***
– догоняй! – сопровождаясь звонким смехом, задорно слышно где-то впереди; тэнг, не будучи когда-либо спортивным, еле поспевает, драматично изображая жертву. – мой парень – настоящий мучитель! – все так же драматично жалуется тэнг, наконец схватившись за руку укуна; что-то ему подсказывает, что это получилось только потому, что один конкретный кое-кто поддался, но не придает этому значения, зная: если бы укун хотел, он бы убежал так далеко, что даже ветер не смог бы его догнать. – я тебя догнал, уговор есть уговор. некоторое время укун старается смотреть на тэнга по-притворному серьезно, мол, он очень зол, что его победили, но не выдерживает и снова начинает смеяться. – держи свой приз, чемпион, – еле успокоившись, с теплой улыбкой протягивает тэнгу мороженое в фольге: эскимо, прям как он любит; тэнг, получив сладость, чуть ли не буквально просиял и, сбросив остатки драматичности, радостно обнимает укуна, куда-то в шею шепча тихое "спасибо", пока его начинают бережно обнимать в ответ и крутить в воздухе. они были в их настоящем счастливы, и это – самое главное. – ты как звезды, – мягко, не отрываясь от книги, говорит тэнг укуну, чей подбородок аккуратно умостился на его плече, но не чтобы с ним читать, а чтобы любоваться им: таким близким, родным и живым, а руки аккуратно обвили его талию, словно любимую мягкую игрушку. на мгновение из-за произнесенных слов во взгляде укуна промелькает искра слабой боли, словно это сравнение ему напомнило о чем-то болезненном, что хотелось бы забыть, но это было лишь мимолетно, да и в любом другом случае тэнг не смог бы заметить – его глаза не отрывались от книжных строк, освещаемых лишь теплым светом одной-единственной лампы в углу, распространяющимся только на одну часть их комнаты, обрамляя мебель и шторы их комнаты темными тенями в другой. они целый день провели вместе – как и много дней до этого, – дурачась, гуляя и обнимаясь, и очень вымотались (в особенности укун: то, как он носится, выпуская эмоции через активность, порой действительно пугает), поэтому отдыхали в комфортной тишине, разбавляемой тихими разговорами. укун терется о шею тэнга, словно ласковый кот, выражая этим всю свою нежность и чувства, прежде чем заговорить. – а ты – моя луна, – тихо отвечает укун, бродя взглядом по красивым рукам тэнга: таким худым, бледным и, наверняка, холодным, как и всегда. – если "быть луной" означает сиять, когда ты рядом, отражая твой свет, то я совершенно не против, – тэнг, рукой, не держащей книгу, гладит укуна по макушке, произнося эти слова со всей нежностью, куда большей, чем бывает в обычных признаниях в любви; это было чистое, светлое обещание и выражение не просто земной любви, а любви к далеким-далеким звездам, одна из которых, чем-то очень напоминающая ручного преданного щенка, сидит рядом. – wowow, it's all right, – с улыбкой подпевает опенингу укун, не отрываясь от просмотра и с улыбкой довольствия на лице: ему очень приятно смотреть один из любимых тайтлов вместе с любимым человеком (хотя тайтл стал его любимым только потому, что он нравится конкретному фанату героев, но об этом необязательно говорить вслух). – everything will be alright! – допевает за укуном тэнг, кладя голову ему на плечо. – очень люблю этот опенинг, у него что цветовая гамма приятная, что музыка, – добавляет с видом знатока, разбирающегося в таком лучше всех, что, в целом, было не так уж и далеко от правды. – мне он тоже нравится, но больше отдаю предпочтение опенингу арки фестиваля в юэй, – укун переплетает свои пальцы с пальцами тэнга, стараясь их согреть. – а еще мне нравишься ты. – фестиваль, где первый-а класс ставил концерт? мне нравится эта арка, она очень комфортная и помогает отдохнуть от сложного сюжета между сезонами, – тэнг притворяется, что пропустил последние слова укуна мимо ушей, хотя их же порозовение выдает его с головой и вызывает хихиканье одного конкретного бесстыдника, за которым следует удар локтем под дых. досмотрев очередную серию, тэнг снимает очки и утыкается носом в шею укуна, пока его гладят; он всегда так делает, когда чувствует, что его глаза сильно устали и начинают болеть. – иногда мне кажется, что все время, проведенное с тобой, – просто сон, который я, опять заболев, вижу в бреду, – тихо и хрипло, почти шепотом, говорит тэнг, спустя долгие мгновения раздумий в приятной тишине. укун слегка вздрагивает на эти слова, но это остается незамеченным. – но ведь твои ощущения реальны, – вкрадчиво, успокаивающе проговаривает укун, запуская пальцы в волосы тэнга и продолжая того гладить. – так почему бы этому всему быть сном? их снова окутывает тишина, обволакивающая и убаюкивающая, и уже начинает казаться, что тэнг уснул, пока его тихий голос не вплетается в атмосферу так, словно он был там изначально. – да.. думаю, ты прав, – потеплевшие руки обняли укуна, прижавшего к себе тэнга в ответ на объятия.***
на темном деревянном столе стоят два стакана из-под какао, а обстановка вокруг, обволакивая ненавязчивыми запахами кофе и лаванды, очень комфортная – не зря тэнгу так нравится это кофейня, ведь, у кого-кого, а вот у него вкус хороший, с чем согласятся все (хотя, единственное, что, по мнению укуна, идет в резонанс с этим фактом, так это его вкус на партнеров, а точнее на одного конкретного бесстыдника – какой разумный человек начнет встречаться с ним?). сам же виновник их нахождения тут и рассуждений "стакан наполовину пуст или наполовину полон?" лежит, положив голову на руки и наблюдая за тем, как укун довольно жует свой лавандовый пончик. – слушай, – спустя какое-то время неуверенно протягивает укун, после того как уже давным-давно доел пончик и какое-то время пребывал в задумчивости; ни он, ни тэнг не заметили, как так получилось, но одной рукой он держался за руку любимого, ту, на которой тот не лежал. – если случится так, что ты проснешься не там, где засыпал, а окружающие будут утверждать что-то о том, что меня никогда не существовало, не ищи меня, хорошо? и ни в коем случае не приходи на тот причал. нервозность укуна выдает себя во всем: что в неровном тоне, что в неосознанных, рефлекторных действиях, по типу теребения веревочек на толстове и подобного. тэнг же, несмотря на необычную, нет, даже странную просьбу укуна, задумался о причале, но не каком-то обычном, а о том, где был их первый поцелуй; в памяти вспыхнули мягкие, обжигабщие ощущения от бережных прикосновений, солнце, уже закатившееся за горизонт, но оставившее алые лучи на поверхности воды, и чайка, притихшая, словно понимала суть происходящего, на момент излияния чувств через тактильность. – то есть я должен буду тебя забыть? – задумчиво спрашивает тэнг, но звучит это скорее как вывод, приговор, а его взгляд смотрит куда-то сквозь материю стола, но никак не на стол. – да, – выдыхает укун, на что тэнг хмурится, но ничего не говорит; он молча допивает свой какао и встает, мягко сжимая чужую руку в своей. – пойдем домой?***
по утрам на этом этаже больницы всегда тихо: пациентов мало, да и те, что есть, спят до полудня, а посетителей так и вообще почти нет, кроме одного, отказывающегося отходить от конкретной палаты вообще куда-либо, против которого даже грозный охранник, пугающий порой и своих коллег, оказался бессилен. в палате же лежал мужчина, погрузившийся в глубокий сон, и, казалось бы, зачем ему здесь быть, если этот сон самый обычный, однако он длится уже не первую неделю. дверь уже давно не открывалась кем-либо, помимо медсестер, поэтому ее скрип заставил странного посетителя вздрогнуть, ведь дверь изнутри открыть некому: никто из персонала сегодня туда не заходил. некому, кроме спящего пациента. лучи солнца, пробивающиеся сквозь листья высокого дерева за окном и чистые стекла, на мгновение ослепляют тэнга, ведь в его палате шторы были задернуты, так что, выйдя из палаты, он щурится. медсестры, только-только поднимающиеся, замерли на лестнице. – знаешь, я конечно знал, что ты засоня, но никогда еще твой сон не затягивался настолько долго, – неловко пытается пошутить пигси, все еще не веря, что видит тэнга наяву, и пытаясь скрыть вспыхнувшую бурю эмоций, спящую долгие недели совместно с его другом. – где укун? – звучит растерянно и тревожно, пока в груди тэнга растекается острое чувство, что он должен быть не здесь, что что-то явно не так. – укун? – пигси оказывается сбит с толку тем, что первые, хоть и хрипло произнесенные слова его друга стали именно такими. – а-а, ты про своего царя обезьян? в легендах и книжках твоих, где же еще ему быть? не знаю, что тебе там снилось, но верить в его существование как-то по-детски даже для тебя. звук небрежно брошенных слов оглушает тэнга так, что кружится голова, а в памяти всплывает вчерашний день: запах лаванды, теплый какао, стол из темного дерева и слова укуна о том, что ему нужно забыть его. он хмурится и спустя мгновение исчезает в лестничном проходе, спеша куда-то, и это "куда-то" явно не главный врач. сказать, что пигси ошеломлен, значит ничего не сказать, ведь тот замер на месте и стоит, как громом пораженный; медсестры же отмирают быстрее и реагируют на это спокойнее, став непринужденно болтать о своем. – бред того пациента заставил вспомнить меня одну легенду о царе обезьян, – задумчиво начинает одна из медсестер, на что другая ей кивнула, мол, продолжай. – однажды сунь укун оказался раненным, точно не помню кем, вроде бы, его же теневым клоном, в плену у кого-то из божеств, которому он насолил настолько сильно, что огонь его неутихаемой ненависти мог сжигать столицы, оставляя один пепел. божество то изначально хотело убить его самостоятельно или просто дать ему мучительно и медленно умереть от ранения, но, рассудив, что если умрет царь обезьян, умрут и легенды о нем, а исчезновение легенд может нехило так покачнуть статус многих небожителей, а то и самой небесной столицы, решило помочь ему. ну, как помочь.. оно излечило его, но с одним условием: сунь укун, подобно звездам, будет принадлежать богам, а смертные, лишь прикоснувшись к нему, будут сгорать ярким пламенем, обращаясь пеплом, напоминая царю обезьян о неутихаемом гневе божества к нему. и это было не выбором, а приказом. голос медсестры звучал вкрадчиво и сам создавал атмосферу, подходящую истории, но звучались в нем какие-то тревожные нотки, так, как минимум, кажется пигси; ему совсем не понравилась эта легенда.***
волны ласкают берег, воспроизводя приятный шум, а ветер нежно гладит по щекам, создавая фантомные ощущения прикосновений любимых рук; взгляд укуна направлен куда-то вглубь моря, туда, где оно темнеет, словно там можно найти ответы на все его, возможно глупые, вопросы. когда теплые руки обхватывают его талию, он вздрагивает, а сердце на какие-то секунды останавливается, но не от неожиданности, а от тревожного осознания. укун поспешно разворачивается и хочет убрать его руки от себя, надеясь, что хотя бы раз в его жизни проклятие божества не сработало, но тэнг лишь обнимает его крепче. – нет, почему... – заметив зарождающиеся искры пламени на плаще любимого, укун неосознанно, но очень бережно сжимает тэнга в своих объятиях, словно надеется, что его объятия защитят того от огня. – луна не может сиять без своих звезд, – тэнг поднимает голову, чтобы посмотреть в наполняющиеся слезами глаза укуна, и мягко улыбается. – а звезды без луны – вполне. яркое пламя постепенно охватывает тэнга целиком, сжигая все на своем пути, но укун его не отпускает, пока на руках не остаются одни ожоги, а теплая и нежная улыбка любимого не обращается пеплом. слезы вольно потекли по его щекам, отбирая возможность видеть, а сам царь обезьян, на потеху богам, содрогается в рыданиях, упав на колени. луна сошла с небосвода, обратившись дымкой сна.