My little happiness

Два года до окончания детского сада для Хуа Чэна оказались, мягко сказать, ужасными. Отец запил ещё больше, а вместе с этим дома перестало быть хоть сколько-нибудь безопасно. Каждый день происходили побои, еда в холодильнике не появлялась неделями, а в садике воспитатели только смотрели на истощенного ребёнка сочувствующим взглядом, давали порции побольше, но ничего более не предпринимали. Всё, что могло скрасить будни мальчика — звонок от матери или воспоминания о Се Ляне. Он скучал по обоим, но голос мамы хотя бы слышал, мог посмотреть на неё на фотографиях, в то время как с Се Лянем не было ни одного связующего звена. Тогда-то Хуа научился рисовать и, стоило признать, выходило у него отлично. Со всех рисунков на него смотрел Лянь-Лянь, но хотелось чтобы друг действительно оказался рядом. Выразить свои мысли о том, как он скучает по нему — лучику солнца в вечный сезон бурь и ураганов его жизни, было жизненно необходимо, но, к сожалению, даже рассказать об этом было некому.  Прошел выпускной Хуа Чэна из садика — ещё один повод выпить для отца. Мальчик снова заперся в ванной, чтобы спокойно порисовать, но от усталости после праздника заснул прямо над листом. Прошёл час и разбудил его уже запах гари, настойчиво норовящий проникнуть в нос. Чувство чего-то неладного оправдалось: отец заснул с сигаретой на диване, который уже полностью загорелся. Будить мужчину было уже поздно. Хуа Чэну удалось остаться невредимым, но кроме рюкзачка с игрушками, прихваченного на бегу, не уцелело ничего.  После этого события Хуа-Хуа наконец забрала к себе мама. Пришлось переехать в другую провинцию, потому что на старом месте жительства работы не нашлось. Мало кто назвал бы их новое жильё хорошим местом, но Хуа Чэну хотя бы было что есть, и рядом был человек, который его любит, а этого уже было достаточно для счастья. Единственное, что заставляло грустить его теперь — продолжавшееся отсутствие Се Ляня в его жизни. Впервые идти в школу было страшно. В голове всё ещё чётко представлялись сцены драк с детьми в садике и с отцом дома, и никто не давал гарантий того, что теперь всё будет иначе. Конечно, мама пыталась исправить все проблемы Хуа, старалась окружить заботой и вылечить болезненные гематомы, до сих пор не сошедшие, но у неё по прежнему не хватало времени и денег. Женщина видела, насколько замкнутым был её сын, об этом же ей твердили и учителя, описывая устрашающие картины его безуспешного будущего из-за слишком низкого уровня социализации. Мадам Хуа никого не слушала — даже отрабатывая две смены ежедневно, она находила время для сына. Безусловно, она чувствовала вину за то, что у её мальчика оказалось такое поломанное детство, ведь она уехала на заработки, оставив малыша с отцом-тираном. Теперь исправить это всё казалось невозможным, но мать не сдавалась. И всё же жили они неплохо — Хуа Чэну нравилось. Каждый день, а точнее ночь, он дожидался возвращения мамы. К этому времени он успевал начисто вымыть всю их маленькую квартиру, снятую за гроши, приготовить скромный ужин, если было из чего, и напоследок безупречно выполнить домашние задания. Каждый раз, возвращаясь домой и видя всё это, женщина не могла сдержать слёз. Иногда маме звонил брат и просил денег. На самом деле старший брат Хуа Чэна не был сыном его мамы, у них только был общий отец, но мадам Хуа всё равно заботилась о нём как о своём ребёнке и каждый раз давала в долг, так и не получая возврата.  Через два года Хуа Чэн научился открываться людям. Он начал разговаривать с одноклассниками, хоть и без особого удовольствия, а иногда и гулять с ними. Ему перестал сниться день, когда случился пожар, почти перестал сниться отец. Он был счастлив с мамой, но кое-что из «прошлой» жизни ему снилось постоянно и он нисколько не сожалел об этих снах — потому что в них был Се Лянь. Когда у мамы появился телефон с соцсетями, мальчик пытался найти страничку старого друга или его родителей, да хотя бы наставника, но попытки были безуспешны. Колечко, которое когда-то подарил ему Се Лянь, уже не налезало на подросшие пальчики, поэтому Хуа Чэн сделал из него подвеску на ниточке. Он продолжал рисовать портреты Ляня, пытаясь представить его чуть подросшим, вытянувшимся и с менее выраженными детскими щёчками. Рисунки выходили отличными, но они не нравились самому Хуа Чэну. Не нравились потому что он не знал где сейчас Се Лянь и что с ним. Он злился на себя, но, будучи восьмилетним ребёнком, сделать ничего не мог. К десяти годам жизнь приготовила Хуа Чэну ещё одно трагическое испытание. По началу он был рад приезду старшего брата и сильно удивлялся тому, как этим событием обеспокоена мама. В их первую встречу за несколько лет мальчик не узнал родственника — в 25 лет он выглядел уже на все 40, с впалыми глазами, затуманенным взглядом и сожженной кожей на носу. Он чем-то напомнил ему отца, но сходства были даже не во внешности — при виде брата он испытывал те же чувства, что и с покойным родителем. Не вынося нахождения с ним в одном помещении, Хуа сбежал на прогулку с одноклассниками, надеясь вернуться одновременно с мамой. Надежды ребёнка не воплотились в жизнь — он оказался дома слишком поздно. Мадам Хуа пришла на час раньше и за это время у неё с приёмным сыном успела произойти перепалка. Последствия были ужасными — в этот день Хуа Чэн стал полным сиротой, обнаружив в квартире бездыханное тело мамы. Когда вернулся старший брат — явно не в трезвом сознании — боль ребёнка трансформировалась в неукротимый гнев. В таких драках, какая завязалась между братьями, дитё становится взрослым. За эти несколько минут повзрослел и Хуа. Он уступал брату в комплекции, но его напор, вызванный яростью, тысячекратно превышал преимущества старшего. Тонкими детскими пальцами Хуа Чэн расцарапал брату всё лицо, выдрал клок волос, но всё же оказался слабее. Ответным выпадом старший выбил ему глаз и от болевого шока мальчик перестал осознавать происходящее. Он уже не видел как вызванная соседями полиция вламывается в дом и проводит задержание. Две недели бедного Хуа Чэна таскали из больницы в полицейский участок, но на допросах он не мог сказать и слова. Ни добрые женщины из органов опеки, ни опытные следователи и психологи, ни уставший врач не могли заставить ребёнка говорить.  Спустя полмесяца ему провели операцию по удалению глазного яблока. Врач объяснил, что они могут не делать этого, но тогда мальчик рискует ослепнуть на оба глаза, и робким кивком Хуа выразил своё согласие. Реабилитация заняла полтора месяца, в течение которых каждый день к нему приходил строгий мужчина и задавал кучу вопросов. Спрашивал есть ли у него родственники, помнит ли Хуа, сколько ему лет, как его зовут, может ли он рассказать о своих родителях и о событиях того дня, помнит ли он как говорить, знает ли он как читать. Иногда мальчик писал ответы на листочке бумаги, но ни слова так и не произносил.  По ночам, чтобы его способность говорить не пропала окончательно, он пел себе колыбельные, вспоминая, как делала это мама. Плакать после операции было нельзя, но сердце от воспоминаний щемило сильно. Когда его выписали из больницы, снова пришёл тот серьёзный мужчина и они вдвоём поехали в квартиру, где жил Хуа Чэн с мамой. — Если ты не захочешь туда входить, я не буду заставлять тебя. В конце этого месяца сюда заедут новые арендаторы, а ты будешь жить в месте, где много других детей. Нам надо собрать твои вещи, но я могу сделать это сам. Ты хочешь войти внутрь? — осторожно предложил мужчина. Хуа Чэн только кивнул. Он хотел последний раз почувствовать запах дома, ведь так же пахла и его мама. Хотел сам забрать всё, что было ему так дорого. Было страшно прощаться с домом, хранящим воспоминания, но не делать этого он не мог.  На сбор всех его пожитков ушло достаточно мало времени. Строгий мужчина, который уже не казался таким уж строгим, находился рядом с мальчиком, но это не было похоже на контроль — больше на заботливый присмотр. Когда Хуа перешёл к игрушкам, мужчина спросил какую он любит больше всего. Тогда-то мальчик заговорил впервые за два месяца. — Красная машинка и самолётик. Это Се Лянь дарил, он мой друг, — демонстрировал мальчик, сопровождая рассказом и складывая всё в коробку. — Плюшевый лис. Он от мамы. Глиняный дракон, его я сам сделал. А других у меня нет и не было никогда. Я в них не играю, только храню, но они очень ценные. Хуа Чэн устал от гудящего роя мыслей в своей голове и хороший собеседник стал для него спасением. Он чувствовал, что сейчас этому мужчине не надо от него того, что хотели врачи, следователи и другие работники. Этот человек говорил с ним, чтобы ребёнку было не так одиноко, поэтому Хуа рискнул открыться ему. Он продолжал собирать вещи, рассказывая о своей жизни и даже показывая свои особенно хорошие рисунки. В детском доме Хуа Чэну было не хуже, чем с отцом, но не лучше, чем с мамой. Он описал бы это как твёрдое «нормально». Он рисковал снова подвергнуться издевательствам со стороны других детей, но теперь внутренний стержень Хуа был почти несгибаем. Он сразу показал, что может дать отпор, поэтому врагов у него не появилось — ровно как и друзей. Иногда он мог поговорить с тем серьёзным мужчиной — теперь Хуа Чэн знал, что его зовут Инь Цзинь. Выяснилось, что Инь Цзинь так хорошо понимал Хуа Чэна, потому что помимо работы ещё и воспитывал сына, который тоже был сиротой до попадания в приёмную семью. В школе дела у Хуа шли неплохо — он даже мог бы стать лучшим учеником, если бы учителя разбирали его почерк. К 13 годам он понял, что пора начать строить свою независимую жизнь — иначе будет поздно. Найти неофициальную подработку было трудно, но ему удавалось перебиваться всякими мелкими делами то там, то тут. Самым тяжелым было сочетать работу с расписанием — к 7 утра он точно должен был возвращаться в детский дом, чтобы никто ничего не заподозрил, после учёбы у него оставалось только два часа, а снова сбегал на работу Хуа только в 11 ночи, когда отбой уже наступил. В какой-то момент курирующие воспитатели начали замечать ужасный недосып парня и обо всём догадались, но никаких обоснованных претензий ему выдвинуть не смогли.  Они только нажаловались Инь Цзиню, который явно имел в глазах юноши авторитет, но вместо того, чтобы поругать, мужчина похвалил Хуа Чэна за усердие. Только вариант работы он предложил ему получше — те самые два часа после школы Хуа Чэн бы тратил на занятия с сыном Инь Цзиня, Инь Юем. Отказаться было бы и глупо, и невежливо, потому Хуа согласился. Мальчик был на четыре года младше и учить его было почти нечему — Инь Юй понимал весь материал отлично, но Хуа Чэн всё равно не желал получать деньги за безделье, так что делился всеми своими знаниями. В 16 Хуа Чэн всё-таки устроился на полноценную работу. Он давно для себя решил: раз уж у него не получается найти Се Ляня, он должен стать настолько успешным, чтобы Се Ляню не доставили труда поиски самого Хуа Чэна. Усердно изучая экономику, откладывая всё, что заработал за несколько лет, юноша отлично понимал, что его шансы развить бизнес действительно низкие, поэтому подработку выбрал там, где варились огромные деньги — в казино. Иногда там появлялись действительно богатые люди — и оттого самоуверенные. Им ничего не стоило поделиться советом с бедным официантом, зато Хуа запоминал все советы и решал, какие из них действительно могут оказаться полезными.  Единственный ровесник, с которым общался Хуа Чэн, был его коллегой. Хэ Сюань составлял ему компанию на перекурах и пробежках до ларька с энергетиками, без которых парни не могли вытянуть совмещение работы и учёбы. В первую неделю совместной работы они только язвили друг другу, зато стоило потом разговориться о жизни — и вот, в свободное время, которого у обоих почти не было, они уже гуляют вместе. Хэ Сюань рос в бедной семье и на работу устроился как раз для помощи родителям. По сравнению с остальными сверстниками, Сюань казался Хуа Чэну вполне себе умным человеком, и Хэ Сюаня Хуа Чэн раздражал меньше остальных. За пару месяцев они сдружились. Хэ Сюань стал одним из немногих, кому Хуа рассказал о своей жизни.  — Твоё стремление сделать всё в жизни ради этого Се Ляня не кажется тебе маниакальным? — на очередном перерыве спросил Хэ Сюань товарища, поджигая сигарету. — Со стороны это выглядит так, будто у тебя поехала крыша и ты одержим. — Какая к черту одержимость? Разве есть что-то странное в том, что я хочу отплатить добром человеку, который не дал пятилетнему ребёнку довести себя до желания умереть? Ты очень хорошо умеешь бегать, особенно от умных мыслей, — язвительно фыркнул Хуа Чэн. Пусть в словах друга и был здравый смысл, Хуа ни за что на свете не отказался бы от своих верных чувств. И всё же Хуа действительно пытался сделать всё, что мог, чтобы найти Се Ляня.  Как только ему стукнуло 18 лет, он начал совмещать работу и учёбу в университете с постепенным открытием собственного бизнеса. Было нелегко, но «легко» никто и не обещал. Преподаватели пытались занизить баллы за низкую посещаемость, стартовый капитал стремительно уменьшался, снова не хватало сна, но Хуа Чэн был уверен, что всё получится. «Легко» в его жизни никогда и не было, а значит ему не привыкать. В любом случае, он знал для чего старается. Через 4 года успех стал соизмерим стараниям и страданиям, которые пришлось испытать до него. Игорный бизнес Хуа Чэна разросся до впечатляющих масштабов — даже в Макао его игорные дома стали одними из самых посещаемых. Казалось бы, у него было всё, чего можно пожелать — огромное количество денег, разгар молодости, даже близкие люди в лице Хэ Сюаня и семьи Инь присутствовали. А не хватало Хуа Чэну только Се Ляня. Всё чаще после очередных безуспешных поисков на него накатывало отчаяние, но он помнил их клятву обязательно встретиться — помнил и почему-то верил.