Уязвимость.

— он ждёт вас. попробуйте не натворить херни. — как насчёт того, чтобы не пытаться раз за разом взывать к моему чувству вины, доктор Ватсон? — губы сжимаются в тонкую линию, глаза едко сверлят стоящего вплотную Джона. — что ж, всё как обычно. шаги ветерана Кандагара зло замолкают внизу старой деревянной лестницы и исчезают в лондонской ночи. дань тебе — я на твоём пороге каждый ёбаный раз. * Сити сбивает с ног безразличием. четырёхзначными числами в счетах ресторанов. в каком из шотов будет, наконец, яд? не если, а когда. я могу купить всё. всё, кроме тебя. ты всегда заходишь последним. и плевать тебе, какой величины персона сидит в бриони напротив. плевать тебе. может, однажды я признаюсь тебе, насколько сильно я люблю эту черту в тебе. люблю помимо мертвенной белизны кожи между воротником рубашки и чёрными кудрями. люблю помимо красных следов после никотиновых пластырей на предплечьях поверх тонких голубых вен. люблю. интересно, ты об этом узнаешь когда-нибудь? — ты можешь сделать для меня что угодно? — твой шёпот медленно, но верно превращается в горький мёд. — я же не супергерой, как ты. — я тоже. забыл? — невесомая усмешка горячим дыханием касается уха, заставляя внутренности вздрогнуть, а руки — покрыться мурашками под рукавами дорогого костюма. — это что, том форд? не иначе как ты решил воспользоваться моим подарком? — удовлетворённо вдыхаю дорогой уд, смешанный с пеплом и солью. — я пользуюсь всеми твоими подарками, Майкрофт… боже правый. * — какая температура, Шерлок? — мда, не очень-то ждёт. впрочем, когда бывало по-другому. — а ты что, мой личный доктор? — чуть помолчав и осознав, кого услышал, скалишься через плечо, свернувшись белоснежным клубком на своём любимом диване. плечи, идеальные для крыльев, выпирают худобой над простынёй. — не могу отнимать хлеб у твоего друга, — улыбаюсь одними губами. слышу усмешку, которую прерывает кашель, — но мне не нужно иметь PhD по медицине, чтобы понять: тебе пора на реабилитацию, Шерлок. — имеешь в виду, в дом отдыха? какой-нибудь милый райский уголок на берегу Женевского озера? — как вариант, — выдыхаю и снимаю пиджак, — ты болеешь каждые два месяца. это ненормально. — из ненормального в этой комнате только ты. вздыхаю и иду на кухню. на стуле висит та самая белая рубашка. здесь не то, что мышь повесилась, но и все тараканы тоже. включаю чайник, жду, пока он зашумит, покручивая в руках единственную чистую чашку. из кармана достаю пачку растворимых жаропонижающих. выдавливаю в чашку и заливаю кипятком. приятно пахнет лимонами. «как тогда на Сицилии, помнишь?». в груди становится жарко. или это от кипятка в руках? «а болеет он, потому что ты подорвал его здоровье на своих спецоперациях. или думаешь, что избиения в сербских застенках приятные, как лечебный массаж?». — как продвигается твоя психотерапия? — бесшумно оставляю чашку на столике и выжидаю, пока ты повернёшься. хмурюсь, видя светло-голубые круги под твоими глазами. — ммм… чудно, просто прекрасно. могу показать список моих расстройств, по мнению терапевта, но ставлю на то, что ты уже в курсе, — несмотря на жар и трясущиеся руки, скалишься одной из своих самодовольных ухмылочек и смотришь затравленно снизу вверх. — ты невыносим, брат мой, — тяжко вздохнув, беру чашку и смотрю на тебя. ты недовольно откидываешься на подлокотник. — неужто будешь поить лекарством меня? прямо как в детстве. — просто замолчи, прошу тебя. было бы легче, если бы ты показал мне свой градусник. я подношу горячее питьё к твоим губам. дрожишь, значит температура выше 39 градусов. единственное, что я люблю в жизни больше своей работы в спецслужбах Британии — твою беззащитность передо мной. уязвимость. но я совершенно упустил момент, когда стало слишком. когда я перегнул. переступил черту и оставил её далеко позади. ты пьёшь маленькими глотками, привстав и опираясь на одну руку. затравленный. одинокий. брошенный. повзрослевший так, что нет пути назад. я капитально залипаю на рельеф твоей руки, венки, кожу, изгиб мышц. в груди сводит. делаю вид, что не замечаю твой затуманенный взгляд из-под тёмных мягких ресниц. касаюсь тыльной стороной ладони твоего лба. ты вздрагиваешь как от удара. я долго жил в аду, представляя, что я в раю. — я хочу спать. почему ты так беззащитен в эти секунды? как ты допускаешь это? быть таким рядом со мной. бесшумно поднявшись и стараясь не скрипеть ботинками по деревянному полу, иду в ванную. на раковине крохотный коричневый флакончик том форда. беру в руку, снимаю колпачок и медленно вдыхаю аромат. твой аромат. аромат, что бессовестно сопровождает меня всюду, где бы я ни был. что не даёт заснуть глубокими ночами. в полумраке комнаты, где горит лишь небольшая лампа на рабочем столе да потрескивает крохотный огонёк в камине, ты выглядишь рухнувшим ангелом, которому отрезали крылья и бросили умирать. свернувшись калачиком на старом диване в квартирке 221b по Бэйкер Стрит. — прости меня. — мм? — я говорю, прости меня. ты недоверчиво бурчишь и переворачиваешься с боку на бок, путаясь в простыне. мой взгляд смягчается, глядя на то, как забавно ты выглядишь в этот момент. — за Сербию. за Восточную Европу. ну, за все остальные три раза… за Мориарти. ты замираешь. тяжело дышишь. слушаешь внимательно. — я думал… кхм, я думал, что я всемогущий. я думал, что смогу использовать твой потенциал, при этом защищая тебя в критические моменты. но нет. не смог. ты мог умереть полдюжины раз. из-за меня. — Майкрофт, ты хочешь исповедаться мне сейчас? в полтретьего ночи, когда у меня микоплазменная пневмония? идея просто ужасная. — ах вот оно что. так ты знаешь, чем болен! — само собой, знаю. я бы мог получить Нобелевку по биологии, если бы мне было не плевать на все эти регалии… что там у тебя? ах, да. извинения. какой же ты невыносимый. — да, хочу исповедаться. перед тобой, — жду вызова в своём голосе, но его нет. недоверчиво смотришь искоса, как я встаю на колени рядом. дорогие брюки снова идут к чёрту. — возможно, это первый и единственный раз, когда я прошу прощения. прости меня, Шерлок. — тебе бы тоже к психотерапевту сходить, что ли, — ты смягчаешься, едва заметно опуская глаза. черничные венки на висках бледнеют. — мне уже не поможет, поверь. ты протягиваешь свою руку к моей, холодными пальцами обхватываешь ладонь. притягиваешь к себе и касаешься губами. возможно, я готов делать что угодно, лишь бы этот момент длился вечно. — я знаю, Майкрофт. и я тебя прощаю. прощаю, — слова касаются дыханием кожи на запястье, — я прощаю тебя за каждый синяк и за каждый потерянный год в изгнании. и ты в курсе, что больше никто и никогда не услышит от меня эти слова. вдох застревает в горле, а в глазах горячит. — потому что ты — исключение. видит бог, ты самая прекрасная уязвимость, что могла со мной случиться. обхватив за плечи, сильно прижимаю тебя к груди. и ты даже не сопротивляешься. громко дышишь, всё ещё пылая температурой, но понемногу остывая. отпуская себя. сильным тоже нужна слабость. твои кудри всё ещё пахнут удом. — быть может, остаток ночи лучше провести в спальне? там кровать явно удобнее. — только если ты останешься. возможно, это самая важная ночь во всей моей чёртовой жизни. — я никуда не уйду.