и блестят твои глаза

— привет, саша, — сказал роман. мы виделись буквально сегодня днём, но я был так рад его видеть, что заулыбался, наверное, совсем как дурак. он стоял, привалившись плечом к дверному косяку, и тоже улыбался. в квартире пахло свежесваренным кофе. — витька, что ли? — шёпотом спросил я, кивая в сторону кухни. — какой витька? — с улыбкой и тоже шёпотом спросил роман и продолжил уже нормальным голосом. — он ж на конференции. я хлопнул себя по лбу: — точно. давно? — да вот, только что, считай, улетел, — пожал плечом роман. я наконец скинул верхнюю одежду, разулся и теперь неловко переминался с ноги на ногу в маленькой прихожей, откровенно разглядывая романа, не зная, что сказать, более того — не желая что-либо говорить. роман стоял передо мной, всё так же подпирая плечом косяк, и тоже смотрел на меня. — кофе? — вдруг предложил он. — давай, — согласился я почти механически. с места ни один не сдвинулся и кофе пить никто тоже не пошёл. зато преодолеть разделявшее нас расстояние оказалось проще простого — роман с готовностью шагнул мне навстречу, как будто только этого и ждал, и мы столкнулись грудь к груди. я даже не обратил на это особого внимания, а роман коротко рассмеялся, в каком-то восхищении пробормотал что-то вроде: «вот это ты шустрый», потом были его уверенные мягкие губы, а ещё позже — сбитое покрывало на его узкой кровати и его осторожно-настойчивые руки, легко высвободившие меня из толстовки. — ты что, опять этой своей гадости фруктовой насосался? — вдруг спросил роман, проводя носом по моей шее. — знаешь что? — возмутился я. — во-первых, это яблоко-киви. во-вторых, я же тебе ничего не предъявляю, когда ты свой винстон дурацкий весь выкуришь и ко мне лезешь, а в-третьих, ты, кажется, занят был? — вредный ты, саша, ой-й-й, вредный! — покачав головой, засмеялся он и в отместку укусил меня в ключицу. я дёрнулся; меня обдало жаром. я обожал, когда роман кусался. он, судя по всему, был об этом прекрасно осведомлён и нагло этим знанием пользовался, потому заулыбался, кинув на меня весёлый взгляд, укусил в плечо. его домашняя просторная рубашка мне уже давно глаза мозолила, потому я расправился с пуговицами, — не очень, правда, быстро — и роман повёл плечами, помогая мне стащить её. его руки в ответ вдруг зацепили пряжку моего ремня, смущённо и как-то неожиданно несмело. у меня перехватило дыхание. до этого раньше мы ещё не доходили. — можно? — тихо спросил роман, не поднимая взгляда. я посмотрел вниз, на его едва заметно подрагивающие узловатые пальцы. мы давно уже это обсуждали, специально выбрали день, когда витьки не будет дома, а до этого я в свой единственный выходной лежал на диване (отнюдь не трансляторе) и листал озон. роман за моим плечом с видом эксперта — опять же не диванного, это звание почётно и оправданно закрепилось за витькой — подпирал рукой подбородок и сводил к переносице чёрные брови, наблюдая. мы говорили об этом не единожды, и у меня всё равно от волнения сильно билось сердце. — да, — выдохнул я и сейчас же спохватился.— погоди, а ты взял… — обижаешь, — сказал он. — всё в наличии, так сказать, в ассортименте… на его последних словах я, видимо, всё-таки поменялся в лице, потому что роман усмехнулся и сказал: — пошутил я! взял, взял. он, как фокусник, продемонстрировал мне свою пустую пятерню, проделал какие-то манипуляции, звонко щёлкнул пальцами и выхватил из воздуха квадратную коробочку презервативов. — …я надеюсь, ты заплатил за них, а не просто трансгрессировал из ближайшей аптеки. роман закатил глаза. — что я тебе, уголовник какой-нибудь? кровные свои отдал! мне просто лень до ванной идти, я тут, — он выдержал многозначительную паузу, — занят. — а, ну позовёшь тогда, как освободишься, — пожал я плечами и сделал вид будто хочу встать, но роман мой замысел раскрыл, засмеялся, цапнул меня за бёдра и одним слитным движением втащил к себе на колени. — вольтарена нет больше, чтоб ты знал, — сказал я, явно намекая на его больные колени. он только махнул рукой: — потом разберёмся. лучше скажи, как ты хочешь? мне показалось, что голос у него как-то странно дрогнул, и мне это его волнение показалось таким диковинным и в то же время трогательным, потому что он всегда был таким уверенным в себе, знал, как поступить, к нему только немой за советом не обращался — это всё было частью его очарования, а тут он вдруг как будто немного растерялся. — как угодно. как хочешь, — сказал я. он кивнул, но всё равно был какой-то нерешительный. я решил взять ситуацию — а заодно и самого романа — в свои руки: потянулся вперёд и принялся его целовать, обвив руками. это было привычно, это было нам обоим знакомо. незнакомо и непривычно стало тогда, когда он, избавив меня от остатков одежды, дотронулся до меня в первый раз. у меня как землю выбило из-под ног. ладонь у него была твёрдая и горячая по сравнению с вязкой прохладой смазки. он пару раз, пытаясь приноровиться, на пробу двинул кистью, потом немного подумал, ухватил меня под колено и пододвинул ближе к себе. — так нормально? я хотел ответить, но этого тоже не смог: в горле пересохло, поэтому я просто так оголтело затряс головой, что она у меня, судя по ощущением, чуть не оторвалась. — ага-а-а, — у романа в голосе была отчётливо слышна улыбка (хоть я и не видел его — глаза у меня сами собой закрылись), и звучал он так довольно, что у меня волосы по всему телу встали дыбом. — хорошо. для начала это было, в хорошем смысле, резво. но и «началом» это можно было бы назвать, если бы у меня болезненно не стояло последние минут десять. кроме того, я с облегчением понял, что к роману вернулась его былая уверенность. надо сказать, руки у него были что надо и где надо — на мне. если бы я не был тогда поглощён другими, более интересными ощущениями, я бы признал, что это было явно лучше всех тех моментов, когда я в одиночестве корячился в тазике, который почему-то гордо именовался душем, отчаянно и подолгу мечтая об одном небезызвестном магистре со смуглым худощавым лицом, сверкающими жгуче чёрными глазами и чрезвычайно редким в этих широтах, а потому дефицитным горбатым гасконским носом. как бы то ни было, всех этих невероятно мудрых мыслей у меня в голове тогда, в моменте, конечно, не возникло. в моменте мне было волнительно, немного странно и очень жарко. сердце билось где-то в горле и в висках, голова была какая-то донельзя лёгкая, я будто спал и был в бреду одновременно. я опёрся руками позади себя, запрокинул голову. роман осмелел, наконец поймал более-менее ровный темп, и когда он в очередной раз очень удачно скользнул по длине, я не смог и не захотел сдержать тихого довольного стона, зажмурился от удовольствия; его рука на секунду дрогнула, и я случайно услышал, как тяжело он сглотнул, и почувствовал на груди тепло его дыхания. у меня и так пылало и горело лицо, а когда я изредка открывал глаза, перед которыми всё равно всё плыло, и видел, какими тёмными, совсем пьяными и какими-то блудными с нежностью глазами поглядывал на меня роман, то просто не знал куда деваться. я млел, гладил его по обнажённым животу и груди, по горлу, по лицу и не столько целовал, сколько просто вжимался ему в губы своим приоткрытым ртом. роман пыхтел мне в шею, как паровоз, шарил по мне свободной рукой, и волосы у него были влажные. между нами было скользко и жарко от слюны и смазки, а я всё равно прижимал его к себе, хотя ближе было некуда. дыхание у меня становилось всё более прерывистым, напряжение внутри росло, а потом я понял, что ещё немного — и терпение у меня лопнет. я так и сказал роману: — я сейчас кончу. — это пожалуйста, — хрипло подбодрил роман. — это давай. а то я что, зря тут надрываюсь… так же или..? — быстрее, — взмолился я. роман только хмыкнул, отвернув голову, прислонился щекой к моей груди и опять дёрнул на себя. я услышал только, как что-то глухо щёлкнуло, но в этот же момент он немного повернул запястье и вправду задвигал рукой ещё быстрее, ещё размашистее и резче, и стало ещё лучше. я подался навстречу, вцепился в его плечи, задохнулся и наконец, зажмурившись до белых пятен перед глазами, содрогнулся. потом кое-как сполз с его колен и повалился на спину. у меня, кажется, звенело в ушах. я провалялся в блаженной прострации, наверное, минут пять, уже чуть не уснул, и тут роман сказал: — я сейчас умру. — что? — не понял я. — то! затекло всё, сил нет! я приподнялся, чтоб посмотреть на него. вид у него был самый несчастный. мне стало немного совестно, что я сам причастен к этому его состоянию, поэтому я пододвинулся к нему и принялся сочувственно гладить по голове, пока он болезненно шипел, остервенело тряс себя сначала за одну, потом за другую ногу, а потом растирал обе, скалясь. — фу-у! — наконец сказал роман и рухнул на спину — аж пружины заскрипели. я развернулся, плюхнулся рядом с ним и уткнулся лицом в подушку. — спишь? — поинтересовался роман у меня практически над самым ухом. спать мне, на удивление, уже не хотелось, ну, или, по крайней мере, сейчас этого делать я точно не собирался, но всё равно не ответил. вместо этого сполз и перекинул через него руку, обнимая. переспрашивать роман не стал. я ткнулся лицом ему в шею; он послушно задрал голову, подставляясь под мои губы. мне что-то взбрело в голову, и я легонько укусил его. роман охнул: — ты что делаешь-то? — поляризую вектор, — совершенно серьёзно сказал я. — ну я вижу, — усмехнулся роман, но не предпринял ни единой попытки отодвинуться, а только ухватил меня рукой за плечо. я расценил это как добрый знак и принялся целовать его. — ты пытаешься какого-то особенного эффекта добиться..? я оторвался от своего чрезвычайно увлекательного занятия, понял, что и сам не знаю — настроение просто было какое-то… дурацкое совершенно, но роману только ответил вопросом на вопрос: — а получается? — а сам-то как думаешь? — он приподнялся на локтях и теперь смотрел на меня так, будто я ему только что поведал, что е равно эм цэ делить на два. я почти против воли улыбался. — ну, мало ли что я думаю… факты — штука упрямая! это были наши обыденные заигрывания: он меня подначивал, я не лез за словом в карман… в итоге получалось то, что получалось — всё глупости, по большей части, но никто никогда не знал, во что всё выльется, потому получалось всё равно нескучно и неочевидно. — и что тебе говорят факты? факты, факты… — налицо: изменение состояния кожных покровов — покраснение, — принялся перечислять я, — извини, сегодня без пульсометра, но готов поспорить, учащённое сердцебиение, дыхание, соответственно, потом, — я окинул его взглядом (он, между прочим, был всё ещё в джинсах), готовый вывести ещё одно неоспоримое доказательство его явного небезразличия к моим манипуляциям, но тут он засмеялся, схватился за моё колено, я тоже не выдержал и захихикал. роман весело сощурился: — такой медработник пропадает! а сидишь в какой-то вычислительной лаборатории! — не говори! — засмеялся я. вид у него был, конечно, интересный: он и вправду был весь красный, встрёпанные волосы торчали в разные стороны, взгляд какой-то немножко ошалевший. и всё-таки он был в джинсах. — слушай, — поинтересовался я, — а ты случайно не хочешь… — случайно хочу, — понял роман, сам стянул их с себя, небрежно отпихнул куда-то, даже не глядя. — тебе-то это для науки, конечно? — конечно, — кивнул я. — всё в интересах науки. — вот это, саша, хорошо, — одобрил роман. — вот это правильно! наука — она ведь… он так и не договорил. хохмить мы могли хоть сутками напролёт, нам это, судя по всему, не наскучивало, но не квн же всё-таки. я решил, что пора и честь знать, потому придвинулся к нему и стал всерьёз влажно целовать в шею. роман теперь только напряжённо сопел у меня над ухом, ерошил мне волосы на затылке и гладил по плечам. и молчал. — всё нормально? он ответил не сразу, будто прислушивался к чему-то, а потом прошелестел тихое «да» и, целуя, притянул меня выше, ближе к себе. вот тут меня опять окунуло в какое-то сумасшествие; в голове опять поплыло, от романа было ужасно жарко, я чуть пару раз не упал на него — руки не держали, а он ещё и ёрзал, в момент уничтожая все мои планы по поиску нормальной точки опоры. в конце концов я действительно почти сидел на нём, уперев руки ему в плечи и согнувшись в три погибели. мне удалось в таком положении удержаться, я скользнул рукой роману по животу, потом ниже — он горячо выдохнул мне в рот, отстранился, переводя дух. я воспользоваться этим моментом, чтобы спросить: — а… хочешь, я тебе тоже… — что — тоже? — ну… — я повторил предыдущее движение ещё раз, но чуть более настойчиво. я думал, что он только посмеётся надо мной и сострит, что мысли читать его пока не научили, но острить он, видимо, было уже не в настроении — только дёрнулся, втянул воздух сквозь зубы и наконец сказал: — разумеется, хочу. вопрос согласия был чрезвычайно важен. почему «разумеется»? мне не хотелось его к чему-то принуждать. почему обязательно «разумеется»? кем разумеется? пока я лихорадочно всё это соображал, роман успел закатить глаза, вздохнуть, мягко упрекнуть меня в том, что я слишком много думаю, ещё раз выразить это своё желание (но уже без «разумеется») и спихнуть меня с себя, аргументируя это тем, что ему, мол, неудобно. с этим я был уже совершенно согласен. был ли я готов к тому, что спихнут меня к стенке? нет. сильно ли я по этому поводу переживал? совершенно точно нет, потому что роман удобно устроил горячую ладонь у меня на талии, а ещё и вправду было гораздо удобнее лежать рядом, устроив голову у него на плече, чем на нём, потому я вообще не жаловался. сам он лежал на спине, запрокинув голову, закрыв предплечьем глаза. грудь у него ходила ходуном. временами он почти замирал, его выдавало шумное дыхание, он часто облизывал то и дело пересыхающие губы. я глядел на него и едва мог оторвать взгляд. я был влюблён в мысль о том, что это я оказываю на него такой эффект, что это от моих действий у него так перехватывает дыхание и дрожат пальцы, когда он стискивает ими моё плечо, что навстречу мне он подаётся, едва слышно скрипнув голосом, показывая мне, направляя меня. я был ужасно влюблён в романа. «давай, давай, ну же», — зашептал я то ли ему, то ли себе под нос, потому что он в очередной раз сорвался, как с обрыва, дыханием, как в последний момент прямо перед трансгрессией, когда дух захватывает и в животе что-то обрывается. и вот тут он отнял от лица руку, и мне вдруг показалось, что я увидел, как у него влажно блеснули глаза, прежде чем он притянул меня к себе, целуя так, что мы столкнулись зубами, неловко и неудобно, но неудобство это не значило ровным счётом ничего, потому что через мгновение он опять дёрнулся и ещё пару раз резко толкнулся мне в руку. я не столько понял, что произошло, сколько почувствовал, как напряглись мышцы у него на животе, а потом как-то всем телом ощутил и его один-единственный стон. а ещё я был влюблён в это ощущение нереальности и одновременно реальности всего происходящего, которое неизменно возникало у меня, когда я был с ним. снилось ли мне когда-то, что роман в один тёмный зимний вечер лежит у меня на груди, тихо мычит мотив какой-то песни, и голос его отдаётся волнением где-то у меня внутри, а взгляд у него удивительно мягкий, мечтательный и серьёзный одновременно? да. было ли это абсолютно реально тогда? тоже да. а совсем уже реально было, когда он зевнул, потянулся и вдруг поднял голову: — слушай, дай-ка мне сюда этот свой… аккумулятор. ну, агрегат… и посмотрел на меня с такой надеждой, что мне его почти стало жалко. но я искренне не мог понять, о чём он. я так и сказал: — чего? роман попытался снова: — ну этот… ч-чёрт… да сигареты у меня кончились, понимаешь? я осоловело моргал. и тут на меня снизошло озарение. — а-а-а, понял, — сказал я. это он про под говорил. ну, то есть про «гадость фруктовую», «химию голимую». я потянулся, покопался в своей сумке, выудил оттуда «агрегат», протянул роману. он зачем-то торжественно встал, повертел его так и сяк, хмыкнул: — яблоко-киви, значит… я с интересом наблюдал за ним. он покурил, походил по комнате туда-сюда, пошевелил горбатым носом, поморщился, взмахом руки распахнул форточку и, опять потеснив меня к стенке, завалился обратно, задрал ногу на ногу. — когда, ты говорил, витька вернётся? роман подумал, пожевал губами. — а я не говорил. завтра в семь. а что? есть предложения? я прикинул, посчитал — больше суток. — ну, допустим… он перевернулся на бок, заинтересованно поглядел на меня. тут у него на лице появилось такое выражение, будто его самого только что осенила гениальная идея. но это уже совсем-совсем другая история.