О лисьих следах в высокой траве

      Бай Чжу просыпается тихо. Поднявшись в постели, но не опуская с неё ног, доктор потягивается, тихо выдыхая, когда тело будто бы разом хрустит в нескольких местах, и зевает, опуская взгляд близоруко прищуренных глаз на рыжую макушку слева от себя.       Медные пряди покоятся, разбросанные, на подушке, испачканной засохшей за ночь кровью.       Тарталья, должно быть, пришёл перед рассветом — доктор слышал его шаги сквозь сон, но проснуться окончательно не сумел, лишь засопел тихонько, когда постель чуть прогнулась под знакомым весом Фатуи. Грязный, взмокший, растворивший водяные клинки за миг до того, как упасть лицом в подушку — он, наверное, вымотался после своих тёмных и таинственных дел настолько, что позабыл о том, сколько раз Бай Чжу, сведя брови, мягко упрекал его за такие появления... или помнил, но в этот раз оказался не в состоянии даже стянуть с себя окровавленную рубашку.       Лекарь вздыхает, надевая очки. Просьбы быть осторожнее и внимательнее к себе в бою Чайльд воспринимал не иначе, как личное оскорбление.       Повезло, что Чан Шэн, спящая до неприличия чутко, сегодня ночевала у Ци Ци, следя за сном маленькой зомби. В ином случае оба мужчины не избежали бы грозного выговора от рассерженной не на шутку змеи: один — за вторжение посреди ночи, другой — за то, что рыжему бесу в подобном потворствует, журя Предвестника едва ли вполсилы. Аккуратно осматривая мерно дышащего Тарталью, Бай Чжу мысленно хмыкает: обвинение от доброй подруги в излишней мягкости к Фатуи было совсем не безосновательным... но иначе лекарь не мог, всякий раз отговариваясь обязывающей помогать любому нуждающемуся клятвой.       Клятва, конечно, обязывала Бай Чжу бережно перевернуть Чайльда на спину и с пристальным вниманием осмотреть сопящего вояку, удостоверившись, что немногочисленные раны на теле мужчины его жизни точно не угрожают, а кровь, измазавшая постельное, в большей степени принадлежит не ему. А вот запечатлеть скромный поцелуй на лбу у того доктор решает уже сам, со вздохом сев рядом с Фатуи. Дышит тот ровно и глубоко, беспокоиться не о чем... и всё-таки всякий раз, когда Тарталья возвращался с очередной бойни, спокойный внешне лекарь был вынужден успокаивать тревожные мысли, тихо, но назойливо гудящие в разуме. И сейчас, задумчиво нахмурившись и держа пальцы на чужом ровном пульсе, Бай Чжу куда больше был погружён в свои мысли, нежели так внимательно следил за состоянием Чайльда.       А потому, когда ладонь Тартальи чуть дёргается, а сам он бормочет что-то, жмурясь, доктор от неожиданности вздрагивает и сам, мягко сжав пальцы на чужом запястье и подняв взгляд на лицо сонного вояки.       — Тише, – успокаивающе проводит по чужой руке Бай Чжу. Чайльд, неугомонный, глаза продрать не успел, а уже пытается выскочить из постели и куда-то бежать. На месте, судя по всему, его держат разве что прохладные пальцы лекаря, а может, сил, чтобы встать, ещё не хватает – в любом случае Предвестник, дрогнув раз, лежит тихо, промаргиваясь, пока доктор со вздохом оглядывает вояку и едва заметно улыбается.       — И не стыдно тебе?       — Да ничуть... Эй, ты чего?       Тарталья с изумлением поднимает брови, наконец продрав глаза: Бай Чжу смеётся. Облегчëнно, мягко, позволив себе улыбаться, не вздрагивая от приступов кашля, лекарь смеëтся — и вслед за ним несмело улыбается Аякс, не совсем понимая причину чужого веселья, но будучи не прочь его разделить.       — Невозможный... — доктор со смешком наклоняется ближе, коснувшись губами чужого лба. — Я просто рад, что ты вернулся.