Бесы во мраке

      «Мне было всего восемь лет, когда я оказался на улице. Меня выгнали из дома, ведь посчитали сумасшедшим. Всё потому, что я убил кота. Это был самый обычный, бродячий кот. Почему я его убил? Причина была одна: он болел, был слишком слаб и страдал только от того, что просто жил на свете. Разве смерть не была для него спасением от всех этих страданий?»       «Тогда мой отец увидел меня и мои руки в крови чуть ли не по локоть... Он подумал, что я каким-то образом умудрился сильно пораниться, и сразу подошёл ко мне с намерением помочь и заодно отчитать за мою неуклюжесть. Но, когда выяснилось, что это была не моя кровь, а кровь убитого животного, отец пришёл в ужас и стал кричать на меня. На шум пришла мама, а когда отец рассказал ей всю ситуацию, упала в обморок. Я был в семье не один. Нас было десять детей, что тогда было нормой. Я же был самым младшим. На крики прибежали старшие братья и сёстры. Отец подбежал к матери, стал трясти её, чтобы та очнулась. После этих безрезультатных попыток он сорвался на меня и вышвырнул из дома. Я ранее упомянул себя неуклюжим просто потому, что я часто наносил сам себе раны, а родителям говорил, что я случайно».       «Я очень мало ел. Не знал я, что такое голод. Нет, не в том дело, что я рос в семье, никогда не испытывающей нужды. Я имею ввиду совсем не эту банальную ситуацию, а то, что мне совершенно неведомо было ощущение голода. Странно, но я не хотел есть даже, если давно не ел. От воспоминаний об обедах в нашем деревенском доме меня каждый раз прошибает пот. Проходили они всегда одинаково: в два ряда стояли низенькие столики и все — а нас в семье было десять человек и родители — садились друг против друга, каждый за свой столик. Я, как самый младший, садился за последний. В комнате сумрачно, напряжённая атмосфера. Все ели, не произнося и слова. Если добавить ещё, что в нашем доме сохранялись старые порядки и пища была всегда одна и та же, а о лакомствах и роскошной еде никто и не помышлял, то станет понятно, почему домашние трапезы внушали мне такой ужас. Когда я в полутëмной комнате, где всегда было зябко, сидел за своим столиком и, дрожа от холода, запихивал в рот горсть риса, мой мозг сверлил один и тот же вопрос: почему люди едят каждый день по три раза?»       «Меня пугало каждое принятие пищи. Сие представлялось ритуалом, для совершения которого вся семья, как по заведëнному, в одно и то же время, три раза в день, вынуждена собираться в затемнённой холодной комнате, ровно расставлять столики и угрюмо есть, даже если всем этого, возможно, не хочется. Мне в голову приходила иногда навязчивая мысль о том, что трапезы — это не просто трапезы в привычном своём понимании, а этакое моление злобным духам, обитающим в нашем доме».       «Как ко мне пришла идея просто так себя калечить я особо-то и не помню. Детские воспоминания были обрывочными, но, кажется, это началось с того, что один раз я случайно свалился с дерева и сильно поранился. Было больно, но… мне это понравилось?.. Да, как раз с этого всë и началось».       «Тебе интересно про того кота?.. Я тогда понял, что он хотел умереть, только это животное взглянуло мне в глаза. Да, конечно же, были и другие методы решения, но все они не казались мне лучшим исходом для этого кота. Ждать, пока его кто-то заберёт было гораздо дольше, чем просто убить его. Он всё равно был обречён на смерть. Я ведь тоже стремился к смерти. Нет, не потому, что моя жизнь была полна боли и страданий. В моей жизни не было ничего такого, я просто не видел в ней смысла. Не было ничего такого ровно до того самого дня».       «Я провёл две недели на улице, но почему-то именно в тот день меня нашёл Мори. Я ведь о нём тебе уже рассказывал, да?»       «Он забрал меня в мафию. Мори на тот момент был врачом. Ну, он им и назвался при нашей первой встрече. Потом я узнал, что он был врачом самого босса портовой мафии».       «Да вроде всё ничего. Мори стал для меня фактически отцом. Да ещё и подлечил меня… Вот сдох бы я, и всё! Вот надо ему это разве… Ещё и поделился большим объёмом всякой разной информации. Сказал, например, что, если хочешь спрятать труп в воде, то лучше предварительно обмотать его колючей проволокой. От этого тело погрузится на дно и не всплывёт, а просто станет разлагаться или пойдет на корм рыбам».       «Как я говорил, у него есть медицинское образование, так что это, возможно, нормально знать для него. Или же он просто набрался таких знаний, пока работал в мафии. Мори давал мне без зазрения совести эти знания, а я спокойно жил в мафии. Остальное меня совсем не волновало».       «С тех пор прошло довольно много времени, около семи лет. Мне было уже пятнадцать. В один момент я заметил, что Мори стал вести себя как-то странно. Будто он что-то задумал. Но я тогда забил на эти мысли и пошёл на очередное задание. А, если точнее, пытать одного так называемого агента из другой организации, которая пыталась свергнуть босса портовой мафии. Когда я пришёл на задание, увидел парня лет двадцати, связанного на стуле. Мне оставалось ему только посочувствовать, ведь ещё никто не смог вынести моих пыток. Всего за какие-то жалкие пятнадцать минут он выдал мне всю информацию. Настрадался он, конечно, знатно. Но это того стоило... Как я его пытал? Сначала выдëргивал ему ногти, а после и вовсе отрезал пару пальцев. Он страдал, очень сильно. Потому, чтобы наконец облегчить его страдания, я выстрелил из пистолета ему в грудь. Всего мгновение, и он умер. И чего он пытался найти в портовой мафии? Всё, что он получил, это страдание и смерть. И больше никакой информации о нашей организации».       «На тот момент все были на взводе из-за того, что босс был болен и отлёживался в своей комнате. И всё же мне надо было доложить, что внедрившийся человек из вражеской организации убит, и что разболтал тот перед смертью тоже надо было рассказать. Я зашёл в комнату старого босса. Там был ещё и Мори. Босс разговаривал с ним. И спустя мгновение я увидел, как мой «отец» перерезал скальпелем его горло. Я оказался единственным свидетелем этого происшествия, но обязался Мори никому не рассказывать о том, что случилось. И всë же я был удивлён. Не ожидал от него такого. А ведь он был простым доктором... Ну, по крайней мере, почти».       «Прошло с того момента несколько месяцев. Мне поручили поискать одарённых детей, которые могли бы сгодиться для работы в мафии. Поиски я решил начать в трущобах. И, в принципе, не ошибся. Бродил я достаточно долго и уже ближе к вечеру нашёл одного подходящего мальчика. Он был худой, как щепка, одет в какое-то рваньë, а на голове шапка из растрëпанных чёрных волос с белыми кончиками. Назвался он Акутагавой Рюноске. Впрочем тогда мне было всё равно на формальности, ведь моё дело сделано, дети с полезными дарами найдены, и... Ах да, у этого Рюноске была сестра, Гин. Её я тоже решил взять под свою ответственность. Вернувшись в штаб, я представил Мори двоих детей, брата и сестру, которым теперь, уж такова их судьба, придётся пахать всю жизнь на (кхм) благое дело мафии».       «На следующий день меня снова отправили в трущобы. В этот раз найти "особенного" человека оказалось проще простого... Он нашёлся сам. Произошло это так: я стоял и разговаривал по телефону с Мори, как вдруг в меня со всей силы что-то не хило так влетает. Улетел я аж на несколько метров и втемяшился в какую-то стену. С трудом повернув голову, увидел над собой невысокого юношу с рыжими волосами и голубыми глазами. Он высокомерно стоял, поставив на меня ногу. Вот так я и познакомился с Чуей. Потом я кучу раз пожалел о том, что притащил этого слизняка в портовую мафию. Ну он просто отвратителен! Даже наше знакомство было странным, как видишь. Ненавижу его. На тот момент он был в совсем другой организации, ну а босс всё равно заставил меня переманить его в мафию. Нас двоих ещё и напарниками сделали, представляешь! Чуя просто невыносим! Хотя... он всё же переживает за меня, однако я не вижу в этом смысла. Просто не могу его понять».       «А? Акутагава... Да, сделал его своим подчинённым. Навыки Рюноске на нуле, пришлось очень долго и муторно его всему учить. Принципиально не хотелось с ним сюсюкаться. Боже, он такой слабак! Его владение способностью просто ничтожно. Будь его дар у кого-то другого... Тогда, возможно, этот человек был бы полезным. Я считаю, что Акутагава слишком слаб, чтобы управлять своей способностью».       «Однажды нам с Чуей поручили уничтожить одну организацию. Уж забыл, как та и называлась. А, в принципе, какой смысл запоминать врагов? Мы имели дело с довольно опасным одарённым. Тацухико Шибусава... Кажется, так его звали. Способность этого мужчины позволяла превращать любые дары людей в кристаллы. Так эти дары и оказывались полностью в его власти. Шибусаву прозвали «коллекционером». Забавно, но отбирается способность совсем не обычным способом... Сначала возникает туман, а потом... раз! и на одарённого набрасывается его же способность. Хах, не правда ли, это забавно? Всё это очень напоминает мне суицид. Ведь, если так подумать, то способность является частью самого одарённого, частичкой его души».       «А с Коллекционером мы разобрались. Жаль, многие товарищи Чуи погибли по вине Шибусавы. Но тот всë нагло отрицал, говоря, что все эти люди сами себя и убили... Вообще-то Чую лучше не злить. Его способность «Смутная печаль» позволяет управлять и взаимодействовать с гравитацией. Но... иногда всё может выйти из-под контроля. Когда это происходит, его охватывает так называемая порча, что может разрушать всё на своём пути. Она настолько мощна, что может угрожать благополучию буквально всему миру. Если бы не было меня, конечно. А так... мы довольно редко используем порчу, на самом-то деле».       «Вражеская организация уничтожена. Чтобы остановить действие порчи, я использовал на Чуе свою способность. «Неполноценный человек» — моя способность, которая позволяет рассеять чужую одним лишь прикосновением. Я успел до того, как мой напарник невзначай разрушил бы половину Японии, если не больше. Это была легендарная ночь. Ночь, когда «двойной чёрный», (ну и странное же название) уничтожил целую организацию».       «Ну и напоследок... Было это в мае. Наша миссия вроде как прошла успешно, но спустя две недели выяснилось, что всё совсем не так… Вследствие этих событий нас и упрятали с Чуей во Владивосток», — Дадзай, наконец, закончил рассказывать. Тусклый взгляд его был направлен в сторону воды.       Погода была неплохая. Тепло и ветра особо нет. Только небо пасмурное. Вот-вот дождь хлынет. На берегу, к удивлению, тихо, люди все разбежались, остались лишь единицы. Возможно, все боялись непогоды. Но нас двоих это совсем не волновало. Во всё время моего монолога Фёдор внимательно меня слушал, кивал головой и задавал вопросы, на которые я охотно отвечал.       — Слушай, Федь... А что насчёт твоего прошлого? — я повернулся к нему и, дабы лицезреть его лицо, аккуратно заправил прядь тёмных волос за ухо Достоевскому.       — Прошлого?… Не думаю, что тебе понравится мой рассказ.       — С чего ты взял? Разве может быть что-то хуже, чем то, что я творил в мафии?       Я нахмурился и подумал: «Странно, неужели всё так плохо? Хотя меня это и вовсе не волнует... Или только отчасти».       Фёдор тем временем начал свой рассказ:       «Мой отец, Михаил, вёл себя отстранённо по отношению к своей жене, когда она забеременела. С увеличением срока ей становилось хуже. По городу поползли слухи, что муж её якобы специально дома калечит. Когда мой отец заходил в церковь, там сразу становилось мрачно настолько, что казалось, будто б бесы повылезали из самых тёмных и укромных уголков священной обители. Отца стали избегать соседи. Да и сам он не желал никого видеть в лишний раз.       «Мать родила, а в живых остался только я. Отец очень сильно горевал за потерей своей жены, но тоска, какой бы сильной ни казалась, быстро прошла. Выяснилось, что у него была любовница, которая внешне напоминала мою мать. Похоже, отец так и не смог принять её потерю».       «Мне уже было около девяти лет, когда я стал замечать за мачехой что-то странное. Она всё время выдавала какие-то нравоучения, противоречащие с законом Господа. Создавалось ощущение, что мачеха была замешана в делах какой-то секты. Потом я и вовсе узнал от одного человека, что она убийца. Безжалостно убила одного мужчину, повинуясь учениям секты. Мне показалось это крайне не правильным. Мачеха человек, а человек не может решать, кому жить, а кому нет. Грех убивать без причины. И тогда я решил, что смерть станет достойной платой за её грехи», — Фёдор на пару секунд взял паузу. Забавно, что у нас разные взгляды на убийство...       «Я хорошо помню тот день. Осень. Пятое октября. Ночь. Я пришёл к ней, дабы свершить правосудие... Но стоило мне только коснуться её, как кровь вдруг стала бить ручьём из её шеи. И она умерла, не проронив ни звука. Я стоял в ступоре. Неужели?.. Неужели Боже благословил меня?.. Однако нужно было возвращаться в комнату, делать вид, что ничего не произошло. Отца тогда рядом не было. Вообще он дома отсутствовал. Но, когда он всё же вернулся домой, то чуть не сошёл с ума, увидев бездыханное тело моей мачехи. Отец догадался, что именно я убил её. Мне он ничего не сделал, но вызвал полицию. Перед тем, как повеситься».       Я, честно говоря, не понял, почему отец Фёдора вызвал полицию. Зачем? Это довольно странно, учитывая то, что по делам несовершеннолетних в России немного другие законы...       «Вскоре приехала полиция. Следов, отпечатков пальцев и орудия убийства они, соответственно, не нашли. Мне же оставалось наблюдать за всем этим со стороны. На самом деле, мне было немного жаль, что я так поступил... И всё же я посчитал своё решение правильным. Был бы кто из следователей более внимательным, то понял бы, что убийца — я. Но ни внимательных, ни одарённых в нашей полиции нет. Да, я много наслышан про некоторых одарённых-детективов. Но тогда люди со способностями жили в основном в Японии. В России они вообще были настоящей редкостью».       «В связи с потерей опекунов, меня отправили в детский дом. Но пробыл я там немного. Меня забрала возрастная супружеская пара. Мужчина священник в той самой церкви, куда часто приходил почивший отец, а моя новая мать обычная домохозяйка. Священник относится ко мне так, будто в чём-то меня подозревал. Моя приёмная мать не то чтобы любила меня, но и не ненавидела. Худо-бедно, но заботилась».       «Тогда я учился в шестом классе. Зима. Я возвращался домой. Было не так светло, как обычно. Тёмный вечер уж объявил свои права на небосклоне. Помню, возвращался я с занятия по игре на виолончели... Проходил мимо какого-то переулка, в котором находился старый мужчина. Заметив его, я невольно пригляделся и увидел, что прямо у его ног лежал труп зарезанной девушки лет шестнадцати-семнадцати. Завидев случайного свидетеля, этот мужчина попытался поймать меня. У него это получилось, однако, только лишь коснувшись моей руки, кровь хлынула из его живота и он упал замертво. Он коснулся меня левой рукой, а в правой всë ещё сжимал нож. Могло сойти за самоубийство. На мои руки и лицо попало достаточно много крови. Я стал отмывать её снегом. Когда я дошёл до дома, мать встретила меня расспросами о том, почему я так задержался. Но я ей ничего не ответил и просто ушёл».       «Позже я познакомился с Николаем. Он довольно весёлый, часто шутит... Этот парень в буквальном смысле меня обожествляет... Как бы сказать… Почему-то считает меня своим богом... Он стремится к смерти, чтобы обрести свободу...»       Я не совсем понял, что имел ввиду Фёдор. Что значит «стремится к смерти»? Возможно, он имел ввиду не совсем то, о чём я подумал.       «Ещё позже мы познакомились с Сигмой. Он перевёлся в наш класс. Настоящее его имя Сергей. Он слабохарактерный. Такими людьми часто легко манипулировать. Он тоже одарëнный. Его способность позволяла обмениваться информацией через прикосновение. А что насчёт дара Гоголя… Его дар «Шинель» — это плащ, который позволяет взаимодействовать с пространством, перемещать вещи и перемещаться самому. Надо сказать, полезная вещь».       «В последнее время меня часто посещают мысли об убийстве приемных родителей. Убей я их, и я бы остался один. Одиночество — лучшее, что может со мной быть. Почему хочу убить? Я считаю их слишком навязчивыми по отношению ко мне. Да и... за ними есть свои грехи. Мой приёмный отец убивал людей, а потом замаливал их смерти перед Господом. Мачеха спокойно относилась к его деяниям и даже помогала ему. Все люди невозможно глупы и грешны. К сожалению, это единственный вывод, который я могу сделать из того, что я наблюдал в своей жизни».       Фёдор закончил свой рассказ. Свои появившиеся вопросы я пока не хотел озвучивать. Вместо этого я сказал:       — Тебе не кажется это забавным?       — Что именно? — взглянул на меня Достоевский.       — А то, что мы сейчас уверяем друг-друга, что существуем в реальном мире, а не только во сне. После обязательно окажется, что на самом деле всё это всего-лишь часть сна. Однако мы можем здраво мыслить, и та реальность, в которой мы находимся, за всё время не исказилась, как это обычно бывает.       — Интересно. Что же ты хочешь этим сказать?       — Я думаю, что этот сон — воздействие чьего-то дара... А знаешь, я ведь даже не пробовал использовать свою способность. Не хочется прерывать наш диалог.       — С этим я соглашусь, — Фёдор ненадолго замолчал, а после продолжил. — слушай, я…       На этом его слова грубо оборвались, голос поменялся... И поменялся он на голос Чуи.       — Я заебался тебя будить, поганая скумбрия! Копался в телефоне до утра, а теперь дрыхнет! — ругался мой сожитель.       Я нехотя открыл глаза, еле-еле соображая, где нахожусь. И действительно я шарился в телефоне до утра, но сейчас я был крайне не доволен тем, что меня разбудили. Такой прекрасный сон оборвался.       — Чего вопишь с утра пораньше? — вяло отозвался я.       — Это срочно! Помнишь того парня, что угрожал тебе в переулке? Сегодня его нашли мёртвым. Его друзья услужливо сказали, что последний «конфликт» был с его соседом... То есть с тобой, дубина. Босс звонил, сказал, что нас отправят в другой город. Скоро придут с обыском, подымайся! — крикнул Чуя. Я поморщился, но всё же встал.       Мы решили, что ситуация и вправду складывается не в нашу пользу. Если полиция начнет копаться в наших досье, то рано или поздно узнает, что мы двое опасных мафиози, сбежавших из Японии.       Пришлось мне делать всё предельно быстро. Я сходил в ванную, ополоснул лицо холодной водой, чтобы до конца проснуться. Быстро надев первую попавшуюся одежду, я и Чуя вышли из дома. Он успел собрать наши вещи и даже позавтракать. Мне последнее было не то чтобы обязательно. Это правда, что я не чувствую голод.       Нас опять же отправили незаконно. На этот раз в какой-то дряхлых городок, всеми напрочь забытый. Южно-Сахалинск. Его даже городом назвать можно лишь с натяжкой. Скорее, посёлок городского типа.       Ну, вот, собственно, и началось моё настоящее познание России...