возьми, если сможешь

— …был бардак, от начала и до конца. Я просто не знаю, что… Голос принадлежит Ленни и периодически доносится с легким ветерком, проходящим через лес на берегу озера. Душно, и тяжелые потоки воздуха едва ли приносят за собой облегчение. Артур всё утро безрезультатно проверял кроличьи ловушки — казалось, все стремились уснуть в изнуряющее летнее пекло, чтобы пережить его. — …рожнее на твоём месте, — а это Эбигейл, голос такой же звонкий, как колокольчик. Он видел, как они покинули лагерь незадолго до него: она — чтобы прополоскать бельё в речной воде, а он — с ней вместе, вооружившись винтовкой, чтобы убедиться, что её никто не потревожит во время занятия. Джек увязался с ними, голый, как новорожденный птенчик, и взволнованно говорил о плавании и песчаных замках, которые собирался построить на берегу. — Ты знаешь, какой Датч в последнее время. Я бы оставила это при себе. Он не собирался подслушивать; день тихий, и они разговаривают без осторожности, не понизив тон. Артур подходит ближе и проверяет очередную ловушку, бормоча про себя проклятия, когда обнаруживает, что она не тронута. — Я был там, когда Мика и Датч вернулись, — с горечью говорит Ленни. — Я слышал, как Хозия спрашивал об Артуре. И Мика сказал… Эбигейл говорит что-то настолько тихо, что Артур не может расслышать, а потом ещё: — Джон слышал то же самое. Я хочу сказать, Артур же всегда спешит по делам. Может быть, О’Дрисколлы схватили его уже после того, как Датч и Мика упустили его из виду? Он особо не рассказывал о том, что произошло, — но в её голосе слышны колебания, как будто ей хотелось бы, чтобы нашёлся кто-то, кто смог убедить её в том, что она говорит. — Он даже не брал с собой еду или ткань для палатки, — отвечает Ленни. — Я видел, что припасы остались нетронутыми, потому что сидел у него, когда Чарльз пришёл помочь ему устроиться после возвращения, и на нём не было живого места. На мгновение они замолкают, единственные звуки, которые можно услышать — то, с каким энтузиазмом, смеясь, плещется Джек. Что ж, Артур полагает, что заслужил перерыв после того, как прошёл около дюжины миль, чтобы проверить пустые ловушки. Он вытаскивает флягу и делает большой глоток тёплой воды. В этом месте вполне можно перевести дыхание, оно ничуть не хуже других. — Мика лжец, — произносит Ленни. — Это не секрет. Но Датч… — Я знаю, — соглашается Эбигейл, так негромко, что Артур почти упускает это. — Ты не думаешь, что он бы… Я имею в виду, это же Артур — Артур, а не все остальные. Если ему было всё равно на исчезновение Артура, тогда… — Я знаю. Господи. Знаю. — Ленни звучит обеспокоенно, почти что на грани. — Я всегда в деле, если Датч запланировал что-то, и я не слышал ни слова о том, что надо поискать Артура. Датч говорил о громадных планах о краже самогона, но ни слова о спасательной операции. Чёрт, мы сидели здесь три дня и хвалили друг друга, пока его… Господи, ты видела его, когда он вернулся? — Да, — признаёт она сухо. — К моему великому сожалению. Они молчат достаточно долго — настолько, что Артуру приходится признать то, что он подслушивает. Мисс Гримшоу намылила бы ему уши, если бы поймала его на подобном, но в последнее время в лагере он чувствует себя глухонемым. Его снаряжение и одежда волшебным образом появились обратно всего несколько дней назад, но до сих пор в банде ведётся полно разговоров, которые тут же прекращаются, стоит ему войти. Под безмятежным фасадом настроений лагеря происходит много движений. Много хороших слов и обеспокоенных улыбок, конечно, но каким бы дураком он ни был, Артур не дожил бы до своих лет, будучи настолько же слеп, как и туп. Значит, не было бы никакого спасения. От этой мысли у него холодеет в груди. Конечно, он думал, что такое возможно. Боялся этого, если быть с собой честным, пока истекал кровью, нашпигованный, как поросёнок, в этой проклятой хижине. Может быть, это значит, что Датч, в конце концов, поступил мудро, что догадался, какая это очевидная ловушка. Но судя по услышанному разговору… Датч поверил этому крысенышу Мике, когда тот сказал, что видел, как Артур беззаботно уехал? Или Датч понял, что это ложь, и тогда… Он закрывает глаза, его горло сжимается. Есть множество ужасных вещей, от которых Артур не имеет привычки скрываться, но с этими мыслями в его груди разверзается тёмная бездна. Датч читал с ним, когда он был прыщавым и неуклюжим двенадцатилеткой, звал его сыном и сиял от гордости, когда Артур завалил своего первого оленя. Ему непонятно, что хуже: то, что Датч оставил его там, прекрасно всё зная, или то, что, вероятно, ему было попросту всё равно. Тихий голос Эбигейл возвращает его в реальность, и Артур понимает, что сжимал пальцы на фляжке до побелевших костяшек. — Ленни… если ты беспокоишься, тебе стоит переговорить с Чарльзом. Он сказал Джону кое-что, что… — Дядя Артур! Артур резко разворачивается, уже злясь на себя. Если маленький Джек мог подкрасться к нему незамеченным, тогда, может, он и правда был глухим, тупым и слепым. — Привет, Джек, — неслышно приветствует Артур. — Чем занимаешься, подкрадываешься к старикам? Джек одаривает его ослепительной улыбкой, по колено покрытый грязью. — Я тебя поймал! — Абсолютно точно, малыш, — с сожалением смеется Артур. — Думаю, твоя мама взяла тебя сюда, чтобы хорошенько помыться. Она знает, что ты резвишься, как поросёнок в дерь… загоне? — Артур? — неуверенно зовет Эбигейл. Артур вздыхает и с небрежной легкостью хватает Джека, шагая сквозь завесу деревьев. Ленни и Эбигейл не более, чем в десяти футах от них, Ленни настороженно держит винтовку, Эбигейл сидит у воды, её волосы от пота прилипли к её красивому лбу. Корзины со свежей стиркой выстроены на берегу в ряд, готовые к возвращению в лагерь, чтобы быть развешенными для дальнейшей сушки. — Привет Эбигейл, Ленни, — произносит Артур. Из него лжец не очень, но он довольно хорошо умеет разыгрывать дурачка. — Только что закончил проверять каждую чертову пустую ловушку отсюда до Роудса. Что замышляете? Эбигейл и Ленни обмениваются взглядами, которые Артур вежливо игнорирует. Когда он не набрасывается на них с вопросами, они с облегчением выдыхают. — О, просто заканчиваем стирку. — Как себя чувствуешь, Артур? — спрашивает Ленни. Артур бросает на него взгляд из-под полей шляпы. — Чувствую так, как будто подустал от этого вопроса. — Я напугал дядю Артура, мама! — Я слышала, — говорит Эбигейл, снисходительно посмеиваясь. Она встаёт, обтирая руки о свои юбки. — Артур, я возьму мальчика, если вы с Ленни не против оказать мне услугу и принести мокрую одежду обратно в лагерь. Кажется, кому-то нужна ещё одна хорошая мойка. Джек протестующе визжит, но по большей части просто хихикает, когда Артур передаёт его в руки матери. Наблюдая за ними, Артур возвращается мыслями к Айзеку и Элизе, простой жизни, которую они пытались построить, и отмахивается от этих хрупких воспоминаний, будто поднеся ладонь слишком близко к огню. Бесполезно воскрешать новых призраков, которые будут его преследовать. Он улыбается, несмотря на внезапную боль, и приподнимает шляпу перед Эбигейл, когда они с Ленни приступают к сборке одежды. Они уже на полпути в лагерь, вспотевшие из-за таскания тяжелых корзин по тропинке, когда Ленни откашливается и бросает на него обеспокоенный взгляд. — Уверен, что в порядке, Артур? — Ну конечно, — вздыхает Артур. Он думает о том, как истекал кровью в темноте, о ярком проблеске надежды, что скоро услышит топот копыт и выстрелы, и раскатистый голос Датча появится, чтобы спасти его от погибели. Ложь была его наименьшим грехом. — Я в полном порядке.               *               Мир всегда был недобрым местом, но даже по этим меркам последние дни выдались длинными и мрачными. Он верхом на Рошин покинул лагерь несколько дней назад, больше для того, чтобы доказать себе, что уже готов ездить, чем по реальной нужде. Чарльз поджал губы, смотря ему вслед, но ничего не сказал. Артур расценил это как самое громкое одобрение, какое мог получить. Поначалу свобода казалась блаженным чувством облегчения, окатившим его от затылка до пальцев ног. Рошин тоже резвилась, встряхивая головой и радостно пускаясь в галоп при малейшем касании его каблуков. Но возвращение в лагерь превратилось в медленное шествие. Кулаки Артура ноют, костяшки разодраны. Где-то позади осталось лежать в канаве мёртвое тело Джеремии Компсона, чьё драгоценное имущество превратилось в пепел на его же глазах. Артур полагает, что это должно заставить его чувствовать себя лучше, но он больше гордился собой, убивая крыс. Ему не по душе это место. Он ненавидит влажную духоту и проклятых аллигаторов, и людей, которые оборачиваются и сплевывают, когда видят проходящих мимо них Тилли, Ленни и Чарльза. Он ненавидит трусов, прячущихся по лесам, жгущих кресты и считающих, что он должен мириться с их болтовнёй из-за своего цвета кожи, как будто это какое-то великое достижение. Они должны вернуться на Запад, думает Артур. Плохие люди найдутся повсюду, Артур это знает, но Лемойн кишит расисткими ублюдками и желтокожими ребятами, которые прикидываются слепыми. Он думает о том, как руки Чарльза с тёмной, красивой кожей, обвивают его, то, как он добр, и подумывает развернуться и поискать ещё крыс в капюшонах, чтобы их окончательно разогнать. Но сейчас он возвращается в лагерь и громкий хохот Шона слышится даже на подъездной тропе. Лагерь уже давно не был счастливым местом, и наполовину усталость, а на другую — любопытство руководят им в принятии решения повести Рошин обратно домой. — Иисусе, ты похожа на щетку в магазине чернил, — произносит Шон прерывающимся от смеха голосом, пока Артур привязывает Рошин. Он пытается добавить что-то ещё, но теряет самообладание и сгибается пополам от смеха, уперевшись руками в колени. — Шон МакГуайр, подойди сюда и повтори это, ты, трусливый ирландец, — хорошо, это голос Карен, но Артур не может найти её в толпе вокруг костра. — О, да? — спрашивает Шон, в его глазах пляшут весёлые огоньки. — И что ты мне сделаешь, женщина? Поставишь черный синяк? — Что тут творится? — спрашивает Артур, присоединяясь к группе, расположившейся у костра. За столом Тилли играет в домино с Чарльзом (Артур надеется, что он не поставил много денег, он предупредил его о том, что Тилли безжалостный игрок, и очень самодовольна, когда выигрывает), а Мэри-Бет с Кираном сидят близко друг к другу на одном из брёвен, она прячет улыбку ладонью, а он выглядит так, как будто раздумывает, готов ли навлечь на себя гнев Карен, если благодаря этому удастся ещё больше рассмешить Мэри-Бет. Сэди прислоняется к дереву позади Шона, наблюдая за разворачивающейся сценой с ухмылкой. А оставшаяся женщина… — Господи, Карен, ты ли это? Карен красивая девушка, этого нельзя отрицать — полная изгибов там, где большинство женщин кожа да кости. Её волосы, кажется, вызывают особенную зависть у других дам, такие тонкие и светлые, ниспадающие свободными волнами к подбородку. По крайней мере, обычно. — Что за чертовщину ты сотворила со своими волосами? Теперь они тёмно-черные, как и брови, и перемена настолько резкая, что она едва похожа на настоящую Карен. Говоря по правде, это не должно много значить: Артура никогда не волновал цвет волос леди. Но тёмные волосы действительно ей не идут. Её кожа выглядит ещё более розовой, пошедшей пятнами, хотя, может быть, это тоже часть нового образа. Вдобавок ко всему и лежат волосы тоже странно, как спутанная солома. Она поворачивается, чтобы взглянуть на Артура со скрещенными на груди руками: — Пошел ты, Артур Морган. С ним вместе, — отвечает она. Он поднимает руки в защитном жесте и делает несколько шагов назад. — Они, эм, выглядят симпатично? — произносит он, отчего Шон снова впадает в истерику. — Я видел тонущих крыс, которые выглядели лучше, — весело говорит Шон, закидывая руку на плечо Артуру. — Боже милостивый, женщина, что на тебя нашло? — Я делаю чертову работу, Шон, — огрызается она. — Может, ты слышал о чём-то подобном? — Работу? — уточняет Артур. — Ага, работу, — подтверждает Сэди, оттолкнувшись от дерева. — Тилли нашла зацепку о каком-то большом поместье в Амбарино. Ходят слухи, что у них там припрятано небольшое состояние. Мисс Джонс и я собираемся устроиться туда горничными, чтобы выяснить, есть ли в этих словах доля правды. — Вы двое, — медленно повторяет Артур. — Собираетесь на работу. Горничными. — У тебя с этим какие-то проблемы? — резко спрашивает его Карен. — Нет! Нет-нет-нет, — отвечает Артур. Вообще-то, с этим связано тысячи проблем, но надо быть большим дураком, чем Артур, чтобы возражать, когда они смотрят на него так. Он прочищает горло. — А почему ты покрасила волосы? — Потому что на меня полдюжины ордеров в Амбарино, Артур, — объясняет Карен, как будто Артур ребёнок, который никак не может это усвоить. — Это чёртова маскировка. Не все из нас могут пропустить бритьё пару дней и превратиться в кого-то другого. Это тоже не особо имеет смысла. За них всех назначена награда в каждом офисе шерифа по всему Западу, но обычно, чтобы скрыться от полицейских, если они не знают место, где конкретно прячется банда, достаточно хорошенько вымыться и выдумать на время новое имечко. Но Артур замечает красное лицо Карен, странную, жесткую форму её волос, и кивает, как будто она сообщила ему великую мудрость. — О, теперь ты не Карен. Дома моя мамочка рассказывала нам истории о банши. Не знал, что мне повезёт увидеть её во плоти. — Шон отпрыгивает назад, когда к нему приближается Карен, прячась за спину Артура. — Спаси меня, Артур! Давай святую воду! И захвати кол! — На твоём месте я бы закрыл рот, — советует, смеясь, Артур. — Нельзя так разговаривать с дамой, мистер МакГуайр. — Покажи мне даму, и я с радостью поговорю с ней подобающим образом, — отвечает Шон и визжит, когда Карен ловит его за ухо. — Прояви милосердие! Где-то у меня могут быть дети! Артур решает улизнуть из этой перепалки, прежде чем дойдёт до драки или чего похуже. Он достаточно раз видел танец, который Шон с Карен исполняют друг вокруг друга, чтобы знать, что в данном конкретном случае они просто привычно разводят много шума из ничего. — Работа, да? — обращается Артур к Сэди. — Подумала, что наконец-то начну вносить вклад в общее дело, — объясняет Сэди. — Ты вернулся вовремя, сегодня вечером мы уезжаем. Чтобы добраться туда, потребуется немало времени, а потом мы пойдём на работу и начнём вынюхивать информацию. Я не жду, что мы вернёмся раньше следующего месяца. Мы сообщим вам, когда узнаем побольше. — Ты уверена, что это хорошая идея? — осторожно уточняет Артур. — Я что-то не вижу избыток хороших идей в нашем окружении, — произносит Сэди. — Думаю, что ещё одна плохая идея нам не страшна, — она криво усмехается Артуру. — С нами всё будет в порядке. Я видела Карен в деле, да и я сама не невинный цветочек. Артур усмехается. — Говоря по правде, я больше беспокоюсь за судьбу Амбарино, чем за вас двоих. Сэди удовлетворённо кивает головой в согласии. — Я надеялась, что мы сейчас уже будем в пути, но думаю, что Карен захочет подарить Шону своё прощание перед тем, как уехать. Артур оглядывается через плечо; теперь Шон держит Карен за талию, кружа её в ритме собственной песни, которую поёт, громко растягивая строчки, которые знает, и пропуская слова, когда память его подводит. Она пытается удержаться от улыбки, смотря на него с плохо скрываемой нежностью. Милая сцена, думает Артур, из числа таких, когда у него чешутся пальцы от желания взяться за карандаши. То, что возникло между Шоном и Карен — что-то сродни любви, необычной и бурной, но сияющей, несмотря на все их усилия добиться обратного и её потушить. Он ищет глазами Чарльза и кривит рот, когда обнаруживает, что тот уже смотрит на него с улыбкой. — Да поможет нам Бог, — вздыхает Артур.               *               Когда девочки отправляются в путь, солнце уже клонится к закату, Сэди выглядит смирившейся, а Карен — покрасневшей и растрепанной. Прежде чем тронуться, Карен удивляет Артура, сжав его в крепких объятиях, обвивая руками его за талию. Он неловко хлопает её по плечу, бормоча: — Присматривайте там друг за другом, вы меня слышали? — Мы справимся, Артур, — говорит Сэди, уже сидя верхом и похлопывая Боба по шее. Похоже, ей не терпится уехать, и она оглядывается на дорогу через плечо. — Будь осторожен, Артур, — говорит Карен, отстраняясь и запрыгивая на Старую Белль. — А ты, Чарльз, проследи за ним. Чарльз стоит, прислонившись к дереву неподалеку, и курит сигарету, дым клубится вокруг его головы. Он приподнимает шляпу, глядя на них. — Сделаю всё возможное. Остальные члены банды прерывают свой ужин, чтобы проводить их, Шону удаётся украсть последний поцелуй, прежде чем девочки пускаются в путь по тропе. — Держу пари, что они подохнут до конца этой недели, — произносит Мика ещё до того, как они завернут за угол. Кажется, эти слова вытесняют что-то сырое и ужасное из его груди, и он начинает влажно кашлять в свой носовой платок. — Заткни свою пасть, Мика, — огрызается Ленни, опережая Артура. — Я уверен, что леди отлично справятся, — снисходительно говорит Датч. Он как обычно наряжен, усы уложены воском, жилет блестит в лучах заходящего солнца. Позади него Молли настороженно наблюдает за отъездом девушек. Её глаза снова красные, замечает Артур; в последнее время они такие почти всегда. Её красивый макияж выглядит смазанным и несколько прядей волос выбились из обычно замысловато уложенной прически на голове. Датч оборачивается на неё, презрительно оттопырив губу, прежде чем сказать: — Кажется, некоторые из женщин по крайней мере заинтересованы в том, чтобы тянуть свою лямку. Слова звучат резче, чем обычные колкости, которые себе позволяет Датч, и это растворяет последние остатки внутреннего железного стержня Молли. Она молча оборачивается и ныряет обратно в палатку. Датч, кажется, не замечает неловкой тишины, которая возникает, когда он оборачивается к группе. Он хлопает в ладоши: — Итак, мистер Белл, вы хотели обсудить какое-то дело? — Да, босс, — отвечает Мика, сотрясаясь ещё в одном приступе влажного кашля. Он обводит группу подозрительным взглядом своих мелких глаз-бусинок. — Разумеется, наедине. — Ради Бога, прикрывай свой рот, — говорит ему Датч, когда они вдвоём отворачиваются и направляются к пристани. — Твоё дерьмо вот-вот выплеснется наружу. Вечер продолжается, и, к счастью, когда солнце наконец-то опускается за горизонт, частично жара спадает. Нет особой причины собираться вокруг костра выпить, думает Артур, но нет и хорошей причины, которая позволила бы им не делать этого — вероятно, поэтому спустя пару часов половина банды передаёт друг другу бутылку с виски, разговаривая и смеясь, и этим заполняя окутавшую их тишину. Эбигейл выглядит довольной и румяной, сидя на коленях у Джона, упрекая их всех, говоря: — Знаете, я не понимаю, почему вы так обидели Карен. Я думаю, что она выглядела красиво. — Ещё ты считаешь Джона красивым, — парирует Артур. — Не думаю, что твоё мнение можно учитывать. — Иди к черту, Морган, — отвечает Джон, но больше по привычке, чем из-за того, что слова Артура действительно смогли его задеть. Он даже одаривает Артура улыбкой, салютуя ему бутылкой, прежде чем сделать глоток. — Он красивый, — нежно произносит она. Она наклоняется, чтобы оставить поцелуй на щеке Джона, которая покрыта шрамами. — Ты разве не знал, что шрамы украшают, Артур? Артуру не нужно смотреть на Чарльза, развалившегося рядом с ним, чтобы вспомнить, как его шрам огибает челюсть и опускается вниз по шее. Он несколько раз чувствовал его своими губами, то, как плавно он разрезает щетину на щеке Чарльза; чувствовал, как у Чарльза сбивается дыхание, когда Артур проводит языком по тому участку, который пересекает горло. Конечно, думает Артур, это могло быть красиво. Тем более, если бы он не знал, как близка такая рана, как эта, к тому, чтобы лишить человека жизни. Но он выпил недостаточно виски, чтобы дать какой-то из этих мыслей выйти из его рта, поэтому отвечает: — Да, слыхал что-то такое. По большей части в книжках, которые так любит читать Мэри-Бет. — И откуда бы тебе знать это, если ты никогда их не открывал, Артур? — чопорно говорит Мэри-Бет. Она наклоняется, чтобы выхватить бутылку с виски у Джона, уже покачиваясь от выпитого. Киран, просидевший с ней рядом всю ночь, наклоняется вперёд, чтобы не дать ей упасть в огонь. — В них такая мягкая качественная бумага, — произносит Артур. — Ей хорошо подтираться, если под рукой ничего. Она легко шлепает его по руке, но присоединяется ко всеобщему смеху, достаточно расслабленная для того, чтобы позволить Кирану усадить её поближе к себе на бревне. — Где ты получил свой шрам, Чарльз? — спрашивает Билл, произнося слова слишком громко. Он начал напиваться раньше всех остальных, и это заметно. Не особо отличается от других ночей, но есть что-то в том, как он последнее время наблюдает за Чарльзом, что не нравится Артуру. Билл дикарь и идиот, но в его взгляде есть что-то ещё. Оно очень похоже на жадность. — Что-то получше, чем укус волка? Это вопрос, который сам Артур не задавал Чарльзу, несмотря на всё то, что они уже рассказали друг другу. Они оба носили на себе карты старых боёв, пересекающих их тела, и большинство из связанных с ними историй были бы интересны не больше, чем брошенное «один ублюдок пытался убить меня, но ничего не вышло». Даже с учетом этого он глядит на Чарльза с любопытством во взгляде. Чарльз закатывает глаза и машет Мэри-Бет, чтобы та передала ему бутылку виски, из которой он делает длинный глубокий глоток. — Да. Укус медведя, — говорит он с серьёзным выражением, улыбаясь лишь тогда, когда вся группа стонет, а Джон толкает его в плечо. — Это нечестно, Чарльз, — жалуется Мэри-Бет. — Мы знаем, как Джон заработал свой, и как Артур заработал большинство своих. Чарльз в ответ пожимает плечами, и может быть дело в том, сколько времени они проводят вместе в последнее время, но Артуру кажется, что он единственный из всех замечает внезапное напряжение в его спине. Чарльз делает ещё один глубокий глоток, чтобы выиграть время. — Если он не хочет говорить, то не должен, — говорит Артур, готовый насильно закрыть эту тему, если потребуется. — Чёрта с два, я хочу знать, — гнёт своё Билл. Теперь определенно невнятно, подмечает Артур. Билл — неотесанный болван, когда выпьет, и у Артура уже чешутся кулаки; он предпочитает не бить морду ублюдку, если это возможно. Чарльз, должно быть, замечает в нём это, потому что он тянется, чтобы схватить руку Артура, потянув его обратно к бревну. — Ничего интересного, — произносит Чарльз. — Я был ребёнком. Ошибся кое в ком, вот и всё. — Брось, — тянет Джон, ухмыляясь. — Это не исто…— — Чёрт ВОЗЬМИ, женщина, прекрати свой скулеж, — голос Датча разрезает общую болтовню, как кнут. Все замолкают. Артур смутно может услышать звук плача Молли; в вечерние часы это стало таким обычным звуком в лагере, что его мозг перестал обращать на него внимание. Осознание этого заставляет тошнотворное чувство вины растечься по его желудку, плохо смешиваясь с выпивкой, которую он пил весь вечер. — Если ты не годишься для этого, то на какой чёрт ты вообще нужна? Датч выбегает из палатки, его рубашка расстёгнута, шляпа забыта где-то внутри. Он весь красный и чудовищно злой, в такой сильной ярости, от которой можно забить кого-то до полусмерти. Он поворачивается к ним лицом, скривив губы в усмешке: — Какого черта вы все уставились? Разве вам нечем заняться? Вся работа закончена? Напряжение ломается, как хрупкая ветка. Джон крепко обнимает Эбигейл за плечи, уводя её прочь, пока она с тревогой выглядывает из-за его плеча. Киран, к удивлению Артура, потрясённо поднимается на ноги, загородив своим телом от взгляда Датча Мэри-Бет, которая широко раскрытыми глазами упирается взглядом в костёр. Оставшиеся из них бормочут оправдания, спешно расходясь по своим спальным местам. Хозия — единственный, кто решается говорить, поднимаясь со своей кровати с перекошенным от гнева лицом: — Датч! Что за чёрт в тебя…— — Не сейчас, Хозия, — огрызается Датч, хватая свою кобуру и направляясь к коновязи. — Я собираюсь прогуляться. Ему нужно проведать Молли, думает Артур, начиная вставать. Он знает, что с Датчем нелегко, даже если иногда он может вести себя очаровательно, но нельзя срываться на женщину. Черт, да Датч сам научил его этому, думает он почти лихорадочно. Он только начинает задаваться вопросом, что, чёрт побери, он может ей сказать, когда чувствует теплую ладонь на плече, толкающую его обратно. — Я о ней позабочусь, — говорит Тилли, сверля взглядом удаляющуюся спину Датча. Последний раз, когда Артур её видел, она была занята шитьём у себя в фургоне. — Не беспокойся. — Я могу… — Поверь мне, Артур Морган, это то, что ты не можешь сделать. Он поднимает на неё взгляд, её челюсти сжаты, глаза ясные и решительные. Он знает, что девушки в банде сделаны из закаленной стали, но теперь она стоит перед ним в ярости, и в том, как она держит плечи, есть что-то такое, что заставляет его подумать о крови и костях. Над его головой Тилли и Чарльз обмениваются красноречивыми взглядами, которые Артур не замечает. Тилли решительно кивает, соглашаясь с чем-то неозвученным, и разворачивается, направляясь к завешенным пологам палатки Датча. — Чёрт, — выдыхает Артур. В его горле ком, который трудно проглотить, а руки не прекращая трясутся. Он сжимает их в кулаки, чтобы это остановить, впиваясь ногтями в кожу. — Я знаю, — мягко говорит Чарльз, уже встав. Он предлагает Артуру ладонь, чтобы подняться. На его лице явно читается усталость. — Давай. Нам лучше лечь спать. В эту ночь сон приходит ко всем медленно и неохотно, принося за собой тревожные сновидения.