Утром
Чуя уже сидел за столом и завтракал, пока Дадзай все ещë беззаботно дрых. Рыжий специально не стал готовить ему еду, полагаясь на то, что его сожитель сам в состоянии себе приготовить. «Всё ещё спит? Пх, небось опять не спал до утра. Впрочем, его проблемы». Спустя пару часов Дадзай всё-таки проснулся. Только открыв глаза, он осмотрелся, попытавшись понять, где сейчас находится. Было всё как обычно: тот же зал с тёмные обоями и светло-серыми контрастирующими шторами. Покоцанная спинка зелёного дивана, на котором Осаму в данный момент и возлежал. Не то чтобы диван был сильно дряхлым. Просто так сложилось, что он придавал какую-то странную атмосферу чего-то антиквариатного в доме. Кухня не была отдельной комнатой, а, скорее, частью зала. Этакая самоназванная студия. По этой причине Накахара и заметил сразу, что напарник его проснулся. — О, очнулся наконец-то? — сказал Чуя, вовсю хлебая кофе. — Мгм, доброе утро, — полусонным и недовольным голосом ответил ему Дадзай. Рыжий слегка нахмурился, в замешательстве приподнимая бровь. Обычно шатен и одного своего пробуждения не мог прожить, чтобы не поязвить и не подшутить в ответ. Сейчас же Осаму как-то слишком уж спокойно ему ответил. Даже удивительно. Ещё немного понаблюдав за плетущимся в ванную Дадзаем, Накахара решил не зацикливаться на этих своих мыслях и просто выйти, как и собирался, на улицу, предварительно надев уличную одежду. Им бы вообще-то очень не помешала подработка, однако план по её нахождению с треском провалился. Устроиться на работу, где можно заработать достаточно много денег на полноценное проживание, парням не получалось. Причиной этому послужил, как ни странно, их малый возраст.***
Выйдя на улицу, я встретил тех же старушек у подъезда, про которых вчера с таким презрительным упоением рассказывал мне Дадзай. Теперь я отлично его понимаю. Как бы мне ни хотелось этого признавать, но он действительно прав, ведь я совершенно уверен, что не выгляжу как какой-нибудь наркоман или ещё что похуже. Хотя смотрят эти чертовки на меня именно так! Вылупились, как на восьмое чудо света. Я лишь одарил соседок нахмуренным взглядом и собирался было продолжить свой путь, как вдруг заметил, что к одной из бабушек подбежал какой-то парнишка. Невольно я узнал того самого парня, которого мельком заметил вчера в переулке, когда повстречался там с Дадзаем. Помнится, он осмелился угрожать моему сожителю. Глава шайки, а врагов под стать себе выбирать не умеет. Я даже усмехнулся сделанным выводам. Но этим жестом я, к сожалению, лишь привлёк к себе нежелательное внимание. Само собой, участи поздороваться с этими людьми мне было уже не избежать. — Здравствуйте, — автоматом и натянуто сказал я. В ответ я получил весьма неодобрительный рикошет приветствием. И пусть. Больно надо мне их одобрение. А тот парень, который вчера обещался небезызвестной скумбрии шею свернуть, почему-то вообще, как меня увидел, смешался и не знал, куда себя деть. При бабушке характер свой показывать, падла, не хотел. А встреться я ему при товарищах, так он бы уж разгулялся кулаками, матюками да угрозами. Как оказалось, этот парень жил со мной и Дадзаем в одном подъезде. Он проживал вместе с бабушкой на первом этаже, в квартире, окна которой выходили во двор, ну а мы на пятом этаже.***
Накахара постарался забить на это происшествие, выкинув из головы всех старушек и неудавшийся диалог, и спокойно пошёл дальше. Сегодня погода располагала на не сильно лёгкую и не сильно тёплую одежду. Это Чуе нравилось. Нравилось так же, как его белый удобный лонгслив и синие шорты до колен. Не нравилось только наличие чёрных ботинок на ногах. Хотелось бы надеть белые кеды, но из-за шедшего всю ночь дождя, на дорогах образовалось слишком много луж. А, как известно, белую обувь марать нежелательно. Накахара хорошо помнил, как трудно её отстирывать. Поэтому пришлось скрепя сердце надеть ботинки. Прошло немного времени. Японец вдруг поймал себя на мысли, что было бы неплохо выпить с Осаму вечерком по бокальчику вина. Но быстро осëкся, вспомнив местные законы. Тут, во Владивостоке, почти нереально найти ларьки со спиртным, откуда не гоняли бы малолетних алкоголиков. А вот в Йокогаме знаменитый двойной чёрный мог бы пировать хоть сутками напролет, осушая запасы портовой мафии. Жаль, что это случалось крайне редко, ведь иначе их просто-напросто выгнали бы оттуда пинком под зад. Погуляв ещë немного, напарник Дадзая пришёл к берегу. Раньше Чуя не так часто приходил к берегу, пока жил в Японии. Но теперь у него был целый вагон свободного времени. Возможно, рациональнее было бы сходить с горе-суицидником в кино или походить по торговым центрам. На крайний случай есть парки, театры и другие развлечения. Но Чуя уже решил для себя, что если его сожитель захочет где-нибудь с ним поваландаться, то пусть предложит сам. Нечего этого балбеса вниманием баловать. Накахара продолжил гулять по городу. Спустя полчаса он наткнулся на какое-то кафе и решил зайти. В этом кафе было довольно неплохо. Спокойная атмосфера. Не шумно. Небольшие уютные столики с мягкими диванчиками, красивый интерьер. Добрые официанты. К себе располагало слишком много факторов и, пораздумав, Чуя решил остаться здесь на какое-то время и что-нибудь заказать.***
В это время Дадзай снова лежал в ванне. Это уже походило на каждодневный ритуал. Лампочка еле-еле освещала комнату. Всё было как в прошлый раз. Запах сигарет и крови, разбросанные на полу лезвия и использованные бинты со старыми каплями крови. Осаму всё никак не давал покоя увиденный сегодня сон. В этом сне был парень чуть ниже него, с чёрными волосами до плеч и длинной челкой. Лицо его шатен не мог вспомнить, сколько бы ни старался напрягать свою память. Однако у Дадзая появилось навязчивое ощущение, будто до пробуждения он всё же видел и видел отчетливо черты лица этого загадочного человека из сна. Но имя и фамилию он запомнил... Кажется... Фёдор Достоевский? Парень усмехнулся своей избирательной памяти. И вдруг в его мозг, словно рыбий косяк, поплыли новые воспоминания... Осаму играл с ним в шахматы, расположившись на кровати в каком-то доме. Следя за партией во сне, Дадзай то и дело ловил себя на мысли, что ему интересно находиться вместе с его соигроком. То есть обычное презрение и отвращение к каким-либо людям просто сошло на нет. Куда канули все отрицательные чувства, что постоянно его гложат? Осаму обнимался во сне с этим Фёдором и ощущал себя просто прекрасно без всех своих заëбов. Дадзай ничего не видел во сне, кроме замкнутого пространства, где были только он, Достоевский и шахматы, но почему-то точно знал, что это место, этот дом, находится вовсе не во Владивостоке. Потом его знания подтвердились. Пространство расширилось, и уже не было той хрущевки, где жили Дадзай и Чуя, а был какой-то домик возле берега. И ощущения были какие-то странные. Обычно своих сверстников японец считал глупыми детьми, но тот Фёдор отличался. Он не оптимист, но и не пессимист. Сохранял спокойствие даже во время проигрыша. Многие на его месте уже бы распсиховались или расстроились. Но Достоевский нисколько не проявлял негатива. Проигрыш он принимал как должное, как возможный исход игры. Это и привлекло Дадзая. И его волновал еще один вопрос. Почему Фёдора не оттолкнуло от Осаму? Почему ему не жутко, не противно? В основном люди, когда узнают Осаму получше, начинают его сторониться. Кто бы захотел общаться с сумасшедшим суицидником, на котором висело более ста убийств, куча вымогательств и других мошеннических действий? Может, Фёдор не знал об этом? Однако было ощущение, что Достоевский об этом знал и что Дадзай сам ему всё это рассказал. Но, возможно, всё это просто кажется и на самом деле это обычный сон. Но, несмотря на это, где-то в глубине души и сущности, Осаму чувствовал непреодолимое желание повторения сна. Он лелеял мнимую возможность когда-нибудь в будущем увидеть этот сон наяву. К великому сожалению шатена, он и вовсе не помнил их диалога. Но он точно знал, что хотел сказать Фёдору нечто важное, но, видимо, не успел, так как в этот момент его разбудил Накахара, гремящий чем-то там на кухне, пока делал себе кофе. Теперь и понятно, почему Дадзай был в немногословном неудовольствии, когда проснулся. Осаму уже докуривал сигарету, иногда вслушиваясь в шум воды у соседей и в мягкое бульканье капелек воды, стекающих с его волос. И тут его внезапно посетила гениальная идея попробовать поискать этого Фёдора Достоевского по соцсетям. Увлечённый этой мыслью, Дадзай спустил воду и поспешно вылез из ванны. В спешке намотал бинты на все свои шрамы, и, натянув одежду, вышел из комнатки. Схватив телефон, он уселся на диван и стал искать людей с соответствующими именем и фамилией. Спустя несколько часов поиска Осаму так и не добился результата, которого он желал. От всего этого разболелась голова. Шатен пошёл на кухню и стал искать какие-нибудь таблетки от боли в голове. Выпив одну таблетку, ему вдруг стало лучше и даже захотелось прогуляться. Осаму натянул на себя белую футболку, тёмно-серые джинсы и чёрную пайту с такими же чëрными кедами и вышел из квартиры. При выходе из подъезда он снова встретил бабок-сплетниц, и, по заведëнному порядку, эти пожилые женщины снова обсуждали между собой кого ни попадя. Глянув на них недовольно и осуждающе, Дадзай ушел. Погуляв полчаса, парень пришел к берегу. Осаму всё продолжал вспоминать свой сон. Кажется, там он с Фёдором прогуливался у воды. Эти открывшиеся воспоминания заставили его улыбнуться.***
Известно, что во времена второй мировой этот остров принадлежал Японии. Остров Сахалин. И на нём... заброшенный город, фактически находящийся на краю света. Если бы Дадзай находился в этом городе, то наверняка бы вспомнил это место. Ведь именно здесь происходили события его сна. Достоевский же был одним из жителей Сахалина. Мать его погибла при родах, а отец вскоре повесился, не сумев выдержать смерти своей жены. Перед собственной кончиной отец оставил записку, в которой говорилось: «С его рождением весь мир погрузится в хаос и страдания. Он — бес, порожденный самой смертью». Говорилось так про Фёдора только из-за его способности. «Преступление и наказание» — способность, позволяющая убивать одним касанием и управлять чужим разумом. Маленькому Фёдору пришлось умалчивать о своей способности, дабы не остаться совсем одному. Продолжил он воспитываться в приёмной семье, где отец был священником, а мать обычной домохозяйкой. Жили они не богато, но и не бедно. В школе он был одним из самых примерных учеников, всегда тихим и отстранённым. Из всех людей в школе он общался только с двумя. Звали их Николай и Сигма. Сигма — кличка парня по имени Сергей. Он фактически взялся из ниоткуда. Было только утверждение, что он выжил после ДТП. Впоследствии его забрали в свою семью лучшие друзья родителей Гоголя. Николай Гоголь — обычный местный шут. Он странно относится ко всем и в особенности к Достоевскому. Белобрысый почему-то называл его Дост-кун, взяв манеру обращения из японского языка. Откуда он знает это обращение доподлинно неизвестно, ведь Коля никогда не учил японский язык и в Японии уж точно не был. Роль Николая как-то, само собой, заключалась в том, чтобы смешить окружающих глупыми шутками. У него и правда к этому был настоящий талант. От этого создавалось впечатление, будто его воспитали клоуны и жил он не иначе, как на арене цирка. Над Сигмой и остальными Гоголь постоянно подшучивал, что, конечно же, получалось не всегда гуманно. Может, в Японии Николай и не бывал, но о портовой мафии он, к удивлению, наслышан, и потому часто запугивал ею Сигму. Особенно ему нравилось рассказывать байки о так называемом «двойном чёрном» — самом устрашающем дуэте, по слухам, разгромившем целую организацию всего за одну ночь. Что касаемо Фёдора, то он спокойно относился как к гоголевским россказням, так и к самой организации, внезапно ставшей центром интересов Николая. Но нужно отдать должное системе безопасности и неразглашению тайн портовой мафии. Никто из всех этих ребят на самом деле не знал о личностях прогремевшего опасного дуэта.***
Дело шло уже к вечеру. Осаму успел забрести в какую-то глушь, злачный райончик, где найти можно было лишь пустые бутылки из-под алкоголя и, если уж совсем удариться в поиски, чьи-нибудь закладки. Дадзай пнул несколько валяющихся банок из-под пива, что покатились в разные стороны с особенным музыкальным трезвоном, и пошёл дальше. Погуляв ещё маленько, шатен наконец-то вернулся в город. От дома он ушёл далеко. Время близилось уже к часу ночи. Парень предупредил Накахару, что вернётся, скорее всего, поздно, а, возможно, и под утро. Потому Дадзай без угрызений совести продолжил в одиночестве шататься по ночному городу. Стрелка часов показывала половину пятого. Поняв, что уже достаточно поздно, японец направился к дому. На горизонте уже вовсю брезжил рассвет, когда Дадзай только-только подошёл к нужной пятиэтажке. Поднявшись на пятый этаж, юноша вошёл в квартиру. Рыжеволосый всё ещё спал, а шатен, задвинув шторы от проснувшегося солнца, стал расправлять свою постель. После он схватил пижаму и ушёл в ванную. Почистив зубы и переодевшись, Осаму вернулся в зал и, поставив телефон на зарядку, завалился спать. За этот день он неимоверно устал, хотя даже и не работал. Наглядный пример того, что делает с людьми простая прогулка по городу. Невольно он опять вспомнил о загадочном человеке, что приходил к нему во сне. Теперь Осаму в действительности признавал желание встретиться с Фёдором, если тот вообще существует. Где-то далеко, за многие километры, Достоевскому приснился прошлой ночью точно такой же сон. Его также, как и Дадзая, волновал один вопрос: «Встречусь ли я с ним?...» Эта мысль долго не давала ему уснуть. Но всё же и он, и Осаму в итоге провалились в объятья сна, сильно утомившись за день.