Был вечер музыки и ласки, Всё в дачном садике цвело. Ему в задумчивые глазки Взглянула мама так светло!
- Милый, ну тебя хоть тут хорошо кормят? - женщина гладит по плечу своего сына, а свободной рукой приобнимает. Но блондин только одёргивается, не позволяет к себе излишних касаний, а мать только строго выдыхает и сама отодвигается. - А тебя хорошо кормят, мамочка? - он произносит последнее слово с излишней обидой, прямо-таки выделяя обращение к последней. - Каждый день, наверное, морепродукты ешь или подороже чё? Папочка не жалеет?Когда ж в пруду она исчезла И успокоилась вода, Он понял — жестом злого жезла Её колдун увлёк туда.
В глазах горит вовсе неадекватный огонёк, превращаясь в само пламя. Мать уже не смотрит с такой «искренностью», теперь на лице мелькает презрение. Она сама знает, что променяла родного ребёнка на какого-то богатенького мужчину, за что получила нехилое осуждение от большого количества знакомых, но самое главное - от своего сына. Но вытащила репутацию деньгами, и все забыли. Этим плохи люди: делая из чего-то «трагедию», уже завтра не помнят, находят нужные варианты своей жизни, а не чей-либо ещё. В его жизни отца толком не было, а пусть в семнадцать, но появился. Несмотря на огромное количество денег у себя в кармане, всегда оставался хорошим человеком, а общего с мужчиной нашлось сразу же много. Тут же и оружие, и музыка, и прочие хоть и заезженные, но ставшие интересными темы. Казалось, новый отчим полюбился даже больше, чем родная мать, которая не одобряла этих простых и якобы детских «Дядя», сразу же требуя имя и отчество, либо «папа». Последним назвать не получалось, такая решимость ушла ещё в ранние годы, а вот «противоречивое обращение» в лице «папочка» звучало куда лучше, чтобы напомнить матери о самой главной её ошибке - отказ от родного сына. Ситуация пошла врозь. У них с матерью не должно быть детей, даже упоминания о них. Это мешало их делам по бизнесу и заключению какой-то там выгодной сделки. Вникать не хотелось, да и как-то не успелось, не вышло. Парню придумали кучу болячек помимо, шизофрении, и всяческие диагнозы, что до конца жизни бы, либо лет десять минимум не позволили ему никуда деться из психиатрии. И даже если ему стукнуло восемнадцать - всё равно. Он будто бы им чем-то помешал, сказали бы раньше - уехал бы, ушёл, не полез бы к грязным деньгам, чёрт побери. А в итоге получил только одну комнатушку, подобную карцеру и «лучшие условия», поначалу совершенно ничего не понимая. - Я приду через неделю, сигареты там. Она уходит, а ему всё равно. Она покупает ему сигареты и это единственное, что вызывает хоть какой-то восторг. Все остальные эмоции безразличия, ему безразличны все. Кроме, кажется, Эммы, с которой они знакомы меньше недели, но видя её каждый день, фактически в одно и то же время, что-то обрывается внутри, подобно канату. И скинуть на одиночество это вполне себе возможно, скинуть на то, что необходимо с кем-то разговаривать в адекватной манере тоже. Но здесь другое. *** - Меня так заебали эти психиатры. - Эмма прижимает голову с стеклу, всё также сидя на подоконнике. На лице полное спокойствие, но очевидно, что то совершенно недолгое. Только малейший звук в коридоре, как эти двое подрываются уже прятаться куда только возможно. Это всё: действительная фобия, после последнего раза, который заставил исключительно залиться краской, ведь такое близкое расстояние не таких близких между собой людей кого угодно выведет из себя. - А со мной они почему-то даже не пытаются, - от Дракена слышна усмешка. Он забирается на подоконник, смотря на собеседницу, пытаясь откапать хоть немного иронии прямо сейчас. - Но это всё материны устои. - А как ты здесь вообще оказался, если всё хорошо было? У него от этого только глаза бегают, очевидно, что не захотел бы прямо всё так рассказывать, но не сможет и прямо сейчас промолчать. Этой милой девушке, что совсем скоро восемнадцать, почему-то совсем не страшно доверять. Да и чего боятся-то? Это тоже можно покрыть деньгами. Кажется, всё можно покрыть деньгами. - Да мать нашла богатого уебка, а я думал, что всё лучше будет. Он дядька-то неплохой показался, хоть и денег много, а в итоге: вот. Бизнес им нужен оказался какой-то за границей, а я не к хую. Вот и оказался резко неадекватным, хотя всю жизнь заебись всё было. - Скучаешь по ним? - Эмма только слегка двигается ближе, но то совершенно случайно, только наоборот возникает ещё большая идиллия. - Нет, обойдутся, - а теперь на его лице ни с того ни с сего возникает улыбка, совершенно простая, но, мол, защитная реакция. - А у тебя что? Тоже родственники? - Да нет... - хрупкие ладони сжимаются между собой довольно крепко, показывая даже некое расстройство и то самое «больная тема». - У меня мать с отцом погибли в авиакатастрофе - я тогда думала, что жить дальше не смогу. Осталась бабушка, да и она побыстрее сдала в психушку с депрессией, мол, ты девочка взрослая, всё понимаешь. - Почему она так поступила? Это же типа... Так не должно быть. - А я не знаю. Мне тяжело, а она о себе думает. Ну как было всегда. - в голове у девушки множество мыслей, которые стремительно наводят печаль прямо-таки в привычной депрессии. Это чувство, даже вернее жизненное состояние, готово резать без ножа и по-живому. И хочет добавить, что совсем не скучает по ней и ей безразлично, дабы показаться сильной, но не может. Любые внутренние душевные противоречия прогибаются с первой слезинкой на глазах. Она давно не плакала, а значит зарыла чувства в себе. Их только что вскопали, а спрятать снова быстро не получилось. Потому и сейчас по щекам солёные дорожки, а в отличительной черте параллельно поджатые губы. Он видит. И впервые почему-то беспокоится. Он не хочет видеть, как его новая подруга плачет. Просто потому что внутри него, в его механизмах это невозможно. Убиваться о ком-то там ещё имеет право только он, потому и сейчас не может позволить, тем более ей. Той, которая похожа на красивую птицу - ворону. Неуверенно тянет руки вперёд, мгновенно обнимая довольно крепко худое тело, заставляя девушку прижать голову к довольно немаленьким плечам и лишь затихнуть, не выдавая сбивчивого дыхания. - Я очень по ним скучаю. Невыносимые на слух всхлипы. И он вновь поймёт: как это и что это такое. Ему бы самому не ощущать чего-то схожего, тогда было бы проще, тогда бы не возникло такого масштабного сочувствия. Жить в таких условиях - лютый ад. Бесчеловечность. В неприятном, тёмном помещении виснут тишина и необыкновенная теплота друг от друга. Ведь итак, чаще всего, холодно, не спасёт ни одно одеяло в палатах и ни один тёплый солнечный луч. А иногда, душно, душно до невозможности. Но сейчас точно так, как нужно. По молчанию между ними, более похожему на паузы, понятно. - А теперь, вот, совсем одна, получается. Макушка девушки поднимается слегка вверх, смотря на строгое и печальное выражение лица уже, кажется, друга. Она сказала ему слишком очевидную и жалкую вещь, но от этого даже стало как-то проще. - Не говори так, - осторожно прижимает её голову ладонью к плечу вновь, боясь излишнего контакта глазами. - У тебя буду я, если захочешь, - так непорочно чисто звучат эти слова, что и правда суждены сбыться. - А теперь, давай покурим? Я тоже заебался.