Один. Два. Три. Четыре.
Он поджимает колени к грудной клетке, обхватывая их руками и начинает считать ворон, летающих на стене, находящейся напротив. Шаги знакомого медбрата, что с ним уже почти как месяц, заставляют только начать считать вслух. - Пять, шесть… - он качается на кровати, всё рассматривая птиц — такие чёрные, красивые, эстетичные, и небо с ними такое синее.Семь. Восемь. Девять.
- Доброе утро. - тот самый Шиничиро, что и работает тут видно, что недавно. Всегда дружелюбен, что не может не радовать, хоть что-то рассказать может, никакого грубого отношения. - Что считаешь? - Там, - словно ребёнок показывает пальцем прямо и неадекватно для себя самого улыбается. - Вороны. «Доброе утро» далеко не является таковым уже как почти три года, если не больше. Меря углы сжимающей комнаты, вроде как, коротаешь время, но с другой стороны всё становится только медленнее и размереннее. Но и к этому привыкаешь, уже не занимаясь излишним самобичеванием. Медбрат подходит с таблеткой, что всегда первая по утрам, именно от неё всегда хочется спать. Блондин воротит голову, мол, не хочет - и всё каждый раз по-детски верит, что не заставят, умолчат. - Пить лекарства надо, давай. Всё-таки запихивают одну, а за ней другую, сразу же будто закрепляя это всё водой. Он прячет всё под язык, проглатывая только жидкость, но яро делая вид, что выполнил процедуру как нужно. - Молодец, - хлопают пару раз по плечу, но на это ровным счётом плевать, главное доиграть собственную роль послушного пациента. - Через пару часов зайду, отдыхай. И всё равно на то, что палата вновь наполняется присутствием только одного человека. Видятся эти вороны в действительном искусстве. И видятся взаправду, он их не придумал. Хочется наконец развидеть их, как и синее небо, но в количестве только невольно подмечаешь новую. Это всё не роль, не образ. Это реальность.Десять.
*** Эмма тихо подходит к небольшому окну, что закрыто решётками и смотрит на уже посветлевшую улицу, уже чувствуя, что время близится к шести утра: в это время больных обычно будят, дабы дать каждому необходимую порцию лекарств, а после можно ложиться спать до полвосьмого, ожидая завтрака. Её пальцы едва касаются стекла, а сама девушка в очередной раз только мечтает вдохнуть воздуха свободы без контроля постоянно менявшихся здесь врачей, да и в целом персонала. Здесь трудно не завыть пациентам. О чём тогда речь с работниками? Ни один здесь не пробыл больше двух месяцев. Сзади чьи-то шаги, что заставляют вздрогнуть и даже одёрнуться с места от испуга. Кажется, это Шиничиро. Только он ходит так спокойно, и его спокойный взгляд никогда не способен подавить что-то внутри. Эмма успела полюбить его не меньше, чем те, к кому он ещё заходит. Ведь раньше и правда были довольно-таки грубые, а сейчас даже улыбку спрятать получается с трудом со своей-то якобы «на предпоследней стадии» стрессового расстройства. - Доброе утро, Эммочка. Хорошо себя чувствуешь? Она только оборачивается и кивает, ведь для всех та до сих пор говорить не может, тяжелые моральные травмы. Однако иногда кажется, что Шиничиро давно знает, либо хотя бы подозревает, что его пациентка способна говорить и чувствовать, и каждое её действие ни какие-либо рефлексы и инстинкты. И сейчас он тоже, наверняка, замечает этот живой огонёк в глазах на появившиеся за окном лучики солнца, только ища нужные препараты. - Да, там тепло сейчас. Я минут пятнадцать назад выходил. Пей и ложись. - Он улыбается, словно, её старший брат, который о ней сильно заботиться. Их бы по привычке выпить, но в голове вчерашние события. Пойти против системы, правильно? Правильно! Тем более сейчас в мужской руке среди четырёх капсул отчётлива заметна светло-коричневая - именно от неё сворачивает язык и бешено трясёт внутри. Интересно, знают ли все эти медработники какой вообще эффект несёт каждое лекарство? Пьёт воду сама, замечая на это только отчасти благодарную улыбку, но ловко оставляет таблетки за щекой. - Молодец. А как только вновь остаётся одна, плюёт в ладонь, спешно пряча под подушку - выкинет вечером. Беспокоит другое: как там Он? Выполнил ли их условие? Но Дракен до сих пор досчитывает ворон, а в разуме вместе с птицами и та самая Эмма. Пока таблетки только постепенно тают во рту, его волнует совершенно другое. Эмма. Красивое имя. Нет, Эмма даже похожа на этих ворон. Она красивее их в миллион раз. *** День проходит обычно: с таблетками, с приёмами пищи, с дозволенным сбором в коридоре ровно в шесть вечера, когда загорается телевизор, и многие больные пациенты до девяти и правда с радостью смотрят на экран, хоть как-то разбавляя собственную жизнь. Но эти двое чаще всего стремятся оставаться в палате и только отдалённо слушать происходящее. Находиться с другими - ведь только бо́льшее разочарование, им каждому между собой разговаривать запрещено. Дурацкие, до безумия дурацкие правила. Кто их придумал, если их всё равно нарушают? Видимо, как раз тот, кто никогда не чувствовал себя раздавленным в этом мире, кто не сидел так вот: в четырёх стенах с диким желанием вздохнуть вечернего воздуха, да хоть какого. Гнить заживо. И эти двое так же отчаянно ждут девяти, чтобы встретиться, чтобы рассказать как они странно умудрились не выпить ни одного лекарства и подметить эту «удачу» лишь потому, что смена Шиничиро, потом будет гораздо труднее. Хотелось разговаривать, ведь молчать сутками было невыносимо, хоть и давно привычно. Девять на часах в коридоре и свет практически гаснёт полностью, но подрываться не получается, проходит контрольный осмотр, где якобы убеждаются, что все спят, и можно на дежурство в другой конец коридора - именно это сыграло на руку их знакомству: хитрый план и желание покурить в полной тишине. Но вот, полдевятого, и первым незаметно, но довольно ловко проскальзывает в туалет он, что даже курить без знакомой не решается, ждёт. Смотрит в окно на всё ту же картину за окном, на один и тот же вид, что никогда не прекращал завораживать своей красотой, что если раз в неделю им позволяют гулять где-то близко - всё равно невозможно наглядеться. Этот блондинистый мальчик, кстати, всегда любил тихие места до невыносимости, но так давно не видел те самые переулки и улицы, что кажется вовсе и не помнит той любви к свободе. Эмма же вбежит минут через пятнадцать, даже и не удивляясь, что не первая тут, лишь улыбнётся за собой невольно: то ли радуясь встрече, то ли некой «свободе», и получит что-то подобное в ответ. - Ещё бы чуть-чуть и спалили... Блин... - тихий голос и лёгкая отдышка, ладони опускаются на колени. - И тебе привет. - он тянет руку, не решаясь обнять, хотя кажется, что объятия были бы очень кстати, но мало ли, собеседница против. И она была бы не против совершенно прижаться ближе, но только жмёт руку в ответ, чувствуя, что пальцы собеседника тёплые. А они знакомы-то всего ничего. - Нас когда-нибудь точно спалят. - наконец девушка глубже вздыхает, по привычке прислушиваясь ко звукам к коридоре. Тишина. - На то и бегаем. - в руках Рюгуджи мелькает пачка сигарет, в которой их с фильтром не так уж и много. - По одной? -По одной. Эмма осторожно вытаскивает из его пальцев сигарету зубами, а Дракен её сразу поджигает, после и свою. Вновь начинается излишнее-бешеное наслаждение, которые двое разделяют абсолютно равносильно. - Ммм... Мальборо, фиолетовый? - со вчерашнего дня различить не получилось, да и сигареты лежат не в оригинальной обёртке, зато теперь фильтр отчётливее. - Что имеем, да и... Замолкает. В коридоре становится слышны отчётливые шаги каблуков. Чёрт, чёрт, чёрт. Они не успеют. Выкинуть бычок через ненавистные решётки успевает только мужчина, а после резко дёргает за руку в сторону. И в последний момент они успевают скрыться за одной из кабинок с явно испуганными взглядами. Силуэт проходит мимо, что слышно по шагам, видимо, ничего не подозревая. Выдох. Вот только с этим выдохом приходит и понимание того, что они запредельно близко к друг другу. Неловкость, но в то же время необъяснимый уют, сейчас бы только прижаться... - Ну что, одну на двоих курить будем? - его рука только скользит по предплечью, а после, делает шаг назад, создавая расстояние вновь. - Значит так.