Лихорадка

Они только встают с насиженного места, наполовину покрытого чужой кровью, и вместе устало шагают по асфальту. Прайс вновь остался поговорить о своём с Николаем, а с ним засел и Газ. Вдвоём они были полностью чистыми. На них не было ни капли не их собственной, ни чужой крови. Так же как и на Гоусте. Ведь эти трое засели на крыше с снайперками. Хер знает, зачем им три винтовки, но, видимо, так надо, раз Прайс так сказал. А вот Джону повезло меньше всех. Он усталый, весь покрытый смесью грязи, пота и крови, как своей так и чужой, с грязным, испачканным кровью автоматом и такими же ножами в ножнах, лениво плёл с места их приземления. Он изредка здоровался со знакомыми, обходясь простым "привет". Он отказывался жать им руку. Их чистую ладонь. Он не хотел марать их руку чужой и своей кровью, своими грязными тактическими перчатками. Когда он был ещё семнадцатилетним пацаном, лет шесть назад если не все семь, не помнил, знал что своими сильными руками, вот этими — он посмотрел на свои ладони, приподняв их — он свернёт столько шей, оборвет столько жизней, то не верил бы самому себе. Ему уже не место в Раю. Столько людей он убил, а ведь кого то из них дома ждали дети, жена или девушка. Он лениво брёл по коридору, ещё пару раз кинув кому-то приветствие, но в конце-концов зашёл в свою комнатушку. Не хотев никого видеть, Джон закрыл дверь и устало зевнул. Живот заурчал от голода. Всё, чего сейчас так хотелось, это горячего душа и хорошенько покушать, а потом, возможно, вздремнуть. Джонни снял шлем, расстегнул все ремешки, стянул с себя бронижелет и разгрузку. Подсумки с гранатами, лекарствами и магазинами глухо стукнулись об пол. Автомат на предохранителе, патронов в патроннике нет, магазин вытащен. Все правила техники безопасности соблюдены. Сержант поставил оружие рядом с кроватью. Скинув с себя синюю футболку, почти полностью заляпаную тёмными, влажными пятнами смешавшиеся крови. Опять на выброс.. Да что ж такое то, а...? Третья футболка за неделю. Стянув с себя штаны, МакТавиш отправил их в стирку, и, взяв полотенце, пошёл в душевую. Им повезло. У них, как у сотрудников спец назначения, в отличии от новобранцев – хотя они вроде и не жаловались – душевые были в комнате. Горячая вода приятно обволокла не только тело, но и душу, наполнив её приятным чувство спокойствия и оторвав от негативных мыслей смешавшихся с усталостью. Он вышел из душа только минут через десять, если не больше. Странно. Обычно он выходил минуты за три. Но сегодня он сильно устал и был как будто убит. Сил чтобы думать не осталось совсем. Мокрые волосы, растрёпанные, отросшие и влажные, больше напоминает стрижку с выбритыми боками, как у Саймона. Джон однажды видел его без маски. Всего раз, но этого хватило, чтобы за неделю там, в дневнике Джонни, появилось не меньше десятка рисунков, посвящённых ему. Нет, они были там и раньше, но лицо Саймона впервые мелькнуло там только двадцатого числа. Джон даже подписал его, чтобы запомнить. Он устало потёр лицо и надел привычные всему корпусу шорты с футболкой. Живот вновь заурчал, начав протестовать из-за почти двухдневного голодания. Джон обулся и вышел из комнаты. Его лицо не излучало особой радости или активности. Оно выражало только то что его обладатель очень сильно хотел есть и спать. Кое-как, с Божей помощью конечно, опираясь на стену рукой, он дошёл до столовой. Положив себе на поднос тарелку макарон с сосисками, он отправился к столу, за которым сидели знакомые лица. Хоранги сразу отреагировал на возвращение души компании, налетев на него, действительно, словно большой-большой кот. Ким потрепал Соупа по его влажным волосам, пожал руку, и, наконец, отпустил. Джон так же не забыл поздороваться и с Роучем, рядом с которым расселся Киган. Они что-то бурно обсуждали, то смеясь, то оглядываясь на возгласы в столовой, и присутствие Джонни сразу не заметили. —Ох, Соуп!— обернувшись в его сторону прикрикнул Гари, подходя к тому. Он пожал ему руку и пихнул Кигана в бок локтем. Тот сразу обернулся и, заметив знакомого, стал чуть веселее. Он развернулся в столу, перекинув вторую ногу через лавочку и стал что-то рассказывать. Он не всегда такой весёлый, но иногда, когда нет ни заданий, ни тренингов с рекрутами, он становится чуть более разговорчив. Но всё такой же хмуроватый и с холодным голосом. Усевшись на скамейку, МакТавиш принялся есть, устало оглядывая еду. Сосиска казалась резиновой, еда по вкусу больше напоминает картон. Но он ест. Привык уже. *** —Блять!— он подрывается с места. Простыня и одеяло скомканы и валяются на полу от того как он ёрзал. Он весь в холодном поту. Матрас под ним влажный из-за испарины. Снова кошмар. Он хватает дневник и карандаш с тумбочки. Подлетает с кровати, босиком, толком не переодевшись и не расчесавшись, вылетает из комнаты и летит по коридору, опираясь на стену, жадно глотая воздух и слёзы. Дверь, до которой по ощущениям он бежал целую вечность, появляется в поле зрения. Ноги забились, ведь естественно, он бежал через весь корпус, спотыкался и падал, но потом вновь вставал и, хватая дневник, бежал дальше. Он бежал, не заметив зацепился ногой за угол стены и, всхлипнув, упал на пол, разбив нос и рассекая бровь. Сквозь мутную пелену слёз и темноты, рыщет по полу руками, судорожно пытаясь найти то, что выронил секундой ранее. Размазывает слёзы и кровь по лицу тыльной стороной ладони, наконец найдя свою вещь, и не медля не секунды, встаёт и не смотря на темноту в глазах, бежит дальше. *** Дверь бесшумно открылась, но скрипнувший пол выдаёт чьё-то присутствие. Саймон не обращает на это внимания, думает, показалось. Но тихие шаги к направлению его кровати всё же дают повод для беспокойства. Он чувствует на себе чужой взгляд, длящийся не более нескольких секунд, а после чьё-то тело садится на пол рядом с его кроватью. Рядом раздаётся всхлип, а после и неторопливое, еле слышное чириканье карандаша. Лунный свет, попадающий в комнату через окно, позволяет увидеть кто к нему пришёл, и рассмотреть парня получше. Гоуст открывает глаза и видит МакТавиша, что выглядит очень плохо; растрёпанные волосы, домашняя одежда, кое-где замаранная пятнами свежей крови, дрожь во всём теле и явные признаки паники. Он хмурится. Соуп вновь проводит рукой по лицу растирая кровь ещё больше. Гоуст, используя свои навыки делать всё без шума, садиться на кровати, а после кладёт руку на растрёпанный, дурацкий, но такой родной ирокез. Он потрепал его по голове, на что младший поднял заплаканный взгляд. Он походил на умоляющего уличного щенка, заметившего у тебя в руках тёплую булку. Саймон хлопает рукой по месту рядом с собой, на что Соуп стирая слёзы с глаз, сильнее размазывая кровь по лицу, встал и уселся на предложенное ему место. Гоуст тянется в тумбочку, достаёт оттуда пару пластырей и влажные салфетки. Открывает пачку и достаёт салфетку, берёт сержанта за подбородок, и притягивает поближе. Несмотря на суровые, только и способные на то, чтобы держать автомат и сворачивать шеи на вид руки, работают с ювелирной аккуратностью, нежно проводя по лицу салфеткой, собирая смесь крови и слёз. Он наклеивает пластырь на ранку, откладывает пачку и пластыри на тумбу, поворачивается к нему и смотрит в глаза. В них, кажется, промелькнула жалость. Он ложится, выдыхает, расставляя руки для объятий. Соуп, не медля ни секунды, ныряет к нему. Саймон обнимает его, поглаживает успокаивающе по спине, зарывается в волосы, вдыхает знакомый аромат шампуня, который Джон выбирает, ну ей Богу, долго, как женщина. Невесомо целует его в макушку, и, наконец, говорит; —спокойной ночи, Джонни. Если что то случится, то буди меня, я не кусаюсь.