***
Да... вот и начало нескольких месяцев моего кошмара под названием «Жизнь во Владивостоке с Чуей». Это просто невыносимо. Нам выделили всего одну квартиру на двоих. Я было хотел возмутиться, но потом задумался, а откуда вообще, собственно, у Мори квартира в России? Хотя после я отбросил эти мысли. В любом случае и у меня и у моего напарника была одна и та же проблема — незнание русского языка. За себя я не беспокоюсь. Выучу на раз-два. Однако же, если я его и начну учить, свободно говорить на нём как носитель всё равно не смогу. Что уж говорить о Чуе. Он бы, кстати, взбесился, пока учил русский язык. Уверен, всё эти сложные грамматики и правила — сущий кошмар для него.***
Квартира была двухкомнатной. В принципе, им двоим бы хватило, но постоянная борьба за то, кто будет спать в спальне, а кто на диване в зале, всё-таки состоялась. Поэтому они решили меняться местами каждые три дня. В школу им идти пока что не пришлось, ведь благодатный конец мая неумолимо приближал летние каникулы. И всё же от участи знания языка им спастись не удалось, ибо в чужой стране это как-никак необходимо. Надежду, что они будут просто отдыхать в течение нескольких месяцев, как ветром сдуло. И всё же рано или поздно Мори должен им сообщить, когда уладятся все дела и можно будет вернуться в Японию. Было, собственно, понятно, что Дадзай выучит русский гораздо быстрее, чем Чуя. Но никто из них не ожидал, что настолько быстро. Рыжеволосому для этого потребовалось несколько долгих и тяжёлых месяцев. И даже после он иногда умудрялся говорить с ошибками. Для таких случаев у них была бессмертная отговорка: «Мы просить прощение, мы плохо знать русский, потому что мы из другая страна и недавно переехать в Россия». Пусть даже Накахара и ненавидел своего сожителя, иногда он искренне за него волновался. Взять, к примеру, то время, когда они жили ещё в Йокогаме. Один раз Осаму запаздывал на работу, и Чуе, как его напарнику, поручили его проверить. Как только он пришел к Дадзаю в квартиру, то увидел его распростёртым на полу. Осаму тогда нажрался таблеток. Парень был жив, и поняв это, Накахара повёл его в сортир и заставил блевать в унитаз. После этого рыжий юноша отчитал своего приятеля-неприятеля и сказал, чтобы тот скорее оделся и поторапливался на работу. Ещё один случай произошëл уже во Владивостоке, когда Чуя вернулся в общую с напарником квартиру и сразу не увидел Осаму. Тогда Накахара нашёл его в ванной с порезанными запястьями. Опять же отчитав его, он вытащил Дадзая из ванной и стал обрабатывать ему раны. Шатен морщился от боли. Чёрные штаны были задёрнуты до колен, а белая, некогда чистая майка была пропитана кровью... После того случая прошло несколько дней. Дадзай беззаботно валялся на диване в зале и обмахивал себя какой-то тетрадкой. Ко всеобщему неудовольствию сожителей, в начале июня выдался чересчур жаркий день. Чуя где-то пропадал, даже не с кем было потрепаться. Отлёживаться на диване парню надоело, и потому он решил осмотреться в городе, лишь бы хоть как-то разбавить скуку. За последние полмесяца напарники почти никуда не выходили из их общей квартиры. Они маялись дурью и просто дурачились. К удивлению, майка Дадзая всё-таки отстиралась от крови, и он решил выйти на улицу именно в ней и в шортах (не в штанах же идти ему в жару под сорок градусов). Выйдя наконец-то из хрущевки, Осаму первым делом заметил старых бабушек, сидящих на скамейке у подъезда. Это были обыкновенные сплетницы. Пожилые женщины стали косо смотреть на парня. Это не удивительно. Они видели в нём какого-то иностранца, появившегося со своим другом буквально из ниоткуда. Шатен был худым и бледнокожим. Ростом его природа, конечно, одарила (целых 174 сантиметра в пятнадцать лет), чего нельзя сказать о его ненавистном сожителе. На теле Дадзая множество бинтов, что выглядывали на данный момент из-под майки. В основном они скрывали шрамы после попыток самоубийства. Выражение лица Осаму было не то чтобы недовольным, скорее, на нëм можно было прочесть намёк на презрение и безразличие ко всему окружающему. Было бы глупо иметь смысл жизни в том, чтобы просто обсуждать всех вокруг. Хотя... может, у него, Дадзая, вообще не было этого самого смысла? Он не видел в жизни людей (а особенно в своей) ничего ценного, именно поэтому его так тянуло к смерти. Люди посчитали бы его странным, а, может, даже и сумасшедшим. Но такова человеческая природа. Люди всегда боятся смерти. Боятся того, что их никчёмная жизнь оборвется. Но их так же влечёт к смерти. Им нравится находить в ней что-то завораживающее и мрачное. А если бы люди не хотели умирать? Тогда бес, что скрывается в самом кромешном, мрачном и тёмном уголке всего сущего, насильно бы тянул их к себе и безжалостно убивал. Смерть неотвратима. Если всё же брать за правду метафору с бесом, Дадзай был бы его одной из ранних и добровольных жертв. Но шатен всё-таки отмахнулся от этой мысли и, забив на сверлящий взгляд старушек-сплетниц, пошёл дальше. Пока Осаму шлялся по улицам, часто замечал счастливых подростков, которые бежали на пляж, чтобы искупаться в воде и спастись от жары. Мафиози тоже было подумал, что неплохо бы и ему искупаться, подобно другим подросткам, но он всё-таки отказался и пошел дальше. Спустя какое-то время японец забрёл в переулок. Везде разбросанный мусор, пустые банки из-под пива, бычки от сигарет. Тут Дадзай поймал себя на мысли, что захотел выкурить сигарету, но пачка, как некстати, осталась дома, а возвращаться за ней особо не хотелось. В магазине же вряд ли продадут пятнадцатилетке. Максимум пошлют куда подальше. Тем временем из тени вдруг донёсся чей-то голос. — А ты с какого района? — это, видимо, какой-то хулиган. В Йокогаме можно часто таких хулиганов встретить. В основном их шайки выпендривались из-за того, что они одарённые. Запугивали обычных людей и отнимали деньги. Но для Осаму это не было проблемой. Даже если у японца не оказалось бы полезного дара, то он бы по-любому смог добить их психологически. Но, несмотря на это, сейчас Дадзай скорчил из себя дурочка, притворившись, что в самом деле испугался. — Ой, простите пожалуйста. Я не местный и плохо понимать по-русски, — выпалил Осаму, в душе угорая от такой ереси. — На этот раз прощаю. Но коли встречу ещё, шею тебе сверну, чтоб знал, — рыкнул глава шайки, по всей видимости, смилостивившись. Оценив сию доброту, японец не торопясь ушёл из переулка, а, когда завернул за угол, неожиданно встретил Чую, который шёл ему навстречу. — Эй, олух, ты где вообще был? Я пришел домой, а тебя там нет, — возмутился рыжий при виде своего сожителя. — Ой, да ладно тебе, чиби-кун. Не умер же я, — ответил Дадзай, закатив глаза, и сунул руки в карманы, — пошли уже домой. Накахара лишь кивнул головой.***
Дадзай шёл по пыльной дороге, пиная разные камушки. Уже начинало темнеть, стало холодать. Люди торопились домой после купания в воде, особенно те, кто еще был мокрым. Пугливые, боятся заболеть. Придя, наконец, домой, шатен завалился на диван. — Ээй, Чуя-кун, не хочешь покурить на балконе? — растягивая слова прокричал Осаму. — У тебя есть сигареты? — Накахара выглянул из-за угла, слегка приподнимая бровь. Его сожитель вытащил из кармана пачку сигарет. Рыжий нахмурился, но после согласился. Оба мафиози уже были на балконе. С пятого этажа, где и располагалась их квартирка, открывался красивый, завораживающий вид. Верхушки серых многоэтажек виднелись совсем рядом. Казалось, что до них можно достать рукой. А ещё высокие деревья. Осаму заметил, что в России очень много берёз. Этакие величественные белые обелиски с чёрными полосками-глазками. А их зелёные листья с «зубками» по бокам напоминали Дадзаю пиковую масть в картах. Почему-то именно с этим у него ассоциировалась форма берёзовых листьев. Осаму сидел на перилах балкона, свесив ноги и болтая ими над раскинувшимся внизу двором. Пальцы правой руки придерживали сигарету, пока лёгкие вдыхали никотин. Левая рука держалась за какой-то высокий поручень, больше напоминающий столб. Чуя находился неподалёку от напарника, сидел на неразобранных коробках с вещами, безразлично выставленных на балкон. Уже окончательно стемнело. Невысокий парень потушил сигарету о пепельницу и пошел обратно, внутрь дома. Дадзай остался на балконе, всё ещё глядя куда-то вдаль, в глубь ночи. Посмотрев на сигарету в руках, Осаму задумался. Всё, что мы трогаем — осязаемо. Это и есть понятие реальности? Или же нашим сознанием управляет кто-то извне, и всё, что мы трогаем, лишь мираж, созданный чьим-то сознанием? Неужели же к этому причастен тот самый бес, который прячется в самых дальних и тёмных уголках настоящей сути? Ибо же кто-то просто не хочет давать людям ту власть, которой сам же обладает, потому что он понимает и осознает, что будет происходить? Но это не меняет сути человека. Даже под маской самой идеальной личности есть самая мрачная и тёмная сущность, где скрывается сам бес, который, в свою очередь, заставляет обманывать других, чтобы спрятать себя поглубже в человеческое сознание. Всё-таки удивительно, что, обманывая друг друга, большинство людей, как видно, угрызениями совести не мучается — обман стараются вовсе при себе не заметить. А при этом жизнь человеческая даёт нам уйму примеров недоверия. Добродетель — справедливость на уровне школьного учебника морали — Дадзая не привлекает. Понять людей, которые, явно обманывая, считают, что живут чисто, ясно, незамутнённо... Понять и принять этих людей он не в состоянии. Почему-то до сих пор люди не уяснили такие потрясающие, простые истины. На эти мысли Осаму лишь усмехнулся, и, тоже потушив сигарету о пепельницу, вошел внутрь квартиры. Заглянув в спальню, он увидел, что Накахара уже спит, и понял, как сильно засиделся на балконе. Сегодня была его очередь спать на диване. Расправив постель, Дадзай ушёл в ванную, прихватив с собой полотенце и одежду.***
Дадзай лежал в наполненной водой ванне. На полу было разбросано несколько использованных бинтов с красующимися на них каплями крови. Парень, не удержавшись от искушения выкурить ещё сигарету, взял одну меж пальцев и поджёг зажигалкой. Из шкафчика под раковиной выпало несколько лезвий. Пока Осаму курил, свесив руку за бортик ванны, по истерзанному запястью стекала кровь, заканчивая свой путь на кончиках пальцев и капая впоследствии на пол. Состояние апатии и меланхолии с нотками сентиментальности ощутимо чувствовалось как в душе, так и в прокуренном воздухе. Это отвратительное чувство продолжало тянуть Дадзая к смерти. Оно же заставляло найти в этом желании скоропостижного ухода тягучие нотки фатализма, приправив всё невыносимым скептицизмом к жизни. В моменте эйфории шатен откинул голову назад, продолжая выкуривать сигарету и смотреть в потолок. Смотреть на то, как причиняешь себе боль, а после её ощущаешь, — завораживает. По крайней мере, он так считает... Нехотя спустив воду и потушив сигарету, парень всё-таки вылез из ванны. Встав перед зеркалом, Дадзай стал обрабатывать свежие раны. Замотав бинтами все шрамы, новые и старые, и, наконец, надев на себя одежду, Осаму завалился на диван. Еще пару часов покопавшись в телефоне, он уснул, но уснул, однако, только в четвёртом часу ночи.