-то ответить на эти слова, но, видимо, передумал. Он закатывает глаза, в открытую демонстрируя свое раздражение нерешительностью младшего. А затем просто берёт маленькие руки Ёнсу в свои и, к его безграничному шоку, прижимает ладони младшего к своей груди. Миллу кажется, что время остановилось. У него кружится голова, внутренности скручивает дрожью, а все его мысли сосредоточены только на том, насколько теплая и мягкая кожа Чунджи под его руками. Его раздирают противоречия: стоит ли ему прямо сейчас убрать руки и попытаться перевести всё в тупую неудачную шутку? Или в полной мере воспользоваться шансом, который Чунджи так щедро дарит ему САМ? Ёнсу тяжело сглатывает и решается поднять взгляд на старшего. Чунджи смотрит на него и озорно улыбается, словно играя с чувствами своего согруппника. — Видишь, это не так уж и страшно, — говорит он. — Не стесняйся, мышонок. Ёнсу непроизвольно вздрагивает, слыша ставшее уже привычным прозвище. Обычно используемое в шутливой форме, чтобы подразнить его, сейчас оно звучит неожиданно соблазнительно, так, словно у Чунджи тоже есть какие-то чувства… Милл гонит эту мысль, она слишком опасна. Не стоит даже начинать думать о том, что его влечение к старшему взаимно, это точно путь в никуда. Уже один факт того, что Чунджи предложил ему ЭТО, превосходит самые дерзкие его ожидания. Милл невольно вспоминает то бесчисленное количество раз, когда лежал в своей кровати в общежитии, вцепившись зубами в уголок одеяла, и фантазировал о том, что хотел сделать с Чунджи. И о том, что его хён мог бы с ним сделать, если бы хотел его в этом плане… Возвращаясь к этим воспоминаниям сейчас, Милл, не до конца отдавая себе в этом отчёт, разрывает последнюю тонкую нить, связывающую его с рациональным восприятием действительности. Ему предоставлен только один шанс воплотить давнюю мечту в жизнь. «В конце концов, это первый и последний раз… Не хочу потом до конца своих дней жалеть, что упустил возможность…» — с толикой отчаяния думает он и добровольно делает шаг в пропасть. Чунджи резко выдыхает и ощутимо вздрагивает, когда Ёнсу без предупреждения подаётся вперед и прижимается губами к его длинной, сильной шее. Да, на такую внезапную решительность от младшего он, судя по реакции, не рассчитывал. Однако не предпринимает ни единой попытки оттолкнуть Милла или самому отстраниться, и это воспринимается как разрешение продолжать. Ёнсу осыпает его шею короткими порхающими поцелуями, чередуя губы и кончик языка, одновременно с этим изо всех сил подавляя в себе тёмное желание оставить хотя бы один небольшой засос на светлой коже. Гримёры точно «спасибо» не скажут, да и самому Чунджи это, Милл уверен, нафиг не нужно. И он старается быть осторожным. Осмелев, очерчивает языком выпирающий кадык, отчего у Джунхёна на мгновение сбивается дыхание, и скользит губами ниже, к ключицам. Ёнсу оглаживает раскрытыми ладонями крепкую грудь, кончиками пальцев обхватывает мгновенно твердеющие соски, слегка сжимая их, и Чунджи издает резкий вздох, комкая в кулаках одеяло. Ёнсу бесстыдно упивается тем эффектом, который на него производит, губами ощущая участившееся дыхание, когда целует его ключицы, постепенно спускаясь к груди, заменяя руки ртом. И едва не стонет, когда чувствует чужие пальцы в своих волосах. Чунджи сжимает и чуть оттягивает мягкие прядки, и Милл мимоходом сожалеет, что это не причиняет отрезвляющей боли — наоборот, это действие слишком уж ласковое, пробуждающее робкую веру в то, что это не просто автоматическая ответная реакция. Он душит это чувство, сосредотачиваясь полностью на том, что делает. Ласкает руками подтянутый пресс Чунджи, ведёт по коже короткими ногтями, провоцируя мурашки, в то же время поочерёдно дразня языком соски. С каждой секундой Ёнсу все больше осознаёт, что еще немного, и он уже не сможет остановиться. То, как тело Чунджи реагирует на его прикосновения опьяняет и сводит с ума. Он тщетно пытается взять себя в руки и вместо того, чтобы отстраниться, ведёт губами ниже, к животу старшего. Лёгкое головокружение мешает мыслить трезво, не позволяя задуматься о последствиях того, что он делает и готов сделать в ближайшее время. К реальности Ёнсу возвращают руки Джунхёна, сжавшие его плечи и буквально вынуждающие выпрямиться. Милл смотрит на него полным недоумения, чуть расфокусированным взглядом, пытаясь понять, что сделал не так. Попутно обращая внимание на порозовевшие щёки Чунджи и его нетипично потемневшие глаза. Лицо старшего же приняло совершенно нечитаемое выражение, из-за чего стало невозможно понять, о чём он думает и что чувствует. Ёнсу снова окатывает волной страха. Что, если до Чунджи вдруг дошло, что он совершил ошибку? Позволил ему слишком много? Что, если он действительно счёл признание Ёнсу шуткой, и всё это время просто не мог поверить в реальность происходящего? А теперь, окончательно осознав, всё-таки даст ему по морде и потребует, чтобы он убрался к чёртовой матери из номера, или из его жизни вообще?.. Лихорадочный поток мыслей прерывается негромким голосом старшего, в котором Миллу слышатся незнакомые доселе оттенки… словно искушающие. — Я тоже хочу кое в чём тебе признаться. — В чём, хён? — Ёнсу чувствует, что у него дрожат губы, когда задаёт этот вопрос. На лице Чунджи появляется лёгкая улыбка, и она кажется младшему… многообещающей? — Мне нравится твой голос, — да, Милл определенно не этого ожидал. Не то чтобы он вообще чего-то ждал, и все же эти слова заставляют его смотреть на Чунджи с искренним недоумением. Которое, впрочем, длится недолго, потому что тот продолжает. — Твой голос, когда ты говоришь. Робкий и мягкий. И я очень хочу знать, как он звучит, когда ты стонешь. Прежде, чем Ёнсу врубается в то, что только что услышал, Чунджи обхватывает его талию, приподнимая над постелью, словно он ничего не весит и, развернувшись к изголовью, укладывает на спину, нависая сверху. Сердце Ёнсу колотится как бешеное, стоит ему понять, в каком положении он оказался, а заодно и врубиться, наконец, в то, что сказал ему старший. Он по-прежнему чувствует его руки на своей талии, ощущает их жар даже через плотный слой ткани. Ошарашено смотрит на склонившегося над ним парня, и, наверное, впервые за всё время их знакомства, осознаёт, насколько он маленький по сравнению с Чунджи. И чувствует себя абсолютно беззащитным перед ним, словно попавшая в сети птичка. — Что ты делаешь, хён?.. — практически задыхаясь от напряжения, спрашивает Милл еле слышно. И хотя в душе он прекрасно знает, что Джунхён никогда не причинит ему вреда, ему страшно. Неизведанные территории всегда жутко его пугали. Чунджи проводит тыльной стороной ладони по покрасневшей щеке Ёнсу, касается кончиками пальцев тонкой шеи, спускаясь к пижамной кофте, и делает то, что заставляет младшего нервно сглотнуть — расстёгивает верхнюю пуговицу, а следом ещё одну. — Я сделал то, чего ты хотел — позволил тебе прикасаться к моему телу. Теперь я хочу, чтобы ты позволил мне прикоснуться к твоему. По-моему. Милл теряет дар речи, а его тело словно парализует. Разум отказывается воспринимать происходящее как реальность и не подкидывает ни одной дельной мысли, как теперь быть. В голове Ёнсу лишь наперебой звучат примерно идентичные вопросы — «зачем тебе это?», «почему ты это делаешь?», «что тобой движет?», — но все они так и остаются не озвученными, в определённой степени потому, что он боится того, какие ответы могут его ожидать. Чунджи, в свою очередь, воспринимает его молчание как согласие и принимается расстёгивать остальные пуговицы, открывая себе доступ к его телу. Закончив с последней, он распахивает полы кофты, и у Ёнсу дрожь проходит по спине, когда он видит, как смотрит на него Чунджи. Взглядом, подёрнутым похотью и голодом. И в самых смелых своих мечтах Ёнсу не предполагал, что однажды старший будет смотреть на него так. Он даже рад тому, что Чунджи не ждёт от него словесного согласия — язык словно прилип к нёбу, да и голос свой он вряд ли сможет контролировать, — когда, не раздумывая, наклоняется и беззастенчиво захватывает губами его сосок. Милл машинально впивается пальцами в плечи старшего и закусывает нижнюю губу, запрокинув голову. Всего лишь первое прикосновение заставляет его тело трепетать, словно через нервные окончания пропустили ток. Но оно меркнет гораздо быстрее, чем Ёнсу мог подумать, потому что Чунджи определённо не собирается его щадить. Он целует, облизывает и нежно кусает чувствительный сосок, одновременно сжимая и лаская пальцами другой, и Ёнсу не может сдержать отчаянные хныкающие звуки, слетающие с его уст от этого ощущения. Он чувствует, как губы Чунджи изгибаются в улыбке, дающей понять, что ему нравится то, что он слышит, и Милла накрывает волна смущения. Резко сменяющаяся другой волной — жара, — потому что Джунхён, уставший, видимо, обходиться полумерами, втягивает напряжённую горошину в рот и посасывает, провоцируя Ёнсу издать первый полноценный стон, который тот не успевает остановить. Младший тут же пытается зажать себе рот, стыдясь собственной реакции, но Чунджи перехватывает его руку на полпути и, оторвавшись от его груди, смотрит снизу вверх, чуть осоловело. — Нет. Я хочу слышать тебя. — Но… Это слишком неловко… — Ёнсу чувствует, как у него краснеют уши. — Кто-нибудь ещё может услышать… Ему с опозданием приходит в голову, что стены в отеле наверняка толще, чем в их общежитии, где не имеющие никакого чувства стыда Кюбин и Юджон не раз травмировали его психику своими возмутительно громкими соитиями. — Ты можешь быть настолько громким? — Чунджи, который, конечно же, не мог не зацепиться за эти слова, улыбается и внезапно притягивает руку Ёнсу к своему лицу, целуя внутреннюю часть нежного запястья. — Так мило. Не сдерживайся. — Почему тебе так хочется услышать мои стоны? — Милл задаёт вопрос быстрее, чем его неуверенность и страх вновь ему помешают. — Я хочу знать, что тебе хорошо. Что тебе нравится то, что я с тобой делаю, Ёнсу-я, — с этими словами Чунджи возвращается к груди младшего, снова сосредотачивая всё внимание на сосках. Только теперь с удвоенным напором. Параллельно придавливая руки Милла к кровати, пресекая все его потенциальные попытки снова прикрыть рот. И Ёнсу (с радостью, честно признается он себе) выполняет просьбу Чунджи, издавая один за другим тихие гортанные стоны. Его разум блаженно пустеет от размышлений, и вокруг не остаётся ничего, кроме горячих, жадных губ старшего, сладко терзающих его тело. Мышцы пресса Ёнсу резко сокращаются, когда Джунхён, спустившись ниже, вылизывает его живот, уделяя особое внимание маленькой родинке возле пупка. Милл мимолётно думает, что больше никогда не сможет спокойно смотреть на это крохотное пятнышко, и каждый раз, видя его в зеркале, он будет вспоминать сегодняшнюю ночь. Впрочем, эта мысль улетучивается, едва сформировавшись, ведь Чунджи, в который раз за последнюю пару часов вышибает из его лёгких весь воздух своими действиями. Он неожиданно отстраняется и, выпрямившись, без церемоний стаскивает с Ёнсу пижамные штаны, бросая их на пол (младший впервые рад, что носит под ними бельё), а после разводит его ноги, устраиваясь между ними и возвращаясь к тому, на чём остановился. Милл не успевает даже определиться, стоит ли ему возразить против такого стремительного поворота событий, и оказывается в состоянии лишь надрывно постанывать от ощущения того, как Чунджи выцеловывает низ его живота. И чертит языком влажную дорожку вдоль резинки низко сидящих боксеров, еле прикрывающих лобок. Кончики длинных пальцев совсем немного проскальзывают под плотный пояс, и в это мгновение Ёнсу охватывает непрошенная и не особо объяснимая волна паники, придающая ему сил принять полусидячее положение и схватить старшего за предплечья в попытке остановить. — Хён, что ты… собираешься делать?.. — сипло спрашивает он, не зная, какой ответ хотел бы получить. Чунджи смотрит на него слегка расфокусированным взглядом и говорит почти шёпотом: — То, чего мы оба хотим. — Но я н… — Ёнсу захлёбывается максимально далёким от правды «не хочу», когда широкая ладонь Чунджи накрывает его пах, сжимая член сквозь тонкую ткань нижнего белья. Он отчаянно скулит от интенсивности ощущений, только сейчас осознавая, что у него стоит. Стоит так, что больно. — Пытаешься сказать, что не хочешь? — ухмыляется Джунхён, скользя рукой по его возбуждённой плоти, смотря ему в лицо. — Зачем лгать, когда твоё тело выдаёт тебя с головой? Оно гораздо честнее твоего языка, Ёнсу-я. Понимание собственной глупости приводит к сбившемуся пульсу и лёгкой дрожи ногах. И Милл изо всех сил старается собраться с мыслями, чтобы исправить положение, как-то оправдаться перед старшим, быть с ним искренним. Он готов откровенно признаться, что до сих пор не до конца понимает собственное тело, чего оно хочет и как, и боится заходить дальше, не представляя, как может себя повести… Что сексуальный опыт у него был всего пару раз, и тот не оставил после себя особенных впечатлений и знаний. А дрочка в душе или кровати, когда прямо над тобой на втором ярусе спит готовый проснуться от любого шороха Укджин, просто не может считаться за опыт… Но все эти мысли остаются невысказанными, потому что Ёнсу резко теряет весь свой словарный запас, когда видит, как темнеет взгляд смотрящего на него Чунджи. — Думаю, такая глупая попытка соврать заслуживает небольшого наказания, как считаешь? — его голос звучит куда глубже обычного, и, разумеется, на деле ему всё равно, что там считает Милл. Он делает то, что считает нужным, и младший не находит в себе сил на протест. Его хватает только на то, чтобы не то вскрикнуть, не то взвизгнуть, стоит Джунхёну, в очередной раз продемонстрировав своё превосходство в физической силе, за пару секунд, словно пушинку, перевернуть его на живот. И окончательно избавить сперва от верха пижамы, а через несколько мгновений без тени стеснения стянуть с Ёнсу последний предмет одежды, оставляя его полностью голым. У младшего внутри всё холодеет, но, вопреки этому, лицо буквально пылает от неловкости и смущения. Он непроизвольно тянется руками назад в отчаянном желании прикрыться, но прежде, чем делает это, горячие ладони старшего ложатся на его задницу, и Милл готов взвыть. Он вцепляется пальцами в одеяло в надежде немного утихомирить разбушевавшиеся нервы, но это не приносит никакого эффекта. Прикладывает все возможные усилия, чтобы хотя бы чуточку расслабиться… И уже в следующий миг издаёт громкий потрясённый вскрик от ощущения внезапного и весьма болезненного шлепка, звучащего в тишине номера оглушающе громко. За которым следует ещё один, по другой ягодице, и Милл, сам от себя не ожидая, жалобно хнычет, потому что, чего скрывать, он никак не думал, что Джунхён решит его «наказать» в буквальном смысле. Он вообще ни о чём не думал, просто отдавшись происходящему… Дальнейший ход его мыслей прерывает одуряюще мягкий поцелуй в шею, прямо под линией роста волос, и теперь Ёнсу стискивает в руках наволочку, кое-как удержавшись от того, чтобы не вцепиться в неё ещё и зубами — он уже не знает, чего ожидать от Чунджи в следующую секунду. Тот, в свою очередь, чётко определился с тем, чего хочет — он спускается поцелуями до основания шеи младшего, а после заменяет губы языком, чертя влажную дорожку вдоль позвоночника. Задерживается на соблазнительном изгибе поясницы, и в этот момент до Ёнсу вдруг доходит, что последует дальше. По телу проходит дрожь, и он пытается уйти от прикосновений (без особого энтузиазма), но Джунхён предсказуемо не позволяет ему этого сделать, крепко ухватив за бёдра, попутно разводя его ноги. Не слишком широко, но этого всё равно с лихвой хватает, чтобы Миллу показалось, что он покраснел до кончиков волос. Его инстинкты, ещё не привыкшие к подобным контактам, истошно вопят, что необходимо спрятаться от направленного на него взгляда, притормозить происходящее. Ёнсу приподнимается на локтях и поворачивается, чтобы посмотреть на Чунджи, попросить его сам не знает, о чём… И тут же стонет, видя, как старший откровенно пялится на его задницу, видя, насколько близко к ней находится его лицо… — Такой сексуальный… — неожиданно выдыхает Чунджи, и Милл, потеряв равновесие, падает лицом в подушку, закатывая глаза и отчаянно скуля. Мечтал ли он о том, чтобы оказаться в подобном положении с Джунхёном? Неоднократно. Думал ли, что это возможно в реальности? Никогда. Он и сейчас не может на все сто процентов поверить, что это не очередной его влажный сон, и через пару минут его не ждёт пробуждение и очередное разочарование… Сомнений в том, что это происходит наяву, не остаётся, когда старший, оставив слишком целомудренный для данной ситуации поцелуй в районе его копчика, движется ниже, с силой засасывает порозовевшусю после шлепка кожу на правой ягодице с невероятно похабным хлюпаньем, по ощущениям оставляя немалых размеров засос. Милл мысленно ставит галочку проверить это утром в зеркале. Правда, тут же про это и забывает, чувствуя, как Джунхён раздвигает упругие полушария и проводит меж ними языком. Крик Ёнсу успешно заглушается подушкой, но он уже и не обращает внимания на издаваемые звуки. Всё его существо в одно мгновение сосредотачивается там, внизу… Где Чунджи, повторив своё действие несколько раз, приподнимает его бёдра, разводя их шире, и, получив лучший доступ, безо всякого смущения, стыда или неприязни скользит языком внутрь, раздвигает тугие горячие мышцы, и Милл забывает, как дышать. Он, безусловно, знал до этого, что такое римминг — и ещё многое другое, — но лишь в теории (и из нескольких тематических видео), и не имел ни малейшего представления, какие ощущения может принести эта ласка на практике. Как будет отзываться на неё тело. Он напрочь забывает о неловкости, что давила на него ранее, и позволяет старшему делать с собой всё, что тот захочет. Когда в лёгких заканчивается кислород, Милл поворачивает голову набок, прижимаясь щекой к подушке, и теперь стоны и крики ничем не заглушаются, но ему так хорошо, что на это совершенно плевать. Его голос звучит на несколько тонов выше обычного, и Чунджи, кажется, получает от этого неподдельное удовольствие, потому что умножает усилия и буквально трахает Ёнсу языком, посасывает края расслабившейся под его напором дырочки, издавая при этом звуки, похожие на удовлетворенные стоны. «Словно сам наслаждается этим», — ошарашенно думает Ёнсу. А затем пальцы Чунджи обхватывают его изнывающий от возбуждения член, лаская решительно и умело, и он выпадает из реальности, наблюдая перед глазами маленькие цветные искры. И если это тоже часть его «наказания», Ёнсу совершенно не против того, чтобы старший «наказывал» его так на регулярной основе. Он не знает точно, сколько времени проходит — две минуты или все двадцать, — когда тело скручивает мощный спазм, и он вскрикивает во весь голос, забрызгивая спермой ладонь старшего и одеяло под собой. Джунхён перестает ласкать его языком только после того, как дрожь в теле начинает утихать. И бережно гладит по спине, помогая расслабиться во время последних слабых отголосков пережитого удовольствия. После Чунджи ложится рядом с ним, откинувшись спиной на подушку, и смотрит на совершенно ошалевшего Ёнсу каким-то невообразимо нежным взглядом. Немного придя в себя, Милл уже без лишнего смущения позволяет своему взору свободно скользить по полуобнажённому телу согруппника, наслаждаясь зрелищем. Но затем внимание резко останавливается на выдающейся выпуклости в штанах Джунхёна. Вместе с осознанием того, что старший всё это время был возбуждён, к Ёнсу приходит и небывалая смелость — всему виной недавний оргазм, без вариантов. Он резко принимает сидячее положение, не обращая внимания на протестующе занывшие мышцы, прижимается всем телом к тёплому боку Чунджи и под изумлённым взглядом просовывает руку под резинку его штанов. — Тебе не обязательно… — начинает тот, но Ёнсу не даёт ему закончить. — Я хочу. Чунджи шипит сквозь зубы, когда изящная рука обхватывает его большой, почти обжигающе горячий член, приятной тяжестью ложащийся на ладонь. Милл делает несколько пробных, аккуратных движений вверх-вниз, — Джунхён в ответ впивается пальцами в пододеяльник с такой силой, что ткань трещит, — обводит большим пальцем влажную от смазки шелковистую головку. И признаётся себе с невероятной лёгкостью в том, что ему мало просто чувствовать возбуждённую плоть в ладони, он хочет видеть. Прервавшись на несколько мгновений и заработав недовольный стон, он подцепляет пояс штанов, и старший с готовностью приподнимает бёдра, позволяя стащить мешающую одежду до самых колен. Ёнсу судорожно сглатывает подступившую слюну, глядя на твёрдый, увитый венками ствол с ярко-розовой головкой, и едва не стонет сам, потому что в реальности он куда лучше, чем в его фантазиях (коих было неприлично много). Милл даже сожалеет, что хён заставил его кончить первым, и сил на многое ему уже не хватит, — он бы с удовольствием отсосал Чунджи здесь и сейчас, и пофиг, что у него нет в этом опыта. И обещает себе, что в следующий раз обязательно наверстает упущенное, не отдавая отчёта в том, что этого «следующего раза», вероятнее всего, и не будет. Сейчас же он вновь берёт член Джунхёна в руку и применяет всё, чему научился на себе, вспоминая, как и от чего ему обычно приятнее всего. И, судя по тому, как учащается дыхание старшего, он выбрал правильную тактику, и искренне этому рад. Он готов сделать всё, чтобы его хёну было так же хорошо, как ему самому было в чужих уверенных руках. Милл во все глаза наблюдает за выражением лица Джунхёна, запоминая каждую эмоцию, каждую деталь, пока дрочит ему, постепенно ускоряя темп, то усиливая давление пальцев, то ослабляя, уделяя максимальное внимание чувствительной головке. Сейчас, получая удовольствие, Чунджи невероятно красив: несколько прядей тёмных волос прилипли к влажному, блестящему от пота лбу, на щеках ярко-розовый румянец, влажные губы приоткрыты в беззвучном стоне. Он чуть прогибается в пояснице, бесконтрольно двигая бёдрами, толкается навстречу руке младшего, сжав пальцами его бедро. А потом поворачивает голову, смотрит прямо в глаза, беспомощно и умоляюще, и Ёнсу не выдерживает. Он подаётся вперед, накрывая чувственные губы старшего своими, целуя его нежно, но неистово. Как будто в последний раз. Чунджи упоённо отвечает на поцелуй и стонет в рот младшего, бурно кончая в ласкающую руку. Им приходится потратить около десяти минут на то, чтобы привести себя в порядок — стоящие на прикроватных тумбочках бумажные платки как нельзя кстати, — и стащить с одеяла перепачканный влажный пододеяльник. На секунду Ёнсу задается вопросом, что подумает горничная завтра, когда придет убирать номер и обнаружит этот пододеяльник с этими следами лежащим на полу, но быстро забывает об этом, как только снова ложится в постель. Некоторое время он колеблется, не пытаясь придвинуться к Чунджи, устроившемся на своей половине кровати, но старший и здесь берёт инициативу на себя — осторожно притягивает его к себе, устраивая его голову на своей груди. — Ты ведь не против? — едва слышно спрашивает Джунхён. Вместо вербального ответа Милл чуть поворачивается и кротко прижимается губами к его коже. Чунджи зарывается носом в волосы на его макушке, шепчет не очень разборчивое «спокойной ночи», и рекордно быстро отключается, погружаясь в сон. Ёнсу же лениво задаётся вопросом «Что будет завтра?», но, к его собственному облегчению, мозг оказывается неспособен на генерацию версий, и вскоре он тоже засыпает.

***

Кюбин чувствует себя более чем отдохнувшим, проснувшись первым. На часах восемь утра, и его уже распирает волнение и предвкушение от сегодняшнего дня. И не только из-за того, что сегодня первый прогон перед фан-митингом. У него есть, как минимум, ещё один повод желать поскорее собраться и покинуть номер. И всё же он старается встать с кровати и передвигаться по комнате как можно тише, чтобы не разбудить чутко спящего Тэёба. В немалой степени чтобы не нарваться на разбор полётов с самого утра — в гневе этот с виду милый парень превращается в фурию, которую не так-то просто утихомирить. Завязав шнурок на втором кроссовке, Кюбин чертовски гордится собой за то, что миссия не разбудить любовника завершена успешно — тот даже не пошевелился. Разве что чуть сморщил свой милый нос (Кюбину чуточку хочется забить на всё, раздеться и вернуться в постель, чтобы устроить Юджону горячее пробуждение, но он сдерживается). Ещё раз осмотрев себя в зеркале на предмет нюансов и оставшись довольным увиденным, он направляется к выходу. На ходу размышляя о том, как пройдёт завтрак с остальными участниками. Особенно его интересуют конкретно двое. И он сделает всё, что в его силах, а может, и чуть больше, чтобы выяснить всё в самых мельчайших деталях о том, как они провели ночь. В конце концов, не зря же он терпел озадаченно-неодобрительные взгляды низкорослой администраторки на ресепшене, когда с самой обворожительной своей улыбкой просил её «случайно перепутать» и выдать им два номера с двуспальными кроватями. И при этом убедительно приврать, что других свободных просто нет. У этой дамы, хоть она и пошла навстречу придурковатому постояльцу с его небольшой ватагой, в глазах так и читалось бегущей строкой всё, что она о нём думает, и мысли эти были не из лестных. А потом, едва переступив порог номера, ещё и отхватил взбучку от Тэёба за то, что он, «говнюк озабоченный» всё это подстроил, даже не спросив согласия и не предупредив. (Что, впрочем, никак не помешало ему час спустя всхлипывать и извиваться, подаваясь навстречу жёстким глубоким толчкам Кюбина.) О том, что, помимо них, ещё двое из их группы будут иметь сомнительное удовольствие спать вместе, он, конечно же, умолчал. Во всяком случае, пока он не знает результат своей безобидной подлянки, смысла рассказывать об этом нет. Тем более, что, Кюбин, в силу своего жизненного опыта, был единственным из них, кто всегда замечал, какие голодные, страждущие взгляды милашка Ёнсу бросает на длинноволосого вокалиста, когда был уверен, что его никто не видит. А также то, что Чунджи с завидным постоянством делает то же самое. И ни тот, ни другой не решается сделать первый шаг, топчась на одном месте и ограничиваясь взаимными подколами и безболезненными шлепками то по плечам, то по заднице, — вроде как в шутку. При всех этих вводных Кюбину и показалось просто восхитительной идеей провести над ними своего рода психологический эксперимент, с априори провокационными условиями. Ведь что может быть веселее, чем поставить в неловкое положение своих друзей, которых так явно тянет друг к другу?.. А потом наблюдать за их смущением, которое, он почти уверен, будет присутствовать. Он разве что не вприпрыжку выходит в коридор, прихватив с собой купленную вчера в комбини рядом с отелем бутылочку колы, чтобы полакомиться вредной газировкой по пути в кафе. Пока даже не представляя, какую ошибку совершил. Кюбин успевает сделать всего несколько шагов по коридору в сторону лифтов, когда из номера через три двери выходит Милл. Шин резко тормозит, стараясь ничем не выдать своего присутствия, в надежде, что макнэ его не заметит сразу. Впрочем, тот, похоже, и не собирается его замечать — он просто стоит, ссутулившись и уставившись задумчиво в дверь напротив. Присмотревшись, Кюбин обнаруживает, что выглядит мальчишка грустным и каким-то измотанным. Он сдавливает в руках бутылку, приходя к выводу, что ему совсем не нравится такой вид младшего, и, быть может, его план оказался не так уж хорош по итогу. У него даже появляется мысль, что, пожалуй, стоит подойти к Ёнсу, ненавязчиво поинтересоваться, не случилось ли чего, как дверь номера открывается повторно, и к немой сцене присоединяется Чунджи. Он, в отличие от Милла, выглядит свежим и до жути довольным жизнью — ну, по шкале Чунджи, конечно, — и этот контраст вызывает ещё больше вопросов. Они вдвоём начинают свой путь к лифтам, Кюбин бесшумной тенью следует за ними, не теряя надежды выяснить хоть что-то, пока его не заметили. Так будет гораздо легче строить разговор и попытаться решить то, что там у них произошло. Проходят они, однако, всего несколько метров, когда Джунхён ни с того ни с сего ловит Милла за плечо, вынуждая остановиться. Кюбин лишь чудом не спотыкается о собственные ноги, резко замирая как вкопанный. Чунджи тем временем смотрит на младшего, и вид у него уже не такой жизнерадостный. Кюбин чувствует острую необходимость промочить вдруг пересохшее горло, и максимально тихо открывает колу, чтобы сделать пару глотков. Очень зря. Но откуда ему было знать, какому диалогу он станет свидетелем… — Ты выглядишь подавленным и едва ли словом обмолвился с самого пробуждения, Ёнсу-я, — в голосе Джунхёна неподдельное беспокойство. — Почему? Что тебя тревожит? Милл смотрит в ответ растеряно. Честно говоря, он и не знал, что его внутреннее состояние настолько очевидно. Они проснулись в районе семи-тридцати по будильнику на его телефоне, и первым, что бросилось в глаза Ёнсу, стоило как следует пробудиться и сползти с кровати, было то, что Чунджи ведёт себя… Обычно. Как будто то, что было между ними ночью, в порядке вещей. «Или как будто этого не было вовсе…» — добавил непрошенный внутренний голос, который Милл сразу же заткнул. И не то чтобы он ожидал чего-то конкретного от старшего, определённых действий или слов, но… У него создалось впечатление, что между ними повисла недосказанность, которую осознаёт только он. Или которая беспокоит лишь его, Чунджи при этом всё знает, понимает и живёт дальше, словно так и надо. Вкупе с чёрным поясом по накручиванию себя это привело к тому, что всё утро Милл ходил по номеру как мешком из-за угла припечатанный и, кроме «доброго утра» и «сходим позавтракать?» ничего из себя выдавить не смог. К моменту, когда они были готовы выходить «в люди», он почти уверился в выводе, что случившееся между ними действительно было лишь разовой акцией, а Джунхён просто дал ему то, что ему было нужно. В пользу этого говорило и то, что единственным, кто прямо признался в чувствах вчера, был Ёнсу. Однако он не собирается вываливать весь этот поток сознания на старшего, не желая обременять его своей глупой влюблённостью. — Ничего такого, хён, не обращай внимания, я… — он собирается уйти от разговора, ограничившись общими фразами. Забывая, с кем имеет дело, и каким упрямым бывает стоящий напротив парень. Чунджи берёт его за плечи — с нежностью, — обрывая на полуслове, и заглядывает ему в глаза. — Ёнсу-я, расскажи мне, пожалуйста. Ненавижу, когда ты грустишь. Что не так? Это из-за того, что произошло ночью?.. Милл понимает, что в его глазах промелькнула паника, и тут же видит, как взгляд Джунхёна становится виноватым и подавленным. О, нет, этого нельзя допустить. И он принимает решение быть честным, чтобы сохранить хотя бы то, что у них есть сейчас. — Нет, конечно, — для убедительности Милл мотает головой. — Ну, то есть не совсем… Просто… Понимаешь… Вчера… Когда я сказал, что ты мне нравишься… Ты ведь не ответил… Я даже не знаю, что тобой двигало… Как мне это всё понимать?.. Он ожидает чего угодно. Но точно не того, что, слушая его, Чунджи внезапно начнёт улыбаться — своей фирменной «кошачьей» улыбкой. Весь его запал тут же сходит на «нет», и становится до жути стыдно за себя и свою откровенность. Но это чувство одолевает его лишь пару секунд, потому что старший открывает рот и говорит такое, от чего Ёнсу идёт красными пятнами. — Глупый маленький мышонок, неужели ты всерьёз думаешь, что вчера мой язык оказался бы в тебе, если бы ты мне не нравился? В следующую секунду они оба подпрыгивают в ужасе от душераздирающего кашля, раздавшегося в паре метров от них. Повернувшись в сторону источника звука, они обнаруживают Кюбина, подавившегося колой, с текущими из глаз слезами и едва ли не задыхающегося. Чунджи, моментально сориентировавшись, оказывается рядом со старшим и от всей души хлопает его по спине, в какой-то степени спасая ему жизнь. — Спасибо, — хрипит Кюбин, как только начинает более-менее нормально дышать. Он поочерёдно смотрит то на Ёнсу, то на Джунхёна таким охреневшим взглядом, что ему самому начинает казаться, ещё чуть-чуть, и глаза выпадут из орбит. Он открывает рот, собираясь что-то сказать, но снова закрывает его, не в силах подобрать слов. Потом снова. Лишь с третьего раза ему удаётся сформулировать что-то, похожее на человеческую речь. — Ну, вы… это… поздравляю… — через силу выдаёт он, а затем уходит почему-то обратно к себе в номер, попутно пытаясь собрать реальность по кусочкам. Ёнсу, красный как переваренный рак, смотрит на удивительно спокойного Чунджи, и ему хочется плакать и смеяться одновременно. — Он всё слышал… И теперь знает… — Забей на него, — перебивает старший. — Ты понял суть моих слов? — спрашивает он, а в следующее мгновение, решив, видимо, не рисковать, говорит прямо, — ты мне тоже нравишься, очень сильно и уже давно. Просто мне никогда не хватало смелости произнести это вслух. Целую минуту Ёнсу смотрит ему в глаза, снова и снова прокручивая в голове услышанное, и, наконец, счастливо улыбается. — Значит, ты теперь… мой парень? — в его голосе столько надежды, что Чунджи с трудом удерживается от того, чтобы не подхватить его на руки и не потащить обратно в номер. — Если ты этого хочешь. Милл, положив болт на наличие в коридоре камер, встаёт на цыпочки и нежно касается губ Чунджи своими. — Больше всего на свете.